Мать-одиночка и сорная трава

Квартира номер 47 долго пустовала. Старые хозяева – муж и жена по фамилии Кижун – состарились и умерли. Был у них где-то сын, да много лет не появлялся. Соседи даже позабыли, каков он из себя и как звать. 

- Народ без квартир мается, а тут метры пропадают! – возмущалась во дворе Анна Маломаева. – Да хоть бы и не возвращался хозяин – никто не зарыдает.

Анька была мать-одиночка, злая на язык, вымотанная и резкая. Она жила как раз под пустующей квартирой, этажом ниже.

И вдруг Кижун-младший объявился. Первым его увидела тоже Анна. Маломаева работала дежурной на заводской проходной, возвращалась поздно. Когда шла к подъезду, в темноте на скамейке мелькнул огонёк сигареты. Весь дом Анька знала в лицо, а незнакомцы вызывали у неё стойкое подозрение.

- Эй, ты кто? Чего сидишь?

- Кижун я, – сказали из темноты. – Анька, ты? Выросла, обогатела...

«Обогатела»! Маломаева едко усмехнулась. Кижуна-младшего она помнила смутно, когда бегала девчонкой, он был старше на пять лет. Он и тогда был нелюдимый, нескладный, со сломанной в детстве и неправильно сросшейся переносицей.

С тех пор много воды утекло. Анька успела выйти замуж, нареветься, развестись и превратиться в напрочь разочарованную бабу.

- Откуда взялся? – спросила напрямик. – Твои уж померли давно… Ты, говорят, в колонии трубил?

- Трубил, – сказал Кижун без выражения. Наверное, в дороге с этим вопросом его донимали всякие проверки. – Освободился по УДО, встал на путь исправления и на всякий случай представлен к ордену...

- Да уж, орденоносец! За что мотал-то? – полюбопытствовала Анька.

- Дорогу на красный свет перешёл, – сказал Кижун. Было ясно, что распространяться на эту тему ему неинтересно.

- Ну-ну… - сказала Анька. – С новосельем, значит, пешеход… Да сильно-то на воле не празднуй. Соседи все пожилые, а у меня дети.

- Не буду, – сказал Кижун. – У вас тут хорошо. Тишина, звёзды…

- Чего хорошего? – хмыкнула Анька. – За забором, небось, проще. Ежедневная пайка обеспечена, в баньке вас моют, кино кажут, никаких забот. А тут цены в гору прут, свет подорожал, на детей башмаков не напасёшься. Автобусы по городу ходят через раз, до врачей не дозвониться…

Кижун сморщил неправильную переносицу, мрачно повторил:

- Не спорь, Анютка. У вас тут хорошо. И лучше тебе не знать, где бывает по-настоящему плохо.

Поднимаясь по лестнице, Маломаева раздражённо думала, что только такого подарочка им не хватало. Здоровенный мужик после колонии наверняка пустится во все тяжкие. Устроит гульбище, девок притащит, пойдёт воровать, дербанить кладовки, а то и в двери вломится за полночь.

Кончилась спокойная жизнь. Принесла нелёгкая сидельца Кижуна, как сорную траву с поля!

Докурив, Кижун заселился в квартиру – бросил в угол свою сумку и обошёл комнаты. Мебель продали или растащили временные жильцы. Жильё было голое, давно не ремонтированное. Ни стола, ни табуретки.

Поскучав на подоконнике, Кижун переночевал в гараже у соседа Лёньки – там стояла старая ненужная кровать. Наутро Лёнька отдал ему её. Эта кровать стала его первым личным имуществом.

Кижун вытащил кровать на солнышко, отскоблил деревянные бока стеклом до блеска, купил бутылку лака и покрыл в два слоя. Шкуркой отчистил все металлические части. Кровать заблестела, как новая. Лёнькина жена даже пожалела, что муж отдал коечку задарма.

Потом Кижун сходил по магазинам. Купил пельмени, хлеб, лавровый лист, пачку чая, одну тарелку, кружку и одну ложку. Ещё кастрюльку и заварочный чайник. На обратном пути зашёл в церковь и купил небольшую икону. Повесил её над кроватью и стал варить обед.

