Выбор Бузыкиной

1
Медлительная старушка с артритными руками наконец расплатилась, и Ирина уже приготовилась забирать своё эскимо, как вдруг её рассеянный безрадостный взгляд уткнулся во что-то за окном. Ага... вот кто сейчас нужен!
- И ещё одно, пожалуйста, такое же… да-да, две штуки, — Ирина торопливо схватила два мороженых, расплатилась, ринулась к выходу и выскочила из крохотной лавочки на улицу. Нет, далеко не ушла, плетётся нога за ногу, кошёлка моя старая… Походка — вот что предательски обнаруживает возраст, как ни утешай себя, что «фигура как в двадцать лет».
- Альбина! — позвала Ирина, сдувая с лица тёмную прямую прядь, но мимо протарахтел грузовичок и съел зов. — Аля, Алька! — крикнула Ирина погромче, настигая цель и подхватывая её под локоть, а заканчивая уже тихо-спокойно и шутливо-свойски, — Буба-голуба… ты куда ж убегаешь, от старых-то друзей?
- Ириша... — растерянно хлопала водянистыми глазами за стёклами очков испуганная было Альбина Бубнова, по-школьному Буба.
Обнялись, повосклицали, сколько лет, сколько зим! — как водится.
- Ты мне нужна, Бубка, — Ирина уже решительно вела старую подругу под локоток в сторону сквера с просохшими после мелкого дождя скамейками. — Разговор есть. Время у тебя имеется? Эскимо уважаешь? Пойдём сядем.
Они уселись на скамейку. Ирина говорила отрывисто, ловко обкусывая с бочков мороженого шоколад в каплях сладкой влаги. Буба почти сразу забыла про эскимо, сидела, разинув рот и роняя на светлую куртку кусочки шоколадной глазури.
- Буба, ну ты тюха тюхой, — сердито выговорила ей Ирина, — как дитё малое, вся угваздалась, смотри!
Она оторвала клочок бумажной обёртки и заботливо сняла шоколад с Альбининой куртки.
- Так от твоих новостей свихнуться... — протянула Альбина. — Подумать только — твой Виктюк вернулся... хе…
- Что, никто будто не ждал? Такого оборота?— фыркнула Ирина — Смешная ты. Наоборот, целый хор пел, что «ещё приползёт назад, изменщик». Ещё, мол, раскается, подлюга, локти кусать будет.
- Ну так, глас народный, — торжествующе усмехнулась Альбина, — народ-то знает! Нечего воображать, что ты особенный, и у тебя всё будет не как у всех, и минует чаша сия…
- Аля, — металлом отвердел голос Ирины, — если ты сейчас тоже заведёшь эту пошлую скрипучую шарманку про «так ему и надо», «по заслугам» и прочее, то я немедленно ухожу, и мы расстаёмся уже насовсем.
- А что я такого... что ты, что? — сдала назад Альбина. — Я, знаешь, забыть не могу, какая ты была тогда: лежит лицом в стену, всклокоченная, перевернёшь — нос бульба, глаза в потолок, телефон на полу валяется, голоса нет...
- Я знаю, Буба, — смягчилась Ирина, — я помню. Ты со мной тогда повозилась, спасибо тебе... Я, вишь ты, жалела, дура, что не зима с морозом, чтобы уйти и не возвращаться домой, а замёрзнуть насмерть, да… Даже на Татьяну стало как-то плевать.
- А как, кстати, Танечка смотрит на его возвращение? Помню, как она тогда носом хлюпала — «папа, папа». Словно он помер...
- Это, Буба, недолго было. Что ты! — у неё был первый курс, взрослая жизнь пошла, мальчики-романы. Просто уж очень внезапно её детство закончилось, с мамой-папой — папа вдруг слинял, мама не в себе. Могла Танька и дров наломать, бывало, сигнальчики-то тревожные попискивали… да как-то сил у меня не было вникать. Ну, она девочка амбициозная, выплыла сама. Что-то между мной и Таней тогда треснуло, и всё… Наверное, она считала, что и я виновата — мол, отца не удержала. Не без того. А теперь тем более, у неё свои проблемы, своя семья... У этого мальчика — помнишь, айтишник? — так и живёт… Мы для них теперь ископаемые, мамонты. Бывшие люди. Неактуальные, неинтересные.
