Парыж 10. Голодный мальчик

Утро следующего дня.

Великовозрастный сынишка Ксан Иваныча по тепличному имени Малёха проснулся позже всех, тут же засобирался куда-то.

Помельтешил с ноутбуком на глазах у взрослых: продемонстрировав волонтёрскую важность.

Зевнул для порядка, и ушёл в Париж: пополнять запасы травы.

– Папа, дай денег, – шепнул он предварительно, – у меня уже кончились.

– Как же так, сына, я же вчера тебе давал сто пятьдесят евро?

Ого, моему бы сыну выдавали хотя бы полста евро в день!

Ксаниному сыну похеру. Его желание – закон для папы. Мама велела папе ублажать сына, иначе бы и не пустила: путешествие-то взрослое, у каждого по члену, мало ли кого куда потянет.

Чтобы меньше всех этих тяг на сторону было, на’ те, дорогой мой муженёк, пригрузок на ногу твою беглую.

Пригрузок на цепочке.

Пригрузок драгоценный: с такой гирькой далеко не убежишь.

А в итоге: чем больше желаний у сыночки, тем целее семейный союз.

Я это понимаю, и потому с интересом наблюдаю следственные коллизии.

Бим смотрит точно так же. Но, в отличие от меня – не обременённого излишне близкими дружбами и оттого терпеливого – бухтит вслух.

Вчера вот, например, Его Наивеликое Высочество Малюхонтий Ксаныч посетили Диснейленд.

Вышло так: заметило Его Высочество рекламный сюжет поперёк дороги, обалдело.

Вспомнило оно тяжёлое историческое детство и натянуло его, как в Мемориале, на себя: там картофельные кожурки, само собой. На обед и на ужин по три колоска, за которые полагался расстрел.

Поэтому чудо наше, уморенное несправедливостью, а как же: родился в СССР, а не в Америке, не на Мальдивах, соответственно Сталин там, Гулаг рядом, убитый на войне дедушка, изнасилованная бандерами, потом чекистами, бабушка.

И пыр.

Чудо подскочило на сиденье и заорало в окошко: «Папа, я хочу в этот восхитительный французский Диснейленд!»

Что оставалось делать папе?

Наш папа не ватиканский, не злой и не жадный, а наоборот. Он, знамо дело, пошёл сынишке навстречу.

Команда молча слушала решение старшего: попробовала бы не согласиться!

Бимовское бухтенье в подносовую тряпочку тут умолчим.


***


Чтобы доставить великаго прынца туда, вся гурьба, поломав путевой график и наплюя в дефицит времени, сдёрнулась с трассы, доехала по навигатору – куда приспичило прынцу – и высадила прынца прямо у кассы.

– Знаешь по-английски несколько слов?

– Знаю.

– Ну и нормалёк, не пропадёшь. Вон в ту дырку суй деньги. Генплан… вон он на картинке. Изучи и вперёд. Носовой платочек есть?

Нафига сыночке носовой платок: бабло вперёд давай!

Заволновался Ксан Иваныч, сердечко трепещет: как же, сына одного в парке – в парке, пусть и детском, тем более, детском, чужой страны (!!!) ё пэ рэ сэ тэ оставил.

После этого дерьма мы поехали дальше – устраиваться на ночлег.

Ближе к вечеру папа забеспокоился, отвлёкся от всех своих оргдел, подсел на телефон и созвонился с Малёхой.

Трудный возраст у папы. У Малёхи же ловкий.

– Ехать надо, – сказал нам отец в результате, – Малёха уже всё посмотрел, говорит, что его уже можно забрать. Голодный, наверное, мальчик.

– Ага, и устал бедный. Вагоны с рогами изобилия разгружал, туды-сюды таскал, аж в штаны наделал от усердия. – Это подумал я. Так как Малёхины литературно обделанные трусы висели рядом с моими – чисто постиранными. На тополе, нет на карагаче, нет на подоконной решёточке. И наводили на соответствующие мысли.

– Ну и что? Езжай, – отреагировал Бим.

– Я один не поеду, – сказал папа, – кто будет за навигатором следить? Я не могу одновременно рулить и в навигатор смотреть.

Я молчу.

А он: «Кирюша, друг, выручай, – и наклонил виновато голову».

Первый раз в жизни я услышал ласкательное наклонение своего имени и приготовился таять от нежности.

Это всё означало, что он понимает, что виноват, тем не менее взывает к всемирному SOSу и дружбе.

Разбаловался чересчур папа. Привык, что за навигатором всегда кто-то есть.

А этот «кто-то» это я.

