Утро в Харнтоне 22 ход

Утро ворвалось в окна ярким светом, будто пытаясь выжечь из меня остатки ночных сомнений. Я спустился вниз, где Эомер уже восседал за столом. Его рука взметнулась в приветствии. Я кивнул, но сел напротив. Он заказал еды — гору, грубую и щедрую, как сама земля этих мест. Яичница, мясо, пропитанное дымом костра... Аромат хлеба, ещё тёплого, врезался в сознание, напоминая, что жизнь — это не только тени и клинки. Желудок заурчал, будто пробуждаясь от долгого сна. Я ел жадно, почти зверино, пока насыщение не разлилось тягучей тяжестью под рёбрами.

Потом я потянулся к рюкзаку — проверить припасы. Старая привычка: открыл, вдохнул, и чуть не скривился. Запах. Тот самый — сладковато-кислый, как дыхание заброшенного погреба. Хлеб, завёрнутый ещё неделю назад, покрылся сизым пушком. Мясо, аккуратно упакованное в вощёную бумагу, превратилось в склизкую массу. Время. Оно не враг — просто равнодушный свидетель. Я вытряхнул испорченное в ведро у стойки, даже не глядя.

— Не сегодня, — пробормотал я, заворачивая в чистую холстину то, что не доел. Свежий хлеб, ломтики мяса, кусок сыра с дымчатым ароматом. Припасы теперь пахли жизнью, а не тленом. Рюкзак захлопнулся с глухим звуком, будто одобряя замену.

— Ноги скажут спасибо, — усмехнулся я про себя. — Мёртвый груз хуже предателя — тянет вниз, но не признаётся, пока не станет поздно.

;;Фенмарш ждал. Но сначала — кузница. Всегда сначала кузница.

Борн встретил меня грохотом молота, будто выковывая ярость собственной персоной. Искры лизали его закопчённый фартук, а удары отдавались в каменном полу, словно эхо подземных толчков.

— Борн! — крикнул я, перекрывая лязг наковальни.
— Не сегодня, Талион! — рявкнул он, даже не обернувшись. — Подковы должны быть готовы до заката!
— Помогу. Взамен — твоя мастерская.

Он замер, молот застыл в воздухе. Плечи дрогнули. — Полторы дюжины подков, — бросил он. — Сделаешь и кузница твоя.

Работа поглотила меня, как всегда. Металл — странная субстанция. Он помнит. Помнит огонь, который его рождал, руки, которые ковали, боль, когда его гнут. Подковы выходили аккуратными и прочными — именно такими, какими любит Борн, правда сам он выковать их такими не может. Пара часов, и я закончил. Он кивнул, бросив взгляд на груду железа:

— Смерти научили тебя спешить, кузнец?
— Смерти учат только одному — ценить время, — ответил я, уже снимая фартук.

Кузница опустела, но жар ещё витал в воздухе, смешиваясь с запахом масла и старой древесины. Мой молот — удлинённая рукоять, баланс, смещённый к навершию... Я прикрыл глаза, позволяя пальцам вспомнить. Металл пел под ударами, вибрируя в такт пульсу. Не просто инструмент — продолжение руки. Оружие, которое держит дистанцию. Как и я.

Но кузнец — всегда немного алхимик. В пламя я бросил осколок лунного камня, найденного в куче старого хлама Борна. Металл впитывал его синеву, становясь холоднее. Может, это безумие — смешивать магию с железом. Но разве мир вокруг не соткан из безумия?

К полудню молот был готов (Базовый урон молота увеличен на 1). На площади бушевал «Король урожая» — пьяные крики, визг скрипок, топот ног. Я стоял в тени арки, наблюдая, как кружится в танце девушка в платье цвета спелой сливы. Она смеялась. Настоящим смехом. На миг захотелось шагнуть в этот шум, раствориться...

;;Мира. Лунный Звёздник. Друаданский лес. Эльдред. Веорнхольм. Коллекционер… Имена прокручивались в голове, как заклинания. Каждый выбор — развилка, где одна дорога залита светом, другая — поглощена туманом.

Староста Торнвика... Может он что-то знает?

Я потрогал рукоять молота. Холодная. Как и должно быть. Праздник на площади казался теперь чужим сном — ярким, но не моим.

— Ты всё ещё стоишь меж двух огней, кузнец, — прошептал я, отрываясь от стены. — Но пора выбирать, какой металл закалить.

Ветер донёс запах грозы. Или пепла.