Глава 3. Война

 

       К  апрелю сорок первого года, закончив полковую школу, Николай получил звание сержанта и  стал командиром расчета «сорокопятки» в той же батарее. Наводчиком  у него  был ефрейтор Яшкин из Саратова, замковым  грузин  Куртадзе, подносчиком снарядов  Марчук из Закарпатья - оба красноармейцы.
       В начале лета, как обычно, полк выехал на учения  в летние лагеря.   Учения  были такими же, как и  раньше - с маневрами,  отработками и боевыми стрельбами. 
       Одним таким вечером, вернувшись  после них в лагерь, батарея отдраила стволы  орудий от  порохового  нагара, привела их в исходное,  и отправилась на ужин.  После него, усадив личный состав  у палатки на траву, политрук по фамилии Касаткин  выступил с очередной политинформацией.
       В Европе уже полным ходом шла война. Начавшая ее Германия  вторглась в Польшу, захватила Данию с Норвегией,  Францию  и Грецию, накапливала свои войска у западных границ СССР.  Все это порождало   слухи о возможном нападении немцев на Страну,  которые жестко пресекались.
       Для начала  Касаткин  напомнил красноармейцам договор о ненападении заключенный между   Германией и Советским союзом в 1939-м, отметив, что он неуклонно исполняется. Затем достал из полевой сумки  свежий номер «Правды»  и громким голосом зачитал  сообщение ТАСС*. Из него следовало, что  стороны    соблюдают условия  договора, а распространяемые слухи о предстоящей войне между ними   являются  лживыми и провокационными.
       Закончив, свернул газету, вернув в сумку,  и оглядел присутствующих - вопросы?
       - Разрешите? -  поднял руку один из сержантов.
       - Валяй, Марченко, -  кивнул фуражкой.
       - А кто распространяет эти самые слухи?
       - Враги народа, которых еще не всех пересажали. Так что нужно быть бдительными.
       - Ясно.
       - Имеются ли еще?
       Больше вопросов не было.
       На этом политинформация закончилась, батарею распустили, через час состоялись вечерняя поверка и отбой. Николай сразу  же уснул, проснулся от того, что кто-то теребил за плечо. Оказалось сосед по койке  Яшкин
       - Чего тебе? - недовольно  повернул голову.
       - Товарищ, сержант, - прошептал ефрейтор. - Над нами самолеты.
       Прислушался.  Откуда-то сверху   доносился ровный гул.
       - Ну и что? Наверное, у летчиков ночные полеты.
       В часе езды  от лагеря находился полевой аэродром авиационной части.
       - У наших другой звук. Вдруг это война?
       -  Замолчи дурень, а то попадешь   во враги народа. Касаткин же разъяснял.
       Повернулся на другой бок и снова засопел носом.
       А на рассвете полк подняли по тревоге, приказав грузиться на полуторки. К конным упряжкам  прицепили пушки, и вскоре длинная колонна, выехав из леса, попылила грунтовкой   в сторону Карачева.
       Прибыв в часть, узнали, началась война с Германией. Отнеслись к этому по разному. Одни с тревогой  «а как же пакт о ненападении?», другие  «да мы их шапками закидаем!».
       Спустя еще двое суток из первой фронтовой сводки  Совинформбюро узнали,  что противнику удалось достичь незначительных тактических успехов и занять   местечки Кальвария, Стоянув и Цехановец на Минском направлении. В остальном Красная армия дала агрессору решительный  отпор. 
       Затем сводки стали  тревожнее,   немцы захватили Минск со Львовом, Ригу и Кишинев, началось сражение за Смоленск. 
       К тому времени  Ставкой Верховного главнокомандующего   был создан Брянский фронт. Карачев обороняла войсковая  группа генерала Рейтера.  Сюда же была  переброшен  стрелковый полк 194-й  дивизии РККА  с приданной ему ротой   танков. Артиллерийский полк,  в котором служил Николай тоже вошел в боевые порядки группы.
       Свой первый бой  их батарея  приняла в сентябре, на западной  городской окраине, превращенной в оборонительный рубеж. Ранним утром его атаковала немецкая пехота. Бой  был скоротечным. Артиллеристы сожгли четыре бронетранспортера, красноармейцы из окопов уничтожили пулеметно-ружейным  огнем до батальона противника.
        Плачевно закончилось немецкое наступление и на других участках обороны. Там, перейдя в контратаку, советские бойцы    разбили эсэсовский полк, захватив его  штаб и знамя.
        Однако радость от первой одержанной победы была недолгой.  Вскоре над головами появились немецкие  пикировщики, нанеся по позициям оборонявшихся бомбовый удар.  Вверх взлетали фонтаны земли, бревна и ошметки тел, ее затянули клубы дыма. Когда же, спустя час, самолеты отбомбившись,  ушли на запад, из уцелевших перед батареей окопов донесся крик, - танки!
        Со стороны  лесной дороги впереди появились  серые  коробки,  на опушке выстроились в ряд и поползли к русской обороне. Это были легкие танки «Т-II», знакомые артиллеристам по плакатным силуэтам. За ними  пристроились  бронетранспортеры с сидящей в кузовах пехотой.
        - Батарея по местам! -  скомандовал глядя в бинокль  Нургалиев (расчеты заняли места у орудий).
        Как только танки подошли на восемьсот метров, а из бронетранспортеров высыпала, разворачиваясь в цепь пехота, последовала вторая.  - По танкам! Правее 0-15! Прицел 8-5!
        Командиры расчетов отрепетовали, наводчики выполнили довороты на стволах. Замковые открыв затворы, вбросили  в казенники поданные  подносчиками снаряды.
       -  Первое готово! Второе готово! Третье готово!.. -  девять раз  донеслось от пушек.
       - Батарея, огонь! - взмахнул рукой старший лейтенант.
       Звонко ударили пристрелочные выстрелы, среди атакующих танков вспучились разрывы. После корректировки стрельбовых данных комбатом,  орудия, по его команде перешли на поражение целей. В это же время из окопов,  по атакующим  открыла огонь пехота.  Те  ответили своим, завязался жестокий бой.
       Вскоре на поле дымно горели  четыре «панцера» и несколько бронетранспортеров. Часть наступающей пехоты уничтожили, остальная залегла.  Потом, огрызаясь огнем, танки стали пятиться, то же сделала и пехота. Немецкая атака сорвалась. Потерь в батарее не было, не считая  легко раненого осколком в руку  замкового третьего орудия.
       - Умыли мы их, сержант, - сидя на станине и свернув   козью ножку, жадно закурил  Яшкин
       -  Это точно, - отхлебнул Николай теплой воды из фляги. 
       Во время  немецкой бомбежки, он, как и все, испытал животный страх, но с началом боя тот улетучился и больше не возвращался.
       - Молодцы, орелики, - прошелся по батарее Нургалиев. - Хорошо всыпали гадам! 
