Дальневосточная весна-4

На фото: едем на открытие автомобильного моста через Амур, 10 июня 1982 года.

В этой части дневника перипетии с посещением совхоза продолжаются. Наш герой пишет докладную, открыто всех оповещая об этом. Он – за открытость и честность. Кто-то его превратно понимает, но никто не говорит о мести. Все считают его партийным без билета. Если партия является идеалом для человека, то герой наш – партийный в душе. На самом деле многие люди, особенно молодые, пропитавшись коммунистической пропагандой, пытались сами совершенствоваться и совершенствовать других.

На участке, где он работал, было большинство молодых работников, таких же, как он – комсомольцев и молодых коммунистов. Общение с ними доставляло ему удовольствие. На работе можно было в обеденное время играть в теннис, устраивать соревнования. Играли в шахматы – для участия в турнирах нужно было оттачивать мастерство. Если начальник заставал ребят за игрой в рабочее время, то не принимал радикальных мер – мог просто пожурить. Таково было время. Общественная работа, занятия спортом существовали почти наравне с основной работой. Сейчас такое невозможно представить.
Работа может быть эффективной только с соблюдением производственной дисциплины. Тем не менее, все задания выполнялись в установленные сроки, вот что интересно. Хорошее отношение руководства к подчиненным повышало их ответственность. Это – загадка социалистического прошлого.

Так же – повальное пьянство. Практически все пили, не только мужчины и не только по праздникам. Тем не менее, страна выпускала атомные субмарины, превосходящие по характеристикам американские. Заказы, которые выпускал судостроительный завод, были атомными подлодками. Потом их испытывали на военно-морской базе Большой Камень, куда периодически уезжали жильцы общежития. В те времена эта работа была секретной. Сейчас Большой Камень – открытый для всех город. Теперь открыто говорят, что выпускает завод. Секретность того времени была секретом для своих граждан, а ЦРУ все было известно. Когда заказ спускали на воду со стапелей, то радио «Голос Америки» поздравляло начальника заказа с завершением работ, называя его по имени-отчеству.

В дневнике не говорится о работе – именно из-за секретности. Наш герой занимался третьей подсистемой – акустикой АПЛ. Акустика – глаза и уши подводной лодки. Работа интересная, люди замечательные, с кем он сдружился или хотел дружить. Но мама настойчиво звала к себе, надеясь на его помощь в решении домашних проблем, не осознавая, что делает его судьбу. Поэтому, вопреки своим чувствам и мыслям, ему пришлось подавать заявление на увольнение. Это было трудно. Бросить все, что нравится – командировки, познание нового, хорошую работу с высокой зарплатой и перспективами.

Город Комсомольск готовится к золотому юбилею – пятидесятилетию. Так как он собирается увольняться, героя отправляют на работы по иллюминации города. Здесь он вновь встречается с хамством, к которому относится принципиально.
Вот три мотива, которые можно встретить в этой части. Завершается часть приходом Чернова с собутыльниками для разборки со мной. Узнав, что я написал докладную, получив «от ворот поворот» от директора завода, решил поставить меня на место. Ведь спесь, которая была у него в совхозе, еще не полностью сбита. Ненашев, близкий мне человек, предупреждал, что у Чернова – настолько большие связи, что и директор завода с ним ничего не сделает.

Герой дневника – это я сорокалетней давности. Многое уже забылось. Александр Дюма, увидев такой дневник, написал бы роман. Если прибавить мои письма, в которых я пытался подробней расписывать окружающую действительность, так как к письмам все – кто был рядом - относились, как к норме, то роман мог бы написать и Дюма-сын. Дневник-то приходилось прятать от любопытных взоров людей. Но мама все письма сожгла, понизив мои мечты о будущей жизни. Есть две молодых женщины, одна из которых даже призналась герою в любви. Он к ним испытывает дружеские чувства. Они живут в другом общежитии. Тогда было много рабочих общежитий, в них ходили по-соседски одна комната к другой в гости. Он холост, поэтому обращает на женщин и девушек внимание, но считает, что вначале – дружба, женитьба. А потом – все остальное.
Но вокруг – все не так.

1 июня. Комсомольск, общежитие.
Рыбин спит. Вечером не давал читать своими разговорами о военном детстве (паек матери), о Паустовском (90-летие), о том, что сегодня делал, о приготовлении еды (как некто готовил картошку, начиняя ее салом). От отвлеченного разговора переходит к конкретным лицам, называя фамилии, имена одноклассников, друзей, знакомых. Конкретика более мучительна – заставляет отвлекаться.
В итоге – разговор ни о чем. Сижу и думаю: когда же он закончит? А слушать надо – и неудобно обрывать и читать невозможно. Нашел дело: стал собирать посылку.

Заявление об увольнении - у Лоташа. Всем говорю, что увольняюсь. Уже не неудобно, не стыдно, не неловко. Говорю спокойно, без острых ощущений. Миша Сулимов предлагал место старшего инженера в 5-м отделе: мол, работа спокойная. Одновременно увольняется Саша Толмачев – переманивает Марыкин в вычислительный центр – старшим инженером (оклад 145 рублей плюс 20%). Миша предложил ему в 5-й отдел – задумался. Есть выбор, но здесь сохраняются 50% и другие премии. Пока ехали в сулимовской машине, подсчитал, что за 5 лет потеряет только на коэффициенте 5 тысяч (стоимость машины).
Работали с обеда на проспекте Мира. Устанавливали гирлянды на столбах – в виде факела из раскрашенных лампочек: желтая ножка и красный огонь. Каркас делали на одном из заводов, а монтаж – учащиеся профтехучилища. Мы вдвоем со Славиком установили четыре, а Козлов с Кормилицыным на второй вышке – только две. Сачки.
Нужно зарядить пленку, взять фотоаппарат с собой.

Докладную не отдал – не поймаю никак секретаря парткома, а нужно отдать лично ему.
С депонента забыл в кассе деньги получить – пришла Вера Андреевна с просьбой. Нужно купить динамики в ЦУМе. Вместо кассы отнес посылку, потом – в ЦУМ. Купил два – еще в 24-ю. Рыбин повесил динамик на стенку со словами: «На прощанье ты сделал подарок Сереже».
Веранда не знает, что делать – нет третьей комнаты для гостей.
Никак не могу взяться за Кеведо и Римму Казакову.
На стенде. До обеда работал с Васей Савченко – краном и «бобром». В обед договорились с Колесом играть в теннис.
Колесо за столом – схема нового «ската».

Люда. Говорим о детях. Я рассказываю свои методы воспитания: если ребенок что-то не ест, надо говорить: «Это нельзя есть» - тогда он будет есть. Так же действовать в других случаях.
Люда: - Тебе нужно иметь своих детей.
Разговор продолжается. Люда о своей жизни.
Люда: - Получилось так, что вместе не можем, и друг без друга не можем… пришлось расстаться (с первым мужем).
Я: - У меня так же было, чуть не женился.
Люда: - Давно?
Я: - Почти три года назад.
Люда: - Но вы не женаты были, а мы – муж с женой. Из-за этого сюда и уехал?
Я: - Внешне может показаться, что из-за этого. Но это могло быть только поводом. Причина была комплексная, хотелось еще и мир увидеть, нежелание заниматься «бумажной» работой. Скоро я уезжаю туда.
Люда удивленно смотрит.
Я: - Саша (Колесо) знает, сказал ему перед отъездом в совхоз. Девочкин знает (он уехал в Ленинград).
Подходит Ступкин: - Там Сулимов ждет у проходной.
Я: - Так сейчас обед будет.
Ступкин: - Сулимов ждет сейчас.
Я: - Хорошо, пойду. (Люде). Еще встретимся, поговорим.
Она смотрит на меня. Я пошел в табельную за увольнительной.

В основном, все знают. Васин встретился в коридоре – после тренировки. Позвал к себе – деньги отдать. Я пригласил на чай. Сказал, что увольняюсь.
Он: - Я так и понял.
Я: - Как?
Он: - Ну, такую бумагу на Чернова написал.
Я: - Дело совершенно не в этом, просто совпало. Это – параллельно.
В бухгалтерии продавали книги – взял Прокофьева (библиотечка «КС»).

2 июня.
На обеде в общежитии. Лоташ – Бобров – общежитие (дал адрес Шеину) – Сулимов (поведение) Нина (билеты) – работа.
Вечер, 19.45, принесли повестку в военкомат. Другие парни получали – меня не было. Я уже решил, что не будет, но… что? Возможно, предупредят, возможно, мобпредписание новое, но что, если сборы? Будем надеяться, что нет. Мужчина заглядывает, называет фамилию:
 - Здесь живет?
Я: - Здесь я.
Он: - Вам повестка. Зачем? Не знаю. Вы – первый, кого нашел, из десяти. Не живут, что ли, в общежитиях?
Я: - Бывают прописаны, но живут в другом месте.
Я тоже мог не откликнуться. Думаю, массовый призыв надолго не будет – максимум на месяц.

