Как и задумывалось

— Фёдор Геннадиевич, я сегодня переночую в комнате отдыха, можете спокойно закрывать ворота и ставить сигнализацию.
— Ночная переработка?
— Ага, сегодня очистка печи за мной.
— Михаил Васильевич, да вы трудоголик, когда в отпуск хоть?
— Уже совсем скоро, не переживайте. Спокойной смены!
— И вам!

Улыбаться пожилому охраннику было просто, как и коллегам по смене. Приближение отмеренного часа утром ощущалось нервным напряжением, даже лёгким возбуждением. Руки подрагивали в лёгком треморе. Я чувствовал себя как никогда живым. И чем ближе был конец смены, тем сильнее нарастало нетерпение.

За последние три недели, которые я про себя называл «время тишины», решимость только укреплялась.

Каждое утро, когда шёл на работу, я обязательно заходил в колумбарий к Тамаре.

Моей единственной. Нежной. Родной.
Женщине, которая одной улыбкой была способна разогнать все мои переживания и горести.

Той, без кого не было смысла оставаться на этой земле.

Место рядом с её урной выкупил сразу же. Ведь я обещал быть рядом, и сдержу это обещание даже в посмертии.

Так же, как был рядом, когда она уходила.

Так же, когда её тело сгорало в очищающем пламени последнего пути.

Решение было принято и не обсуждалось. После кремации я чувствовал странное спокойствие. Тамара ушла, а я остался, чтобы позаботиться о том, чтобы всё было организовано так, как она хотела.
Что же до меня…я вполне был способен устроить и собственные похороны, как делал это последние семнадцать лет для других людей.

Суббота была отличным днём – программа самоочистки подразумевала заполнение автоматической капсулы кремационной печи различными химическими очистителями, которые при нагреве стерилизовали внутреннее пространство.

Установив таймер на время остановки сердца Тамары, в конце смены, я выпил тройную дозу сильнодействующего снотворного.

Спасибо доктор, за вашу заботу, как жаль, что антидепрессанты и терапия не помогли.

Добрые люди обязательно помолятся за мою грешную душу!

Для дальнейших действий всё было приготовлено заранее. Вчера я весь день пил очищающие организм травы, чтобы вывести лишнее и коллегам не пришлось страдать от запаха, который мог бы остаться, не сделай я этого. Диск Enigma стоял в стареньком магнитофоне и уже потихоньку раскручивался, охранник Фёдор Геннадиевич был устранён простым объяснением, капсула заполнена нужными химикатами на треть, чтобы я случайно не задохнулся, пока снотворное не подействует полностью.

Оставалось только положить короткую записку с указанием сменщикам, отправить электронные письма с последними указаниями всем, кто хоть как-нибудь был близок, снять лишние вещи и залезть в камеру.

Летом солнце садилось поздно, и мне удалось застать это прекрасное зрелище в последний раз. Пока я наблюдал за тем, как красные облака постепенно превращаются в фиолетово-синие, на сознание начало действовать снотворное. Появились сонливость и слабость, немного закружилась голова.
И славно.

— Прощай, прекрасное солнце. Извини, что любовался тобой в одиночку, это было последний раз.

Я никогда не любил долгие прощания, и не считал нужным что-либо говорить. Но сейчас казалось важным услышать собственный голос, прочувствовать, что я жив и всё ещё здесь, что сознание ещё способно на иронию – верного спутника жизни.

Я был тут, и я решил уйти.

Часы, подаренные Тамарой, я решил оставить напарнику, молодому парнишке, который нуждался в деньгах. Продав их, он какое-то время не будет думать о том, чтобы взять десятую по счёту подработку в месяц. Доброе дело напоследок.

Убрав часы в тумбочку юноши, я снял обручальное кольцо и очки. В печи они ни к чему, а после смерти они мне уже не понадобятся. Глухой звук шуфлядки был слишком громким для пустого помещения.

Или, это кажется?

Значит, снотворное действует, пора.

Напоследок опорожнив организм, я сделал музыку погромче, лёг в капсулу и принялся ждать, когда сон сморит меня окончательно.

Мысли превратились в тягучий кисель, думать было лень. Вокруг сильно воняло химией, но я столько лет занимался этим, что даже запах стал по-своему родным.
Так иронично.
Химические воды, аналог родовым.

Все мы выходим из утробы матери. А сейчас я стремлюсь обратно, в своеобразное подобие женского лоно.

С трудом, я вытащил фотографию Тамары из нагрудного кармана и смотрел на неё, пока сопротивляться смыкающимся векам стало практически невозможно. Рука, тяжелой плетью, опустилась мне на грудь. Фотография осталась зажата между пальцами.

Всё правильно. Вместе в последний путь.

Я был с тобой, когда ты уходила.

Теперь ты провожаешь меня.

Как мы и договорились двадцать три года назад.

Надеюсь, мы встретимся снова…

Программа самоочистки кремационной печи сработала в 22:36, человек в капсуле к тому момента спал глубоким, сомнамбулическим сном и не почувствовал собственную смерть.

Как и задумывалось.