Звезды светят всем. 7 глава

           Скородумиха все слышала. Внимательно наблюдая за влюбленными, подошла к Богдану и негромко стала говорить:

        - БарО, не нравится мне все это. Запрети Василько водить девчонку в табор. Иначе добром это не закончится. Не дай Бог что-то пойдет не так. Нам нужно мирно жить с местными, сам ведь понимаешь.

         Барон, наклонясь ближе к ней, ответил:

        - Все под контролем. Я слежу за Василько. Он не тронет девушку. Он бережет ее для себя, потому что любит. Все само разрешится.

        - Ох, не знаю, не знаю. Смотри, чтобы поздно не было. Ваш Дэвлэскэ*(Ради Бога ), - покачивая головой в знак несогласия, ответила Скородумиха.

        Баро, приобняв одной рукой старушку, участливо произнес:

        - Не расстраивайтесь, уважаемая моя. Что Вас так беспокоит? Я же вижу.

        - Василько - любимый мой внук, и я не хочу отпускать его от себя. Хочу, чтобы он всегда был при таборе и, конечно, женился только на цыганке. Да хоть бы девок своих было мало вокруг! Около него все молоденькие цыганочки крутятся, а он уперся рогом, и хоть ты тресни - подавай ему Марьяну, - сетовала Скородумиха.

        - Пусть все идет как идет, - отвечал Богдан, - пока это не наше дело. Это жизнь, и в ней можно много чего изменить со временем, кроме одного... - и осекся. - Вон, мне бы очень хотелось, чтобы на моей руке были все пальцы, но где их взять? - и показал Скородумихе кисть левой руки без единого пальца, которую он всегда прятал за спиной, натягивая рукав рубашки. В таборе все знали, что у их баро в юности что-то случилось, об этом говорил еще и шрам на его спине, большой, от плеча до пояса, но Богдан никому ни о чем не рассказывал. А цыгане не лезли в душу и с уважением относились к чужой тайне.

           Музыка закончилась. Марьяна, раскрасневшаяся, возбужденная, была на седьмом небе от счастья. Отойдя с Василько в сторонку, шепнула ему: "Давай сбежим". Тот, кивнув в знак согласия, взял Марьяну за руку и неторопливо стал уводить в сторону. А затем они и вовсе скрылись в темноте.
         Решили идти по деревне, прижимаясь к заборам, в надежде, что никого не встретят. Ночная пелена должна была скрыть их от чужого глаза. Но тут чья-то тень скользнула от забора и оказалась прямо перед ними. Это была мама Марьяны. Строго взглянув на дочь, да еще и идущую за руку с цыганом, она была вне себя.

         - Так вот, значит, как ты готовишься по учебникам? Говоришь, что хочешь стать фельдшером? Ну-ну. А Рыжик еще выгораживает тебя: "Она к подружке побежала за учебником", - передразнила младшую дочь мать. - Ну свиристелки! Я покажу вам, как шляться по ночам незнамо где.

        Марьяна от неожиданности онемела, так как была сражена наповал словами матери. Еще не сошел с лица румянец и щеки горели - то ли от танцев, то ли от разоблачения.
        Василько решил защитить девушку и по-доброму обратился к ее матери:

        - Тетя Таня, Вы неправильно все поняли. Мы просто гуляем, не прячемся, а у всех на виду...

        Мать перебила его:

        - Василько, не встревай, мать с дочерью разговаривает! Так, моя красавица, с завтрашнего дня будешь сидеть дома: работа - дом, работа - дом. И попробуй только обмануть меня! Тогда все расскажу отцу. А он сходит в табор и поговорит с баро.

       - Не надо, мама. Я иду домой и сделаю все так, как Вы велите. Пока, Василько, - и, отпустив руку парня, послушно пошла следом за матерью.

        Василько долго смотрел им вслед. Какое-то непонятное чувство безысходности захлестнуло его: "Живем как в прошлом веке, честное слово. Родители не дают ничего сказать в свою защиту, будто мы дети малые. А я тоже хорош, не мог толком защитить Марьяну. Что она теперь подумает обо мне? Завтра перехвачу ее по дороге в медпункт и поговорим". И с этими мыслями парень повернул к своему дому. На поляну не пошел - не то настроение.

