Отъём

               

                «Отъём или увод денег варьируется
                в зависимости от обстоятельств.»

                /О.Бендер/.


     Август в Черноморске и всегда приятен, но в этом году он выдался просто роскошным. «Шик-модерн!» - кричали мальчики и ныряли в парное море. «Ой, амэхайя, боже ж, шо за погода!  - говорили рыбные торговки с Греческого базара. - КАмбала, кАмбала! Щирный бичок, не бичок, а дельфин! Такого бичка не подадут и Бриану!». «Это не август, это Чайковский, «Времена года»!» - томно думал совслужащий, чудом прошедший чистку, кушая кефир в диетической столовой «Лицом к деревне» и чувствуя себя Лазарем, восставшим из гроба.  Но это ещё был не шик-модерн, пока 19 августа, на которое в старину припадал Яблочный Спас, не наступило такое утро, какое не приснится даже Эдику Багрицкому с Дальницкой и на которое не хватило бы слов у самого Бабеля. Возможно, это было лучшее утро за много лет. А возможно, как выражаются синоптики, и за всё  время наблюдений. Но, поскольку истина всегда лежит посередине, о чём Энгельс писал Каутскому, то сойдёмся на том, что утро это было наиприятнейшим  за последний год.
     Год, кстати, был 1931-й, что должно вызвать у образованного человека самые разнообразные мысли.
     Впрочем, мысли это ерунда. Жили люди и в 1931-м, и неплохо жили. Да и как можно было жить плохо, когда первый пятилетний план входил в свою завершающую фазу, и вопрос стоял ребром: будет пятилетка выполнена за четыре с половиной года, или же за четыре года и три месяца?
    С этим вопросом ложилась и вставала вся республика, весь Черноморск и весь Малый Касательный переулок упомянутого города.
     Ранним утром девятнадцатого августа одна тысяча девятьсот  тридцать первого года из дома в вышеозначенном переулке вышел человек  лет тридцати восьми. Не успев сделать несколько шагов, человек вдруг резко обернулся и порыскал глазами. «Почудилось…», - пробормотал чудак и пошёл дальше.
     Лицо и фигура человека были обыкновенными, советскими и чрезвычайно облагороженными частыми мыслями по поводу  пятилетки.
     Возможно, гражданин в Малом Касательном и сейчас думал о завершающей фазе, но, может быть и нет, ибо краски и запахи утра были так восхитительны, так нежны, так отвлекали от вопросов строительства, что думать о промфинплане в данных условиях мог  разве что партийный товарищ, да и то руководящего звена.
     Неизвестно о чём думающий гражданин напевал: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!» - и с удовольствием смотрел по сторонам. Всё этим утром умиляло гражданина - и жестяные тазички-поилки, прибитые гвоздями к стволам акаций и долженствующие удовлетворить потребность бродячих собак в питье; и воробьи,  митингующие у свежей конской кучи; и кот, наблюдающий за ораторами через дыру в заборе, и отдохнувшее за ночь море в просвете меж домов.
     Ах, о чём говорить! Иногда покажется, что счастья нет - счастье, где ты,  ау-у? А оно вот - это море, этот воздух, эта пчела с полосатым  брюшком, спугнутая дымком папиросы и полетевшая, недовольно жужжа, снимать нектарные сливки с цветочных клумб на бульваре Фельдмана.
     Гражданин, о котором  идёт наша речь, одет был в ночную рубашку, для удобства заправленную в брюки из серой парусины. Ноги его облегали элегантные сандалии в древнеримском стиле производства черноморской артели слепоглухонемых.
     Наряд гражданина, несколько легкомысленный для чопорной английской столицы, Парижа или даже Лиссабона, сразу перестал быть оригинальным, как только он из Малого Касательного свернул на Пушкинскую и ловко, на ходу, вскочил в белый тропический трамвай. Немногие в этот ранний час пассажиры-мужчины были одеты совершенно как наш герой, следуя властному зову неписаных законов черноморской моды.
     Сойдя на площади у приморского вокзала и устремившись  в багажное отделение, человек в легионерских сандалиях  скоро вновь появился, тащя огромный чемодан, перекрещенный верёвкой и, судя по всему, чрезвычайно тяжёлый.
     Человек поставил чемодан-сундук на асфальт у своих ног, произнёс «пф-ф-ф…», вытер пот со лба, взглянул на вокзальные часы и сказал, ни к кому не обращась:
     - Без четверти семь. Как бы со службою не вышло закавыки.               
     И тут-то и случилась не к добру помянутая гражданином закавыка. Вдруг к нему на полном ходу подкатил жёлтый автомобиль, задрожал, ахнул, затянул окрестности фиолетовым дымом и молодой мужчина, в небрежной позе развалившийся на заднем сидении, морскую фуражку взял на отлёт, улыбнулся как киноартист Жаров и вскричал:
     - Александр Иванович? Товарищ Корейко? Очень, очень рад! Давно мечал о личной встрече, так сказать, антр ну, тет-а тет, вы меня понимаете? Дай, думаю, подъеду, как гора к Магомеду! Да, кстати, вы не устали носить такой тяжёлый чемодан? Молчите, ничего не говорите! Мы вас сейчас подвезём! Эх-прокатим! Погодка-то какая! Шик-модерн!
     Наш незнакомец, инкогнито которого оказалось столь грубо нарушенным, присел, как будто сзади ему ударили под коленки, обвёл горизонты потухающим взором, широко открыл рот и сказал шёпотом:
     - Милиция...
     Но минутное непонимание Александра Ивановича было тут же развеяно приятным молодым человеком с бледным шрамом поперёк загорелого горла, и между ними завязался негромкий и весьма любопытный для милиции, разговор.
     И вскоре, исчерпав шаткие аргументы и всё ещё не веря в реальность происходящего, товарищ Корейко уже трясся в жёлтом рыдване, дружелюбно стиснутый  булыжными плечами - мужчины с одной стороны и рыжего хулигана с другой. Старик в грязном канотье, сидевший рядом с водителем, часто оборачивался к ним, всплёскивал руками и говорил:
     - Женюсь, честное благородное слово, женюсь!
     Автомобиль стрелял, скрипел, шофёр давил на «грушу», хриплый «Матчиш» пробирал собак до печёнок;  мелькали тумбы и дома;  Адольф Николаевич Бомзе, поспешавший на службу, крикнул вдогонку:
     - Александр Иванович, куда же вы? А отчёт за декаду?.. - и был смыт фиолетовым вихрем.
     В глазах несчастного Александра Ивановича всё троилось и плыло.
     - Да вы не волнуйтесь так, - сказал красавец атлет с кавказским профилем. - Честное благородное слово, всё будет поделено по справедливости, - он приобнял товарища Корейко, - согласно законов кавказского гостеприимства.
     Наконец, выбрались из города и понеслись по прибрежному шоссе мимо дач, пляжей с ранними купальщиками и энтузиастами утреннего загара, воздевавшими руки горЕ на манер жрецов-солнцепоклонников из мирового боевика «Тайна ацтекской невесты».
     Оставим же товарища Корейко в его интересном положении, нам не помочь ему, ибо, как сказал древнегреческий мудрец Солон, узнав об отъёме денег персидским царём Ксерксом у лидийского царя Креза  примерно в тех же обстоятельствах, что и у Александра Ивановича: «Судьба играет человеком, а человек играет на трубе.»


         2024 г.