Ирина аккуратно завернула в испачканную упаковку палочку от съеденного эскимо, забрала Альбинину, сходила выбросила в урну и вернулась. Они помолчали, размышляя каждая о своём — дружбу водили так издавна, с шестого класса, что нынче хоть и редко виделись, но запросто могли молчать вместе.
- Это уже пройденный этап, — снова заговорила наконец Ирина. — Всё, что тогда переломалось, зажило и срослось. Или отмерло, за ненадобностью. Другая жизнь. Ну, ты знаешь — я всё и всех тогда в отставку списала, даже тебя. — Альбина взглянула искоса и кивнула. — Кусать локти, не кусать — его дело, его проблемы. Мне это больше не интересно. Даже знать не хочу, что там у него вышло, что не получилось. С чего назад надумал.
- А какой разговор был?
- Никакой. По телефону договорились, пришёл — объявил намерения. Потолковали очень коротко.
- А он как, здоров? А то народная мудрость стращает: инсульт долбанёт — привезут к бывшей. Я помню, как ты тогда руки заламывала: как же он теперь будет, у него  язва, ему всё протёртое… И что, не помирает? Или ему пропитание протирала эта… молодая жена?
- Да не знаю я, — вяло обронила Ирина — живой пока. Ну, сдал, конечно, полголовы в седине. Нервничал, хмурился. А я поняла, насколько мне это уже всё до фонаря… Выгорело, прогорело дотла. Одни головешки хрустят. Угольки.
- Сколько же лет прошло, не соображу?
- Семь… даже почти восемь. Я, знаешь, не про него, а про себя теперь думать буду. Принимать ли его назад, как, зачем, на каких условиях. Или от ворот поворот и вычеркнуть уже навсегда. Хочу вот услышать, что ты присоветуешь.
- Назад? — удивилась Альбина. — Хм. Назад… Ты сможешь?.. не представляю… предателей прощать... хотя...
Аля собралась было ядовито брякнуть «может, это генетическое», но передумала.
Ирина вскинула голову:
- Алька, а тебе твоему Шурику никогда ничего прощать не приходилось? По этой части.
Альбина хотела что-то сказать, осеклась, смешно пошевелила губами и не сразу заговорила:
- Не знаю, Ириш. И знать никогда не хотела. Что тут сравнивать! Это ты зря. У нас союз не по любви, рациональный. Мне, знаешь, и с самого начала было фиолетово. Такая вот я равнодушная. Безразличная. Может, ленивая? А теперь и вовсе, когда чадо выросло-упорхнуло, и у каждого своя ближняя норка есть.
Женщины значительно поразглядывали друг друга. Наконец Ирина махнула рукой:
- Ладно, не бери в голову… Понимаешь, во-первых, в квартире его доля, имеет право. А вообще… Алька, он не понимает, что натворил. Не по-ни-ма-ет.
- Как не понимает? — озадачилась Альбина. — Чего это он не понимает? Что другому больно?
- А вот так. Похоже, считает себя очень порядочным человеком. Очень! По-ря-доч-ным. Кажется, уверен, что предлагает мне огромный великодушный подарок.
- Порядочным? Подарок?
- Да! А что, мол? Свою дочь дорастил до вуза, прежде чем отправиться чужую девятилетнюю растить. Как решил, так сразу и раскрыл карты. Перед фактом поставил. Не врал туда и сюда… как этот бесхребетный, — Ирина ткнула пальцем в угол сквера.
- Кто?
- Ну кто… как его там. Бузыкин. «Осенний марафон». Любимый персонаж всех особей мужского пола.
- Где? Что такое?
- Да вон памятник же там. Не видела? В прошлом году вроде поставили. Или в позапрошлом.
- Бузыкину?
- «Папе» Бузыкина. Володину. Хотя Володин и сам тот ещё Бузыкин был. Ходок. На две семьи болтался...
