Толя Ильков Рассказ

                Николай Тимофеев
                ТОЛЯ ИЛЬКОВ
                (рассказ)

     Вспомнился мне этот человек, не выходит из головы; странно, он будто просит:
     – Напиши обо мне.
     – А что, Толя, написать-то; конечно, мы были знакомы, пожалуй, с первого курса вуза, но очень мало общались?
    – Напиши всё, что знаешь – я прошу…
    – Хорошо, уговорил, напишу, как сумею, не взыщи.   
     Мы учились в Москве, в одном вузе, на одном курсе, на разных факультетах; жили в разных корпусах студенческого общежития – я в первом корпусе на втором этаже, Толя Ильков во втором, на шестом этаже (оба шестиэтажных корпуса располагались симметрично: смотрели друг на друга своими фасадами, в одном дворе, в центре которого была обширная ограждённая спортивная площадка). Мы оба были студентами-производственниками, что было в ту (хрущёвско-брежневскую) пору довольно характерно: прежде чем учиться в вузе, надо было поработать на производстве или послужить в армии – это всячески поощрялось, в том числе льготами при поступлении.
    В моём рассказе не будет ни капли вымысла, даже имя и фамилия героя настоящие – не знаю, у кого испросить на это разрешение, и нужно ли оно?
     Нас никто не знакомил, какие-то сведения друг о друге мы узнавали через наших общих знакомых. Я не знаю, что Илькову говорили обо мне, а я же знал, что на их этаже существует «весёлая» компания любителей преферанса, которая так заигрывалась порой, что пропускала занятия; там были шумные выпивки, что для студентов-производственников не было чем-то необычным, тем не менее чувствовались особые отношения «шестого» с комендатурой, – им позволялось больше, чем другим. Инициаторами или героями подобных «мероприятий» назывались три-четыре человека, в том числе, конечно, Ильков. При встречах мы как-то незаметно стали здороваться: вначале кивками – «привет-привет», а потом и за руку. Встречались на учебных экскурсиях, собраниях… иногда оказывались на одной любительской фотографии среди других студентов. Это было время расцвета студенческих строительных отрядов: студенты массово в свои летние каникулы работали на стройках (чаще добровольно «подрабатывали») в Казахстане (на целине), в Тюмени и других регионах союза, и власти это поощряли. Об Илькове было известно, как о добытчике «длинных рублей», которые он зарабатывал на Крайнем Севере, организуя обычно самодеятельный отряд численностью пятьдесят-семьдесят человек из студентов, а больше из бывших студентов, сравнительно молодых сотрудников НИИ, сам ехал в качестве командира. Отряд его был, конечно, неофициальный, условно студенческий, но пользовался всеми льготами последнего. Известно также было, что длинные рубли Ильков, возвращаясь с Севера, быстро прогуливал в ресторанах, иногда даже выезжая в Крым или на Кавказское побережье, откуда возвращался уже «пустым», т.е. без денег. Последнее неудобство он позже частично преодолел, оформляясь «на зиму» каким-нибудь сторожем или уборщиком на Севере – получал деньги (с северными) аккуратно раз в месяц по почте за то, что летом «привозил рабочую силу». Все эти сведения и ещё кое-какие мелочи от наших общих знакомых, пожалуй, были известны всем студентам в общежитии, особенно тем, кто интересовался отрядами и сам ездил каждое лето официально. Ильков считался своего рода Остапом Бендером, использующим сомнительные приёмы для получения денег. Мне не известно, чтобы кто-нибудь из наших последовал его примеру, но подобные отряды возникали у тех «студентов», которые хотя бы раз съездили с Ильковым и прилично заработали.

