Красоте девства Твоего Гавриил удивися

Есть мгновения, когда завеса между мирами истончается, когда Небесное касается Земного с такой силой и чистотой, что даже высшие ангельские чины замирают в изумлении. Одно из таких мгновений запечатлено в словах церковного песнопения, обращенного к Богородице: «Красоте девства Твоего и пресветлой чистоте Твоей Гавриил удивися…» (Богородичен отпустительный 3-го гласа). Что же это за Красота? Что за Чистота, способная поразить Архангела, вестника Божественных Тайн, привыкшего к сиянию Небесной Славы?

Это удивление Гавриила – не просто риторическая фигура, но ключ к глубочайшей тайне. Тайна эта связана с самим понятием Девства, понятием, которое ускользает от поверхностного понимания, укореняясь в самых архаических пластах языка и духа.

Обратимся к истокам слова "Дева". Современные исследователи указывают на его поразительное родство с праиндоевропейским корнем deiwos, означавшим "бог" или "небесный". Литовское dievas, латышское dievs, древнепрусское deiwas, латинское deus («бог») и divus («божественный»), санскритское deva – все они несут в себе отсвет Небесного, Божественного. Не тот ли это изначальный Свет, божественная искра, что сияла в первозданной Еве до грехопадения? Не это ли божественное сияние нетронутой природы, ее изначальной чистоты и полноты, и узрел Гавриил в Деве Марии, Новой Еве?

Другая этимологическая нить, возможно, искусственная, но глубоко символичная, связывает славянское Д-ЕВА с именем праматери – ЕВЫ (Хаввы), той, что была названа "Жизнью", "дающей жизнь". Тогда Дева – это "эта Ева", Ева в своей истинной, неискаженной сущности, Ева как носительница и источник Жизни в ее первозданной чистоте и силе.

Третья возможная связь – с древнерусским глаголом "доити" (кормить грудью). Эта ассоциация неожиданно выводит нас к одному из самых таинственных имен Бога в иудейской традиции – Шаддай (;;;;;;;). Хотя точное значение имени спорно, одна из наиболее устойчивых и древних интерпретаций связывает его с еврейским словом шад (;;;;) – "грудь", указывая на Бога как на Питающего, Кормящего, Источник всяческого блага и жизнеобеспечения, подобно материнской груди. Если Дева – это Та, Кто "доит", питает мир Жизнью, черпая ее непосредственно из Божественного Источника (Шаддая), то ее Девство – это не просто физическая целостность, но полнота связи с этим жизнедательным Началом, нерастраченная, нерассеянная энергия самой Жизни.

Так что же это за Красота, удивившая Гавриила? Это не внешняя привлекательность. Это – сияние Божественного Присутствия в творении (deiwos). Это – полнота самой Жизни (Ева), не омраченной грехом и смертью. Это – чистота Источника (Шаддай), питающего все сущее. Это красота изначальной целостности, нетленности, неповрежденности Божественного Замысла о человеке. Гавриил, видевший славу небес, узрел на земле то, что было утрачено в Эдеме и что должно было вновь явиться миру через смиренное "Да будет Мне по слову твоему". Он узрел саму Жизнь, готовую родиться в мир через сосуд совершенной чистоты.

Итак, Красота Девства, явленная в Марии, – это не просто отсутствие опыта, но присутствие Полноты, полноты самой Жизни. Ева до грехопадения, как верят Отцы Церкви, обладала этой полнотой. Она была Дева не только телом, но и духом – ее природа была целостна, не расколота грехом, ее воля была сонастроена с Волей Божьей, ее существование было чистым выражением Жизни, данной Творцом.

Это представление о полноте и завершенности отсылает нас к аристотелевскому понятию энтелехии (;;;;;;;;;;). Слово это, столь трудное для перевода, что, по легенде, гуманист Ермолай Барбаро продал душу дьяволу за его разъяснение (и был обманут!), несет в себе идею внутренней цели, завершенности, актуальной реализации потенциала. Энтелехия – это не просто бытие, но бытие в своей полноте, достижение своей цели, осуществление своей сущности. Для Аристотеля энтелехией живого существа была его душа – то, что придает ему форму, движение и цель.

