Глава 5 Распад барахолки

Глава 5: «Распад барахолки»
Глава, которая связывает прошлое и настоящее, показывая, как абсурд родителей стал наследством Микки, в которой барахолка — метафора мира, где всё продаётся, но ничто не имеет ценности, а роковые решения принимаются между шуткой и отчаянием.
Барахолка «Распад» была музеем краха, здесь пыль столетий оседала на пуговицах от мундиров забытых генералов, чугунные утюги соседствовали с дискетами, проросшими плесенью, а чучела сов в очках сидели на ящиках с костями, подписанными «Останки оптимизма. 1991 г.», воздух гудел от голосов, которые никто не произносил — словно сами вещи перешёптывались, вспоминая своих мёртвых хозяев.
Родители Микки шли меж рядов, как пара туристов в аду. Отец, в пальто цвета мокрого асфальта, нёс под мышкой свёрток с надписью «Хрупкое. Не вскрывать до конца света», мать, в платье из мешковины и броши в форме серпа, останавливалась у каждого прилавка, тыкала в товары зонтиком-костылём и бормотала: «Хлам. Но хлам любопытный».
— Посмотри, — отец указал на стенд, где продавались часы с циферблатами, заполненными чёрной жижей, а стрелки были сделаны из обгоревших спичек. — Они идут назад?
— Нет, — ответила мать. — Они стоят. Как всё тут.
Продавец, сидевший за столом с черепом собаки вместо подсвечника, вдруг заговорил, не открывая рта:
— Часы показывают время, которого не было. Десять рублей за иллюзию.
Они двинулись дальше. Место, где нашли бутылку, называлось «Угол окончательных решений», там, под брезентом, пропитанным запахом сгоревших библиотек, стояли предметы, которые не могли существовать: телефонная трубка с хвостом крысы, портрет Брежнева с глазами-дозаторами, бутылка из синего стекла, в чьих глубинах мерцала жидкость цвета ржавчины, а на этикетке — «Средство от насекомых. Убивает наповал. 100% гарантия».
За прилавком сидел он. Продавец, похожий на Ленина, если бы Ленина вылепили из сала и тоски. Его лысина блестела, как пустая кастрюля, бородка была приклеена криво, а в руке он сжимал трость с набалдашником в форме кулака.
— Подходите, граждане, — сказал он голосом, напоминавшим скрип несмазанных качелей. — Товар уникальный, последний экземпляр.
Мать взяла бутылку, встряхнула, и внутри что-то захлюпало.
— От тараканов? — спросила она, поднося её к свету. В глубине что-то шевельнулось.
— От всего, — продавец ухмыльнулся, обнажив зубы, покрытые зеленцой. — Эта штука убьёт не только тараканов.
Отец потрогал этикетку, и палец прилип, будто к ране.
— А как применять?
— Брызгать в глаза, — продавец вытер тростью несуществующую пыль с прилавка. — Или в рот, или просто поставить на полку и ждать.
Мать издала короткий, неприятный смешок, похожий на звук рвущейся ткани.
— Мы и так живём в банке с инсектицидом. Чем вы нас пугаете?
Продавец наклонился вперёд, и его тень накрыла их, как знамя.
— Вы не понимаете, это не инсектицид, это — диагноз.
Отец, всегда веривший в магию инструкций, выложил десятку с портретом Ленина, который подмигнул ему с купюры.
— Беру.
Когда они уходили, мать обернулась, продавец растворялся в воздухе, как сахар в холодном чае, а его трость упала на землю, превратившись в змею из проволоки, барахолка вокруг них начала распадаться: прилавки гнили, часы взрывались, выбрасывая чёрные лепестки, чучела сов сбрасывали очки и улетали в потолок, которого не было.
— Интересно, — сказала мать, — что будет, если её открыть?
— Не надо, — отец прижал бутылку к груди, как ребёнка. — Всё, что внутри, уже случилось.
Дома они поставили бутылку на полку между «Капиталом» Маркса и поваренной книгой «100 рецептов из воздуха», и вдруг мать услышала, как из бутылки доносится смех — низкий, как гудение трансформатора.
— Ты кто? — спросила она.
— Неважно, — ответил голос. — Ты уже мёртвая, просто ещё не лёгкая.
Она не рассказала об этом мужу. Через неделю они купили верёвку. Через месяц — перестали бояться высоты.