       Затишье оказалось недолгим, до захода солнца немцы предприняли еще две атаки. Их отбили, но теперь с потерями: в батарее было разбито два орудия и погиб расчет сержанта Поливанова,  поредели боевые порядки пехоты.
Ночью получили приказ на отход.
       Схоронив убитых в воронках, погрузились на машины,  прицепив к конным упряжкам пушки, и поредевшая колонна с выключенными фарами, вернулась в Карачев.  Утром немецкая авиация нанесла по нему бомбовый удар, началась наземная атака.
       Продержались еще сутки.  Враг окружал   город с трех сторон, силы таяли. Чтобы избежать окружения командование приняло решение оставить город и пробиваться  в   на Белев*.
       Сбив немецкое охранение на мосту через Снежеть,  и взорвав его за собой,   на четвертые сутки, лесами  дошли к месту назначения. Там влились в 50-ю армию Брянского фронта, отступающую на  восток. В районе переправы через  Рессету армия попала в окружение. Начались тяжелые бои.
       Израсходовав боеприпасы, взорвали  установки реактивных минометов, тяжелую артиллерию и большинство техники затопили в   болотах. Далее пошли на прорыв. Тринадцать раз немецкая артиллерия с авиацией разбивала переправу и тринадцать раз под огнем противника ее восстанавливали саперы. По истечение двух недель непрерывных боев,  к Туле из окружения вышли чуть больше одиннадцати тысяч человек.
       В их числе и  батарея Нургалиева, с оставшимися тремя расчетами,  одним из которых командовал Николай. После короткого отдыха и пополнения  ее влили в артиллерийский полк 299-й дивизии. 
       6 ноября 1941-го года дивизия  заняла оборону у села Дедилова, где подверглась массированному наступлению превосходящих сил противника. Приданная  пехотному батальону батарея  Нургалиева  отбила вместе с ним несколько атак.
       Во время одной, пулеметной очередью с бронетранспортера, в расчете Николая убило наводчика.    Заняв его место, сержант расстрелял бронетранспортер и  разбил гусеницу заходившей во фланг самоходке. Очередной снаряд «сорокопятки» попал в боеукладку - взрывом машину разнесло на части.
       Бой закончился отходом  оборонявшихся к Веневу, а в начале декабря, из-за значительных потерь личного состава, остатки дивизии сняли с фронта и отправили на переформирование в Ковров. Это был  крупный город во Владимирской области с населением порядка ста тысяч и несколькими военными заводами.
       Там стали пополнять  личным составом, вооружением и техникой. В расчет Николая, на место Яшкина, после излечения в госпитале  прибыл младший сержант Белов, родом из Ельца. Шустрый и разбитной малый. 
       После формирования, обучения и слаживания,  дивизию передислоцировали в Камышин. Оттуда, в августе 42-го, совершив двухсоткилометровый марш  к фронту, она  вышла к Сталинграду  и прямо с «колес» вступила в бой. 
       В течение зимы следующего года соединение  участвовало в ликвидации окруженной  вражеской группировки в Тракторозаводском районе города. При отражении очередной контратаки немцев, в батарее убило командира огневого взвода   Фомина, куда входил  расчет Николая. Комбат определил его временно исполняющим на место лейтенанта.
       С наступлением марта  дивизию отвели   на отдых,  где она вновь начала пополняться. Вскоре во взвод прибыл новый лейтенант,  по представлению Нургалиева Николаю присвоили  старшего сержанта и комбат назначил его старшиной батареи. Прежний погиб в Сталинграде. 
       К тому времени  стрелковый полк, которому была придана, стоял в разрушенном наполовину городке, а батарея  на опушке расположенной неподалеку степной балки. На дворе была распутица, тылы отстали,  продовольствия хронически не хватало.
       Одним таким днем, хмурым и ненастным,  Нургалиев вызвал  старшину к себе в землянку.
       - Значит так Ковалев, - сузил рысьи глаза. - Батарейцев нужно кормить, с такой жратвой мы ноги протянем. Бери свой бывший расчет, сажай на повозку и ищи деревню. Без харчей не возвращайся - застрелю.
       Николай знал, что комбат не шутит. Он легко приходил в бешенство, был скор на расправу и к тому же  южных кровей  - крымский татарин.
       Спустя короткое время пароконная повозка со старшиной  и тремя бойцами      катила  от балки   на восток. Примерно через час выехали на раскисшую грунтовку и увидели стоящую на обочине «тридцатьчетверку». Башенный люк был открыт, изнутри  доносилась разухабистая песня. Повозка почти миновала танк, когда  Белов заметил здоровенную опаленную свинью и несколько канистр, прикрученных тросом к кормовой части.
       - Ты гляди старшина, - сглотнул слюну. - Вроде как гуляют. - Может попросим у них часть кабанчика? 
       Остальные  вопросительно уставились на старшего сержанта. С танкистами приходилось встречаться, все знали, ребята они нервные.
«Была не была»  подумал   он и приказал подвернуть к машине. Выглядела та не лучшим образом: с отметинами от   осколков на броне и сползшей с катков гусеницей.
       - Эй, славяне!  -  взяв у бойца  карабин, постучал затыльником приклада в борт. Никакой реакции. Постучал сильнее. Из люка показалась голова в  черном  шлеме.
      - Тебе чего?
      - Слезь  вниз, поговорить надо.
      Чертыхаясь,  танкист спустился  на землю. Был невысокого роста, в замасленном комбинезоне и изрядно пьян. Половина лица обожжена и походила на маску.
      - Из рембата?  - громко икнул.
      - Нет,  из артиллерийской батареи. Слушай, друг, наши люди вторые сутки не кормлены, а у тебя целая свинья на танке. Выдели немного.
      В это время открылся люк механика-водителя и оттуда выбрались еще двое   в том же состоянии, что и первый.
      - Да гони ты его, Володя! -  заорал один. - Эти пушкари только и умеют, что драпать да по своим шмалять!
      Тот пару минут что-то осмысливал, затем отрицательно помотал головой и прохрипел, - не дам. Валите отсюда.
      - Очень тебя прошу, а мы вам поможем трак заменить, - кивнул Николай на гусеницу.
       - Я сказал, валите!  - внезапно разъярился танкист и  потянул из кобуры ТТ.
       Зная по опыту, что за этим может последовать, Николай двинул его   прикладом под дых и приказал расчету связать остальных. Через несколько минут  все трое лежали на траве и злобно матерились.
      - Внутри  должен быть   еще один, разберитесь с ним, - бросил  Николай артиллеристам. Двое нырнули в люк, затем выбрались наружу и доложили, тот  вообще лыка не вяжет и спит на перине.
      - У них там патефон, жратва и котелок спирта,   командир, - добавил одни.    - Забрать?
      - Отставить! Быстро загружайте свинью   и мотаем отсюда.