Весть о вернувшемся из колонии Кижуне облетела дом. Соседи ходили внизу и заглядывали на окна. Поёживались, проверяли у себя входные замки. Все ждали, что он начнёт пить и разбойничать.
 
- Надолго не задержится, – успокаивала Анька Маломаева. – Что ему тут делать? Из обстановки – икона да кровать. Продаст квартиру, пропьёт денежки – и снова по этапу поедет. И правильно. Никто тут по нему рыдать не станет.

***

Постепенно к угрюмому Кижуну привыкли. Он вёл себя тихо, не дебоширил. Устроился на работу. В трёх местах ему отказали, не хотели брать человека с судимостью. Потом всё-таки взяли грузчиком на базу. Кижун таскал на складе ящики и коробки. Носил в машины помидоры и телевизоры, ламинат и консервы. Ему было всё равно, что носить.

Один раз Кижун помог соседям. Во дворе объявилась залётная молодёжная компания. Пили водку на качелях, ржали, орали на бабушек. Анька хотела звонить в полицию, но мимо шёл Кижун.

- Турни их отсюда! – приказала Анька. – А то расселись, бухарики, прохода не дают!

Разборки заняли ровно десять секунд. Кижун подошёл к пьяным, что-то негромко сказал – и их смело с качелей, как веником. Самый наглый хотел вступить в перепалку, но дружки не дали, увели чуть ли не силой.

«Сразу чуют, что мужик после зоны, – подумала Анька. – Засуетились, как крысы. Ещё бы не трухануть, я его сама боюсь».

Вечерами Кижун курил на подоконнике и читал книги. Люди вспомнили, что зовут его Василием, но звали только по фамилии – Кижун. Его нескладный силуэт в освещённом квадрате окна был чётко виден со двора.

При встрече с ним Анька Маломаева держалась язвительно и настороженно. Не внушал ей доверия грузчик-уголовник, он же отшельник-монах. Его спокойствие казалось напускным, а редкая улыбка – зловещей. Наверное, Кижун знал об этом и улыбался очень редко.

- Анька, – спросил он как-то на лестнице. – Почитать что-нибудь есть? А то я у Лёньки из гаража всё уже прочёл.

– Думаешь, у меня изба-читальня? – сказала Маломаева. – Вовсе мне не до книжек, вся в мыле ношусь. Любовные романы какие-то валялись. А тебе, поди, приключения надо, детективы разные?

Анька врала: книги у неё были, но давать их сомнительному жильцу не хотелось. Не то чтобы жалко… так, душа не лежала.

- Приключений у меня и своих хватало, – сказал Кижун. – Ни один писатель не выдумает. Вот Ремарка бы я почитал. Или Пикуля что-нибудь, Тургенева. Слышь, Ань, а ты ведь домой поздно приходишь?

С какой целью спрашивает? Опять подозрительно.

- По-разному, – сказала Анька расплывчато. – Но дома у меня всегда кто-нибудь есть. И соседка тётя Маша тоже бдительная, учти.

Кижун посмотрел непонимающе.

- При чём тут соседка? Я думал – может, со смены встретить тебя, чтоб не страшно идти было?

- Отвали ты, сорная трава! – Анька попятилась. – Ещё в провожатые набивается! Сама не маленькая.

- Извини, – сказал Кижун. – Ты не бойся. Я уеду скоро, как надзорка кончится.

- Скорее бы! – сказала ему вслед Анька. – Никто тут по тебе не зарыдает.

***

В восьмом часу вечера Маломаева пошла в магазин за молоком. Погода стояла холодная, двор был почти безлюден. Заворачивая за трансформаторную будку, Анька наткнулась на лежащее тело. Это был Кижун.

Анька решила, что тихоня-отшельник напился, но потом увидела на голове кровь.

- Кижун! – закричала. – Чего разлёгся тут? Обкололся?

- Солнцем напекло, – пробормотал Кижун. Похоже, его подстерегли и ударили доской сзади. – Ерунда, пройдёт…

Когда люди, подброшенные женским криком, высыпали во двор, Анька сидела на земле, держа на коленях окровавленную голову Кижуна. И соседи впервые увидели, как рыдает Анька Маломаева.