Так и прицепил он к дурацкой поездке меня – я не был в ответе за сыночку – папы достаточно. Но я был главным по джипиэсу. И, следовательно, главным по любым передвижениям. С целью сохранения автомобиля.

Папа, понимаешь ли, читательница (как тебя, милая, зовут? вышли фотку), потрафляет разным сыночкам: в ущерб обществу.

А общество в ответ должно потрафлять папе: в его сознательном пренебрежении к нам. И в противовес к сыночке.

Сыночка на одной чашке весов, остальное общество на другой. Но стрелка показывает «ноль»: всё нормально, господа, чашки уравнены, всё по-честному.

Бим принципиально отказался дёргать с койки – разлёгся и ноет об усталости: «Хотите расколбаситься – колбасьтесь без меня. Мне ваши личные, извращённо корпоративные интересы, и по ху, и по ю, – так и сказал».

Вдвоём с Ксан Иванычем мы поехали за общественным сыночкой – дитём папиного порока.

На сыночку каждый из нас потратил по три драгоценных часа вечернего туристического времени. В сумме шесть.

Папе это не важно, ибо сын есть сын.

Сын за границей тем более выше всего на свете.

А я всю дорогу сидел смурной. Уткнувшись в джипиэс.

И делая вид безразличного профессионального спасателя.

И заботливого друга в одном лице.


***


– Гэ это – твой хвалёный Евро Диснейленд, – сказал сыночка папе, улягшись в заднем сиденье бароном Жульеном из Стендаля. Дожёвывая макдон, – у нас на Осеньке лучше.

– А ты в тире был? Сядь, пожалуйста, а то подавишься! Что я маме скажу, если помрёшь?

– Был я в тире.

– И что.

– Не понравилось: пневматика у них там.

Ему, понимаешь, настоящие пули подавай!

– На американские горки ходил?

– Прокатился раз. Гэ. В Америке Диснейленд лучше. Съездим как-нибудь?

– А замки, дворцы, паровозики и…?

– Всё Гэ, – сказал сын, – аниматоры достали, и все достали. Подходят Маусы с Джерями, скачут, корчат рожи: дай денежку, купи мороженку.

– Как же, – удивляется папа, билетом же всё оплочено… кроме … наверно… мороженого.

Я чуть не выпал на трассу.

Из-за этого «Гэ», которое частично «По» (понос), потому что смахивает на «Жи» (очень жидкий детский, аж зелёный), взрослые мэны столько времени… шесть часов минус из Парижа…

Да что говорить… недёшева цена… комфорта детского.


***


Отвлёкся, извините.

Продолжаю насчет оставления машины в неположенном месте.

…И где же теперь Варвара Тимофеевна и платьице её красное с розами? Неплохая бабёнка-с, кружевница в любви…

Причёсочка у неё – полотенце в чистилище.

Завивка кончиков – обрамление райских ворот.

Шесть буклей по утрам (я сосчитал) – божьи голубки в облаках.

Живот – дорога меж холмов.

Блаженного направления.

– Короче, – вбивал я мысли в джипиэс, а надо бы в диктофон, – порчение отношений с Россией – это палочка-выручалочка для любого русского путешественника.

Если, конечно, он бродит не один, и не по трущобам.

А в нормальном цивильном районе.

Где полно иностранных туристов.

Где тепло на улице как у меня дома.

К русским туристам у иностранцев особое отношение.

Ирландские тётки в каком-то кабаке отмутузили своих же рыбаков: только за то, что они выразили презрение к русским посетителям, бывшим на изрядном веселе.

Русские в кабаках оставляют много денег.

А также, как мне кажется, неплохо ведут себя в иностранных постелях.

Стараются, потому как от русских жёнок они такого удовольствия не получают со дня свадьбы.

Стараются иностранные бабы, потому что от своих мужей они получают ровно столько же…

– Чего молчишь, Кирюха, фантастической скромности ты человек, – спросил Ксан Иваныч, вцепленный в руль, а взором в трассу: мы ехали-плутали по Парижу, – вопрос-то мой совсем простой. Правильно едем?

– Пригрозить пора Сенегалу! – сказал я, вполне невпопад, согласно количеству выпитого с утра в Париже, и начав культурную тему взамен прозаической бойни.

– Мы ловим рыбу для еды, а не на вывоз.

Чем мельче страна, тем пышнее там двигают плечами, выдавливая наш флаг.

И гордимся нашими художествами.

И это не утопия, а образ концептуального комического будущего.

В Сенегал теперь коллекцию точно не повезём.

Так обосрать!

Пусть там смотрят Энди, блин, Уорхола.

Бэнси-картинки пусть, бэнси-мышление, бэкон-еду и макдоны их.

А всё равно не поймут ни черта.