Сегодня вновь вешали «факелы» на проспекте Мира. Разделись до пояса – было жарко. Очередь за квасом. Слезли с вышки, говорю очереди:
- Мы тут работаем – поднимаю грязные, в мазуте, руки, – можно попить?
Женщина из очереди: - Я тоже работаю.
Славик: - Что-то не видно.
Продавщица-старушка: - Не спорьте, сейчас налью.
Налила нам первым.
Последний «факел» оставили Кормилицыну с Козловым, а то у них только две прикрученных штуки, а мы – остальные четырнадцать. Правда, они съездили на площадь Металлургов какую-то «звезду» снимать. По всему проспекту Мира должны вывесить эти «факелы» - хватит работы до самого юбилея.

Разговор с Сулимовым.
С: - Ты где пропадал? (Как будто из-за меня работа стояла).
Я: - У Боброва был.
С: - Не знаю. Ты должен быть, где положено (то есть, у проходной).
Когда проходил проходную в девятом часу, никого там не было. Бобров сказал, что он поехал за «вышками» (машины с выдвижными площадками).
Я: - А где положено?
С: - Где лампочки крутят! В цехе!
Я: - Какие лампочки? Ты мне ничего не говорил насчет этого!
С: - Ты мне всю работу срываешь!
Я: - Пошел ты к черту! Я работать сюда пришел, а не слушать твои вопли. Перед работой все настроение срываешь, вместо того, чтобы поднимать.
С: - Гав, гав, гав (слышно только это)… как ты…
Я: - Идиот! Как ты преподавателем был еще?
С: - … препода…
Я ушел в киоск, взял стихи Доризо (библиотечка «КП»), читаю – не доходят.
 Сулимов уехал на своей белой машине. Решил пройтись. «Вышки» нет, уехала за болтами.
Сулимов кричал Виктору-шоферу: - Я же тебе говорил болты взять! Говорил!
Вот о чем надо думать – обеспечить фронт работ. Видимо, шоферу говорил так же, как и мне. Мысленно. Кто же он, как не идиот?  А случилось вот что. Я ждал у общежития – Минин заехал за мной. Мы поехали по Кирова, свернули на проспект Мира, где должны были завернуть и остановиться. Шофер же мимо мемориала выскочил на Аллею труда – сделал круг. Я сидел в кузове в какой-то коробке - в неудобном и стесненном положении, и не мог ему что-то сказать. А он мчался, невзирая на ямы – мне приходилось думать о собственной голове. Сулимов, увидев машину, промчавшуюся мимо, вскочил в свою белую и помчался вдогонку – естественно, не догнал. Мы уже давно были на месте, когда он вернулся. Обратился, злой, ко мне:
- Куда это вы умчались?
Виктор-шофер: - Забылся совсем.
Сулимов продолжал меня распекать.

Такая скотина, настолько настроение испортил, что заболела поясница (от неожиданного удара). А работа на высоте – ноги тряслись мелкой дрожью, отчего неуверенность в движении. На высоте нужно хорошее настроение, иначе можно свалиться. Ему-то что: наорал, разрядился (дело привычное), а у меня – последствия. До сих пор переживаю. Не успел оправиться от Чернова – еще один хам. Этот-то хоть известный. Завтра с ним, естественно, разговаривать не буду, и здороваться.
Решил пройтись. Увидел Нину. Радостно пошла навстречу, заметив меня. Мыли окна в музее. Вообще на улицах полно народу: занимаются чисткой асфальта, побелкой бордюр, подметанием, посадкой цветов у Дома политпросвещения. Договорился с Ниной насчет билетов на Пьеху, Пугачеву, Хазанова и Винокура. Пугачева должна была ехать во Францию, но переиграла сюда. Воспользуюсь моментом. На Пугачеву – вряд ли, а на прочих схожу.
В гости схожу в пятницу-субботу. Узнать, как песня. Посылочный ящик – у них много.

Бобров сказал: «Поговорим, подожди». И вышел. Ждал, ждал – сколько можно? Нужно в бухгалтерию зайти – узнать, можно ли сегодня получить по вчерашней ведомости? Вышел в коридор. Виталий Федорович сидит у Матарыкина, о чем-то беседует.
Я: - Я пойду.
Бобров: - Подожди, я щас.
Выходит. Зашли в кабинет.
Бобров: - Подожди, я закурить возьму.
Он и ходил-то к замдиректора  за сигаретой. Рассказал ему вкратце.
Бобров: - Значит, окончательно решено?
Я: - Да.  Выбрал оптимальное время для участка, нет командировок в Камень, работы на месте.
Бобров: - Если что, то назад всегда возьмем, приезжай. Если там что-то не устроит.
Я: - Здесь жить в общежитии неудобно.
Бобров: - Так ты не женат, тогда – другое дело.
Лоташ написал резолюцию: «Возражаю. Не вижу смысла давать месячный срок». То есть, пошел мне навстречу. Сказал ему, что подал заявление за месяц. Лоташ ответил обратиться в отдел кадров.
Бобров: - Я напишу - через месяц, отдам в отдел кадров.

Встретил утром Люду, сказал, что подал заявление.
Люда: - Ты хоть сразу-то не уезжай. Как-то все неожиданно.
Я: - Да нет, конечно.
Люда: - Постепенно созрело?
Я: - Я же и в Ленинград не поехал из-за этого, да, планировал.
Люда: - Значит, время твое подошло.

3 июня.
Работа в цехе №7 – с «патронами». Разговор с Красненко.
Партком. Отдал докладную.
Стою с ребятами (Кормилицын, Козлов, Минин сидят на скамейке). Разговоры, в основном, о Каминском, у которого позавчера из полиэтиленовой сумки с надписью «Турист» вытащили красивые кроссовки, а заодно и документы: паспорт, военный билет, сберкнижку. Видимо, были завернуты в один пакет. А сумку оставили на месте. Это произошло, когда они ненадолго отлучились - то ли в столовую, то ли в магазин. Женька Козлов рассказал, как его «пытали» в милиции (снимали показания): где учился, кто знакомые, ходит ли на дискотеки, поставить подпись под этим.

Идет мужчина невысокого роста в очках. Спрашиваю Кормилицына, который говорил, что знает:
- Он?
- Вроде бы.
Я – за ним.
- Вы не Мушицын случайно?
- Мушицын. – Останавливается и протягивает мне руку. Пожимаю.
- Я вас несколько дней пытаюсь встретить, даже записку в дверях оставил.
Поднимаемся по лестнице. Он не спрашивает, в чем дело.
- Сейчас в кабинет зайдем.
Звенит ключами. Вытаскиваю свою записку из дверной щели. Заходим.
- Я вообще-то беспартийный, поэтому вас не знаю.
Он проходит к столу.
- Я по поводу совхоза, вернее, старшего, который там, хотя он тоже беспартийный. Но это должно вас интересовать, думаю.
Подаю докладную. Он садится напротив, читает внимательно.
- Ну, что ж, все ясно, - говорит он, складывая листочки – перед чтением он их скрепил скрепкой. – Я ее передам директору.
- Тут говорится от моего имени, но ребята, которые остались, тоже могли бы подписаться здесь. Я не стал приводить другие факты, которых много.
- На него уже поступила докладная от директора совхоза, так что достаточно вашей докладной.
- Хамство должно быть наказано.
- Ну, старшим он больше не поедет в совхоз. В группе на сенокос – другой старший, вполне заслуживающий доверия, опытный работник. Все ясно. С этим мы разберемся.
- Доходит уже до того, что мне начинают угрожать собутыльники, которыми он окружил себя.
Секретарь парткома удивленно качает головой. Желтая рубашка, галстук в крапинку, серый пиджак. Внимательные глаза. Потом видел его в КЗУ – проверял, как идет дело (подготовка к юбилею).

Челдышев, инженер, спокойный, рассудительный человек, много знающий, поэтому говорит с легким юмором и с полуулыбкой.
- Ты, Толя, у нас председатель почти двух обществ, кто теперь будет? Это как в фильме про невидимок, видели этот фильм?

В комнате у себя минут на десять уснул, Рыбин тоже спал. Разбудил Шеин, сказав, что Ненашев зовет. Проснулся, вышел. Виктор Павлович предложил мне мороженого – с малиновым вареньем. Поел – сонливость прошла.
Рыбин ушел. Зашел Валя, нашел меня у Ненашева, мужчина из соседней комнаты:
- Толя, я там положил тестер, может, в тумбочку положить, пойдем, посмотрим.
8 июня уезжает в Большой Камень. Больше с ним не увидимся – он этого не знает. Первый раз его увидел, как он, пьяный, выбивал низ своей двери – потеряли ключ. Сейчас он женат, не пьет (кроме Камня). В целом, хороший отзывчивый парень.
Валя в коридоре о Рыбине:
- Этот растратчик у тебя живет? Ну как, весело?
Я не успел ответить, как появился Рыбин. Направился в нашу сторону.
- Ну, ладно, счастливо! – Пожал мне руку Валя.
Я ответил тем же. Тут же по лестнице поднялся Владик Васин, пожал мне руку. Я пожал в ответ. Некоторые просто подают руку, как подают вещь. Владик не таков. Он подает по-спортивному: крепкое пожатье, не показывая своего превосходства в силе. Это по-мужски. Он крепок, подтянут. Каратэ – запрещен у нас, поэтому он не говорит, чем занимается. Занятия - в полуподвальном помещении в «Амурстали». Его звать именно Владик. Когда случайно называл Славой, он четко поправлял:
- Владик, Влад, Владислав – это совсем другое понятие.
Постепенно усвоил его имя, как данность.

