Дарданелла 8. Ангел и Луна

   

     Это ещё один фрагмент рассказа “Чёрный квадрат Малевича”.

     Разговор с одной умной, но отвязной девицей по имени Дарданелла. Оказывается, она ориентируется не только в народных перлах русского языка. В этом рассказе она обругала застой в живописи, а заодно и самих художников за их неспособность приложить усилие, вывернуть себя почками наружу, создать новые жанры и пойти дальше пейзажей и натюрмортов. 

     -----------------------------

     - Правильно говоришь, Яранский. У варваров, которые есть сама природа, всегда толще, чем у толстогубых европейских дон-жуанов с их слюнявыми серенадами под балконом. У них от их европейского обжорста совершенно пропала мужская харизма и сосиски их уратили былую бетонобойность.
 
     В своё время и Римская империя пала именно под ударами варваров потому, что у них был морально здоровый социум, не испорченный цивилизацией, в то время как римляне погрязли в разврате, гомосексуализме, педофилии, обжорстве и пьянстве.
 
     Даже величайший вождь варваров Аттила, не обременённый какими бы то ни было признаками культурного человека, будучи приглашённым римским императором, искавшим примирения, на их римское шоу, на бой гладиаторов, не смог скрыть омерзения от убийств людей на арене ради потехи морально разложившейся толпы. Он в гневе покинул Колизей, после чего Рим окончательно пал под грузом своего разложения. Правда, эта тема для другого рассказа, тема преинтереснейшая, но не будем сейчас об этом.

     - Ну, ладно. Ещё пункты есть?

     - Нет. Зато сейчас мы с тобой будем обо мне говорить. Ты ведь и обратил на меня внимание только потому, что во мне как-то неожиданно связались банальный мужской причендал и чёрный квадрат Казимира, примитивная, всем понятная физиология и высшая философия искусства. Давай по отдельности. Сначала про квадрат. То есть нет, про квадрат мы уже всё поняли, теперь просто про искусство.

     Ты, Яранский, и сам под настроение трёшь кистями по холсту и понимаешь, что нарисовать один в один городской пейзаж или кастрюлю с помидорами много ума не надо. Требуется лишь академизм, то есть знание композиции, перспективы, другой всякой чепухи, ещё глазомер и набитая рука. В живописи это называется реализмом. Достаточно вспомнить Эрмитаж, Русский музей, Третьяковку. Здесь сосредоточены действительно шедевры, непревзойдённые эталоны художественного ремесла, рождённые не только кистью, но и неосмысленной пока ещё попыткой проникновения за кулисы реальности. Пусть первой, робкой, не оформившейся в отдельное качество, но приоткрывшей дверь в другое измерение, в котором будут мыслить и творить дети будущего, начиная с художников-философов и эстетов русского ”серебряного века”. Это признано всем миром, тут и говорить нечего.

     Но реализм, оставив прекрасный след в истории искусства, как открытие и как показатель талантливого приближения к натуре, исчерпал свою привлекательность как нового явления. Достигнуты уже все возможные горизонты. Ночной горшок так и останется горшком на холсте, в каких бы ракурсах и в каких бы светотенях он не изображался. И ничем иным, только горшком. С ручкой и сидящим на нём карапузом. Добавить нечего, нечем и некому. Все великие, распахавшие поле реализма, ушли, оставив потомкам головную боль от попыток пробить стену, в которую они упёрлись лбами. Позади эпоха реализма, а впереди стена. Что делать? Что нового предъявить миру? Чем его ещё ошарашить? Многие, не находя ответов, продолжают дело усопших, то есть в меру своего таланта, а точнее в меру его отсутствия, в тысячный раз копируют ночные горшки, выписывают вазоны с виноградом, задумчивых лебедей на озере, ну и, конечно же, классика жанра – вечера. Вечера на Волге, Енисее, Клязьме, урюпинском водохранилище и т. д.
 
     Весь наш реализм превратился в сплошной лубочный кич, паразитирующий на невзыскательном вкусе, воспитанном рабочее-крестьянской революцией и партийным подходом к искусству. Много их, таких ”шедевров“, украшают стены провинциальных галерей. В столицах-то поинтереснее будет. Там умеют из руды выцарапывать алмазы и скупать их по дешёвке у саратовских, пензенских, рязанских лохов от живописи, не знающих  себе настоящей цены. А в Саратове, Пензе, Рязани, в том же пресловутом Урюпинске одна, невостребованная в столичных салонах, руда. Заходишь в зал местного союза художников и за пятнадцать секунд можно проскакать всю выставку. Как на стометровке. Не интересно. Всё это видано-перевидано. Не во что погрузиться. Нет объекта для размышлений.
 
