Гудок Вавилы

Былина "Путешествие Вавилы со скоморохами", на первый взгляд, кажется лишь занимательной народной сказкой. Но под ее причудливым сюжетом, как вскрыли проницательные исследования А.Ф. Белоусова и, особенно, В.Н. Топорова, скрываются мощные пласты древнейшей мифологии, уходящие корнями в самое сердце индоевропейского мира. История Вавилы – это русский отголосок основного индоевропейского мифа о поединке великого Громовержца, небесного воителя, с его хтоническим противником, Змеем, удерживающим живительные воды или стада.

Вспомним ведийского Индру, бога грозы и битвы, и его извечного врага – Вритру, демона-змея, чье имя означает "преграда", "тот, кто охватывает". Вритра, как повествуют гимны Ригведы, сковал небесные воды, остановил течение рек, погрузил мир во тьму и засуху. Индра, вооруженный своей ваджрой (молнией), вступает с ним в поединок, поражает его и освобождает воды, возвращая миру свет и жизнь.

Былинный Вавила, отправляющийся в иноземное, "инишшоё цярьсво", и сражающийся там с царем Собакой, хозяином Нижнего мира (мира водного, хтонического), поразительно точно воспроизводит эту схему. Царь Собака – это явный зооморфный эквивалент Змея-Вритры или других властителей подземного, водного царства, таких как греческий Аид/Плутон (чья собака Кербер сторожит вход) или ведийский Варуна (изначально связанный с водами). Поединок Вавилы с ним за скот (в былине – за то, чтобы заставить быков упивать прибывающую воду) – это вариация мифа о борьбе за основные блага: воду, скот, свет, жизнь. Вавила, как отмечает Топоров, здесь «отчасти дублирует Индру», выступая в роли героя-освободителя, победителя хтонических сил.

Дополняют эту картину Кузьма с Демьяном, спутники и наставники Вавилы. Как указывает Топоров, их образы восходят к архетипическому мотиву близнечной пары божественных кузнецов, играющих ключевую роль в индоевропейских мифологиях (ср. греческие Диоскуры, ведийские Ашвины, балтийские "сыновья бога"). Мирча Элиаде в своих исследованиях подчеркивал особую роль кузнеца в древних обществах. Кузнец – это не просто ремесленник, но и маг, шаман, «хозяин огня», способный трансформировать материю, имеющий дело с тайнами земли и подземного мира. Он стоит на границе миров, общается с духами, обладает сакральным знанием. Кузнецы в мифах часто выступают как культурные герои, создатели орудий, помощники богов и героев. Так и Кузьма с Демьяном здесь – не просто скоморохи, но носители тайного знания, «первокузнецы», обучающие Вавилу магическому искусству игры на гудке. И если кузнец выковывает металл, то поэт-певец, каким предстает здесь Вавила (хотя и скромно заявляя: «Я веть песён петь да не умею»), подобно кузнецу, «выковывает» свое слово, свою мелодию, придавая ей магическую, преобразующую силу.

Центральный момент былины, как справедливо отмечает В.Н. Топоров, – это сам поединок Вавилы с царем Собакой, который разворачивается не как физическая схватка, а как «поэтическое состязание», битва звуков, магическая дуэль на гудках. Именно «игра во гудоцик» становится тем оружием, той чудодейственной силой, которая решает исход борьбы.

Поначалу Вавила, подобно многим эпическим героям, проявляет скромность или неуверенность в своих силах: «Я веть песён петь да не умею, | Я в гудок играть да не горазён». Но его наставники, Кузьма с Демьяном, знающие подлинную силу этого искусства, побуждают его: «Заиграй, Вавило, во гудоцик | А во звоньцятой во переладец». И они обещают свою помощь: «А Кузьма з Демьяном припособит». Здесь мы видим важный мотив: магическая сила часто требует коллективного усилия, со-настройки, поддержки знающих мастеров. Вавила начинает играть, и Кузьма с Демьяном "припособили" – возможно, не только морально, но и своей собственной игрой или магическим содействием.

И вот тут происходит нечто поразительное и парадоксальное. Его противник, хтонический царь Собака, внезапно тоже берется за гудок: «Заиграл да тут да царь Собака, | Заиграл Собака во гудоцик | А во звоньцятой во переладец…». Оказывается, силой звука обладает не только герой-протагонист, но и его враг, представитель Нижнего мира. Это не борьба звука с тишиной, но поединок двух звуковых потоков, двух магических мелодий, преследующих противоположные цели.