Работа. Занимался на кабельном участке. Заряжали «патроны» для лампочек. Гирлянды по 1200 метров и 6-8 нитей (проводов). Повесят над Октябрьским проспектом (участок нашей Эры). 6-го числа уже будет генеральная репетиция.
Сулимов назло мне не послал нас со Славиком вешать «факелы». Слава богу, потому что после обеда зарядил мелкий дождь. Сегодня разговаривал со мной мягко:
- Толик, принеси, пожалуйста, завтра ключ, хорошо?
Я пришел к нему прямо из парткома, чтобы узнать, что делать. Но не поздоровался, он тоже молчал.

Кормилицын: - Кто теперь за тебя будет?
- Поляков или Черевко. Председателем должен быть мужчина, так я думаю, честный.
К: - Вот. Это главное.
- Вот ты меня почему-то подозревал все время в небескорыстии.
К: - И не без оснований.
- Каких же? Есть свидетели?
К: - Есть люди, которые утверждают это.
- А кто, если не секрет?
К: - Неважно.
- Обычно обвиняют в небескорыстии те, кто сам небескорыстен.
К: - Это демагогия.
- Ладно, прекратим, доказывать ничего не собираюсь. Оставайся при своем мнении. Скажу одно: ничего нельзя сказать только о том, кто ничего не делает. Ни плохого ни хорошего. Злопыхатели были, есть и всегда будут.
К: - Тебе еще осталось на Курилы съездить, а так везде был.
- И на Камчатку. Но пока поживу дома. Еще не был в Средней Азии. Но туда могу съездить, у меня адрес есть, где остановиться. На Сахалин тоже вызов будет – еще раз съездить. Вот только Черное море…
К: - На Черном море все бывают.
- Да, это не так интересно.

Разговор с Красненко. Всё понимающий. Похож по характеру на меня: терпеливо выслушает, вставляя короткую фразу-уточнение или восклицание – с улыбкой. Достойный собеседник. Сказал ему, что докладную отдал в партком.
- Написал кляузу в партком.
Красненко: - Не верю. Ты не мог этого сделать.
- А если тот человек – хам, пьяница, поставлен для руководства, - мог?
К: - Тогда мог.
- Не успел с одним хамом расстаться, как другой – на пути.
К: - Сулимов – известен, характер у него такой.
- Характер зависит от уважения или неуважения к людям. Об этом я писал в докладной о Чернове. Сулимову скажу, что если повысит еще голос, то сразу в рожу получит, я и Боброву хотел это сказать. Но его не было утром. Это же работа. Из-за Сулимова мог вчера свалиться с высоты, так он накричал на меня. Хотя я и ответил ему, как надо, и время прошло, на вышке полез закручивать, чувствую, ноги дрожат. У нас вышка такая, что из нее не закрутишь, как у других ребят. На высоте нужно с настроением работать. Главное, удар был сделан неожиданно и - ни за что.
К: - А что с психа взять?
- Впечатление, что они отбирают энергию, надо восстанавливаться после них.

У Ненашева. Говорит, что Чернов дважды в неделю приезжает контролировать подготовку к сенокосу. Заходит Рыбин в майке.
- А зря ты не смотрел фильм.
- Детектив.
- Нет же, я говорю по Вилису Лацису.
- Ненашев сказал – детектив.
- Э-э-э, - кряхтит или почти кричит, потирая руки, - уеду я завтра или не уеду? Звонил в аэропорт, вроде все самолеты ушли. Хочу узнать, ходят ли они в такую погоду или нет? Толь?
Поворачиваю к нему голову. Он повторяет:
- Уеду завтра или нет?
Пожимаю плечами.
- Мне завтра нужно в это время быть там, а-а-а, чай горячий!
- Я вскипятил, - говорю, - но не пил.
- А-а-а, попьем, прохладно что-то. А-а-а, мамочка родная…
Так с приговорами допивает и ложится в постель.

Удивляюсь: или он хочет создать видимость разговора? Постоянно от него слышатся разговоры, если не глупые, то просто не обязательные. Умный человек не должен их говорить, тем более, что собеседник занят – сам читает. Черт его знает, может, я ошибаюсь, но много пустого в его разговорах - демагогии, что ли.
Куделин сказал: - Напомнить бы ему, как он корюшку запретил солить. Пришел – разорался. А корюшка тогда, в апреле, хорошо шла, помнишь?
Я: - Я не был тогда.
Челдышев: - Я тоже не помню.
К: - Весной какого – 81-го года.
Ч: - Седьмой заказ.
К: - Корюшка так хорошо ловилась, а он запретил солить. Ты напомни ему.
Со стапельной направили на помощь Куделина, Челдышева и Новодеда.
Многие. В том числе, Красненко, спрашивают: - Место себе нашел уже там? Где будешь работать?
- Всегда найду, - отвечаю, - это не проблема.
Куделин: - Когда ездил в отпуск, нужно было договориться, и переводом бы оформили.
- А смысл?
- Северные бы сохранились.
- Там нет северных.
- А в Братске есть?
- В Братске есть.
- М-м-м, я почему-то думал, что в Иркутске есть.

 Здороваются: работник метрологической лаборатории – когда поступал, работал с ними, хотя близко не был знаком, а через десять дней уехал в совхоз. Вот что значит память интеллигента. Здоровается за руку, с улыбкой, по-дружески.
Прошелся по КЗУ, спросил: - Пашку куда дели?
Работник кабельного отдела поздоровался. Сказал ему, что был в совхозе.
Он: - Так с тобой наша была.
Я: - Кто?
Он открывает дверь. Выскакивает… «зуиха»!
- А вы табель не привезли? А почему?
И никто не подозревает из них, что рядом с ними сидит за столом «сучка».
Валя, ее подружка по совхозу - вместе ходили, белила проходную. Сегодня утром дошли с ней до КЗУ, разговорились – о табеле, кого ищу. Эта гораздо порядочней – и на вид и глаза.
Затем – Толя со связи, поздоровались. Заряжал «патроны». Вместе с ним были на заказе – в командировке – во время испытаний.

Передо мной – «Всеобщая песнь» Пабло Неруды. Наклейка: И (чеш) И54. Спутали с Яном Нерудой, книги стояли рядом. Взял «Избранное» Яны Неруды, не подозревая, что они действительно связаны между собой. Берусь читать Кеведо «Избранное» - в первую очередь, нужно отдать Артуганову, книга не его, библиотечная.

По радио передают репортаж с митинга открытия памятника Юрию Гагарину – у центральной проходной авиазавода (имени Гагарина). Гагарин был на нем в 1967 году. Его именем названы улица и парк.

4 июня.
Обед. Зашел Виктор Павлович. Сказал, что на работу к трем, а с меня бутылка – там все сделали. У него – Толя Красненко. Пригласил его к себе, открыл дверь – комнаты напротив, показал:
- Все равно, что у меня побывал, даже радио слышно.
Четкарев, Степаненко и другие приехали из совхоза, загорелые. Отвел Лешу в сторону, сказал про докладную, пригласил к себе. Пока говорили, опоздал на проходную. Когда подошел к «вертушке» было ровно восемь. Охранница остановила. За мной – толпа. Охранница:
- Приказы пишут, а мы выполняем.
- Да у вас неправильно часы идут, сейчас – без двух.
В семь минут пришел Пономаренко, сказал пропустить, а завтра начнут записывать.
Почти сразу же отпустили в военкомат. У проходной – Бобров, Ручкин, Каминский. Работают на улицах. В военкомате выдали мобпредписание. Книжные магазины закрыты без объявлений – готовятся к юбилею.
Субботу и воскресенье хотят сделать субботниками.
13.00, громкий стук в дверь. Читаю Левитанского. Кричу: - Да!
Тишина. Затем дверь приоткрывается, захлопывается. Вновь – громкий стук. Думаю, что кто-то балуется, крикнул: - Возьму стакан и зафитилю!
Дверь открывается, просовывается курчавая голова, парень жестом спрашивает – пальцы к губам несколько раз, есть ли закурить. Отвечаю «Нет», отрицательно качая головой. Закрывает. Громкий стук к Ненашеву. Все повторяется.
В красном уголке живут глухонемые – работают на заводе в каком-то цехе.

20.15, радио Комсомольска:
«Валентина Леонтьева вчера вела передачу «От всей души», приехал Алексей Маресьев, другие гости. Посетили ЛЭП-220.
Вскоре предстоит сдача драмтеатра госкомиссии – внутри мрамор, все блестит… на территории работают учащиеся техникумов и вузов. Драмтеатр будет сдан в срок.
Открытие новой экспозиции исторического музея. В честь «золотой даты города»… открыла первостроитель…».

Записка от Рыбина: «Анатолий, до свидания, поехал. Буду во вторник, всего тебе хорошего. Владимир». Уехал в Большой Камень.
Работали в КЗУ до восьми вечера – вместо завтрашнего субботника. Электронный омметр брали в метрологической лаборатории – прозвонить кабели. Павел Михайлович поблагодарил.
Погода разгулялась – выглянуло солнце, голубое небо.