    И ведь умудряются горе-художники даже опус свой назвать так, что тошнит и скулы вяжет как от незрелого крыжовника. “Вечер на Волге“ или ещё хуже “Натюрморт с пельменями“ или… Тьфу, да и только. Ведь баобабу понятно, что на картине пельмени, так нет, надо ещё и названием долбануть, а вдруг кто-то не поймёт что это пельмени. Один, правда, дальше всех пошёл. Вечер на Волге назвал “Начало ночи на Волге“. Эх, Яранский, как я смеялась. Ну, надо же, отличился, всех заткнул за пояс таким нестандартным мышлением. Титан мысли. А потом мне плохо стало. Я чуть не заплакала. От досады. Ну, неужели, земля русская талантами оскудела? В галереи, те, что для массового зрителя, заходить не хочется – горшки, пейзажи, горшки, пейзажи. А по технике так просто мазня пьяного подмастерья, маляра, выпускника ПТУ. Назвать картину и то фантазии не хватает. Попросил бы меня, назвала бы я его ”Начало ночи…“. А, кстати, как бы я назвала? Наверное, вместо двух-трёх слов написала бы целый текст. К примеру, такой:

     ”Усталое солнце, расплескав за день весь запас своего света, скрылось от людских глаз и, натянув на голову фиолетовую вечернюю тучу, улеглось спать за гребнем горизонта. Прилетел ангел, огляделся, почесал в затылке и сказал сам себе: “Ну, что, Гаврюша, пора и за дело приниматься”. Затем протёр рукавом темнеющее небо и, чиркая зажигалкой, одну за одной зажёг звёзды. Нехотя поднялась из тёплой постели юная Луна, потянулась, хлопнула серебряными ресницами, приоткрыла пухлые капризные губки - ”Гаврюш, ну чего ты сам не спишь и другим не даёшь?” Ангел показал ей кулак и улетел в рай. Откуда-то вылезла химера ночи, отряхнула колени, покосилась на капризную девчонку, фыркнула куда-то в сторону Ориона, сунула руку за пазуху, вытащила горсть сонной пыльцы и бросила на тёмную землю. Ночь…”

     Всё лучше, чем односложные незатейливые, без изюминки и смысла названия. Ведь, ты подумай, Яранский, авторский текст к картине может стать таким же шедевром, как и сама картина. А это синергия. Резонанс. Как об этом они сами не догадываются?

     - Ну, ты прямо как Христиан Андерсен, - сказал я, - Твой текст - красивая сказка на ночь. Однако, давай ближе к теме. Она у нас не такая романтическая.

     - Да не волнуйся ты, всё это по теме. Просто я начала издалека, чтобы понятнее. Тебе, наверное, интереснее было, когда я про мат излагала. Так хватит уже. Повеселились и будет. Так что кончай ухмыляться и убери бутылку. Мозги нужны свежие.

     - А тебя не смущает, что у нас с тобой рассказ раздваиваться начинает? Вначале незамысловатыми приблатнёнными закидонами собрали вокруг себя маргиналов со всей округи, накачали их по самые уши матюками, они эти самые уши развесили и сейчас ждут от нас продолжения кина. А мы им р-раз промеж ушей философией искусства. Они ж от неё разбегутся как тараканы от дихлофоса. Им же в лом наше ”серьёзное обсуждение“.

     - Мелко плаваешь, Яранский. Я думала, ты траулер рыболовный, а ты так, шлюпка вёсельная. Надо тралить краба камчатского в открытом море, а ты только кильку на удочку способен по одной штуке таскать. Как пацаны на речке-говнюшке. Не мельтеши. Плюнь на тех, кто уже сбежал от нашей компании. Не много чести якшаться с недоразвитыми, весь интерес которых блатные частушки да похабные анекдоты. Наша публика те, кто ещё здесь. Эй, люди, привет! Уважаю вас, доехавших с нами до сюда. Вот и Яранский, кочевряжится, потеет, но слушает. А куда он, ха-ха, с подводной лодки денется? Да, Яранский?

     Меня перекосило от такого наезда, но я всё же сделал одолжение, кивнул.

     - Ещё не известно кто из нас кочевряжится. Ты прямо изгальнулась надо мной. Опозорила. Так бы и съездил тебе…

     - Ладно, ладно, не обижайся. Я же не со зла. Ну, что, плывём дальше?

     Я опять, как баран, кивнул. Дарданелла вытащила последнюю сигарету, затянулась, запрокинула голову и закатила глаза. Медитация продолжалась около минуты. Я уже заволновался, но она шумно выдохнула, открыла глаза, отдышалась и продолжила монолог.

     - Итак, закончилась двухсотлетняя эпоха реализма. То есть, она, конвульсируя, продолжается, но все грандиозные открытия в этом жанре уже сделаны. Золотой век реализма канул в Лету. И что же теперь? Забросить мольберты, этюдники, кисти, поехать в деревню, купить лошадь и ишачить извозчиком? Нет, дорогой мой. Для человеческих амбиций конец одной эпохи означает начало следующей. Важно лишь понять, что ушедшая эпоха родила предпосылки к новым концепциям в искусстве, подготовила плацдарм для прорыва. Нужно оценить тенденции, отобрать среди них нарождающиеся, осмыслить их, нырнуть в них и стать одним из основателей жанра. Причём эти тенденции нельзя искать в гламурных журналах по искусству. Где-то за шкафом и под столом они тоже не валяются. Они приходят. Сами. В подготовленный мозг. В мозг, который работает. Анализирует.