Глава 14 Джинн-исповедник

Глава 14: «Джинн-исповедник»
Глава, которая обнажает механизмы власти, показывая, что даже «превращение» не меняет сути системы и предлагает задуматься над вопросом: станет ли Микка следующим «горшком»? А сюрреалистичные элементы вроде говорящей герани и голограмм смешивают абсурд с угрозой.
Джинн сидел на краю ванны, заполненной не водой, а густым фиолетовым сиропом, который пузырился, как раскалённая смола, его тело, полупрозрачное и переливавшееся всеми оттенками дешёвого портвейна, растекалось по эмали, образуя узоры, похожие на карты исчезнувших городов, в руке он сжимал бутылку «Слёзы электората. 40%», из горлышка которой вырывались крошечные фигурки людей с флажками-языками.
— Когда-то я был богом, — начал он, выдыхая облако пара с запахом бензопилы. — Нет, не вашим. Богом маленьким. Карманным.
Микка, чинивший розетку, из которой росла герань с листьями-ушками, обернулся:
— Ты уже начинал это, в прошлый раз ты был «гением лампы».
— Ах да! — Джинн шлёпнул ладонью по сиропу, и брызги сложились в голограмму Верховного Совета 1993 года. — Но тогда я врал. Сегодня — исповедь.
Он махнул рукой, и голограмма ожила. Депутаты в пиджаках цвета увядшей свёклы кричали, бросали друг в друга бумажники с портретами Ленина, а на трибуне сидел человек с лицом, как пустой кошелёк.
— Он, — джинн тыкнул в депутата с галстуком-удавкой. — Выпрашивал у меня вечность, а получил...
Сироп в ванне взбурлил, и из него вынырнул глиняный горшок. В нём росла герань, но вместо цветов — крошечные головы, повторявшие в унисон: «Голосуйте за зелёных!». Корни сплетались в фигуру человека, застывшего в позе молящегося.
— Превратил его в этот горшок, — джинн отломил листок, и тот закричал тонким голосом: «Кворум не достигнут!» — Он и так ничего не решал, теперь хотя бы кислород производит.
Брат, сидевший на полу и собиравший пазл из осколков зеркала, поднял голову:
— А цветы… эээ… больно?
— Нет, — джинн плюхнулся обратно в сироп. — Больно было только тем, кто его слушал.
Голограмма сменилась: герань стояла на подоконнике в кабинете нового депутата, люди входили, вдыхали «кислород» и начинали голосовать за законы, написанные лепестками.
— Видишь? — Джинн высунул из сиропа руку, превратившуюся в воронку. — Я улучшил систему. Теперь всё честно. Цветы не воруют.
Микка потянулся к горшку, но герань внезапно выбросила шип, пронзивший ему ладонь, но вместо крови сочилась чёрная жидкость с запахом архивной пыли.
— Она всё ещё злится, — засмеялся джинн. — Научись слушать растения, философ, они кричат громче людей.
Внезапно голограмма взорвалась, и осколки впились в стены, оставляя надписи: «Свобода — это горшок. Выбери свой», брат подобрал один осколок и приложил к глазам — в отражении он увидел себя полицейским из метро, поливающим герань слезами.
— Выпей со мной, — джинн протянул Микке стакан сиропа, в котором плавала мушка с лицом депутата. — За бессмертие. Или за забвение. Не важно.
Микка отшвырнул стакан, тот разбился, и из лужицы поднялся миниатюрный парламент из тараканов, скандирующих: «Реформы! Реформы!»
— Зачем ты это рассказал? — спросил Микка, завязывая руку обрывком газеты «Правда-2».
— Потому что ты следующий, — джинн исчез, оставив в ванне только бутылку с этикеткой: «Голосуй сердцем. Если найдёшь».
На следующее утро герань засохла, в горшке Микка нашёл записку:
«Спасибо за ваш голос. Вы избраны. Явка 0%».