Разговор с Ненашевым вечером.
Его младший брат Николай с группой велосипедистов едет из Москвы в Комсомольск – в честь юбилея. Сейчас находятся в Хабаровске. Я сказал, что в Иркутской области им пришлось делать объезд. Виктор Павлович удивился: - А в какой газете было?
Рассказывает о Ступкине, который из командировки сразу идет к Таранину с коньяком, подарками-сувенирами. Набрал кучу книг. Раз-два в месяц заходит, набирает книг рублей на тридцать. Виктору Павловичу Таранин обещал подписку за подвал, который он сделал в магазине на Орджоникидзе. Он приглашал и меня, но я не сумел. Ступкину же и подписки и любые книги. Вот что значит блат. Связи.

5 июня.
18.15, прошелся по книжным. На Металлургов закрыт – на сельхозработах, «Военная книга» - тишина, в «Политкниге» - открытие отдела обмена. На Фазу Алиеву и Конан Дойля не обменяли прозу Ломоносова, взял из «Всемирки»:
1. Испанские поэты 20-го века (Хименес, Лорка, Мачадо, Альберти, Эрнандес – все то, что я искал!);
2. Ян Неруда – весь том.
А утром на Орджоникилзе – «Русские поэты 18-го века», но все это обошлось в 30 рублей. Разор.
Пришла в голову мысль: съездить в июле в Среднюю Азию. Сейчас – единственная такая возможность – есть, где остановиться, Света поедет 28 июня. Сегодня пойду к ним. На книжке – 300, сколько получу, неизвестно, да еще вычтут за недоисполненный договор около 60 рублей.
Хоть не покупай книг, а ведь еще отсылать нужно, опять деньги. А как не покупать?
Чтобы ехать, нужно минимум рублей пятьсот.

Проснулся в шесть утра по радио, спать не хотел, но лень взяла свое: проспал два с половиной часа. Зарядка, контрастный душ, завтрак, прогулка по Орджоникидзе. На проспекте Мира в хлебном магазине оставил кошелек – все обыскал, других вариантов нет. Рублей 5-10, квитанции на посылки и посланные деньги – пропало. Стирка: шерстяной костюм, брюки, рубашки и прочее.
На обед напросился Васин. К моей жареной картошке принес сосиски и мясо, от которого его потом тошнило. Интересовался, куда я теперь направлюсь. Рассказал, в общем.

6 июня.
10.45, по радио «С добрым утром!».
Встал в 8.30, вчера вечером был в гостях. Сабантуй с соседями-полковниками. Коньяк, тушеная картошка. Света, Нина. Фотоаппарат. Посылочный ящик (Нина помыла) не взял – ушел поздно в половине первого. Нина билеты заказала. Света – рисунки своих учеников на тему музыки: «Кошкин дом», «Колыбельная» Гладкова, «Петя и волк» Прокофьева, есть очень интересные. Затем – по окончании института – им будут отдаваться, чтобы показывали своим ученикам.
Лена, преподаватель математики, на улице оставила пуховую перину и ватное одеяло, но начался дождь. Переживает. Света:
- Да брось ты, у нас купим, если испортятся – там все есть.
Они все вместе поедут к Свете в Душанбе. У Нины – с 16-го отпуск. Коля-дембель, Валера, Вова.
Сегодня придут в гости. Света сказала, что Алла Пугачева – в гостинице «Восход», даже номер комнаты знает. Даст 2-3 концерта, на стадионе выступать отказалась.

Центральное радио: - Всесоюзная художественная выставка открывается в этот час в Комсомольске-на-Амуре. Особое место в экспозиции займут портреты первостроителей города.

Ворвались Ручкин с Шуриком (Михеичев), неразлучные друзья.
- Что сидишь, чем занимаешься?
Пили пиво в «Каравелле».
- Какая там солянка! – Шурик.
- Да, соляночка там отличная! – Ручкин.
- Эх, жаль, денег нет, а то бы сходил! – я.
Шурик: - Привел тебе полового гиганта (видимо, разговор был на эту тему). Я тебе дам рекомендательное письмо жене, она в Иркутске, Юбилейный микрорайон, рядом пляж, можешь трахнуть, так и быть, по знакомству. Так она потом может у тебя остановиться, будет в отпуске, а сейчас – на курсах.
- Может, конечно, только письмо не забудь рекомендательное. - С пошляками приходится пошлить. Смеются. Чувствуется, градусы у них играют.
- Она третьего июля уезжает.
- Эх, жаль. Впрочем, я еще успею. Двух дней мне хватит вполне.
Руки у Михеича беспокойные, постоянно за что-то хватаются на столе: раскроют книгу, захлопнут, дернут газету с кучи, под которой – мой дневник. Я с замиранием сердца наблюдаю за ними – как бы вновь не повторилось. Однажды он взял тетрадь, раскрыл, разговаривая о другом, как бы между прочим – а это был мой дневник.
- Что это? Не пойму.
- Так, ничего, - взял из его рук и положил в тумбочку.
А там было написано и о Ручкине. А если б прочитали?
Михеич несколько раз обращался к Ручкину: - Пойдем. Некогда.
Понятно, им нужны собутыльники. Ручкин помнит командировки со мной, ностальгия приводит его сюда. Тепло попрощались, ушли.

Перед приходом Ручкина прочел «Гость» Росоховатского. Умная книга. Фантастика. Об искусственном разуме: создан супермозг, который станет самостоятельным. Мотив основной: разум и добро (гений и злодейство – две вещи несовместные). Книга будит мысль, заставляет шевелить извилинами. Понравилось.
Сегодня – день рождения Александра Сергеевича Пушкина. Поздравляю!

7 июня.
Последние новости: сегодня в Комсомольске-на-Амуре состоится торжественное открытие нового здания драмтеатра, которое расположено на новой площади. Рядом проходит проспект Первостроителей. Первыми зрителями драмтеатра будут его строители.
На работе – проболтались до десяти. Пришел Павел Михайлович от Боброва – будем работать ночью, приходить к 20.00.
Занялся посылками, но зашел Виктор Павлович, сказал, что потом сделаю. Пошли по книжным магазинам. Зашли к Таранину. Договорился с ним – завтра помочь установить киоск. Если смогу. Ручкин по пути помогает (как он сказал, языком) Михеичу делать новый пивной бар (вентиляцию). Рядом  в книготорге знакомая женщина дала приглашения в магазины.
В «Комсомольск» - в обмене.
В.П.: - Ну, что, есть?
Я: - Нет.
Продавец: - А что вы хотели?
Я: - Да было «Как закалялась сталь».
Она достает из нижнего ящика стола.
- Нужно литературы на пять рублей.
- У меня только на два шестьдесят.
Она смотрит неуверенно. Гончаров «Обыкновенная история» (КС) и Конан Дойль (Хабаровск).
Я: - Наверное, не пойдет?
Беру из рук Ненашева книгу. Он знаком ей. Она соглашается. Тут же производим обмен – мне еще причитается 56 копеек минус сорок копеек за книжку стихов революционеров. Так блат, вернее, простое присутствие Виктора Павловича сделало свое дело.
Мечта исполнилось, ради которой я работал в книготорге. Завтра пойду, чтобы добыть литературу о Комсомольске – к юбилею.

Посетили ВДНХ Комсомольска – в ДК «Строитель». Понравилось. Отлично сделали! Еще схожу.

17.00. Вера Андреевна: - Так с деньгами получилось, просто не знаю…
Я наклонился над письмами.
- Этим… Козлову и … я оплачу по копиям чеков, а вам, оказалось, что нет.
- Ну, и ничего страшного.
- Столько вам беспокойств  я причинила. Сейчас копий чеков не дают.
- Я больше денег собирать не буду.
- Да? Значит, и покупать?

Новости. Израиль начал агрессию против Ливана. Бои идут в Тире, где около 20 тысяч израильских солдат. Резолюция Совета Безопасности – проголосовали все, включая США – за безоговорочный вывод войск Израиля. На сирийской границе тоже бои.
На Фолклендах – затишье. Плохая погода мешает англичанам начать последний штурм.
В Сальвадоре – террор.

Отправил две посылки и прогулялся по набережной. С грустью постоял, глядя на Амур – жаль расставаться.
На автобусе – до Пивани, и в Амурск. С фотоаппаратом. День сегодня чудесный. Тихо, солнечно. На пляже – по-летнему. Загорают. Купаются еще мало – вода холодная. Навезли огромную кучу песка. Высокий противоположный берег зеленеет. Ширь. Мощь. Железнодорожный мост выглядит по-игрушечному, словно сложен из спичек. Нужно прогуляться до него пешочком по берегу.
Необходимо напоследок узнать места, памятные и значительные.
У автовокзала – огромный постамент из камней на площадке – вид на Амур. Торчит вверх окрашенная в красное арматура – для будущего памятника.

Мужчина, плотный, седой, с орденскими планками. Женщины бегут на трамвай через газоны.
Мужчина: - Не стыдно вам?
Бегущая сзади: - На трамвай же опаздываем!
Смеются, взвизгивают.
Мужчина: - Люди старались, делали.
Газоны только что высадили. Я – недалеко от него.
- Да-а.
Мужчина обращается ко мне: - Ничего не понимают.
Я согласно киваю.
- Какой ковер красочный.
Действительно, у Дома молодежи – желто-зеленый ковер: расцвели одуванчики.
Я: - Как по заказу – к празднику.
Мужчина кивает. Мы вместе проходим к набережной. Он тоже стоит невдалеке. Я прогуливаюсь. От ансамбля Первостроителям – пыль, грохот. Идут работы. Но я - без фотоаппарата.