      Взвалив ее на повозку, а заодно прихватив   две притороченные к танку канистры      (там тоже   оказался спирт)    ходко покатили обратно,  настегивая лошадей
      К ночи батарея была накормлена, и каждый солдат получил по сто граммов ректификата. Половину кабаньей туши  спрятали  в ближайшем бочаге, а канистры    закопали в землянке комбата. Как все это добыли, Николай скрывать не стал, и тот его  не журил. Даже поблагодарил за находчивость.
      - Ты, вот что, старшина, -  взглянул на старшего сержанта. - Установи   одно орудие на прямую наводку в кустах у КП. На всякий случай, танкисты могут за кабаном приехать,   И как в воду глядел.
      На следующее утро наблюдатели доложили,   по   дороге, в   сторону батареи движется одиночный танк. Тридцатьчетверка.
      - Ну, вот и гости пожаловали, - вышел из землянки  Нургалиев.  - Ковалев, готовься к встрече.
      Тот приказал  расчету зарядить замаскированное в кустах орудие.
      В полусотне метрах от батареи, танк взвыл и, не глуша мотора, остановился. Башенный люк откинулся и на землю спрыгнул уже знакомый танкист. Теперь он был в полевой форме с погонами старшего лейтенанта и   болтающейся на запястье руки плеткой.
      Нервно похлестывая ею по сапогу,  хмуро оглядел батарею и проследовал в землянку комбата. Туда же нырнул и  политрук.
      О чем шла беседа, догадываться не приходилось. Соленый мат доносился до расчета,   обстановка  внутри явно накалялась.
      Затем из нее выскочил сопровождаемый комбатом   старлей, который бесновался и орал, что закатает батарею в землю. Тогда Нургалиев  махнул рукой в сторону, и расчет разбросал маскировавшие орудие ветки.
      -  Остынь, а то расстреляю твою коробку! -  блеснул глазами на танкиста.
      Тот мгновение смотрел на пушку, а  увидев Николая, хищно оскалившись  прошипел, - да вот же этот рыжий. Что ты мне комбат  вола крутишь?! И тоже махнул рукой.
      На танке тяжело заворочалась башня, пушечный ствол уставился на  КП.
      Чем бы все   закончилось, сказать трудно, но разрядил ситуацию  политрук. В  тот самый момент он появился из двери землянки и, увидев вращение башни, повалился на землю, закрыв голову руками.
      - А суки! Трухаете?!  - радостно заорал танкист. - Давай сюда этого рыжего, комбат, а то и эта хлопушка не спасет!  - махнул плеткой в сторону орудия. Пришлось идти.
        Снова спустились в землянку, там он еще немного покуражился, а затем, поостыв,   спросил Николая , - откуда будешь родом? 
        - Из «Серго», с Луганщины.
        - Все ясно, у вас там вся шахтерня бандиты!
        - Зачем вы так, товарищ старший лейтенант? Далеко не все.
        - Ну, тогда почти. Я сам с Макеевки.
        Короче, помирились. Выпили реквизированного спирта и закусили свининой.
        Выяснилось, что танковая рота, которой командовал   земляк, входила в состав их армии и тоже отступала с боями на восток от самого Карачева. На прощание он предложил Николаю перейти к нему.
        - Смотри, ты воюешь с первых дней и не имеешь ни  одной награды. А вот мои ребята имеют. Да и меня командование не обижает,-  ткнул себя в грудь с двумя орденами на гимнастерке.  -  Думай, пока я добрый, перевод организую.
        - Обязательно подумаю, - заверил  Николай.
        Затем они  обменялись  номерами полевой почты, и стороны расстались. Тогда старший сержант не знал, что это не последняя их встреча.
        В первых числах июля пополненная дивизия  передислоцировалась на северо-восток,  приняв участие в Белгородско-Харьковской наступательной операции. Под Томаровкой и Борисовкой ее части нанесли крупное поражение фашистам, а спустя месяц с другими войсками освободили Белгород.
        К началу сентября дивизия  форсировала Днепр, захватив плацдарм южнее Кременчуга.  За бои на нем Николай получил орден Красной  Звезды,  а спустя сутки   был тяжело контужен и отправлен в госпиталь.
        Там находился почти месяц, лишившись слуха и речи, затем пошел на поправку. В ноябре 43-го врачебной комиссией был признан  годным к строевой службе и направлен для ее прохождения в новую часть.
        Это был 1864-й зенитно-артиллерийский полк 10-го  корпуса  ПВО. В состав корпуса  входили семь истребительных авиационных полков, задачами артиллеристов являлись отражение воздушных атак  немецкой авиации на аэродромы и другие стратегические объекты в полосе фронта.
        Николай был назначен командиром   зенитного  85-миллиметрового орудия.
        Его обслуживал расчет из семи человек. Прежний командир выбыл по ранению, нового   приняли настороженно. Но, узнав, что тот  «кадровик» * воюет с сорок первого и к тому же был истребителем танков,  как говорят «прониклись».
        Новую для себя  матчасть Николай освоил   быстро, в первом же бою  показал себя умелым и хладнокровным командиром,  чем еще больше упрочил свой  авторитет.
        С продвижением  советских войск на запад, следуя за наступающими частями, корпус прикрывал промышленные объекты  в Донбассе, Запорожье и Мелитополе. Только за этот период  его летчики с зенитчиками уничтожили в небе пятьдесят четыре самолета противника.
        В одном из таких боев расчет  Николая подбил немецкий бомбардировщик «Юнкерс -87», упавший в  пару километрах от батареи и взорвавшийся.
        - Готовь Ковалев дырку для ордена, - поздравил его командир дивизиона*  - капитан Елагин и, прихватив замполита, укатил   в штаб корпуса. Оттуда вернулись спустя час, оба хмурые, комдив  с подбитым глазом.  Как оказалось, заявку на сбитый «Юнкерс» уже оформили летчики, хотя, хотя нашей авиации   во время боя  в небе не наблюдалось.
         - Я им сукам покажу, дойду до генерала! - ярился Елагин, но все так и осталось.
         Тем не менее, награда нашла героя.  Спустя неделю, при отражении ночной атаки    самолетов противника на охраняемый    объект, старший сержант, работая за 1-й номер, сам уселся на место наводчика и сбил  шестнадцать осветительных  бомб сброшенных, немцами   для подсветки цели. В результате    налет вражеской авиации сорвался.
         За храбрость и умелые действия в бою Николая представили к медали «За отвагу», которую вручил ему лично командир полка. Награду, как водится «обмыли», а затем замполит снял его трофейным «Ролленкордом». Полученную фотокарточку, с очередным письмом,   отправил родным.  А еще по рекомендации замполита  Николай вступил в Партию,  став членом ВКП(б).
         Донбасс к тому времени освободили, с ними  наладилась переписка. Из нее узнал, что брата Алексея призвали в действующую армию, и он служит танкистом на 2-м Украинском фронте, а  Владимир,   приписав себе год, ушел   добровольцем в пехоту.