Альбина всмотрелась, поправляя очки. Драматург в объёмистой кепке тоже сидел на скамейке, но вознесённой на сундук пьедестала. Болтал ногой-на-ногу в каблукастом башмаке и сутулился, сунув руки в карманы пальто. Видно, слышал или чувствовал, что говорят про него.
- Ааа… да, вспоминаю, видела в инете про открытие. В этом доме жил, вон там доска висит, знаю. Хм… между прочим, я этого Бузыкина в фильме считала за человека приличного — врал же и вихлял из сочувствия ко всем. Как и  сам Володин, никому не хотел причинять…
- Мало ли что он там «чюйствовал-сочюйствовал» своей трепетной, вишь, душой, — ожесточённо оборвала Ирина. — Главное, как поступал. Сам себя загнал в капкан. Выхода из которого — нормального, не травматичного — нет. Какие тут варианты могут быть? Вернуться — остаться. Что ещё? Бросить обеих, а на детей плевать? Уйти в монастырь. В отшельники. В скит. В другую страну. Начать с нуля. Перезагрузку устроить... Знаешь, когда под полтинник, уже не до таких телодвижений. Когда позади больше, чем впереди. Мне так кажется.
Они снова помолчали, разглядывая носатый профиль писателя. Вдруг Альбина хмыкнула и задумчиво проговорила:
- Ну, есть и ещё один исход такой ситуации… Самый печальный. Сейчас вот вспомнила. Истинное происшествие. Быль.  Рассказывать?
- Н-ну, — расцепила зубы Ирина.

2
- Как зазывно говорит одна популярная блогерша... в своих… эээ… как это... подкастах жанра тру-крайм — «слушайте!», — Альбина значительно подняла палец. — Время действия примерно бузыкинское, мы с тобой ещё в школе учились. Я всю подноготную узнала от мамы не так давно, за полгода до её ухода. Вроде как в назидание. Не  хотела она с собой это унести, что ли.
Альбина дрогнула губами и помедлила, вспоминая.
- Ну вот... Была у мамы в юности, со школьных лет, компания, очень приличная. Этакий кружок, салон по лекалам девятнадцатого века, вокруг одной девы, Риммы, — у неё семья была «из бывших», и вот они всё старались изобразить некое подобие царских времён. Смешанная компания: допущены были две девочки, отобранные по принципу «не затмевать Риммочку» — чтобы… дословно цитирую... «не умнее, не красивее и не богаче Риммочки»…
- Какая экзотика, — хмыкнула Ирина, — даже «не богаче»? Ведь равенство же приветствовалось.
- Я тоже удивилась. Но именно эта формулировка была озвучена, весьма цинично, родителям тех двух девочек, которых «допустили в дом». Мама узнала это спустя много лет и была неприятно поражена.
- Ишь ты... — покачала головой Ирина, доставая сигарету. — И что эта Римма? Хорошенькая? Умная? Ты-то её знала?
Альбина хмыкнула.
- Немного знала. Насчёт ума трудно сказать. Тогда, в школьном возрасте, у меня и вопроса такого не возникало: разве взрослый человек и мамина подруга может быть дурой? Теперь склоняюсь, по мелким посторонним признакам, что невеликого ума была особа. А про внешность… симпатичная. Ладная такая. Фигура хорошая. Как-то она с 15-летней дочкой каталась в лодке на прудах, и к ним с соседней лодки стали клеиться молодые люди: приняли за двух подружек.
- Да, бывает, — Ирина улыбнулась, но коротко. — У нас с Танькой тоже был такой период. До всего этого. Потом-то уж никому в голову не приходило меня в девушках числить. Девушки верещат, радуются, хихикают и подпрыгивают козами... Ладно, не отвлекаемся. И что салон?
- Да... Две девочки  и четыре… или пять? мальчиков, чтобы у Риммы был выбор поклонников, но чисто платонических — всё под семейным контролем.
- Ох-хо-хо! — с издёвочкой подкудахтнула Ирина.