8 июня.
По радио передают «Дни и ночи» К. Симонова.
Ночь. Работа на Октябрьском проспекте. Без четверти десять вечера были там. Подъехало ГАИ, потом вышки. Я занимался «самой ответственной» работой – завязывал узлы (подвешивал) на тросе, другие тянули трос с кабелем. Только около двух часов ночи подвесили гирлянду.
Саша Федченко, полный низенький мужчина, монтажник. Вова и мотоцикл, который поставил в ста метрах в стороне, куда направлялись – его другой патруль ГАИ чуть не угнал, как бесхозный.
Павел Михайлович Кочкин.
М. Сулимов обращался ко мне «Толик», я не отвечал, затем ночью и он перестал.
Ночью стало холодно. И я и Саша подмерзли – оба крутили лампочки. Шофер Володя дал фуфайку, которую обычно подкладывал на землю, когда приходилось лежать под машиной. Кое-как согрелся, хотя не столько было холодно, сколько сквозил ветерок вдоль по улице.

На эту тему разговор с П.М., что нужно и о нас подумать.
В 4.15, как и обещал, пришел Бобров – по пути на стапельную.
Затем – Саша с Витей после ремонта машины. Полезли наверх, я отказался. Кочкин давно уже меня спрашивал: нужно ли заменить. Я шесть часов работал на высоте без смены, да еще ночью.
Бобров (Кочкину): - Давайте так: кто может, пусть остаются, кто устал, пусть идет. Сами решайте.
Кочкин меня отпустил, когда сказал, что если останусь, то на следующий вечер не приду – заболею.
Лампочки цветные – желтые и синие. Все набрали. Сержант ГАИ – шесть штук. Я не взял.
Принял горячий душ в пять утра. Сейчас выспался. Пообедал с Ненашевым. Виктор Павлович принес банку кальмаров, свое масло и печенье, хотя у меня в холодильнике все было. Скромность – черта его характера.
Ненашев: - Вы дезертировали. Был момент, когда вас не хватало. Мы работали до шести часов.
Виктор Павлович шутил, сказав о моменте, когда они брали лампочки. Он знал, что у меня их нет.

Стадион «Авангард». Через дорогу две студентки с обручами тренируются к празднику. ВДНХ. Краеведческий.
На ВДНХ – разговор с женщинами-консультантами из ЗЛК. Согласились со мной. Рассказать завтра. Телекамера. Фото. Краеведческий закрыт. Завтра?
Завтра – утром встреча гостей (сказал Шеин). Вечером – открытие моста через Амур – не мешало бы сходить. В ДК – расписание юбилейных мероприятий.
Вечером был у себя, потом у Шеина. Смотрели ТВ.

9 июня. 11.00.
Чудо! За дни работы Кочкин начислил три дня отгулов. Теперь «гуляю» до праздников. На работу – 14-го. Все дела можно спокойно делать.
С Мининым пошли на участок. Взяли «квитки», у меня – минус 36 копеек. Не начислили еще по табелю за совхоз. А авансовый отчет передали в центральную бухгалтерию – не дозвонился.
На участке. Девочкин поздоровался:
- А, я же тебе должен десять рублей.
Я: - Да? Я и забыл за давностью.
Олег: - Так уже 15 рублей набежало.
Люды нет – встречает гостей на пристани. Заходит Ступкин, здоровается.
- Здравствуй, Толя. Да, ты увидишь Сулимова и Кормилицына, передай, чтобы корюшку брали.
Я: - А что, пришла? Я тоже заказывал.
- Тебе тоже лежит. Ты еще не брал?
Взял корюшку. Пол-бумажного мешка. Еще и сдачи будет – у Кочуры Оли.
Теперь нужно как-то отправлять гостинец домой. Время есть.
Нужно: посылки, музеи, выставка, деньги получить, сфотографировать мост вблизи – есть автобус на Пивань.

13.05, центральное радио: «Сегодня недалеко от Комсомольска открывается автомобильное движение по мосту через Амур. Это – подарок мостостроителей к юбилею города. Железнодорожное движение было открыто по нему еще в 1975-м году. При строительстве особенно отличились бригады Сторицына, Сидякина, Плотникова и Мастрюкова. Мост протяженностью полтора километра соединяет два берега великой реки…».

В городе. Краеведческий музей закрыт. Книжные магазины закрыты. Столовая на Орджоникидзе – битком. Другие столовые и рестораны – для гостей. Дом молодежи. Подхожу ко входу. Рядом беседуют генералы, обхожу; в фойе – дежурные с красными повязками; оживленно; касса закрыта.
Дежурный: - Будет открыта с 17-ти часов.
Мягко, но настойчиво, направляет меня рукой к выходу – крепкий мужчина.  От выхода возвращаюсь и спрашиваю:
- Вход только по пригласительным билетам?
Хотя это и так понятно. Он отвечает, что – да, оглядывает мою одежду (характерные приметы), так же сопровождает рукой. Одет я был, надо сказать, неважно: куртка, под ней красная футболка трико, брюки – не новые, одеты на сапоги. Вид не парадный, но и подозрительный.
Когда «выпроводили», мысли: «Вот был бы корреспондентом или писателем, тогда бы достал членский билет: «Мне к директору Дома», тот разрешает, директор находит свободное место для прессы». Что только в голову не придет!
На площади Кирова – цветы, флаги, по улицам – флаги. Празднично.
Погода развеивается. Утром шел мелкий дождь, все заволокло. Из-за этого даже не бегал. Увидел дождь, снова – в постель, проснулся через час – в 6.45.

Встретились с Толей Шевчуком у пединститута, где недавно встречались. Он встречал гостей на Амуре. Говорит:
- Одиночек не пускали, колонну встречающих пропустили, прошел с ней. Не увидел, на чем прибыли? Может, теплоходы? С первого июля? Заходи к нам в гости в праздник.
- Не знаю, Толя. Хочу везде успеть. Еще мысль смотаться в Среднюю Азию, есть такая возможность.
И так далее. Толя приглашает, чтобы встретился с его сестрой Олей. Он еще надеется, что у нас может что-то завязаться. На его свадьбу я написал стих «Что скажете сейчас Вы, князь?».
Толя тоже собирается на открытие моста. Сбор в 17.30 у райкома Центрального района (Дземги), на автобусе – до вокзала, дальше – на поезде до моста. Интересно.
По центральному радио – новая песня о Комсомольске. В программе «Время» - открытие памятника Гагарину и бюста космонавту Рюмину.

10 апреля.
23.40, только что от девчонок. Рыбин закрыл дверь, оставив свет: в открытое окно налетело много дряни. Неужели ума не хватает догадаться? Видимо, пошел в гости – нет кофейника и заварочного чайника. Вечером – разговор с ним. Сколько ереси в его голове! А ведь был начальником цеха и партийным. Боже мой!
Разговор о современной политике партии, о людях, о сознательности.
«Сознательность! Что это такое?» - основной его мотив.
В конце концов я замолчал.
Он: - … Вот мы с тобой тут спорим…
Я: - Я не знаю, о чем мы спорим.

Целый день болит голова, сделал массаж, уснул. Рыбин ушел смотреть фильм. Проснулся в полдесятого, ушел к девчатам, взяв мороженое и корюшку. Они – у соседей, двух Валер-подполковников, смотрели по ТВ фильм. Меня не отпустили. Валера, плотный, налил мне рюмку, я отказался. Он вылил ее за окно. Я сказал, что голова болит – он вновь предложил.
Я: - Я один не пью.
Он: - Выпьем вместе, хотя завтра у меня экзамены… нельзя, но если очень надо.
Нина пошла на кухню – ставить еду греться.
В конце концов – отказался и ушел. Билетов нет еще.
Вахтерша-старуха внизу: - Я пропуск твой отдала, не нужно задерживаться так поздно.
Я: - Так до двенадцати.
Она: - До одиннадцати. Я коменданту скажу. Нечего так поздно по девушкам ходить.
Я: - Я хожу к преподавателям, нечего читать нотаций, давайте пропуск.
Она: - Дай ему.
Отдали. Вот что значит начальство – можно припугнуть жильца.

Как мне повезло.
Сегодня: Амурск – Амур – памятник Первостроителям – Дом молодежи – общежитие – краеведческий музей – магазин.
Вчера после обеда – республиканская художественная выставка. Дома выпил бутылку кефира, вышел в 17.15, шел спокойно в райком, зная, что попаду на автобус – без меня не уедут. Точно, так и вышло, хотя под конец пробежался, увидев автобусы. Стоило заскочить в автобус, как дверь захлопнулась – поехали. Но ошибся в другом. Колонна прибыла на центральный вокзал, а я думал – на бамовский. Здесь я мог самостоятельно доехать.