Можно ли сказать, что Девство, в его глубинном, богословском смысле, – это и есть энтелехия Жизни? Если Жизнь (Ева/Хавва) – это Божественный дар, то ее энтелехия – это ее полное, неискаженное, совершенное проявление. Девство – это состояние, когда жизнь осуществляется в своей первозданной чистоте и целостности, когда потенциал богоподобия реализуется без помех со стороны греха и смерти. Это Жизнь, достигшая своей внутренней цели, своего совершенства (perfectihabea, как пытался перевести Барбаро, уловив аспект совершенства, но упустив динамику).

Отцы Церкви неустанно восхваляли девство именно как состояние такой духовной полноты и силы. Св. Григорий Нисский пишет: "Девство есть... некое сокровище чистоты, удел ангелов, образ первобытной непорочности". Св. Иоанн Златоуст восклицает: "Девство есть дело выше сил человеческих, почему и преимущественная часть обетований о будущей жизни принадлежит девственникам... Оно есть матерь мудрости, верх жития по Богу". Для Отцов Церкви девство – это не просто воздержание, но восстановление того райского состояния, той энтелехии, которой обладала Ева до падения.

Дева Мария, Новая Ева, и явила эту осуществленную энтелехию Жизни. Ее Девство – это не только физическая непорочность, но и совершенная чистота души, полнота благодати ("Благодатная!", приветствует Ее Гавриил), абсолютная преданность Воле Божией. В Ней Жизнь достигла своего совершенства, стала тем чистым сосудом, который смог вместить Невместимого Бога – само Слово Жизни. Красота Ее Девства, удивившая Архангела, – это и была красота самой Жизни в ее энтелехии, в ее сияющей полноте и совершенстве, готовой вновь расцвести в мире, пораженном смертью.

Эта Красота Девства, эта полнота Жизни находит свой совершенный символ в образе Розы. Преподобный Нил Мироточивый Афонский, размышляя о судьбах христианского рода, сравнивает его с Розой о тридцати лепестках (число, символизирующее полноту добродетелей или этапов духовного восхождения). «Прекраснейший этот цветок, – говорит он, – есть цвет девства, а благоухание его есть Божество Бога». И тут же он приводит то самое речение: «Красоте девства Твоего… Гавриил удивися…». Для Нила Девство – это не просто одна из добродетелей, но сам цвет, самое прекрасное и совершенное проявление духовной жизни, источающее аромат Божества.

Символизм Розы универсален и многогранен. Она – символ любви (земной и небесной), тайны, совершенства, сердца, мистического Центра. В христианской традиции Роза становится эмблемой Рая, символом Богородицы (Rosa Mystica – Роза Таинственная), Ее чистоты, любви и страданий (шипы). У Данте в «Божественной Комедии» Рай предстает в виде исполинской Небесной Розы, где души праведных располагаются на ее лепестках в созерцании Божественного Света:

«В средине злата вечной розы той,
Что лепестками ши;рится и всходит
И гимн поет немолкнущему лету, –
Как тот, кто, видя, словом превозможет,
Меня ввела Беа;триче, вещая:
"Смотри на сонм, что бел одеждой множит!"»
(Рай, Песнь XXX, 124-129, пер. М. Лозинского)

Роза у Данте – это образ совершенной гармонии, полноты бытия, достигнутой святыми в Боге. Она – воплощение завершенности и совершенства, тех качеств, которые мы связали с понятием энтелехии и Девства. Если Девство – это энтелехия Жизни, то Роза – ее видимый, благоуханный символ.