- Да-да, — назидательно подтвердила Аля, — вот так вот… Представь себе. Связь и потом не теряли, помогали друг другу, но уже, конечно, от случая к случаю. Каждый пошёл своей дорогой. Мама оканчивала строительный, а Римма электротех, и вот после института именно эта Римма пристроила маму в хорошее конструкторское бюро, где сама работала.
- Не лирики, а физики?
- Типа того. Люди верили в блага технического прогресса… Это теперь ни во что хорошее… Ладно, мы не о том.
Римма и в этом КБ тон задавала, а над мамой… ну, этак, знаешь, безостановочно шефствовала. Идут в обед в столовую — она мигом место заняла, меню сообразила, распорядилась, что лучше брать. Или в трамвае-автобусе каком протолкается, места оккупирует и выкликает: Жанна, Жанна, иди скорей, я место тебе заняла! Всегда была в курсе  новомодных веяний, им следовала сама и навязывала окружающим. Сейчас бы её назвали ЗОЖницей: какие-то кисели овсяные без соли-сахара, травяные ванны, мумиё, йога. Помню, мама меня тогда поразила тем, что Римма, дескать, научилась йоговски вращать каждым пальцем ног в отдельности, хе. Какие-то распечатки-перепечатки лекций про инопланетян и НЛО… Словом, натура деятельная и, со стороны глядя, чудаковатая, а в целом похвальная. Но вот моя мама от неё как-то сильно устала и тихохонько перешла в смежный проектный институт. То есть, разошлись в стороны, не ссорясь. Ну, а муж у Риммы был… догадываешься, какой?
- Ну… у таких обычно — подкаблучник.
- Разумеется. Спокойный, как удав. Римма говорила: я могу хоть какашку себе на нос повесить, Валерий не заметит. Но специалист отличный, руководил  чем-то на каком-то тут заводе. Однако дома Римма им руководила, определяла семейную стратегию: на три года послала его работать в Норильск. Вернулся — купили на его северные денежки кооперативную квартиру где-то в пригороде, вроде бы в Пушкине. Пересекаться Римма с мамой стали редко.
- Бубка, ты куда-то сильно в сторону уклонилась, — нетерпеливо предположила Ирина.
- Да? Ну извини. Это возрастное… возраст-то у нас ныне какой? Без пяти минут антикварный-ценный, полувековой... Перехожу к делу.
В этой компании юности один мальчик — имя такое… этническое — Рубен? Левон? или Натан?.. по фамилии...  дай бог памяти… Борисов? Бориско?.. что-то в этом духе. Ну пусть будет Рубен. Очень такой надёжный и положительный, я видела его пару раз. Он выбрал юридический и попал в угрозыск, в следователи.
И вот этот следователь Рубен звонит как-то маме и приходит к нам немедленно поговорить. Им в милицию сообщили из городской больницы, что по скорой привезли больного с прободением язвы, стали готовить к срочной операции, но! Не успели — бедняга отдал концы. Делают вскрытие… И тут оказывается, что у него никакое не «прободение язвы», а проникающее ранение в живот! Стало быть, убили его...
- Кто?
- Ну кто-кто, — досадливо поморщилась Альбина, — кто-то! Ибо харакири себе самому делать как-то же у нас не в обычае!
- А… ну да, поняла. Ну и?
- Менты удивляются, что погибший… или как там? потерпевший? ничего не сказал про ранение. Скрыл. Почему? И непонятно, как врач скорой поставил такой диагноз, не разобрался?
Больницу попросили семье погибшего истинную причину смерти не называть, а Рубена посылают посетить семью, поговорить с врачом скорой и что-то там ещё — одежда, экспертиза... ну, что положено.
Врач скорой признался, что больного не осматривал — он к нему по вызову не впервые выезжал, диагноз его знал, боль в таких случаях «кинжальная», до потери сознания, и нечего тянуть, надо скорей оперировать. Отвёз... получилось - навечно.
