Такова преподавательская жизнь!

      (Продолжение саги об одесской девочке)

                Пора делиться познаниями

А что поделывала доцент Маргарита Павловна на кафедре ОРЭ Лестеха, пока владелица пяти соток жировала на своей латифундии? А вот что. К этому времени количество накопленных в моей голове транзисторов, усилителей, триггеров и прочих внутренностей электронных устройств постепенно перешло в новое качество, которого у меня прежде не было. Я перестала трепетать перед каждой лекцией и потеть подмышками, в лице у меня появилась некая победоносность, хорошо сочетающаяся с первой сединой. Опросы, проводимые среди студентов, вывели меня в первую пятёрку лекторов факультета.

Я теперь не только понимала то, что написано в уважаемых мною книжках по электронике, но и замечала, чего в них не хватает. Сама я не решилась бы засесть за книжку, но Анатолий Михайлович Лапидес (будем называть его А.М.), оказывается, тоже жаждал изложить свои мысли в виде некоего практического учебника. И мы стали писать: он – разделы по цифровым схемам, я – по аналоговым. Книгу приняли в «Энергоатомиздате» и выдали нам аванс – по 120 рублей на брата.
Писала я свои разделы с жаром, жаль только, что тогда ни дома, ни на кафедре у меня не было компьютера, всё приходилось делать вручную: тексты печатать на машинке, а схемы рисовать с помощью линейки и рейсфедера с тушью.
Даёшь Лихов переулок!

Тем не менее, я быстро закончила свою часть книги, а у А. М. работа шла туго. Дело в том, что у него остро встал квартирный вопрос. Знаменитый Столешников переулок, где он жил над ювелирным магазином, подлежал сносу, а жильцов расселяли по новостройкам. Но новостройка новостройке рознь. А. М., сам сын знаменитого детского психиатра и зять знаменитого профессора, всю жизнь прожил в центре Москвы, и мысль оказаться где-нибудь в Медведкове или Чертанове была для него невыносимой.

А. М. не был  из страны дураков и хорошо знал, где что строилось и кто получал квартиры в центре. У него все новые и реконструируемые дома в пределах Садового кольца были на учёте. Для себя он присмотрел обновлённый шестиэтажный дом в Лиховом переулке рядом с садом «Эрмитаж». Присмотрел и стал добиваться, потому что он был фронтовик, а для фронтовиков полагалась льгота. Когда ему сообщили, что все квартиры в этом доме уже распределены, он составил список всех заслуженных жильцов дома и обнаружил среди них сынка какого-то районного начальника, не совершившего никаких подвигов.

Боевой командир артиллерийского дивизиона Лапидес осерчал, собрал все свои фронтовые награды, заручился поддержкой московской ветеранской организации, кучей других ходатайств и добился приёма у заместителя мэра. Даже когда он потом рассказывал о перипетиях своей борьбы, он бледнел и руки у него дрожали. Он победил и получил-таки квартиру в заветном доме, но это дорого стоило ему. Всё же он вчерне завершил книгу и летом отправился в очередную поездку по Европе.

                Последний рейд артиллериста по местам былых боёв

Я забыла сказать, что в отличие от меня, А. М. никогда не ввязывался в работы по заказам военных, хотя почти все кафедры нашего факультета были плоть от плоти королёвских космических предприятий и работали под присмотром первого отдела. Почти все преподаватели имели допуск к секретным документам по форме № 2 и, следовательно, были невыездными. А. М. вовремя открестился от формы № 2 и все последние годы выезжал отдыхать в Венгрию и Чехословакию. В Чехословакии сладилась женитьба его младшего сына, который вскоре переехал к жене в Братиславу, так что у А.М. в Европе была «явка».

В тот 1990-й год он решил проехать по тем европейским странам, где прошёл с боями в 1944-45 годах. И он выполнил задуманное, проехал на своём «Москвиче» шесть тысяч километров, побывал в гарнизонах, которые ещё стояли в некоторых городах, в музеях войсковых частей, оставил там копии старых боевых листков и фотографий, получил свою порцию уважения и вернулся, довольный исполненной миссией.

В начале учебного года А.М. появился, как всегда, с флакончиком пилокарпина от глаукомы и баночкой домашнего творожка на полдник («чтобы рачок в желудке не завёлся», - пояснял он), рассказал мне о своей поездке и пожаловался, что очень устал и к концу пути у него дико разболелись поясница и ноги. Он стал усиленно лечиться у хирургов, но боли не оставляли его. Эти боли, бледность, жалобы на усталость напомнили мне, как болел Володин дядя, и я посоветовала А.М. обратиться к урологу. Он недоверчиво вскинулся: «- С какой стати?», но к урологу пошёл и вернулся, совершенно убитый. «- Дело моё – труба», - только и сказал он.