Поезд. В купе с мостостроителями. Толя Шевчук встретил меня в вагоне, с ним пришел к своим. Люда Кубасова, Оля Кочура с дочерью Леной, Игорь Куделин, Владик Васин, был Вася Савченко, потом исчез. Радостно встретили. Фотографировал в поезде. Затем снимал около моста. Обещал Люде, что обязательно сделаю и вышлю. Сказал, осенью. Получится?
У моста. Залезли на высоту, откуда сгоняли солдаты, но мы выстояли. Телеобъектив «Юпитер» Владика – будет видно на пленке.
Люда: - Билеты у парторга, так сказала распространитель. А Мушицын говорит, что никаких билетов у него нет. Концы в воду.
Я: - Жалко уезжать, здесь мне нравится.
Люда: - Почему ты не женишься, не можешь подобрать по интеллекту?
Я: - Боюсь ошибиться.
Люда: - Женишься один раз – увидишь.
Я: - Не могу так, я – влюбчивый.

Потом с Владиком у «Каравеллы», где пела Пугачева. Он встал, как вкопанный, перед окном. Она промелькнула. Я сказал: - Она!
Владик: - Все, я ее видел, точно видел!
У входа в ДК – толпа. Должен был приехать ансамбль «Березка» - не приехал.
По радио – передача о Комсомольске.  Радиостанция «Юность»: «Выступала Римма Казакова. Приехав в 1955 году по распределению из Ленинградского университета, впервые напечатала здесь стихи. Затем выступала Вера Кетлинская».
В газетах – Указ о награждении Комсомольска орденом Октябрьской революции. Когда был в поезде, увидел на фасаде вокзала орден Ленина и подумал: не придется ли переделывать?

Вечерний разговор с Рыбиным - с его нелепым утверждением. Сказал, что я был у памятника Первостроителям, и он мне понравился.
Рыбин: - Не знаю, с ленинградцев они их срисовывали, видимо. Разве у первостроителей были такие интеллигентные лица, такие чистые и красивые? Они были обветрены, в грязных спецовках, небриты, все - работники физического труда.
- Да, но это же – художественный образ, - возражаю я.
Рыбин: - Понимаю, но нужно же реально отображать жизнь. В искусстве было два течения: классическое, когда изображали красиво, и реалистическое, понимаете ли. А те, кого ни возьми, ни на кого не похожи.
- Любое произведение искусства, - пытаюсь я преодолеть скепсис Рыбина, - особенно живопись, скульптура, отображает внутреннюю, нравственную сущность, то есть, духовное богатство, осмысленность подвига. Взять хотя бы эту композицию. Она состоит из пяти фигур, устремленных вперед, передний парень весело обернулся, взмахнув рукой. У ног девушки на тачке – гитара. Задор, презрение к трудностям, невзирая на которые они идут к цели. Эта цель – построить город – в их позах, не застывших, а выхваченных, сфотографированных, из непрерывного движения.

Но мои утверждения натыкаются на стену непонимания. Я умолкаю. Доказывать недоказуемое все равно, что тесать кол на голове. Деньги, материальная заинтересованность – вот что главное для Рыбина.
- Сравни человека тех лет и сегодняшнюю молодежь, две разные вещи, - говорит он. – Тогда были люди другие, был энтузиазм. А сейчас. Во всем нужно заинтересовывать людей, обещать условия, хорошую зарплату – иначе ничего не выйдет.
- А отряды имени 26-го съезда КПСС или 15-го съезда комсомола?
- А что отряды? – спрашивает он.
- А всесоюзные комсомольские стройки? Ведь туда едут по путевкам, как и в 30-е годы.
Непробиваемость, тупое желание доказать, что люди сейчас не такие, как тогда, а такие, как он. Тем самым оправдать свою сущность – сущность мещанина. Хотя он, разумеется, не считает себя таковым. И даже утверждает что-то, что 90 процентов людей, почти все сейчас – мещане.
Гнать таких нужно в шею из партии, из руководящих постов. Этого выгнали, лишь поймав на воровстве. А сколько еще их, которые вершат нашими судьбами, ничтожных людишек, стремящихся к обогащению, к власти, к славе.
Рыбин: - И вот этих первостроителей восхваляют, а что они сделали такого, спрашивается? Понагнали сюда, зоны понастроили – вот кто здесь все возводил! А что первостроители сделали?
Я (показывая в окно): - Вот, что они сделали – город стоит, да еще какой.
Рыбин: - А! – Раздраженно машет рукой.

11 июня.
Центральное радио: «Сегодня в Комсомольске-на-Амуре состоится торжественное собрание, посвященное юбилею города и награждению его орденом Октябрьской революции. Этой награды он был удостоен  за высокие заслуги в …. При вручении будут присутствовать гости из союзных республик и областей…».
Вот сюда-то я и хочу попасть – конечно же, без пригласительного билета. Собрание состоится в драмтеатре в 15 часов. Надену пиджак с галстуком – может, пройдет?
Не получилось пройти на торжественное собрание – оцепление сплошное, стоят через метр. Попробовал пройти – остановили. Фото будет. Затем – «Союзпечать», главпочтамт. В ЖЭКе справку не дают, секретарь: «Откуда я знаю, куда вы поедете?».
Вера Андреевна принесла кофейник, а тем дала чайник.
Вдоль лестницы на второй этаж установлен стенд «Лучшие спортсмены общежития». Там фото: я, Серега Лыков и Цветков.
На Октябрьском проспекте Павел Михайлович и Виктор Павлович работают на «вышке» - очередное короткое замыкание. После подключения «Салюта» было еще два. Кабель даже дымился. Парни удивлялись, как он выдержал.

Аэростат с флагом – над городом. Флаги, транспаранты, солнце, зелень. Празднично. Красиво. Ненашев с Кочкиным, когда делали аварийные работы, приняли милиционеров у драмтеатра за моряков – те были в белых рубашках.
Центральное радио: «Наш корреспондент Александр Кривобок сообщает из Комсомольска-на-Амуре: в горкоме КПСС вручаются награды первостроителям города. Награды вручает А.К. Черный, первый секретарь Хабаровского крайкома».
По ТВ будет в 19.45 репортаж о торжественном собрании и концерте. Так что, видимо, лучше смотреть дома, где доступней. Потом – за билетами.
Пили чай у Шеина и смотрели торжественное заседание в драмтеатре. Я повторял ему: «Хорошо, что меня милиция не пропустила». Валера смеялся. В зале было жарко, душно, люди не успевали обмахиваться платочками, обтирали пот. Вентиляцию, видимо, еще не сделали.
Особенно понравилось выступление Б. Пастухова. Просто молодчина. Вчера был в Праге, сегодня – в Комсомольске, назавтра – опять в Москву. По крайней мере, на трибуне его не видел.
Хабаровское радио: выступает В. Хетагурова, которая, как и еще несколько, стала почетным гражданином Комсомольска.

Около десяти вечера пошел от Шеина к себе – собираться за билетом. В темноте коридора услышал голос Сереги:
- А, вот ты где!
Приехал. Поджарил ему яичницу. Сбегал к женщинам. Они, как обычно, были у соседей. На столе марочное вино «Терек».
Я: - О, у вас вино хорошее.
Валера: - Не издевайся!
Прощаясь, когда выяснил у Нины, что билетов еще нет, дал Свете глупый стих*. Она прочла, другие захотели прочесть. Прочитали молча.
Лена, преподаватель математики: - Неужели это ты написал?
Мол, я такую чушь не мог написать. Я долго смеялся.
Света: - У него и хорошие есть. (Защищает).
Сабантуй по поводу экзамена Валеры. Точнее, он принимал экзамен, как лектор, естественно.

(*) – переписываю с листка, лежащего в следующей тетради, название – такое же.
            
    Глупый стих
Что случилось? Что случи…
            Не слышно мата.
Может, я забрался вглубь
                далековато?
Что ж еще? Не понимаю,
              что случилось?
Что за странная исторья
                приключилась?
Что случилось? Как же так – не
                слышно мата.
Знать, причудница-любовь тут
                виновата.
По ее – любви – извечному –
                условью
Люди сразу вдруг исправились
                любовью!
Измененье в человеческой
                натуре:
Приобщились люди добрые
                к культуре,
И слова такие ясные
                я слышу,
Что мне хочется залезть от них
                на крышу.
Что такое! Понял я, что при-
                ключилось…
Тру глаза. Мне это только что
                приснилось!

Вернулся. Серега еще не брался за еду. Сели. Зашел Виктор Павлович с вином – пробовать.

12 июня.
 Встал в девять утра. Привел себя в порядок. В десять вышел на улицу. Улицы полны праздничного народа с флагами, транспарантами, воздушными шариками, с веселым настроением, с улыбками. На площади Металлургов сменил объектив (135 мм), зашел в колонну, прошел, фотографируя, до площади Ленина. Увидел, что колонна – наша. Сфотографировал своих – Колесо, Оля Кочура, Хардин, Савченко – прошелся с ними. У трибуны задержался, увидев рядом с собой репортеров. А с таким объективом я вполне мог сойти за репортера, и никто мне бы не возразил.
Трибуна: Рюмин, Черный и другие. Прошел к трибуне. Сделал несколько снимков. Щелкнул последний кадр.