 И вот наш Рубен со товарищи приезжает по адресу, находит квартиру погибшего в новостройках, ему открывает заплаканная вдова, и тут он просто обалдевает — это подруга его юности Римма! С дочкой-подростком. А погибший, значит, её муж Валерий — их фамилии Рубен не знал. Я, кстати, тоже не помню — мама всегда этих своих друзей юности называла по именам, а не как мы — по фамилиям… Может, потому что познакомились, живя рядом.
- Объяснимо: мы же одноклассники. Однокурсников тоже всегда по фамилиям. Значит, это была Риммочка и муж-подкаблучник?
- Ну да! Подкаблучник Валерий. Который не замечает, что у жены Риммы на носу.
- Так-так… Учитывая тему нашего разговора — подкаблучник шёл дорогой Бузыкина? — смекнула Ирина. — Пусть тогда будет Бузыкин-второй...
- Пусть, — согласилась Аля. — Эта версия возникла не сразу: было ясно, что люди приличные, не маргиналы какие, не из тех, кто отношения выясняют с рукоприкладством. Римма сказала Рубену, что проблема с желудком у мужа нешуточная была, вопрос об операции давно, мол, стоял, и они всё надеялись обойтись без этого, но Валерий этот нервничал, курил, мог пропустить рюмочку.
- А чего ж он нервничал-то, менты догадались спросить? — хмыкнула Ирина. — Я вот догадываюсь.
- Рубен говорил маме, что был озабочен, как поделикатней сообщить Римме настоящую причину смерти мужа. Она была сильно не в себе, даже не выяснила, почему вдруг друг юности пожаловал. Ей, наверное, казалось, что прямо весь белый свет в курсе её семейной трагедии — у неё уже весь мужнин трудовой коллектив побывал, со всеми положенными охами-ахами, соболезнованиями, предложениями помощи и услугами в хлопотах.
Рубен так понял, что она винит себя — мол, недоглядела, не настояла лечиться, и прямо вся сокрушается. Ну и решил её утешить: не убивайся, мол, так, Риммочка, муженёк твой помер — не от язвы. А от чего? А вот обнаружилось проникающее ранение в живот... Деликатно так сообщил, да? Типа обухом по  голове. Римма от такого известия стала белая как чертёжный ватман, и в ознобе её затрясло.
Тут только, видно, до неё дошло, что Рубен не с соболезнованиями, а по долгу службы явился, с коллегами. Расследовать  злодейское убивтсво.
Выяснили, что весь предыдущий день этот Валерий маялся со своим желудком и даже на работу не пошёл, а до того неделю был в командировке.
Вещички посмотрели, в которых он был. Дырки в рубашке и майке подходящие нашли в зоне живота. Крови почти нет. Плащик не запачкан. А на улице осень. Что надо думать? Что его в помещении прирезали? Но кто, где и за что? Неведомо!
- Так-так-так... — удовлетворёно заметила Ирина, — интрига! Кто ж его, Бузыкина-второго, пришил?
- Слушай дальше, по порядку… Как всегда, опрашивают они округу, кто что видел-слышал. И вот пенсы на дворовых скамейках — бабки-сплетницы, дедки-доминошники и шахматисты дают ценную информацию. Откуда потянулись две версии.
- Исполняли роль камер видеонаблюдения…
- Ну да! Даже лучше, со звуком… Первая версия: во двор выходят зады гастронома, там собираются местные алкаши, употребляют-галдят. «Водку пьянствуют, безобразия нарушают». Этот Риммин Валерий как-то умудрился им замечание сделать, почти до потасовки дошло, и эта шушера пообещала мстить. Так себе версия — мало ли что алкаши по пьяни болтают.
- Тогда что было скрывать от врачей рану? — резонно заметила Ирина.
- Пра-а-авильно мыслишь: не ложится эта версия на факты. Тогда вторая зацепка и версия: бабульки видели, как Римма караулила возвращение муженька домой. И  слышали, как она попрекала его — какой-то женщиной! По имени Майя.
- Ага, — удовлетворённо вставила Ирина, — значит, брак только казался благополучным…
- Да-с, как у большинства. Или у всех… Может, это норма? Есть в природе верные мужья?