         В феврале 44-го     Николая, присвоив звание лейтенанта, назначили командиром огневого взвода одной из батарей  дивизиона.  К этому времени армейская группировка, куда входил корпус ПВО, вышла к Виннице, где фашисты создали мощный оборонительный рубеж. Бои были жестокими.    Доходило до того, что зенитные батареи дивизиона несколько раз отражали контратаки немецких танков, пытающихся прорвать советские боевые порядки
       Штурм длился почти неделю,   напряженность боев не ослабевала. Дивизиону еще везло. Его батареи были развернуты на подступах к городу, а вот пехотинцам и приданной им полевой артиллерии, изрядно доставалось. Несколько раз они достигали  городских окраин  и продвигались вглубь, но затем, неся большие потери, откатывались назад.   
       От раненых, следующих на повозках и машинах с места боя в тыл, зенитчики и узнали, что в Виннице сохранилось несколько работавших спиртзаводов, которые немцы, скорее всего,  умышленно, не взорвали.
       Как только советские передовые части ворвались в город и захватили их,  разгоряченные боем солдаты не упустили случая хлебнуть живительной влаги. И не помогали ни маты командиров, ни даже угрозы расстрелом.
       Немцы, воспользовавшись этим, отбросили красноармейцев назад, а затем    отметили   успех аналогичным образом.  И до тех пор, пока  в ходе боев эти заводы не разнесли артиллерия с авиацией, Винница несколько раз переходил из рук в руки.
       Уже потом, после ее взятия, знакомые пехотный офицер  рассказал Николаю, что многие из  бойцов и отдельные командиры, которых «прихватили» в пьяном виде, попали в штрафбат. Дивизион же сразу после боя  отрядил  в город  своих тыловиков и те привезли в расположение пару  бочек  чистейшего ректификата.
       В освобожденном городе подразделения корпуса простояли месяц, развернув вблизи  несколько военных аэродромов и их противовоздушную защиту. Здесь, навещая в госпитале  раненого приятеля, Николай познакомился с военфельдшером   Ниной Симоненко, тремя годами моложе. Родом была с Полтавщины, родители погибли в оккупации. После освобождения области добровольцем ушла на фронт. Знакомство переросло в любовь, начали встречаться. 
       Осенью соединение вошло в состав Южного фронта ПВО, выполняя задачи противовоздушной обороны на территории Украины, включая города и железнодорожные станции Жмеринка, Проскуров, Злочев, Шепетовка. А еще прикрывали нефтедобывающий район Борислав,   Стрый, Дрогобыч. 
       Как-то раз  артдивизион капитана Елагина получил приказ занять  позиции на окраине только что освобожденного украинского местечка, дотла сожженного отступавшими фашистами. Батарейцы принялись оборудовать «огневые» а ездовых командир дивизиона отрядил разведать окрестности и по возможности достать продовольствия - с ним, как всегда в наступлении, было туго.
      Выехали они на трофейной пароконной фуре, под началом старшины одной из батарей - уроженца тих мест. Перед отъездом комдив проинструктировал его, приказав быть повежливее с местным населением.
      - Усэ будэ гаразд, товарыш капитан. Цэ ж наши браты, - заявил молодцеватый сержант, воевавший с первых дней войны.
      Ни к вечеру этого дня, ни следующим утром бойцы в расположение части не вернулись. И только к обеду, на еле плетущейся кляче, появился старшина.
 У передового охранения он свалился с коня и потерял сознание. Вид у сержанта был страшный: лицо - сплошное кровавое месиво, на теле изодранное нижнее белье, руки с ногами  в ссадинах. Когда с помощью фельдшера и спирта,   привели в чувство,   рассказал следующее.
      Первые два села, которые  встретились группе на пути, оказались разграбленными и  пустыми. Решили ехать дальше и в нескольких километрах от них, в низине за густым лесом обнаружили небольшой хутор. Он был цел. Из дымарей крытых гонтом добротных хат вились струйки дыма, в хлевах помыкивала скотина, дед в кожухе поил у реки овец.
      На рысях спустились с пологого холма и подъехали к крайнему дому.
      И тут из стоящей напротив стодолы* ударил пулемет. Двое солдат были убиты сразу, а сержант с ездовым, схвачены выскочившими из хаты вооруженными людьми. Они были пьяные, в полувоенной форме и   немецких кепи.
      - Ну й далы воны нам,- едва шевеля разбитыми губами, хрипел сержант. - Мэнэ николы так нэ былы. А потим роздягнулы и повэлы розстрилюваты. Там рядом нэвэлика ричка.
Поставылы на бэрэзи и вжарилы зи шмайсерив. Стэпана вбылы, а я за мить до черг сам впав у воду. Тым и врятувався. Потим, колы воны пишлы до хутора, пэрэбрався на другый берег, у лиси надыбав на якусь коняку и добрався до вас…
      - Сколько их было и кто они по - твоему? -  заиграл желваками на щеках  Елагин.
      - З дэсяток. Мабуть бандэривци, бо размовлялы по вкраинськи и лаялы  москалив*.
      Посовещавшись с замполитом, капитан приказал находившемуся здесь же Николаю   взять один из расчетов, отделение артразведки и уничтожить хутор.
- Чтоб от него одни головешки остались! А ребят обязательно привези…
     Уже в сумерках, студебеккер, к которому прицепили  имевшуюся в дивизионе «сорокопятку», помигивая затененными фарами и тихо урча мотором, встал на опушке леса в километре от хутора. Орудие отцепили и на руках втащили на поросший орешником холм.
     Хутор был виден как на ладони и тускло мерцал огоньками окон. Во дворах побрехивали собаки, а из крайней к лесу хаты доносилась   песня о гетьмане Сагайдачном.

       Проминяв вин жинку
       На табак, на люльку,
       Нэобачный!!…

ревели пьяные мужские голоса.
       - Запорожски писни спивають, гады, - выматерился кто- то из расчета.
       Первыми залпами   разнесли стодолу,   а затем перенесли огонь на дом, из окон и чердака которого по орудию стали бить из пулемета и шмайсеров. Выскочивших из горящей постройки вопящих «самостийников» уничтожили огнем зенитного пулемета, установленного на студебеккере.
       Через полчаса все было кончено. Подожженный снарядами хутор пылал,   меж  домами метались выскочившие из построек  лошади и свиньи. Оставив у   «спарки»* его расчет, цепью рванули к хутору. Оттуда больше  не стреляли
       Обыскав коморы с погребами, обнаружили в них десяток перепуганных дедов, женщин и детей, а из подпола крайней хаты извлекли   троих чубатых молодцов в немецкой форме. Для начала солдаты отходили их прикладами, лейтенант не препятствовал. 
