Глава 20 Финал первой части Суп из времён

Глава 20: «Финал первой части: Суп из времён»
Глава, которая завершает цикл, связывая все элементы в котле абсурда, и суп становится метафорой тщетной попытки осмыслить хаос, а побег Каи — намёком, что надежда есть, но она требует жертв, наблюдатель же останется со вкусом ржавчины на губах и вопросом: что считать бредом, а что — метафорой в мире, где даже время можно сварить?
Холодильник «ЗИЛ-Москва», изрыгая последние искры жизни, выплёвывал на Микку свои сокровища: банку «Слёзы электората. 1996», свёклу с выжженным V-знаком, пачку «Макароны ностальгии», чьи трубочки были скручены в даты распада, и конечно — ту самую банку «Настройка реальности», теперь покрытую плесенью в форме отпечатка ладони. Микка свалил всё в кастрюлю, ржавые бока которой украшали граффити: «Свари себя сам».
Брат сидел на полу, выковыривая из трещин в линолеуме муравьёв-слёз, и каждый из тех, кого он ловил, оставлял на пальцах синюю пыль, как из чемодана Каи.
— Суп… эээ… из чего? — спросил он, тыча в кипящую жижу.
— Из всего, — Микка помешал ложкой, и на поверхности всплыли обрывки: страница манифеста, волос матери, осколок зеркала из метро.
Джинн, лежавший на потолке и попивающий «Антисептик для душ», сплюнул в кастрюлю, жидкость шипела, рисуя на стенках лица:
— Добавь перца. Или цианида. Всё равно никто не отличит.
Суп закипал странно — не пузырями, а голосами. Сперва заговорила свёкла, её сок стекал вниз, шепча: «Мы выбрали не ту реальность», потом макароны запели гимн СССР произнося слова справа налево, а из банки «Настройки» выползла тень, принявшая форму отца Микки.
— Выключи, — сказала тень, но Микка влил в кастрюлю остатки песка из кармана.
Взрыв света, пар поднялся к потолку, и в нём замерцали сцены:
1. Кая в пустыне, открывающая дверь ключом «Дверь — внутри», а за ней — город из песка, где люди пьют время из бутылок.
2. Родители, вешающие верёвку не на люстру, а на луч света, который рвётся, как нитка.
3. Брат в магазине «V-Продукты», раздающий листовки с улыбкой, пока его лицо не покрывается V-знаками.
— Это еда? — брат потянулся за ложкой, но Микка отстранил его.
— Нет. Метафора.
— Или бред, — добавил джинн, спускаясь вниз, его тело капало в суп, превращаясь в чёрные капли с запахом формалина.
Внезапно суп загустел, став зеркалом, на поверхности возникла Кая — настоящая, не видение, она стояла на краю ямы из главы 15, но теперь яма была ртом, а зубы — неоновыми трубками из главы 19.
— Ты опоздал, — сказала она. — Дверь открыта, но я не возьму вас, вы… — её голос раздвоился, — ...стали частью меню.
Брат сунул руку в суп-зеркало и вытащил нож — тот самый, который Клава роняла в магазине, и чьё лезвие светилось, как V-знак.
— Нет! — Микка ударил по кастрюле, зеркало треснуло, и суп хлынул на пол, образуя реку, которая унесла с собой:
• Фотографию родителей, ставшую бумажным корабликом.
• Пуговицу-сердце, превратившуюся в медузу.
• Банку «Настройки», затянутую в воронку.
Джинн, стоя по колено в супе-реке, засмеялся:
— Поздравляю. Вы сварили время. Оно всегда было недоваренным.
Кая махнула рукой, и дверь за ней захлопнулась, в последний миг Микка увидел, как джинн прыгает следом за ней — не как пьяный спутник, а как тень, наконец-то попавшая в фокус.
Брат поднял ложку с остатками супа, в ней плавала надпись: «Готово. Приятного аппетита».
Наутро в квартире остался лишь запах ржавчины и песка, на столе лежала пустая кастрюля, внутри которой звенел смех Каи, брат, как всегда, забыл всё, но на ладони у него был шрам в форме V — будто он поймал молнию.
Микка сел писать, и его манифест теперь начинался так:
«Философия — это суп из осколков «почему». Мы варим его, пока не сваримся сами».