- Жены верные — есть, — сурово отчеканила Ирина, — а про мужей не знаю. Интересно, а подкаблучник Валерий замечал нос этой Майи и что у неё на носу?
- Должно быть, замеча-а-ал... Но мы про Рубена. Вот тут Рубен и решил поговорить с моей мамой: не знаешь ли, Жанночка, как близкая подруга,  что-нибудь про семейную ситуацию Риммы? Однако это было впустую: мама к тому времени уже четыре года как перешла в проектный институт, с Риммой общалась очень редко, дозированно и помочь Рубену ничем не могла.
Тупик: поди найди некую Майю в пятимиллионном городе. Пошарили на заводе, где работал погибший — безуспешно. Зато прояснилось про командировки — оказалось, Валерий регулярно ездил в город Саратов! На тамошний завод того же профиля.
- Оооо, понятно… Командировки и курорты, как знает народ, всегда были классическими местами для адюльтеров. Рассадниками... Располагают…
- Да-с, и не говори… Дама с собачкой и прочее... И Рубен поехал в Саратов. По отчётным командировочным бумагам Валерия выходило, что он ездил в Саратов лет пять и всегда жил в одной и той же гостинице.
- Майя работала в этой гостинице, — проницательно догадалась Ирина.
- А вот и нет, — разочаровала Альбина, — оказалось всё замысловатее. Никакой Майи не нашлось и там!
- А где? Бубка, что ты тянешь? Где была эта Майя? Ведь знаешь, что к чему!
- Так тебе прямо всё и подай на блюдечке. Мама пыталась позвонить Римме и поговорить, но та коротко ответила, и дальше просто уже не брала трубку. То ли определитель номера стоял, то ли ни с кем вообще не желала разговаривать. Мы потом всё узнали от Рубена, а ему с коллегами пришлось попыхтеть.
Там ещё такой один поворот получился, на похоронах жертвы. Народу было много, сторонняя публика даже спрашивала, не генерала ли какого хоронят? Оперативники или как их там... затесались в толпу, слушали-смотрели и приметили женщину — явно не с работы и не родственница. Особняком держалась, за кустиком стояла и плакала. Привлекательная, лет тридцати с чем-то...
- Ну, ясно, она, эта Майя! Её взяли под белы руки и… пройдёмте, гражданочка..?
- Хе-хе… не получилось. Она была на такси, которое её ждало после церемонии. Села и фьють! Менты прохлопали. Они были — только не смейся… без авто!
- Фантастика. Менты пешком? Вот ослы. Ну, что говорить... времена Бузыкина. Неужели даже не сфоткали?
- Не-а. Представляешь? Это ж не внешняя разведка, обыкновенный угрозыск. Хотя конечно, могли бы подготовиться, предусмотреть и снимать. Но всё кое-как, сикось-накось и на авось. Например, судя по художественной литературе и кино, Рубена вообще-то должны были бы отстранить от расследования, раз был лично знаком, но как-то это пропустили.
- А таксиста хоть нашли?
- Таксиста? Вроде да, но без толку, она с водителем в разговоры не вступала. И он не лез — понятное дело, что человек на кладбище может делать, дама вся в соплях-слезях... Отвёз в аэропорт и всё.
- А куда полетела? В Саратов? Ясно. Всё-таки командировки! — Ирина явно вошла в детективный азарт. — И что там в Саратове? В гостинице?
- Персонал рассказал, что к Валерию в каждый его приезд — да! — в каждый приезд приходила женщина, по приметам-описанию могла быть той, что плакала за кустиками на похоронах. И все эти женщины из персонала прямо-таки были влюблены в этого Валерия — мол, вежливый-внимательный-воспитанный-щедрый, букет достоинств… И твердили, что там по внешним признакам была «настоящая любофф», взаимная заинтересованность и трогательная забота. Но кто, что — никто точно не знал. Приличия соблюдались, на ночь она не оставалась ни-ког-да.
- Для адюльтера ночь не обязательна, — вставила Ирина — Глупое, ханжеское правило «гости до 23-х часов».