Игра царя Собаки тоже чудодейственна, но ее цель – разрушение, потопление мира хаотическими водами: «Ишша стала вода да прыбывати: | Ишша хоцё водой их потопити…». Это явная параллель с действиями Вритры, но его действия были противоположны, он сковывал воды рек. Звук здесь выступает как хтоническая, деструктивная сила, пробуждающая первичный водный хаос. Царь Собака пытается «переиграть, противо-говорить, пере-говорить» созидательную мелодию Вавилы, как пишет Топоров.

Игра же Вавилы, поддержанного Кузьмой и Демьяном, напротив, направлена на восстановление порядка, на укрощение хаоса. Она обладает силой, способной управлять природными стихиями и живыми существами. Его мелодия заставляет быков («скот», за который идет борьба) идти стадами и пить прибывающую воду: «И пошли быки-те тут стадами | А стадами тут да табунами, | Ишша стали ваду да упивати: | Ишша стала вода да убывати». Вода убывает, угроза потопа предотвращена.

Но этим действие музыки Вавилы не ограничивается. Она порождает и другую стихию – огонь: «Загорелось инишьшоё цярьсво | И сгорело с краю и до краю..». Царство Собаки, мир хтонического врага, уничтожается огнем, рожденным из звука. Это окончательная победа героя, утверждение космического порядка над хаосом.
Эта битва звуков удивительно напоминает космогонические мотивы Ригведы. Хотя там Индра действует в основном своей ваджрой-молнией, сам акт освобождения вод описывается как развязывание потоков, восстановление мирового порядка, победа над силами мрака и застоя. Гимн Ригведы I.32 воспевает этот подвиг:

«Он убил змея, он просверлил (русла) вод, он рассек недра гор» (I.32.1)
«Как мычащие коровы, прямо к морю устремились воды» (I.32.2)
«Когда ты убил перворожденного из змеев, ты перехитрил и хитрости хитрецов. Порождая солнце, небо, утреннюю зарю, ты с тех пор действительно не находил противника» (I.32.4)
«Индра... убил Вритру, худшего из врагов, плечом убил плечистого... разбросал расколотые члены...» (I.32.5, 7)

Хотя оружие разное (молния у Индры, гудок у Вавилы), структура мифа – поединок с хтоническим врагом за освобождение благ (вод/скота), восстановление порядка, использование чудодейственной силы (магическое оружие / магическая музыка) – поразительно совпадает. Былина сохранила память об основном мифе, но перевела его в план звукового поединка, что открывает новые глубины для размышления о природе самой музыки.

Итак, игра на гудке в былине обладает несомненной магической, чудодейственной силой. Звук здесь – не просто украшение или развлечение, но энергия, способная напрямую воздействовать на стихии, живых существ и даже на судьбу целых царств. Он может вызывать прибытие хаотических вод (игра царя Собаки) и их усмирение (игра Вавилы), он может управлять стадами, он может порождать всепожирающий огонь. Где же источник этой могущественной, поистине космогонической силы?

Парадокс заключается в том, что эта сила, как показывает былина, доступна обеим противоборствующим сторонам. И герой, представляющий силы Космоса, порядка, света (Вавила, подобный Индре), и его противник, олицетворяющий Хаос, Нижний мир, тьму (царь Собака, подобный Вритре), владеют искусством игры на гудке и используют его как оружие. Это означает, что сама по себе сила звука нейтральна. Она находится как бы «по ту сторону» наших человеческих представлений о добре и зле, о созидании и разрушении. Она – чистая энергия, мощь, которую можно направить как на установление гармонии, так и на сеяние хаоса.

Это подводит нас к глубоким вопросам о природе самой реальности. Вспоминаются орфические и пифагорейские представления о Музыке Сфер – предвечной гармонии космоса, звучании планет. Лира Орфея, как мы видели, могла вступать в резонанс с этой космической музыкой, черпая из нее свою силу. Но если Космос гармоничен, откуда берется сила разрушительного звука царя Собаки? Представляет ли он собой просто диссонанс, нарушение гармонии? Или же…

Может быть, источник этой звуковой силы лежит еще глубже, чем сама установленная гармония Космоса? Может быть, он восходит к некоей Перво-Силе, к до-космическому, недифференцированному состоянию, где потенциально содержатся и гармония, и хаос, и созидание, и разрушение? Можно ли назвать это Un-Macht (Не-Мощь или Пра-Мощь), как вы предполагаете? Нечто, предшествующее самому разделению на "да" и "нет", на бытие и небытие, на порядок и беспорядок?

Индийская мысль говорит о Брахмане как об Абсолюте, который nirguna (лишен качеств) и в то же время является источником всего сущего, включая и богов, и демонов, и все противоположности мира. Шабда Брахман (Звук-Абсолют) – это первая вибрация, возникающая из этого Непроявленного, но, возможно, она еще несет в себе всю полноту недифференцированных потенций, включая и разрушительные? Слог ОМ, как мы знаем, состоит из трех звуков (А-У-М), которые иногда соотносят с тремя гунами (саттва-гармония, раджас-страсть/действие, тамас-инерция/разрушение), или с тремя богами Тримурти (Брахма-создатель, Вишну-хранитель, Шива-разрушитель). То есть, сам предвечный Звук уже содержит в себе и созидательное, и разрушительное начала?