- Толя, ты на память фотографируешь?
Вижу рядом Ступкина.
- Здравствуйте, Владимир Михайлович.
- Сфотографируй нас, - показывает на улыбчивого мужчину с повязкой.
Подхожу с другой стороны.
- Владимир Михайлович, пленка кончилась. Еще есть, но нужно зарядить.
- В кассете? Но это же просто.
- Конечно, только отойти нужно.
Была в запасе только пленка «250». Не догадался взять еще «65», подходящую для солнечного дня. А заряжены все кассеты. Перезарядил.
Сфотографировал их. Но солнце – к обеду – не знаю, что получится. Делал экспозицию вначале: 500 на 8, затем – 250 на 11 или 16 или 22 с желтым светофильтром (объектив 135 мм «Юпитер»).
Зашел к трибуне, где гости. Фотографировал первостроителей. Демонстрация закончилась. Площадь опустела, трибуна – тоже. Решил зайти за трибуну к памятнику Ленину. Там многолюдно. Первостроители, сняв красные ленты с надписью «Первостроитель», собрались в кружки и фотографировались. Репортеры с классной техникой суетились вокруг чего-то, непрерывно меняя позы и щелкая затворами. Я подошел, подталкиваемый неясным влечением. Несколько генералов, в центре – командующий Дальневосточным военным округом, Герой Советского Союза и Герой Соцтруда, генерал армии. Снял их. Массивный объектив мешал. Здесь нужен был свой.  Неожиданно все смешалось, оживилось, встрепенулось. Я поднял голову. Передо мной появился космонавт Рюмин.

Рядом со мной пожилой и, видимо, опытный репортер воскликнул:
- Валерий Сергеевич, пожалуйста, глядите-ка сюда! Вот и отличненько, вот и прекрасненько, вот так. Еще глядите сюда. Прекрасно.
Сделав несколько кадров, сказал счастливым голосом, уже для себя:
- Ну, теперь все прекрасненько!
К Рюмину подошла маленькая женщина, только что его снимавшая среди множества других. Рядом встали несколько первостроителей. Стрекотали кинокамеры. Женщина казалась вдвое ниже прославленного космонавта, который при своем росте и коренастом сложении выглядел богатырем среди всех. Он попытался склониться перед ней, сделаться ниже, но ничего не вышло, и он, сконфуженный, бочком, шепнув что-то своему спутнику, потихоньку выбрался из невольного окружения. Затем они подошли к ДК «Строитель» на проезжую часть, куда тут же подкатила черная «Волга», и он уехал. Рядом с Рюминым стояли руководители края, из Москвы с фамилиями Шитиков, Черный и другие, которых не знаю.
Необъяснимое волнение испытал я, когда увидел Рюмина перед собой. Теперь понимаю, что это – репортерское волнение от такой удачи. Оно передалось мне от соседей-репортеров и обычных гостей, окружавших меня. Всё непрерывно щелкало, снимали кинокамеры, еще бы, земляк-космонавт! Легкая дрожь, внутренний подъем, собранность, ясность мысли. Видимо, таков творческий подъем у репортера-журналиста.

Прошелся рядом с Черным и другими руководителями, направился к «Строителю», увидел объектив фотоаппарата, нацеленный на меня. Оказалось, что рядом шел Шитиков, председатель Совета Союза Верховного Совета СССР. Но, увы – пленка кончилась. Ему не повезло.
Вокруг – оцепление, никого не пускают. А я свободно разгуливаю без пропуска. Вот что значит -  большой объектив. Только когда руководители уехали, милиция освободила проход к памятнику Ленину, куда нахлынули демонстранты. А машины руководства сопровождал милицейский эскорт.
Фразы.
Отец сыну: - Становись на трибуну, я тебя сфотографирую
Первостроитель (с лентой) - другому: - Так в шесть у речного вокзала?
Иду через парк «Строителей». Молодые родители поставили сына в траву, фотографируют.
Мама: - Сейчас, сейчас мы тебя возьмем, не плачь.
Тот безутешно плачет. Такое фото на память.
У «Факела» - множество народу. Мороженое, квас.
В небе – аэростат, держащий огромный развевающийся флаг над парком «Строитель».

Потерявшийся мальчик.
На проспекте Мира иду по тротуару возле художественного музея. Останавливает мальчик.
- Скажите, где здесь ресторан?
- А какой?
- В той стороне, - паренек машет рукой по направлению к Амуру.
- Амур? Бригантина? Больше там нет ресторанов.
- Не знаю, мамка пошла, а я потерялся. – Плачет.
- Ну, не плачь, не плачь. – Моя рука у него на плече. – Найдется твоя мамка, она с папой была?
- Не-а. они еще с тетенькой были, а папы нет у меня.
- А-а. А как твоя фамилия?
- Тимофеев. Мы из Хурмулей приехали. – Хнычет.
- Ну, такой большой. В каком классе учишься?
- В четвертый перешел.
- Вот видишь.
- Десять лет будет скоро.
- Ну, совсем мужчина. Ты где с ней расстался?
- Вот здесь, у магазина. Я поглядел сюда – во двор, смотрю, а ее нет.
- Нужно за руку мамину держаться в большом городе. Смотри, сколько народу. Сегодня – праздник.
- Да-а, я держался за руку, а она говорит: что я, маленький, что ли… чтобы не держался, я и перестал.
- Если вы здесь расстались, то она должна сюда вернуться. Нужно подождать. Ну, успокоился? Не потеряешься, не бойся. В крайнем случае, доедем до твоих Хурмулей. Это по бамовской ветке?
- Да, - кивает головой.
- На праздник приехали?
- Ыгы.
- А давно ты потерялся, больше часа прошло?
- Нет, минут тридцать.
- Тогда она могла в милицию заявить. Если заявим мы, то ты сразу же найдешься. А милиция как раз в той стороне. Пойдем-ка потихоньку.
Идем в сторону милиции. Он доверчиво держится за мою руку.
- Не волнуйся, все будет хорошо.

Я думаю: «Вот заодно можно будет и на БАМ съездить». Одна из тех бесконтрольных мимолетных мыслей-фантазий, которые мелькнут в голове, чтобы затем логически мыслить, выбирая оптимальное решение. Никуда, естественно, ехать я пока не смогу.
- Тебя как зовут?
- Костя.
- Все будет отлично, Костя. Никуда ты не пропадешь.
Рука мальчика встрепенулась.
- А вот она. Мама!
Вижу неторопливо идущую миловидную женщину со спутником. Мальчик бросается вперед, прижимается к ней с разбегу, рыдает. Ожидаю, что мать будет на него ругаться, как описывал мне ее Костя. Женщина растерянно и радостно улыбается, что-то говорит спутнику, высокому, аккуратно одетому мужчине. Тот качает головой.
- Не плачь, не плачь.
- Ну, вот, нашелся, - говорю, проходя мимо, - не придется нам съездить в Хурмули.
- Спасибо вам, - говорит женщина, понявшая, в чем дело.
Иду дальше. Женщина громко повторяет вслед:
- Спасибо вам!

На миру и смерть красна.
Вечером вернулся от Хардина. Включил свет в комнате. Два застигнутых врасплох таракана кинулись за холодильник. Взял дихлофос, от которого однажды сам заболел, опрыскав на ночь комнату от комаров. На этот раз пустил струю за холодильник.
Пошел к Виктору Павловичу. Шеин спал. Смотрели телевизор: легкоатлетические соревнования на призы братьев Знаменских и «Международное обозрение». Ненашев сам меня пригласил:
- Пойдем ко мне, голова будет болеть. Пока проветривается.
Он знает, что у меня – чувствительная голова. Я ответил:
- Когда гадость уничтожаешь, всегда голова болит.
Но, разумеется, пошел, где безопасно, да еще чаем угостят.
Вернувшись, увидел, что большая часть тараканов вылезла на «свет» – верх холодильника и на пол. Насчитал больше тридцати штук. Не забились в углы, а вылезли на открытое место – рядом со своими товарищами. Вот тебе и пословица. Оказалось, пригодна не только для людей. На миру и смерть - красна.

13 июня.
Ночь, слышу стук. Выхожу от Ненашева. Мужчина не может попасть в 26-ю комнату. Высокий, худой. Интересуюсь. Ключа внизу нет, а он, уходя, вешал. Говорю, что - в крайнем случае – можно у меня переночевать, есть свободная кровать. Рыбина нет. Еще долго он искал с вахтершей. Затем Шишов нашелся с ключом в кармане. Пил у кого-то внизу. Ленинградец говорит:
- А я уж к вам собрался ночевать.
Шишов сказал позже: - Ну, и кореша мне подселили!

Водно-спортивный праздник не понравился. Ничего особенного. Амурская флотилия – на рейде. Мы – с Шеиным и Лыковым – находились за зданием речного вокзала. С другой стороны не было места встать. А именно там, говорят, происходило «купание Нептуна». Но остальное мы видели и снимали фотоаппаратами.
Парад катеров «Амур»: вначале выстроились в виде надписи «50 лет» и «ДОСААФ». Затем – небольшое пожарное судно, окутанное и скрытое за струями воды. Скоростные катера и три корабля на воздушной подушке с реактивной тягой. На них мальчик рядом закричал: «Самолеты!». Издалека похожи на самолеты – и хвост и нос такие же. Но катера не десантные, а, скорее, торпедные – небольшие. За ними – воднолыжники. Одна лыжница упала – шла за теплоходом «30 лет ГДР», вскоре ее подняли. Еще команда на шлюпках с веслами. Просто ничего оригинального, на мой взгляд.
Прилетели два самолета – по очереди, затем вместе покружились, низко пролетели, сделав круг, и – скрылись. По плану должны быть парашютисты, но сильный порывистый ветер и холод лишили нас зрелища.