- Разумеется… Словом, никаких концов, ухватиться не за что. Камер видеонаблюдения ещё у нас не заводили. Фото нет. А в Саратове тоже с полмиллиона народу будет, если не больше. Где искать Майю?
- А на тамошнем заводе… ну, куда командировки, — искали?
- Искали, но тоже мимо.
- Но ведь нашли, да? — нетерпеливо уточнила Ирина.
- Да… абсолютно случайно! Это самое удивительное в этом деле. У этой неуловимой Майи горничные и другой женский персонал между прочим заметили какие-то особо интересные, необычные серьги. Всё! — Альбина прищёлкнула пальцами. — Тут-то она и попалась! Идёшь на тайное свидание — нечего выпендряться с украшениями...
- Ого, — скептически усмехнулась Ирина. — Что за серьги? Из драгоценностей дома Романовых? Работы Фаберже? Всемирно известные? Или украденные из местного ювелирного?
- Да нет, — махнула рукой Аля, смеясь. — Что ты, какой Фаберже. Так, просто бижутерия. Но настолько приметная, змейкой какой-то, что ли, что ладно горничные, буфетчицы, официантки и дежурные по этажу — эти серьги-змейки запали в душу директору гостиницы! Старичку-ветерану ветхому. Вот и думай, будто мужчинам всё равно, что там у женщины на носу или в ушах. Он по одному описанию этих серёжек задумался, потерял покой и в конце концов вспомнил носительницу.
- Ну? Что, кто и где эта Майя?
- Оказалась очень приличной женщиной, юристом из арбитражного суда. Директор гостиницы отвечал по скучному хозяйственному иску некой организации, она представляла другую сторону, он её запомнил. Вот и всё. Дальше уже ничего удивительного и неожиданного, всё стало распутываться постепенно.
- Так а кто зарезал Бузыкина-два?
- У следствия замаячила главная версия — прирезал муж этой Майи. Будь она одиночкой — зачем было бы так шифроваться в гостинице? И ещё: одна из дежурных рассказала, что в последний приезд Валерий попросил её заказать ему билет на самолёт, сунул ей шоколадку, был очень сильно расстроен и брякнул, что «наверное, уже не увидимся, больше не приеду в ваш город, не судьба».
- Муж всё-таки застукал, — предположила Ирина. — Нет ничего тайного, что бы не стало явным…
- Ты не поверишь, — хихикнула Альбина, — но мужа не было. Она состояла в разводе уже несколько лет и жила с…
- С любовником?
- Нет!
- С ребенком?
- Нет! И это мимо. Детей у неё не было. Она жила — с престарелой мамой… От мамы и скрывала тщательно свой долгий роман с женатым. Вот такая чистота нравов наблюдалась в городе Саратове…
- Оспадя... — прошипела Ирина, — словно школьница. Сколько ей было лет?
- Да что-то около тридцати пяти, что ли. Ещё вопрос, что там за мама была.
- Да, бывают такие мамы…
- Знаю. Но этот аспект следствие не интересовал. Не строгая же мама любовницы прирезала Бузыкина? Из разговора с самой Майей, когда до неё добрались наконец… кстати, она совершенно ничего не знала о причине смерти Бузыкина. Думала — нервы, язва, финал. Ибо в тот последний приезд она поставила вопрос ребром: или будем вместе, или расстаёмся. И Бузыкин-второй сказал: не могу бросить жену! Сделал выбор. Который его вогнал в такую тоску, что навсегда распрощался и в гостинице: больше, мол, не приеду.
- Так, — кивнула Ирина — ну и?..
- А дальше наш Рубен хорошо, профессионально сработал — мне так думается, хотя я не спец. Узнал рейс из Саратова, место Бузыкина в самолёте, вычислил соседа, нашёл этого соседа. Который по прибытии ещё и уехал из аэропорта вместе с Бузыкиным в одном такси, попутчиком. Таким образом, у него был свидетель всего пути Бузыкина из Саратова домой. Бузыкин даже вышел из такси первый, у своей парадной, сосед поехал дальше. И вот этот сосед-попутчик видел, что Бузыкин был буквально убит горем всю дорогу, угрюмо пялился в окно, ни на что не реагировал. Но когда уже были на месте, внезапно повеселел и буквально воскрес.