Если это так, то игра Вавилы – это подключение к гармонизирующему, упорядочивающему аспекту этой Перво-Силы Звука. В терминах индийской мысли, это можно соотнести с энергией Саттвы, принципом равновесия и чистоты, или с созидательной энергией богов-хранителей и творцов, таких как Вишну или Брахма. Его музыка – это проявление космического порядка (Рита), утверждающего жизнь и гармонию.

А игра царя Собаки – это подключение к ее хаотическому, разрушительному аспекту. В индийской традиции это соответствует энергии Тамаса, принципу инерции, тьмы и распада, или разрушительной ипостаси Шивы. Его музыка – это голос Хаоса, стремящийся поглотить упорядоченный Космос.

Интересную параллель можно провести и с Каббалистическим Древом Сфирот, описывающим эманации Божественной энергии. Игра Вавилы, несущая благо и порядок, спасающая от потопа, явно резонирует со сфирой Хесед (Милость) – принципом безусловного даяния, расширения, любви и созидающей доброты. Возможно, она также затрагивает и Тиферет (Красота/Гармония), центральную сфиру, уравновешивающую все Древо. Игра же царя Собаки, несущая разрушение, суд и ограничение через хаотический потоп, откликается принципу Гвура (Суд/Строгость) – силе ограничения и разрушения отжившего. В своем неуравновешенном, хтоническом проявлении, как у царя Собаки, Гвура может обернуться чистой деструкцией, силой Клипот (темных оболочек, анти-сфирот).

Таким образом, и Вавила, и царь Собака черпают из одного Источника, из той Пра-Силы, что лежит за пределами проявленных сфирот или гун, но они актуализируют и направляют противоположные аспекты этой Силы. Их поединок – это отражение вечной драмы взаимодействия Хесед и Гвуры, Милости и Суда, расширения и сжатия, необходимых для динамического равновесия Вселенной, но в мифе доведенных до крайнего противостояния. Мастерство игры на гудке тогда – это не только техническое умение, но и глубинная способность подключиться к нужному аспекту этой Силы, стать ее проводником и управлять ею.

В этом контексте фигура Кузьмы и Демьяна, божественных кузнецов-наставников, обретает еще большее значение. Кузнец, как "хозяин огня", работает с первоэлементами, трансформирует хаотичную руду в упорядоченный инструмент или оружие. Возможно, они обучают Вавилу не просто мелодии, но именно искусству управления этой двуликой силой Звука, искусству направления ее на созидание и защиту Космоса от сил Хаоса.

Остается вопрос: что это за Пра-Сила? Трансцендентна ли она всем ценностям? Или она сама и есть высшая ценность – Полнота Бытия, включающая в себя все возможности, а добро и зло, порядок и хаос – лишь проявления ее бесконечной игры (лилы)? Былина не дает ответа, но ставит перед нами эти захватывающие вопросы, звучащие на границе мифа, философии и мистики. Сила гудка Вавилы – это сила самой Реальности, амбивалентной, могущественной и непостижимой.

Размышляя о двуликой силе звука в былине, мы неизбежно возвращаемся к более широкому контексту представлений о звуке в мифологии и философии. Идея о том, что звук может быть как созидающей, так и разрушающей силой, глубоко архаична.
С одной стороны, мы имеем традицию мироустрояющего Звука. Это и ведийский ОМ, из вибрации которого рождается Вселенная. Это и Логос греческой философии и христианства – Слово, которым Бог творит мир и устанавливает в нем порядок. Это и Музыка Сфер пифагорейцев – гармония планетных орбит, поддерживающая структуру космоса. Это и лира Орфея, способная усмирять хаос и даже побеждать смерть силой гармонии. Мариус Шнайдер, исследуя мифологию звука, подчеркивал именно эту космогоническую, упорядочивающую роль звука, который предшествует свету и форме, закладывая их структуру. Игра Вавилы, усмиряющая воды и испепеляющая царство Собаки, безусловно, относится к этой категории – это звук, восстанавливающий космический порядок (Рита в ведийской традиции).