Еще прогулялись по набережной и городу. Затем – домой.
Объективы меняли с Валерой (на 135 мм). Выдержка: с К8Х (60 на 45); с 135 мм (125 на 8).
По пути зашли в Дом молодежи. Там опять что-то идет. Билетов на Б. Руденко уже нет, хотя сказали позвонить на номер 4-50-00, но кассы не работают. Встречаем Нину, доходим с ней до нашей общаги. Сообщает, что у той женщины, Раисы, выходит пластинка в «Мелодии», она единственная в Комсомольске такая. Она еще ее не видела – насчет билетов, будет известно в понедельник. Понял, что остался на бобах. Надо было сразу думать о Белле Руденко, это – основное, а на кривляк разных типа Хазанова да Винокура -  что смотреть? Да и Пьеху увижу не раз.
Потом Нина встретила меня, когда шел от Хардина, говорит:
- Андрей сказал, что на Пьеху свободно можно было взять билеты с рук.
Пьеха уже выступала в ДК судостроителей, завтра – в другом месте. Что я, искать ее буду? Сказал Нине, что не нужно никаких билетов – настроения нет.

С 11-ти смотрел телевизор у Ненашева. Прямой репортаж со стадиона «Авангард», затем – концерт из драмтеатра. На стадионе получилось дольше, поэтому концерт – не полностью. Не было Пьехи, хотя выступала. Больше истратил пленки «32» с объективом «Гелиос».
17.00, Рыбин спит целый день. Как это можно? Не первый раз. Правда, пришел утром.
День солнечный, легкие облака, утром было чистое небо. Повезло празднику! И на стадионе (по ТВ) приятно и радостно было смотреть.
Прогуляюсь по городу. Вечером должно быть факельное шествие, фейерверк. Куда идти? Виктор Павлович думает.
В городе толпа возле «Авангарда» слушает концерт. Сделал фото аэростата со всех сторон. Обошел весь центр – народу полно. Вернулся к Ненашеву. У него – Шеин, Владик. Выпили за праздник сухого вина. Соя в томате, любимая кабачковая икра. Смотрели «Клуб кинопутешествий». Фраза: «Горы существуют для того, чтобы их покорять».
С вечернего концерта ушли с Ненашевым раньше (скотское выступление Хазанова). Пропущенное факельное шествие (как описывала женщина!). Салют: «звезды», «факелы» и гирлянды – фото.

14 июня.
Письма из дома. Два от мамы, одно – от Лены. Галя разводится с Мишкой. Алеша – на обследовании в больнице – Таня задержится. Мишка совсем опустился. Сколько напастей на Галю за короткое время. Еду туда без всяких заездов в Среднюю Азию. После 20-го – в отгулы – на БАМ.
С утра был свободен, собирал посылки. Одну собрал. Ступкин отпустил вместе с Червоненко, Толмачевым, Шевчуком – агитаторы. В 15.00 завершаем агитацию. Лешу подговорил и на завтра – до обеда. Будет матч - с Бразилией.
Итак, полные сборы домой.
Пообедал: поджарил пельменей, доел соевые бобы в томате, икра кабачковая (вкусная, привык к ней), кофе растворимый (Сереги). Не дело – писать об этом в дневниках, но пишу специально, чтобы в дальнейшем было представление и об этом. Ведь мало ли что: может пригодиться для описания обстановки. Другое дело Лена (племянница) в письме расписала, что они кушали на природе, но и это – правильно. Есть хорошее замечание (не знаю, кого) для писателей: не знаешь, о чем писать, пиши об этом. Лена начала с еды, с прогулки, и дошла до истины. Истина: общее положение в доме, и отец ее, в частности. Мне интересно ее мнение. Раньше она говорила, что не знает, о чем писать.

Пришел вначале Игорь Филяк, затем – Серега. Каждый говорит, что меня искал Чернов. Серега сказал, что на Чернова ополчились и Олешко (директор) и Ванькин. Искал меня с кем-то. Кто это? Возможно, Березовский Стас, предупредивший меня о последствиях. Посмотрим, чем это обернется. Эксперименты, эксперименты.
Потом появилось ощущение, что Чернов где-то рядом. Мысль о Чернове, тянущая боль – в пояснице. Заходит Витя.
- Там Чернов с кем-то ждет тебя за углом, зовет к себе.
Я: - Почему же я должен с ним разговаривать за углом?
Витя: - Ну, не за углом…
Я: - Пусть сюда идет, я жду здесь.

Витя уходит. Через две-три минуты заходят. Чернов – первый, какой-то другой, даже меньше ростом, запах перегара изо рта.
Чернов: - Что же ты? Это же не кабинет, чтобы к себе приглашать.
Я: - Не на улице же разговаривать. Садитесь.
Освобождаю места на стульях и на столе – для Чернова. Серега оставил мелочь. А у меня на столе, как всегда, бумаги. Поль на моей кровати, Чернов – за столом передо мной, оба Володи – на кровати Рыбина.
Чернов: - Что же говорят, ты что-то написал там? Куда?
Я: - Да, в партком и Олешко. Могу показать.
Достаю из тумбочки докладную – второй экземпляр, подаю ему. Чернов начинает читать.
Володя (высокий): - Мы не успеем в магазин.
Чернов: - Успеем, еще полтора часа.
Время – 18.30, винно-водочные магазины работают, оказывается, до восьми вечера – я не знал.
Чернов с выражением вслух читает докладную записку. Затем на клочке бумажки пишет, приговаривая: «Так… 1, 2 мая – прогул. Когда ты в Воскресеновское ездил?».

Я не понимаю, о чем он. Затем он исправляет.
- В Ленинское когда ездил? 25-го. Еще 8-го. Еще. Всего пять раз ты ездил, так. Будет восемь прогулов, я уже в БТЗ сказал.
Я: - Нормы я перевыполнял в два раза и больше. Прогулов не делал, отлучался по необходимости – с разрешения старшего. Работой иногда были не обеспечены, факт. Бывало, людей не хватало.  Но претензии мои лично к поведению руководителя шефов, в докладной все сказано. Ничего не скрываю. Если есть возражения по сути написанного, пожалуйста. Как вы будете отрицать каждодневное пьянство? Свидетелей много, в том числе, Ванькин. Он сам обратился на завод.
- Мы с тобой еще разберемся! Ты, говорят, увольняешься? Когда?
Я: - Еще полмесяца буду здесь, времени хватит разобраться.
- Уезжаешь?
Я: - Да.
- Куда?
Я: - В Иркутск, на родину. Если захотите поговорить, лучше в парткоме, там и расскажете о моих прогулах.
- Так. Пошли.
Все парни молча уходят. Чернов их наверняка настроил, что докладная написана на всех, хотя не мешало бы, но ведь дело все – в «старшом»! Каков поп, таков и приход.
После их ухода – облегчение. Боль в пояснице прошла. Но нехорошее, гадливое, чувство осталось, тяжесть в душе.

Сразу пришли Серега и Рыбин. Серега прочел докладную.
Рыбин: - Какой Чернов? Шепелявый? Послал бы ты его подальше. Ты же чистый.
Рыбин собирался на очередную гулянку. Тот, кто пьет, не имеет проблем. Потом Рыбин еще появится с бутылкой коньяка – за хлебом. Опять собрался к тем же «гостьям» из Москвы. Как всегда, на всю ночь. Этим утром пришел, пьяный, уснул на полчаса, в 7.30 вновь ушел. Серега пришел сразу после Рыбина. Гуляки.
Лег на кровать. Серега увеличил громкость репродуктора, передавали современную, но, по-моему, дрянную песню. Разумеется, Серега на меня не смотрит – не со зла, а от невнимательности, от равнодушия. Я закрылся от звуков подушкой. Затем он что-то стал меня спрашивать, но у меня не было настроения отвечать. Он решил, что я заснул.
- Толя, слышишь меня? Вопрос есть. Нет? Спишь, значит?
Уснул.

Проснулся. Решил, что хватить спать, опустил ноги на пол. Стук в дверь. Заходит Нина.
- Толечка, я тебе билет взяла. Иди быстренько на киновстречу. «Мы из кино» - называется.
- Я никуда не хочу идти. У меня настроения нет.
- Ты спал, что ли? Нужно сейчас, к половине.
- Я не готов. А куда?
- В драмтеатр или судостроителей, сейчас узнаю. – Побежала. Умылся. Прибегает.
- В «судостроителей», через двадцать минут.

Оделся, пробежался. Оттуда – народ. Только кончилось предыдущее действие. Вошел первым. Буфет. Прощальные бутерброды с красной и черной икрой. Встреча с киноактерами – Николай Рыбников, Алла Ларионова и другие. В общем, понравилось.
На обратном пути – план статьи «Шелехов - Комсомольск». «Главное богатство Комсомольска - люди». Шелехов и Амурск – младшие браться Комсомольска и Иркутска. Коллектив, с которым расстаюсь, обстоятельства. История Шелехова.
Нина улучшила настроение.

Продолжение следует.

Здесь - первая часть: http://proza.ru/2025/02/08/1206