- С чего это? — удивилась Ирина
- Узнаешь… Но пока у Рубена отпадали все варианты ранения Бузыкина, кроме как дома. Всё было исчислено чуть не до минуты. Понимаешь?
- Дома?
- Да, Ирочка, до-о-ома… И наш Рубен отправился опять к Римме, а та уже ждала, с «чистосердечным признанием» или как это называется.
- Да что дома случилось-то?
- А то, что Бузыкин, по свидетельству попутчика, по дороге домой повеселел, потому что — ПЕРЕДУМАЛ. В Саратове он сказал любовнице, что не может бросить жену-дочь. А дома сказал жене, что не может бросить Майю.
- Ай да молодец… Анти-Бузыкин какой-то получается. Киношный каждой пообещал быть с ней. А этот наоборот — каждой сказал, что уходит!
- Ну да. Римма до его отъезда узнала обо всём, поставила ультиматум и ждала его из командировки с известием, что — как говорил киношный Бузыкин — «у меня там всё», — в смысле порвал. А он является вдохновлённый и говорит ровно противоположно — что уходит.
- И?
- И Римма запустила в него тем, что было в руках — портновскими ножницами. И даже не поняла, что убила его. Узнала это от Рубена.
Они помолчали.
- Сколько ей дали? — сощурив свои карие глаза и криво ухмыляясь, спросила Ирина.
- Условно… сочли возможным. Мама была на суде, свидетелем, рассказывала, какая Римма замечательная, с детства, бла-бла-бла...
- То есть, ты хочешь сказать, — раздумчиво проговорила Ирина, — что эта Римма... швырнула в муженька портновскими ножницами и… как это там... нанесла ему проникающее ранение в живот?
- Ну да, — подтвердила Альбина, начав уверенно, но быстро потеряла темп, словно на полпути споткнулась, — получилось как ножом…
- Одним лезвием или обоими? — уточнила Ирина.
- Н-не знаю... — промямлила Аля, — я как-то не думала об этом… Ну, швырнула и швырнула… Я тут где-то недавно читала, что в средние века были в европках такие стилеты, которые выглядели как ножницы. Девицам и дамам для самообороны.
- А следственный эксперимент делали? — спросила Ирина.
- Откуда мне знать, Ир? — открестилась Альбина. — Мне мама дозировано тогда сообщала, а я сама и не задумывалась. Это официальная версия, что ли.
Они молча воззрились друг на друга, каждая мысленно представляя себе  «официальную версию».
- Прямо циркачка эта дама, — скептически проговорила наконец Ирина, — метательница ножей. Смертельный номер.
- Ага, — поддакнула Альбина, — ассистент храбро стоит у дверной доски, а метательница,  по контуру фигуры, фьють! — обкалывает его лезвиями ножей… И они все, друг за другом, воткнулись и трепещут в деревяшке…
Они опять помолчали, соображая.
- Как-нибудь вот так, — предположила Аля, подняв кисть и смешно делая маленькое неуклюжее движение, словно собралась кормить городских птиц, сидящих где-то на деревьях.
- Нет, — возразила Ирина, — скорее вот так…
Она резко выбросила руку от груди вперёд по горизонтали и отшвырнула воображаемые ножницы, сведя грозно смоляные брови и сжав в нитку рот.
- Неплохо, — оценила Аля, — но всё равно какая-то небывалая фантастика… Нарочно будешь целиться — не попадёшь.
Приятельницы похмыкали.
- Мда… — растерянно протянула Альбина, — похоже, менты просто пожалели обманутую жену, а на деле...
- На деле, — подхватила Ирина, — она, получается, подошла и... просто пырнула его. В живот. Ножницами. И финита.
- Госспади... — прошелестела Аля, — что за страсти, цыганские. Но знаешь, учитывая характер Риммы... могу себе это ясно представить. Зарезала…
Из угла сквера на них с высокого постамента мрачно поглядывал, нахохлившись и подняв воротник, «отец» Бузыкина.