С другой стороны, существует и представление о хтоническом, разрушительном Звуке. Это не просто диссонанс или отсутствие гармонии, но активная сила хаоса, способная разрушать установленный порядок. Вспомним Иерихонские трубы, чей звук обрушивает стены города. Вспомним боевые кличи, магические заклятия, направленные на причинение вреда. В мифологиях часто присутствуют чудовища или демонические существа, чей рев или пение несут смерть и разрушение (Сирены у Гомера, чей звук губителен, хотя и прекрасен). Игра царя Собаки, вызывающая потоп, – это яркий пример такого хтонического, деструктивного звука. Он не создает, он разрушает, стремится вернуть мир к состоянию первозданного водного хаоса, который предшествовал упорядоченному Космосу.

Как соотносятся эти два аспекта? Являются ли они проявлением борьбы двух изначальных принципов (как в дуалистических системах, например, в зороастризме)? Или же они, как мы предположили ранее, оба исходят из единого, амбивалентного Источника – той самой Пра-Силы, которая содержит в себе все потенции?
Второй вариант кажется более глубоким и соответствующим архаическому мышлению, которое часто не проводило столь резких этических границ, как более поздние религии. Вспомним образ Шивы в индуизме – он и Бог-разрушитель, чей танец (тандава) разрушает миры в конце кальпы, но он же и Бог-аскет, йогин, источник высшей мудрости, и его разрушение – лишь прелюдия к новому творению. Его атрибут – барабанчик дамару, звук которого символизирует и творение, и разрушение.

Возможно, сила звука, как и сила огня (вспомним образ кузнецов!), нейтральна сама по себе. Это – первобытная энергия, которую можно использовать по-разному. Мастерство – как героя Вавилы, так и его противника царя Собаки – заключается в умении подключиться к этой энергии и направить ее. Вавила, направляемый божественными кузнецами (носителями космического порядка), использует ее для утверждения гармонии. Царь Собака, как владыка Нижнего мира, использует ее для возвращения к хаосу. Их поединок – это не просто сказочная битва, но отражение вечной драмы борьбы Космоса и Хаоса, порядка и беспорядка, причем ареной этой борьбы становится само звучащее пространство, сама ткань реальности, сотканная из вибраций. Былина о Вавиле, таким образом, сохранила для нас отголосок древнейшего понимания звука как фундаментальной силы бытия, силы опасной и могущественной, способной как созидать миры, так и разрушать их.

Завершая наши размышления над былиной о Вавиле и её мифологических глубинах, мы остаемся с ощущением прикосновения к великой тайне – тайне Звука как первоосновы бытия, как силы, стоящей на границе миров, способной творить и разрушать, устанавливать гармонию и сеять хаос. Гудок Вавилы, этот скромный народный инструмент, оказывается в центре космогонической драмы, эхом отзывающейся на поединок Индры и Вритры, на песнь Орфея у врат Аида, на математическую гармонию Пифагора.

Что же несет нам этот образ сегодня? Быть может, напоминание о том, что мир, который мы воспринимаем как нечто плотное и устойчивое, на самом деле соткан из вибраций, из непрерывного звучания – от движения планет до колебаний элементарных частиц? И что наше собственное существование, наша душа – это тоже своего рода музыкальный инструмент, который может быть настроен на гармонию или диссонанс?

Парадоксальная природа силы звука, доступной и герою, и его хтоническому противнику, ставит перед нами фундаментальные вопросы о природе самой реальности. Есть ли за пределами установленного космического порядка, за гармонией Музыки Сфер, некая изначальная, недифференцированная Пра-Сила, амбивалентная по своей сути, содержащая в себе потенции и творения, и разрушения? Та Пра-Сила, которую мистики разных традиций пытались постичь как Безмолвие, Пустоту (Шуньяту), Божественный Мрак, Ничто (Айн Соф)? Если да, то Звук – будь то ОМ, Логос или магическая игра на гудке – может быть первым эхом, первой вибрацией, исходящей из этой непостижимой Бездны, и несущей в себе какую-то часть ее недифференцированной мощи.

Тогда искусство Вавилы и его божественных наставников – это не просто умение играть мелодии, но теургическое искусство управления этой первичной энергией, искусство проведения ее через себя таким образом, чтобы она утверждала Космос, а не Хаос. Это требует не только технического мастерства, но и внутренней чистоты, со-настроенности с божественным порядком, ибо иначе эта сила может обернуться против самого играющего или разрушить мир вокруг.

Былина о Вавиле, сохранившая в себе осколки древнейшей мудрости, оставляет нас с этими вопросами, не давая окончательных ответов. Она приглашает нас вслушаться – в звуки мира, в музыку собственной души, в ту тишину, из которой рождаются все звуки. Возможно, именно там, в этом внимательном слушании, и кроется ключ к пониманию той силы, которой владел Вавила, – силы, способной гармонизировать мир или повергнуть его в хаос, силы, исходящей из самого сердца Неизреченного. Гудок Вавилы продолжает звучать в глубинах мифа, как вечный вопрос о природе бытия и могуществе Звука.