     Короче говоря, длительное время общения между нами никакого не было, хотя случайно мы встречались: я видел его раза два в образе гордого «купца» позапрошлого века – и при деньгах, и во хмелю, конечно, в сентябре, когда начинались уже занятия.
      Как выглядел Толя Ильков? Роста выше среднего, стройный, худощавый, тонкие губы и черты лица, небольшие чёрные глаза и волосы тоже чёрные, лицо смуглое, продолговатое, подвижное, темпераментное, помню, он часто краснел, казалось бы, в неожиданных местах беседы – нельзя было понять этому причину.
      И всё-таки мы трижды встречались «по делу» и более-менее общались, об этом я могу рассказать.
     Первый раз это произошло на лагерных сборах по линии военной кафедры вуза. По учебной программе офицеров запаса кроме выпускных экзаменов полагались двухмесячные лагерные сборы. И такие сборы были, но не для всех студентов. Студенты, занятые на руководящих должностях в районных и областных штабах и некоторые командиры линейных строительных отрядов, большинство из них сержанты и старшины, отслужившие до вуза три-четыре года срочной службы, проходили по решению военной кафедры и ректората сокращённые сборы, в один месяц, и не летом, а в сентябре. Таких нас тогда набралось человек пятнадцать сержантов и старшин, единственный рядовой и не служивший срочную был Ильков. Мы приехали рано утром с преподавателем военной кафедры, кажется, подполковником, в отдельный саперный батальон под Москвой; нас там ждали: разместили, выдали стиранную форму, мы пришили свои лычки и началась служба, которая заключалась в выполнении строительных работ. Прослужили два дня, слово взял Ильков:
– Народ, неужели мы будем париться здесь целый месяц? Сегодня пятница, отпустите меня в «самоволку», а в понедельник я вручу комбату охотничий набор – и служба наша на этом кончится, – помедлив, добавил, – чего мы теряем: не получится, сами выпьем… предлагаю сброситься…
    Никто из нашего «народа», помню, в эту его авантюру не поверил: командир батальона показался ревностным служакой, и отпускать пятнадцать работоспособных мужиков ему было явно ни к чему – строительной работы было для нас полно и необходимой к надвигавшейся зиме. Но посовещавшись немного, мы всё-таки проголосовали за охотничий набор из трёх бутылок: «столичная», «старка» – водки и какой-то, не помню, «коньяк». Ильков уехал, конечно, переодевшись в спортивный костюм, в котором приехал накануне.
    Утром рано в понедельник Ильков прибыл с вожделенной белой коробкой; как только появился комбат, он отправился к нему в кабинет… Время тянулось медленно… Ильков не возвращался… Высказывались предположения скептиков, что «салага» арестован и отправлен на гарнизонную гауптвахту. О чём они с комбатом так долго беседовали, известно было только им двоим. И вот наконец идёт Ильков, по выражению лица невозможно было определить, каков результат переговоров, но коробки при нём не было… Подошёл и спокойно объявил:
– Собирайтесь домой – служба кончилась. – Только, сказал, нужно приехать в последний день, чтобы отметиться, – будет наш преподаватель.
    «Народ», конечно, был очень доволен, получив неожиданно без малого месячный отпуск – быстро переоделся в гражданское и ходу. Дорогой, в электричке, кое-кто пытался вытянуть (и я в том числе) из Илькова подробности его переговоров с комбатом, но он отвечал общими фразами – ничего не выяснили; Толя всегда отличался скрытностью и немногословностью.
    Вторая, для меня важная, встреча с Ильковым произошла через три года после окончания вуза совершенно случайно. Я только что (в мае) был принят в очную аспирантуру и мне через месяц полагался двухмесячный отпуск. Оценив обстановку, понял, что я мало что могу сделать для диссертации за эти два месяца отпуска (июль-август), надумал поехать с каким-нибудь студенческим отрядом «подработать» и срочно искал место для трудоустройства. Дело решали дни, максимум одна неделя – и так я уже, помню, опаздывал… Попробовал по телефону, но быстро понял, что надёжнее работать ногами – поехал в Московский целинный штаб, надеясь встретить кого-то из знакомых, кто бы мог помочь с работой. Подхожу к штабу, а на лавочке у входа… неожиданно сидит Ильков. Какие проблемы привели его на эту лавочку, я, конечно, не узнал… Поговорили, я сказал, что у меня «болит» и Толя предложил:
– Могу тебя рекомендовать мастером, отряд не совсем студенческий, ты знаешь, но денег заработаете – всё зависит от тебя.
     – Кто командир? – спрашиваю.
     – Его ты не знаешь, но… нормальный.
     – Какой раз едет командиром?
     – Первый, – Толя отвечает.
     – Кого же ты мне «сватаешь»? – сомневаюсь я.
     – Нет, он проверенный, ошибки не будет – был у меня бригадиром прошлым летом. Позвони, поговорите, сам поймёшь… Звать его Сергей, вот телефон… просил найти ему мастера, скажи, что от меня… Ты встретился как по заказу… должно у вас получиться.
    Командир действительно оказался толковый, и всё у нас получилось; ещё раз я с ним ездил на втором году аспирантуры – выкроил полтора месяца из отпуска; приглашал ещё, но я больше не поехал – уже защитился и хотел развиваться в направлении научной работы, там искал применения своим силам.
    А с Ильковым мы встретились ещё один раз и снова совершенно случайно. Вот как это было. Я много лет, раз в неделю, ходил в русскую баню с парной; предварительно звонил, чтобы не попасть на санитарный день или ремонт, и потом принимал решение, в какую из трёх-четырёх бань моего списка я еду. Так же я поступил и в тот раз. Сижу отдыхаю в предбаннике после первого захода в парную; напротив, на клеёнчатый диван, громко шлёпается чья-то банная сумка… поднимаю голову на владельца – Ильков! Сколько лет и зим… и так далее! Поговорили, вспомнили общих знакомых, кто чем занимается… я рассказал о своих делах; Толя был, как всегда, немногословен – говорил только о других, ни слова о своих занятиях, я вопросов не задавал, зная его замкнутый нрав. Мне показался он похудевшим и, что было необычно для него, очень угрюмым; после минутной улыбки при встрече он погрузился, казалось, в своё уже привычное угрюмо-печальное состояние. Только перед самым расставанием я всё-таки задал один вопрос:
– А что означает этот шрам у тебя на левой стороне груди? Совсем свежий…
– Это от штыка, – ответил он как-то просто. – Врачи вытащили меня с того света.
А уже на улице, расставаясь, добавил:
– За мной продолжается охота, возможно, мы больше не увидимся.
    Последняя фраза врезалась в мою память – сейчас кажется, что я её слышал вчера... После этой встречи ни я и никто из наших общих знакомых его больше не видел – Толя сгинул… До правления Горбачёва оставалось ещё года два-три.