       Затем накоротке допросил бандитов и приказал расстрелять. Двое смерть приняли молча, а третий, упав на колени,  взвыл, - мы ж браты! Нэ вбывайтэ!..
Ездовых  отыскали на берегу речки. В одном белье они лежали  на земле  глядя мертвыми глазами  в небо.  По возвращении лейтенант  доложил комдиву, что приказ выполнен.
       К тому времени Нина забеременела, и  ее комиссовали  из армии. Заручившись согласием родителей, Николай отправил жену к ним, с намерением заключить официальный  брак после окончания войны. Оно было не за горами.
       С наступлением зимы  корпус перебазировался в окрестности Львова, выполняя задачи противовоздушной обороны объектов и коммуникаций в полосе 1-го и 4-го Украинских фронтов.
       Вечером 31 декабря,  в предвкушении  встречи Нового года, в   землянке  Елагина собрались офицеры дивизиона. Пока вестовые накрывали стол, курили и спорили, когда кончится война. Мнения были самые разные: одни говорили летом, другие - осенью. Настроение было приподнятое.
       Внезапно раздался зуммер телефона. Звонил командир полка. Он сообщил, что сейчас к Елагину подъедет майор из штаба корпуса, которого необходимо   сопроводить в располагавшееся в десятке километров от Львова местечко Дубляны. Комдив   начал было препираться, заявив, что накануне Новый год и штабники могли бы  сами сопроводить своего офицера. Но не тут-то было.
       Полковник приказал выделить  студебеккер с пулеметом и надежную охрану, предупредив  капитана о личной ответственности за выполнение задания.
       - Есть, -   опустил трубку на рычаг, выругался и посмотрел на Николая.  Тот был самым младшим  по сроку службы в офицерской должности и к тому же легким на подъем.
       - Значит так, Николай. Возьмешь отделение бойцов и сопроводишь штабника в  эти самые Дубляны. Там заночуете, а утром назад.
       - Может сразу, Иван Степанович?- вскинул брови. - Хотелось бы  встретить Новый год в части.
       - Я сказал утром. Там и встретите.
       Командира   можно было понять.
       В окружающих Львов лесах было полно бандеровцев и остаточных групп немцев. Даже днем они нападали на следующие по лесным дорогам небольшие воинские подразделения. За ночь и говорить не приходилось.
       Спустя полчаса к   землянке Елагина, у которой уже стоял «студебеккер» с зенитным пулеметом на турели, подкатила «эмка». Из нее вышли подтянутый майор в шинели и молодая  женщина в шубке. Водитель-сержант, достал с заднего сидения объемистый чемодан и ППШ, после чего развернулся и уехал.
       - Как ребята,  надежные?  - поинтересовался   у комдива майор.
       - Ничего, обстрелянные.
       Николай  с отделением бойцов забрался в кузов, куда определили и чемодан, а майор, прихватив автомат, вместе с женщиной сели в кабину   водителя.
       - Так смотри же, ночуете в Дублянах, - еще раз напутствовал лейтенанта капитан, и  машина тронулась. Ночь была морозная и тихая, со звездного неба сыпался мелкий снег.
       Через несколько минут   грузовик выбрался за город и по извилистой  дороге направился в сторону Дублян. Сначала она была сносной, покрытой булыжником, но через несколько километров превратилась в обычную фронтовую дорогу с разбитыми колеями и многочисленными ухабами. Воющий «студебеккер» бросало из стороны в сторону, привалившиеся к переднему борту солдаты тихо матерились, а Николай для устойчивости держался за рукояти установленного там же пулемета.
       Лес порою подступал вплотную к дороге,   с раскидистых елей от рева двигателя сыпался снег. «Завтра нужно будет срубить одну, поменьше, и привести на батарею»   промелькнуло в голове.
       Внезапно  впереди грохнула автоматная очередь,   над головой прозвенел рой трассирующих пуль.  Лейтенант  инстинктивно передернул рукоять   затвора и хлестнул по лесу ответной. Через мгновенье к стрельбе подключились  бойцы и в течение нескольких минут   вели шквальный огонь по сторонам.
       Из леса не отвечали. Дал команду прекратить огонь и покинуть машину. Попрыгав с кузова, скатились в кювет.  Тишина. Только в снегу, остывая, шипели стреляные гильзы.
       Вместе с сержантом Николай    подбежал к кабине и открыл правую дверцу. К нам на руки вывалился майор. Он был мертв, лицо и голова сплошное месиво. Прижавшаяся к оцепеневшему водителю женщина дрожала и не   могла ничего объяснить. Была в шоке.
       И тут  взгляд лейтенанта упал на валявшийся на полу кабины автомат майора. Из ствола еще вился дымок, а в крыше кабины, над местом, где   сидел,  имелся десяток пулевых пробоин. Все стало понятным.
       Автомат убитого был на боевом взводе, но не стоял на предохранителе.   
Держал он его между колен, стволом вверх. Когда на одной из выбоин грузовик тряхнуло, оружие прикладом ударилось в пол, самопроизвольно выстрелило, и очередью его хозяину снесло половину черепа…
       Назад   добрались только под утро.
       Из корпуса приехали двое «смершевцев»*, осмотревших машину и допросивших участников ночной  поездки. Рассказали все, как было.
       - А чего ж ты, мать твою, не проверил автомат майора!  - наорал старший из них  на Николая.
       «Ну, и дуб  ты  парень»  подумал про себя. А вслух ответил, - виноват, товарищ капитан. 
       В январе получил письмо из дома, в котором Нина сообщила, что родила девочку,  назвали Валентиной. Любит, скучает, ждет. По такому случаю накрыл друзьям стол, душевно посидели.
       К марту 1945 войска 1-го Украинского фронта под командованием маршала Конева, развивая наступление с Сандомирского плацдарма, прорвали  оборону противника в Силезии и, продвинувшись вперед, окружили Бреслау.
       За время фашистской оккупации  этот третий по величине  город Польши  с  населением в миллион, был превращен в неприступную крепость, о чем не раз заявляла нацистская пропаганда.  Началась его осада, в которой принял участие  и 10-й   корпус ПВО.
       Задачей его зенитных полков вместе с  истребительной авиацией являлась воздушная блокада немецкого гарнизона, насчитывавшего шестьдесят тысяч отборных и до зубов вооруженных  гитлеровцев, не считая мобилизованных в «фольксштурма»*. 
И задача эта выполнялась успешно. За время блокады  зенитчики   сбили тридцать восемь немецких самолетов, пытавшихся  доставить  в город боеприпасы с медикаментами и   продовольствие. Не раз отражали они и танковые атаки, ставя орудия на прямую наводку. 
       За осадой последовал штурм Бреслау. 6-го мая, после упорных и кровопролитных боев, гарнизон крепости сдался, в него вошли советские войска. 