      В цыганском доме тихо, ни звука. Детвора давно уложена спать: кто на полу, кто на кровати в боковой комнатке, намного меньшей, чем находящаяся при входе большая комната - зало*. Кто-то спал, закинув ножку на соседа, кто-то посапывал, кто-то, откинув тонкую перинку, заменявшую одеяло, вертелся во сне. Обычно взрослые тоже спали на полу, в том числе в большой комнате, и поэтому всегда зорко следили за чистотой пола - в доме всегда было чисто. Старики же не любили спать на кровати и очень часто уступали место либо совсем маленьким деткам, либо молодежи, которые, в свою очередь, тоже отказывались и ложились спать вповалку со всеми на полу. Поэтому частенько на кровати никто не спал. Но одно было неизменно - те, кто спал на полу, все как один лежали головой к иконам - "головой к Богу".
      Ночь укрыла спящих темной пеленой и, как бы убаюкивая, впустила в дом тишину....Василько, раздеваясь в сенях, старался не шуметь, чтобы никого не разбудить. Скинул сапоги, одежду и на цыпочках вошел в большую комнату. Подкрался к спящему на полу брату Сашко и, откинув край легкой перинки, лег рядом.
      Утром все перины (пэрнИцы) и подушки (шерандунЯ) складывались друг на дружку на кровати и возвышались пестрой горкой почти до самого потолка. Подушки были большого размера и доходили весом до четырех килограммов - считалось, что на них должны уместиться несколько голов. На подушки надевали наволочки, сшитые из яркой материи, а для гостей наволочки были особенные - с оборкой по краю.
      Для цыган перины и подушки всегда являлись главным богатством. Именно поэтому их делали сами цыганки из гусиного (а не из куриного) пуха, благо в деревне почти все держали гусей. Верхняя перинка, выполнявшая роль одеяла, состояла из чистого пуха - легкая и в то же время теплая; нижнюю, на которую ложились, делали так, чтобы перо "держало" пух и не давало перине провалиться.
        В большой комнате середина была всегда свободна. По центру обычно расстилали большой ковер, сохраненный со старых времен и повидавший многое на своем веку, поэтому и выцветший, и стертый во многих местах. Во время трапезы барон садился на главное место. Все сидели скрестив ноги. Мужчины и женщины садились по разным сторонам, или вообще женщины ели в другой комнате. Детей кормили отдельно от взрослых.
         В еде все было просто: борщ, щи, супы, блюда из картофеля, свинина, курица, индейка, баранина, иногда зайчатина и кабанина. Остренького в меру. Цыганская уха варилась не только из одной рыбы, а добавлялся щавель, помидоры, картофель и обжаренный лук. Борщ был божественно вкусным, если варился на костре летом, потому что тогда появлялся ни с чем не сравнимый аромат, и под конец варки обязательно добавляли сало - лежалое, перетертое с чесноком. А цыганский куриный суп со щавелем лучше всех на свете варила мама Василько.

        В доме вместе с Василько, двумя его братьями, сестрой, матерью и бабушкой жили и другие цыганские семьи. Все были родственниками, поэтому, как в одной большой семье, помогали друг другу беспрекословно - и в горе, и в радости вместе. Отца у Василько не было, он умер давно от болезни легких, оставив жену с четырьмя детьми и престарелую мать. Но Надья (Надя), мать Василько, не сломалась в горе и заботах, а все сделала для того, чтобы дети не голодали, - выменивала порой что могла на продукты, на мыло. Дети учились грамоте и помогали ей во всем. Замуж она больше не вышла.
       Все цыгане в деревне были православные, очень набожные и большое внимание уделяли церковным праздникам Пасхе и Рождеству, считая своими покровителями Николая Угодника и Святого Георгия. Всегда пышно отмечали крестины и свадьбы, не жалея накопленного и сохраненного до времени. В трех километрах  от Святош (в километре от села Лушино) находилась деревня ХлЕбцы, где чудом сохранилась маленькая церквушка, пока еще действующая, - вот сюда и ходили все. Некоторые цыгане были малограмотными, не умели читать, но все равно каким-то образом передавали премудрости Писания из поколения в поколение и учили своих детей основным заповедям.

        *Ваш Дэвлэскэ (цыг.) - Ради Бога;
        *зало (цыг.) - зал;