Эта связь запечатлена и в светской поэзии. Пушкинское «Дева-роза» – лаконичный, но емкий образ, соединяющий чистоту и красоту. И в мистическом стихотворении Вячеслава Иванова «Вы не плачьтесь, Адамовы чада…» Рай не покинул землю, он там, «Где проходит Божия Матерь / По земле святыми стопами». И в центре этого земного рая – не просто Древо Жизни, но сама Пречистая:

«Посреди же его Древо Жизни,
Древо Жизни — Пречистая Дева»

Дева как Древо Жизни, как вечно цветущая Роза Рая, возвращенного на землю Ее смирением и чистотой. Ее Девство – это та плодоносящая сила, которая вновь открыла людям доступ к плодам вечной Жизни. Ее Красота – это красота не просто цветка, но всего сада Эдема, восстановленного в Ее лице. Не случайно Святой Бернар Клервоский, великий певец Богородицы, называл Ее «Владычицей нашей» (Notre-Dame), став Ее истинным «рыцарем». Он созерцал в Ней не только Мать Спасителя, но и воплощение высшей Красоты и Чистоты, тот идеал, которому должно служить сердце христианина.

Так Роза Девства расцветает перед нами как символ полноты Жизни, ее совершенной реализации (энтелехии), ее божественной красоты и нетленности. Это цветок, чье благоухание – сам Дух Божий, чьи лепестки – сонм добродетелей, а сердцевина – тайна соединения Небесного и Земного. Красота, удивившая Гавриила, была красотой этой расцветшей в земном саду Небесной Розы.

Мы прикоснулись к многогранной тайне Девства – как Божественного сияния (deiwos), как полноты Жизни (Ева), как связи с питающим Источником (Шаддай), как энтелехии бытия, как символа Розы Рая. Но есть еще один аспект, пронзительный в своей простоте и глубине, высказанный каким-то неизвестным человеком: «Дева - это то, что мы крепко-крепко, даже вопреки смерти, держим в руках».

Что это значит? Если Девство – это изначальная целостность, полнота Жизни, неразорванная связь с Богом, то это и есть то самое сокровище, которое душа интуитивно стремится сохранить или обрести вновь перед лицом распада, тления, смерти – как физической, так и духовной. Смерть – это распад, нарушение целостности, потеря связи с Источником Жизни. Девство, в своем метафизическом смысле, – это антипод смерти. Это та внутренняя крепость, тот неугасимый свет, та печать нетленности, которую не может разрушить внешний хаос.

Почему мы держим это «крепко-крепко»? Потому что мир постоянно пытается отнять у нас эту целостность, рассеять нашу внутреннюю энергию, загрязнить чистоту нашего сердца, разорвать нашу связь с Богом. Соблазны, страсти, суета, ложные учения – все это покушение на наше внутреннее Девство, на нашу энтелехию. Сохранить его или, если оно утрачено, стремиться к его восстановлению через покаяние и благодать – это и есть суть духовной борьбы.

Девство – это не просто состояние, но верность. Верность своему изначальному образу, своему Божественному призванию. Верность Источнику Жизни. Это то, за что мы держимся «вопреки смерти», потому что именно эта верность, эта внутренняя целостность и дает нам надежду на победу над смертью, на воскресение и вечную жизнь. Как сказано в Писании о тех, кто следует за Агнцем (символом Христа) на Небесах: «Это те, которые не осквернились с женами, ибо они девственники» (Откр. 14:4). Здесь речь идет не только о физическом девстве, но прежде всего о духовной чистоте, о верности Богу, о сохранении своей души незапятнанной «блудодеянием» с этим миром.

Держать Девство в руках – значит оберегать свое сердце, хранить чистоту помыслов, быть верным Истине даже перед лицом гонений и соблазнов. Это значит стремиться к той целостности, к той полноте Жизни, которая одна только и может противостоять энтропии и распаду. Это то ядро нашего существа, где мы соприкасаемся с Вечностью.
Именно эта несгибаемая верность, эта красота непоколебимой чистоты перед лицом мира, лежащего во зле, и могла удивить Архангела Гавриила в Деве Марии. Он узрел не просто юную деву, но душу, которая «крепко-крепко» держала в руках сокровище своей верности Богу, свою изначальную целостность, свое Девство – и именно поэтому Она оказалась способной стать Вместилищем Невместимого, Матерью самой Жизни, Победительницы смерти. Красота Ее Девства была красотой чистого Духа, красотой верности, которая сильнее смерти.