       Штаб   корпуса   разместился в городе, а его артиллерийские подразделения в километре - на окраине. Взвод, которым   командовал Николай, поселили в немецком фольварке. Это было двухэтажное, красного кирпича здание с добротными хозяйственными постройками. Его окружали цветущий сад и зеленеющие первыми всходами грядки.
       Добравшись к месту расположения поздно вечером, грязные и усталые, поужинали сухим пайком, затем Николай выставил караул для охраны орудий и завалился спать в одной из комнат на втором этаже.
       Проснулся рано - отвык от тишины, и, не вставая, стал разглядывать комнату, в которой провел ночь. На фронте приходилось ночевать где придется: в землянках, окопах, нередко под открытым небом. А тут комната, с настоящей кроватью, мебелью и целыми окнами.   Между ними, в простенке, висела фотография парня его лет в форме обер-лейтенанта, под ней шкаф с книгами. Подумалось   «наверное, он когда-то здесь жил».
       Встав, накинул на плечи шинель и вышел во двор. Прошелся по выложенным камнем дорожкам усадьбы. У себя в Донбассе таких не встречал. Все было добротным, построено на века.
       Кирпичный дом, бетонные коровник со свинарником под красной черепицей, оборудованные водопроводом, обложенный плитами колодец перед ними. И содержалось все в образцовом порядке. Кроме грядок, которые ночью истоптали   артиллеристы, осматривая фольварк и устраиваясь на ночлег.
       Над одной склонился пожилой немец. В его руках были веник и совок, куда   старик бережно сметал с  дорожки необычно черную землю и высыпал ее на грядки. Увидев лейтенанта выпрямился.
       - Гутен морген, герр официр.
       - И тебе не кашлять.
       - Я есть хозяин этот дом, бауэр.
       - Что хозяин, я понял, а вот откуда знаешь наш язык?
       - Был русский плэн, Сибирь. Давно, в ту войну.
       Николай поинтересовался, зачем он так тщательно подметает дорожки и что за необычная земля на грядках.
       - О! Это ест русский чернозем. Из Курска. Такой земля у нас нет.
       - Откуда он у тебя?
       - Мой сын там воевал. Получил железный крест и вагон курский чернозем в награда.
       - Где теперь сын?
       - Погиб в Сталинграде.
       Николай тут же вспомнил фотографию   в комнате. Затем наклонился и взял с грядки горсть земли. Она была тяжелой и маслянистой - действительно,  настоящий степной чернозем.
       В это время из дома с шумом высыпали его бойцы. В сапогах, нательных рубахах и с полотенцами в руках. Щурясь от солнца, прямо по грядкам, хохоча и толкаясь,  направились к   колодцу в центре двора.
       - Отставить!  - рыкнул лейтенант.
       - ???
       - Всем идти по дорожке! Гряды не топтать! Это наша земля…
       А спустя три дня был День Победы, которого так давно ждали.
       Германское командование   подписало акт безоговорочной капитуляции. Известие об этом пришло в Бреслау в ночь с восьмого на девятое мая, превратив ее в день: войска салютовали в небо изо всех видов оружия, над  городом неслось волнами  непрекращающееся «Ура-а-а!». Оставшуюся часть ночи бурно выпивали, обнимались, плакали и смеялись.   Радости не было предела. Дожили!
       Не обошлось без «чп».
       В соседней батарее  подвыпивший замполит, выскочив из-за праздничного стола на улицу, подбежал к зенитному автомату «Эрликон»,  принявшись палить из него в воздух. Не удержал. Ствол повело вниз и в сторону -  очередь перерезала надвое двух оказавшихся поблизости бойцов.
       Омрачен был этот день и у Николая. Спустя сутки из дома пришло  письмо. В нем родители сообщали, что  после рождения дочки   Нина загуляла  с директором  ФЗУ*, тайно забрала ребенка, и они  вместе уехали   на родину последнего,    то- ли в Моршин, то- ли в  Трускавец.
       Такого предательства не ожидал. В ярости решил найти изменницу с ее хахалем,  и посчитаться. Направившись к Елагину, стал просить отпуск.
       - Отпуск я тебе   не дам, - выслушал его командир дивизиона. - Но обещаю, как только начнется демобилизация, внесу  в списки первым. А вообще не пори горячку. Не стоит  твоя ППЖ* того. Вернешься домой, найдешь новую. Так что не бери   в голову.
       Николай  решил так и сделать, хотя на душе скребли кошки. Вернувшись к себе, достал из нагрудного кармана гимнастерки фото Нины, разорвав на мелкие кусочки и здорово  напился… 
       На дворе стоял июнь, служба продолжалась.
       Полк, в котором служил Николай, передислоцировался в южную часть города, расположившись в казармах бывшей немецкой части. Орудия определили в парк,  поставив на консервацию. Состоялось перераспределение офицерских должностей, его назначили командиром роты охраны.   
       В обязанности подразделения входили охрана штаба, военной техники, продовольственных и вещевых складов. Помимо этого пропускной режим и   патрулирование   прилегающего к части жилого массива.
       Хотя война и закончилась, в городе было неспокойно. По ночам в нем стреляли и грабили, отмечались факты убийств советских офицеров и солдат   оставшимися в Бреслау и пока не выловленными нацистами.  К тому времени Елагин, получив майора, уехал на учебу в академию, рота подчинялась непосредственно начальнику штаба Зеленцову.
       Одним таким днем,  назначив несколько патрулей и дав им инструктаж, Николай сам отправился на маршрут, прихватив сержанта  с бойцом. У всех были красные нарукавные повязки,  у подчиненных на плечах ППШ.
       Следуя по маршруту, прошли несколько лежавших в развалинах улиц, свернули на относительно целую, застроенную двухэтажными особняками.  Первый из осмотренных  оказался пустым и заброшенным. Его покинули, по - видимому, задолго до штурма.   Во втором, с фонтаном во дворе и вычурным  балконом, в компании   пьяных немок веселились пехотные офицеры. Застолье было мирным, двинулись дальше.
       Двери  последнего, стоявшего в глубине сада, хозяева долго не открывали, и только когда бойцы принялись стучать в них прикладами, патруль впустили.
 Здесь жили явно не простые немцы. На стенах гостиной висели различные картины, охотничье оружие и головы зверей. Пол устилал толстый ковер, с потолка свисала хрустальная люстра.
       Отпершая замок,  немка в переднике и белом чепце, по виду горничная,  испуганно повторяя «битте»,   сопроводила наряд по дубовой лестнице с вычурными перилами на второй этаж. Там, в большой комнате, обедали  хозяева.
       За длинным столом с белоснежной скатертью их было четверо: седой рослый немец в кителе без погон и пожилая женщина, по - видимому его жена; бледный светловолосый парень в джемпере и молоденькая девушка.
       Через горничную, оказавшуюся полькой и понимавшую русский язык, Николай объяснил цель визита и потребовал у хозяев документы. Пожилая немка в сопровождении бойца вышла за ними в смежную комнату, а сержант  прошел в открытую дверь кухни.
