Глава 4 Метро-лабиринт

Глава 4: «Метро-лабиринт»
Глава, которая погружает нас в метафору выбора, которого нет, где зеркала становятся ловушками для альтер эго, а поезд — машиной, дробящей идентичность, где герои сталкиваются с версиями себя, которые могли бы быть, но так и не стали, — как намёк на то, что даже в абсурде есть тень свободы, которую они не решаются схватить.
Спуск в метро напоминал погружение в кишку древнего механизма, эскалатор, скрипящий костями ржавых шестерёнок, вёл вниз, где воздух был густ от запаха смазки и несбывшихся надежд, стены туннеля покрывали плитки с трещинами, складывавшимися в лица — то ли мозаика, то ли предупреждение. Кая шла впереди, её сапоги стучали по ступеням, словно отбивая морзянку: «Следуй за мной. Не думай», Микка, поправляя очки, замечал, что свет ламп дневного свечения мерцал в ритме его пульса, а где-то позади плелся джинн, волоча за собой пустую бутылку из-под «Тоски-антисептика».
— Ты уверена, что это путь? — спросил Микка, спотыкаясь о трещину в полу, из которой сочился пар, пахнущий варёной свёклой.
— Пути нет, — ответила Кая, не оборачиваясь. — Есть движение. Даже если оно по кругу.
Платформа была пуста, если не считать старухи в плаще из газет, продававшей «билеты в никуда», на её лотке лежали прямоугольники картона с надписями: «Однократное разочарование», «Возврат в прошлое (не гарантирован)». Рядом с ней сидел слепой музыкант, наигрывающий на баяне мелодию, которая звучала как смесь гимна СССР и похоронного марша, его собака-поводырь, с глазами как пустые пивные бутылки, выла в такт, а из пасти у неё сыпался песок.
— Все билеты — подделка, — процедил джинн, пнув бутылку так, что та зазвенела, как колокольчик. — Лучше купи мне выпить.
Прежде чем Микка успел ответить, из туннеля вырвался поезд. Не «V-Экспресс», а обычный, облезлый, с выцветшей надписью «1993», его вагоны, расписанные граффити, изображавшими плачущих ангелов с крыльями из колючей проволоки, остановились с визгом, двери открылись, и оттуда вывалились пассажиры — люди с лицами, словно слепленными из глины и усталости. Один из них, мужчина в костюме, покрытом плесенью, протянул Микке газету «Правда-2» с заголовком: «Вчера отменили, завтра украли».
Кая схватила Микку за руку и потянула в сторону служебного тоннеля, заваленного обрывками афиш: «Рай — последний вагон», «Ад временно не работает». Они шли минуту, час или год — время здесь текло, как масло из разбитой лампы, наконец, перед ними возник поезд, которого не должно было быть.
«V-Экспресс» блестел, как нож, его вагоны были отполированы до зеркального блеска, отражая не платформу, а бесконечную вереницу самих себя, двери открылись беззвучно, и Кая шагнула внутрь, её отражение рассыпалось на сотни Кай: бегущих, падающих, смеющихся.
— Заходи, философ, — сказала она, и голос её эхом отразился в стеклянных стенах.
Вагон был пуст, если не считать зеркал, которые висели, стояли, лежали под ногами и над головами, дробили реальность на осколки. Микка увидел себя — но не того, кем был сейчас. В одном из зеркал он был официантом в засаленном фартуке, подающим клиентам тарелки с пеплом, в другом — стариком с бородой из паутины, читающим вслух список умерших, в третьем — ребёнком, рисующим мелом V-знаки на асфальте, залитом кровью.
— Это… эээ… мы? — спросил брат, появившись из ниоткуда с листовкой в зубах. В зеркалах он отражался полицейским с лицом из теста, бьющим дубинкой по теням.
— Нет, — ответил джинн, вваливаясь в вагон, его отражения пили из бутылок, курили сигары из пауков и танцевали канкан с крысами. — Это вы, какими могли бы быть, если бы не были собой.
Кая подошла к зеркалу, где её двойник в платье из ржавых гвоздей строила песчаный замок.
— Это будущее? — спросила она.
— Будущее? — Джинн фыркнул, развалившись на невидимом кресле. — Это кладбище возможностей.
Поезд тронулся, зеркала запели — тонко, как разбивающееся стекло, в отражениях замелькали пейзажи: город, превратившийся в пустыню с небоскрёбами-кактусами; река, текущая вверх; стая ворон, несущих в клювах часы. Брат тыкал пальцем в стекло, пытаясь дотронуться до своего двойника-полицейского, но тот лишь глумился, надевая ему на голову пакет с надписью «Свобода».
— Закрой глаза, — вдруг сказала Кая. — Иначе сойдёшь с ума.
— Слишком поздно, — пробормотал Микка, наблюдая, как его отражение-официант подносит ко рту клиента ложку с чёрной дырой.
Джинн, тем временем, устроил попойку с собственными зеркальными копиями, они чокались бутылками, наполненными тоской, и орали песни на языке, напоминавшем лай шакала, одно из отражений, с лицом, расплавленным как свеча, прошипело:
— Зеркала — это двери без ручек, ты можешь войти, но не выйти.
Внезапно поезд затормозил, зеркала треснули, и из щелей поползли чёрные нити, похожие на волосы Медузы, Кая схватила Микку за руку:
— Беги!
Они выскочили на платформу, которой не было, кругом царила белизна — бесконечная, как лист незаполненной анкеты, только вдали маячила фигура брата-полицейского, бьющего дубинкой по невидимому врагу.
— Где мы? — выдохнул Микка.
— Между, — ответила Кая. — Здесь время застревает, как кость в горле.
Джинн, вывалившись из вагона, ухмыльнулся:
— Поздравляю, вы только что посетили собственную жизнь. Оценка — «удовлетворительно».
Они побрели обратно, минуя вагоны-призраки, где пассажиры ели воздух и платили за него слезами, на выходе из метро Микка обернулся, поезд «V-Экспресс» стоял у платформы, а его зеркальные двери отражали их спины — сгорбленные, как вопросительные знаки.