 «Рачок» подстерёг его с другой стороны, и болезнь развивалась очень быстро. А.М. немедленно лёг в больницу, чтобы пройти курс облучения и химиотерапии, на ноги была поднята вся знакомая столичная профессура, но процесс зашёл слишком далеко. А.М. не смог больше вести занятия. Его учебную нагрузку разделили мы с Николаем Ивановичем Аникушиным. И тогда, и сейчас я уверена, что здоровье А.М. было подорвано изматывающей войной за достойную квартиру.

                Вся разошлась!

Пришлось мне одной доводить нашу книжку до кондиции, проходить экспертную комиссию, мотаться в редакцию на Шлюзовую набережную рядом с обувной фабрикой «Парижская Коммуна», но бедному Анатолию Михайловичу не довелось увидеть нашу книжку. Он умер в апреле 1992 года, а книга вышла в октябре. Я получила оставшуюся часть нашего гонорара и честно поделила его с вдовой по 120 рублей 70 копеек, что в это время было уже не просто смешной, а издевательской суммой. Инфляция бесновалась, и доценты получали уже по шесть тысяч рублей в месяц, вместо прежних, стабильных 320 рублей.

Скучно стало на кафедре. Никто больше не одарит меня старомодными комплиментами, не процитирует «гарики» Губермана, не расскажет анекдот «Вы будете смеяться…». А книжка наша хорошо разошлась. Я как-то зашла в книжный магазин в Королёве и увидела на прилавке нашу книжку. Застенчивость помешала мне спросить у продавца, как её покупают. Через несколько дней я снова зашла и не увидела её. Тогда я сделала невинное лицо и попросила книгу по электронике Головатенко и Лапидеса. - А нет её уже, вся разошлась, - ответила продавщица. Я с трудом изобразила огорчение на лице. На факультете нашими задачами по электронике стали пользоваться студенты при расчете курсовых и дипломных проектов. И хотя наша кафедра не считалась выпускающей, я стала руководить дипломниками с разных кафедр.  В интернете я воочию увидела приятную цитируемость нашего бестселлера.

                Оч-ч-чь плохо, Маргарита Павловна!

Но, несмотря на эти успехи, мою преподавательскую жизнь отравляла вечно кислая мина Домрачева. Его стиль работы можно было сравнить с работой надсмотрщика, нахлёстывающего рабов. Хвалил он только себя и некоторых девиц, которых он время от времени пристраивал на кафедре в качестве аспиранток. Я же чаще всего слышала от него: - Оч-ч-чь плохо, Маргарита Павловна, оч-ч-чь плохо!

 А как тут быть хорошо, если он в качестве методической работы навесил на меня разработку электронного учебника по нашим курсам, но и не подумал предоставить мне хорошую персоналку. На хороших персоналках батрачили люди, которых Вилен Григорьевич посадил за договорные работы, приносящие ему хорошие деньги. А мне предоставлялись допотопные ДВК, последнее слово нашего отечественного электронпрома.

Жадность В.Г. не знала границ. Не выдержал несправедливости даже деликатнейший Юра Чернышов, почти единолично выполнявший все договорные работы, но получающий за них копейки. Он возмутился и ушёл на кафедру экономики, где спустя несколько лет  закономерно стал заведующим. А я продолжала безуспешно бороться с этими старыми клячами КИСИ, ДВК, пытаясь сделать на них обучающие и контролирующие программы.

В самих лабораториях было неладно. Однажды, зайдя в неурочное время в лабораторию, я застала уважаемого мной учебного мастера в странном положении. Он полулежал в офисном кресле с идиотской улыбкой, прикрыв глаза и пуская слюни. Я не поняла, что с ним, и в страхе побежала звать на помощь. Потом мне объяснили…
 ия.
 Моим товарищем и единомышленником  остался только старший учебный мастер Николай Максимович Бычков, мой давний коллега по НИИ-4.  Он один, сидя в своём закутке с паяльником в руке, видел мою бесплодную борьбу с древней техникой. Он же часто слушал, как я дотошно принимаю экзамены, и очень сочувствовал моей одинокой схватке с электронным невежеством некоторых студентов. «Не убивайся ты так, Маргарита, - говорил Максимыч. – Тебе одной не вытолкнуть этот буксующий самосвал!».  Но я продолжала толкать.

       Продолжение следует.