       Лейтенант же остался у стола и, держа присутствующих в поле зрения, стал рассматривать висящие на стене портреты мужчин в военной форме.
       Они были в застекленных рамах и в зеркальном отражении одной увидел, как старый немец, встав из - за стола, схватил стоявшую под рукой массивную пивную кружку и занес над головой. 
       Ударить не успел.  Развернувшись, Николай всадил в него   пулю из «ТТ»,  который  уже держал в руке. Одновременно с   выстрелом, из кухни выскочил сержант и очередью в упор расстрелял остальных немцев.
       Когда последняя гильза со звоном откатилась в угол, перезарядили оружие и осмотрели трупы мужчин. На икрах ног и плечах молодого имелись потертости от сапог и наплечных ремней.             
       Затем, осмотрев квартиру, нашли два  офицерских «вальтера», а в камине остатки эсэсовского мундира. Кто из двоих его носил, роли не играло. Они были врагами и получили по заслугам. А вот юную немку было жаль. Попала под горячую руку.
       Между тем мирная  жизнь в Бреслау налаживалась: из города выводили лишние войска, гражданское население с военнопленными расчищали улицы от завалов, заработали военные комендатуры.
       Николай, как и многие офицеры  их полка, оставленного в составе гарнизона,  нашел себе квартиру для проживания рядом с частью. Ее владелица - молодая немка (муж   погиб  на Восточном фронте)  сдала ее лейтенанту за  продукты из офицерского пайка.  В первую же ночь Герда - так звали хозяйку, пришла  к постояльцу в комнату и  осталась там до утра. Угрызений совести он не чувствовал, хранить верность было некому.
       Спустя пару недель, вместе  с комполка и еще двумя офицерами, Николай возвращался на «джипе»  с очередного инструктажа в штабе корпуса.
       На одном из перекрестков он заглох и пока водитель, чертыхаясь, копался в двигателе, все, выйдя из машины, задымили папиросами.  Кругом был многолюдно.
По улицам двигалась военная техника, шли колонны пехоты, сновали одиночные военные и гражданские.  Рядом с перекрестком, в небольшом сквере дымила полевая кухня, раздавались звуки гармошки и веселый смех бойцов.
       Один из них, высокого роста, пристально смотрел на куривших офицеров, а затем, сорвавшись с места и, едва не попав под колеса бронетранспортера, перебежал улицу.
      - Никола! Никола!  - радостно  заключил Николая  в объятия.
      Сначала он не узнал земляка, очень уж  постарел и осунулся. И только когда тот обозвал лейтенанта  «рыжим чертякой», как бывало в забое, сам заорал - дядька Матвей, никак  ты?!
      - Я, я, сынок. Как видишь живой, да и ты, смотрю не мертвый, - плача шептал бригадир.
      - Это мой земляк, из Донбасса, жили и работали вместе, - объяснил Николай командиру с сослуживцами. - Товарищ, майор, разрешите задержаться? 
      - Даю сутки отпуска. Погуляйте. Но сильно не напиваться   - шутливо погрозил пальцем.
      Водитель к тому времени устранил поломку,  офицеры сев в автомобиль, укатили, а  земляки  направились в сквер. Там Николай,  все объяснив взводному Лушина, попросил отпустить земляка с собой
      - Добро, - проникся  юный   лейтенант. - Только чтоб утром был в роте.
      - Слушаюсь! - козырнул солдат.
      Через  час оба были на квартире  Николая. Для начала  он организовал земляку горячую ванну, где тот выкупался, побрился и сразу помолодел. Затем оба сели за накрытый Гердой в зале  стол    и под выпивку с закуской, проговорили до утра.
       Война далась Матвею Васильевичу нелегко. С сорок первого в пехоте, два ранения - одно тяжелое.   В отпуске так и не побывал. А дома разруха, жена с тещей  и трое детей.
       Как только рассвело, спустились вниз,  выкатили из пристройки  трофейный «Цундап», завели и покатили к Лушину в часть. Там Николай уломал   ротного отпустить  земляка еще на пару дней. А за это подарил ему немецкий серебряный портсигар с монограммой.
       В конечном счете прожил у Николая  Матвей Васильевич почти неделю.   Подружился с Гердой, отоспался и даже немного поправился. А вскоре был получен приказ о демобилизации солдат старшего возраста, и лейтенант собрал земляка в дорогу. Автоматчиком он  был храбрым, о чем свидетельствовали две медали,  но кроме убогого солдатского скарба ничего не имел.
       Да и что мог унести в своем «сидоре» пехотинец? Котелок, несколько пачек концентрата, пару белья, да сменные портянки.
       Как и в других крупных городах  Германии, оккупированных советскими войсками, в Бреслау  имелись склады трофейного имущества для поощрения личного состава. Один такой был  на территории полка, в котором служил Николай. Там он получил  на себя  несколько отрезов на костюмы, платья и обувь, вручив их Лушину. Не забыл и свою родню, собрав для нее посылку.
       Тот обещал все доставить по назначению, после чего земляки  расстались.
       Вскоре у Николая случилась вторая встреча. Тоже с земляком  и при весьма необычных обстоятельствах.
       Немало офицеров званиями постарше   обзавелись трофейными автомобилями,   разъезжая по городу и его окрестностях на всевозможных   «Опелях», «Мерседесах»  и даже «Хорьхах». Многие тешились надеждой увезти их к себе домой.
       Не остался в стороне и их начальник штаба, расстаравшийся где-то новеньким  «БМВ».
       Однако вскоре военный комендант Бреслау издал приказ, по которому весь имеющийся в частях трофейный автотранспорт подлежал сдаче. После одной из поездок в штаб корпуса, майор  вернулся в часть без машины -  на обратном пути ее изъяла военная комендатура.
       Зеленцов  рвал и метал, но делать было нечего, автомобили поотбирали даже у полковников. Прошел слух, что некоторые   получили их назад, послав туда ходатаев  со щедрыми подарками
       Решил пойти по этому пути и майор, попросив Николая съездить в  прокуратуру их района, где находился   отобранный автомобиль. А для разговора с  ее начальником выдал золотой портсигар и  швейцарские часы.
       Опасаясь, что могут отобрать и его мотоцикл, лейтенант приказал ординарцу запрячь пароконную повозку на резиновом ходу, и в его сопровождении отправился по назначению.
       Комендатура располагалась  в нескольких километрах от полка, в трехэтажном здании, окруженном металлической оградой. Весь двор перед ней был заставлен десятками разнокалиберных  машин, а у входа прохаживался часовой с автоматом.
       Остановились в соседнем переулке, лейтенант спрыгнул на землю и направился к объекту.
       Часовой скользнул по нему взглядом, Николай вошел в здание и, обратившись к сидевшему за стойкой дежурному офицеру спросил, как попасть к коменданту.
       - Его нет, а в чем дело?  - недовольно пробурчал тот.
       - Я по поводу отобранного у моего начальника штаба автомобиля.
       - Ты сегодня уже десятый, лейтенант. Приказ читал?
       - Читал.
       - Ну, так и дуй отсюда. Кстати, ты на чем сюда приехал?
       - Пешком.
       - Вот и топай назад. Не мы придумали. Приказ коменданта города.
       Не солоно хлебавши, Николай  покинул учреждение и, выйдя за ограду, закурил.
       - Здорово, рыжий! - послышалось за спиной. Обернувшись, увидел стоящего напротив  офицера.
       - Володя, ты?!
       Это был его земляк-танкист из Макеевки, но уже с погонами майора, в отлично сшитом габардиновом кителе с многочисленными орденами на груди и неизменной плеткой   на запястье. Крепко обнялись, а затем долго хлопали друг друга по плечам, радуясь встрече.
       - А где ж твой комбат-татарин (отстранился). Поди уже полковник? 
       - Нету комбата. Убит под Киевом.
       - Понятно.  Чего здесь?
       - Да вот, пытался из комендатуры автомобиль своего начштаба вызволить. Не получилось. А ты?
       - Тоже сюда, но за своим, у шофера отняли. Я теперь командир танкового батальона.
       - А на чем приехал? Смотри  и этот отберут.
       - Это вряд ли,-  рассмеялся. - Вон он, - кивнул в сторону. 
       На ближайшей улице, под  цветущими липами, стоял танк.
       - Ты тут, немного погуляй, я сейчас свой вопрос решу и двинем ко мне. Отметим встречу. Мой механик-водитель до сих пор тебя вспоминает и того кабана, что вы увели.
      - А может не стоит?  Коменданта на месте нет.
      - Ничего, решу с помощником, - направился к зданию и исчез внутри.      
      Через несколько минут в ворота  въехал  роскошный «Хорьх», из которого вылез упитанный подполковник и вальяжно направился к входу.   Судя по вытянувшемуся    часовому - комендант.
      У двери столкнулся с выходящим майором. Володя козырнул, и  стал что-то объяснять. Начальник побагровел, началась  словесная перепалка.  Потом танкист  заорал «шкура!»  и  несколько раз  вытянул коменданта  плетью по спине.
Досталось и опешившему часовому, оба с воплями убежали внутрь.
      Майор  же быстро  покинул двор и, проходя мимо лейтенанта, бросил - тикай отсюда!  Далее вертанул над головой рукой и побежал к  взревевшему мотором танку. Николай метнулся  в переулок. 
      - Разворачивайся! - толкнул задремавшего ординарца и пока тот, чертыхаясь, понукал коней, бросил взгляд на площадь перед комендатурой.
      А по ней уже грохотала «тридцатьчетверка». На секунду притормозив, и высекая искры из брусчатки, крутанулась перед зданием, из дверей которого уже выбегал караул, и из пулемета дала очередь по окнам. На них разлетелись стекла, с визгом  срикошетили  пули, и караульные в панике разбежались. Затем, развернув башню и натужно взвыв мотором, танк проломил  ограду и стал утюжить стоящие во дворе машины.
      Лейтенант вскочил в повозку, заорав «ходу!»,   понеслась в сторону от побоища. Через несколько улиц перешли на рысь, предупредил ординарца, чтоб помалкивал о том, что видел.
      На вопрос Зеленцова «как съездил?» протянул ему часы с портсигаром и сообщил, что коменданта на месте не было, а дежурный его выгнал.
      - Суки! - разозлился майор. - Даже общаться с фронтовиками не желают! Буду обращаться к генералу.
      На следующее утро  в полк приехал  следователь военной прокуратуры, занявшись поиском   очевидцев происшествия. Таких не нашлось.
      А вскоре Николай сам едва не попал «в историю». Сказался вспыльчивый характер.
      Тем днем, являясь  помощником дежурного по части, он вместе с отделением бойцов суточного наряда выехал на двух  повозках на  базовый армейский склад, расположенный на  окраине, для получения  продуктов. Загрузив все необходимое, последовали  назад, и  при въезде в город, одна повозка сломалась.
      Во дворе фольварка, у которого это случилось, бойцы обнаружили  немецкую армейскую фуру, лейтенант   приказал  перегрузить груз на нее.  Хозяин особо не возражал (взамен оставили свою)  и обоз тронулся дальше.
      Спустя некоторое время  его  догнал  «джип», в котором сидели молодая  женщина  - капитан   с двумя автоматчиками в  «конфедератках»*. Представившись начальником   польской линейной комендатуры, на ломаном русском потребовала вернуть фуру хозяину.
      Николай  отказался это сделать, сославшись на приказ советского командования, разрешавший  изъятие  трофейного транспорт у гражданских лиц для армейских нужд.  Когда же полька  стала  настаивать, послал ее подальше.
      - Лайдак!*  - возмутилась капитанша, и союзники уехали не солоно хлебавши.
      На следующий   день его вызвали в штаб полка,  куда  начальница  обратилась с жалобой.  Действия лейтенанта в части использования трофейного имущества признали правомерными, а  за нетактичное высказывание в отношении дамы, было приказано извиниться.
      - Есть извиниться, - приложил руку к фуражке.
      Выяснив адрес  и усевшись на мотоцикл,  отправился к полякам. Их комендатура  располагалась в  небольшом особняке в парке,  рядом с той улицей, где произошел  эксцесс. Предъявив часовому удостоверение, въехав во двор, остановился у крыльца. 
      Сойдя с мотоцикла,  поднялся  по ступеням и вошел внутрь.
      У двери с табличкой «Komendant», остановился, постучал и, открыв, шагнул за порог.  Сидевшая за столом начальница, говорившая по телефону, опустила трубку на рычаг  и  выжидательно уставилась  на лейтенанта.
      - Прошу извинения за вчерашнее, - подошел ближе. - Я погорячился.
      - Nie, - сжав губы, нажала  на стол кнопку.  За дверью раздались шаги, вошли двое «жовнежей»*  с автоматами.   
      - Aresztowa; go! - ткнула в лейтенанта пальцем.
      Обошли с двух сторон. 
      - Bro;, -  протянул руку старший.
      - Пистолет? - побелел глазами. - Щас. И  саданул того кулаком в лоб - икнув, рухнул на пол. С разворота засветил второму в челюсть, солдат отлетел в угол. Комендантша с визгом заползла под стол.
     - Лежать, курвы! - забрав  оба ППШ, повесил на плечо и, хлопнув дверью, вышел из кабинета. Сбежав по ступеням  с крыльца, бросил их в люльку, завел  мотоцикл и  выкатил  со двора.
     Приехав в часть, сдал автоматы дежурному и доложил начальству о попытке его ареста. Комполка возмутился, подключил «СМЕРШ»  и теперь извиняться пришлось полякам...