Глава 23 Письмо из праха

Глава 23: «Письмо из праха»
Глава, раскрывающая цену знания, где письмо из праха — это послание из будущего, которое калечит, а не спасает, и шрамы становятся метафорой неизбежности судьбы: чем больше узнаёшь, тем сильнее твоё тело превращается в карту, которую никто не в силах прочитать, а джинн, как всегда, маскирует страх цинизмом, но его дрожь выдаёт правду — он тоже часть системы, которая пишет свои законы на живых.
Кая нашла письмо на полу своей комнаты, куда не проникал даже ветер, оно лежало в луче света, пробившегося сквозь дыру в шторах, и, казалось, соткано из самого воздуха — пока она не прикоснулась к нему, песок, невесомый и холодный, рассыпался под пальцами, выстраивая слова:
«ТЫ НЕ УЙДЁШЬ. ТЫ СТАНЕШЬ ПЕСКОМ».
Буквы светились синим, как вены под кожей, и жгли ладони, Кая попыталась стереть их, но песок въелся в поры, оставляя на коже шрамы-руны. Каждая метка пульсировала, повторяя одно и то же на языке, которого она не знала:
— Liber scriptus manet...
Джинн появился, как всегда, некстати — верхом на перевёрнутом стуле, с бутылкой «Виски "Последний вздох"» в руке, ноги его болтались в воздухе, словно он сидел на невидимых качелях.
— Судьба как насилие: будущее врывается в настоящее, оставляя шрамы, и пишет на тебе, как на туалетной стене, — провозгласил он, отхлебнув жидкость, от которой загорелся воздух. — Смыть нельзя. Прочитать — стыдно.
Кая схватила со стола зеркало. На её шее, груди, запястьях горели шрамы:
• ; — греческая дельта, как знак перемен.
• ; — символ пси, выжженный до кости.
• ; — армянская ча, похожая на петлю.
— Что это значит? — она повернулась к джинну, но тот уже балансировал на спинке кресла, рисуя в воздухе V-знак дымом от сигареты.
— Это не буквы, это дыры, — он дунул, и дым рассеялся, открыв за собой стену с трещиной, из которой сочился песок. — Сквозь них будущее смотрит на тебя, или ты — на него.
Кая сунула руку в трещину, песок, как проводник в будущее, усиливая свою роль «носителя времени», обвил запястье, таща её внутрь, и она увидела:
1. Себя в пустыне, где вместо неба — гигантский экран с титрами её жизни.
2. Микку, пишущего манифест кровью из шрамов.
3. Джинна, пьющего с тенью Каи, которая шепчет: «Мы все умрём чужими».
Вырвавшись, она обнаружила, что шрамы слились в единый символ — V, выжженный на груди.
— Ты теперь официальный документ, — пошутил джинн, но его голос дрогнул. — Подписано и одобрено.
Ночью шрамы заговорили, они шептали на языке песка, а Кая, в полубреду, записывала их слова ножом на стене:
«ДВЕРЬ ОТКРОЕТ ТОТ, КТО СТАНЕТ КЛЮЧОМ.
НО КЛЮЧ ЛОМАЕТСЯ, ЕСЛИ ЕГО ВСТАВИТЬ».
Утром надпись исчезла, на стене осталась лишь царапина, похожая на кривую улыбку.
Кая проснулась от того, что шрамы на её теле сложились в карту, которая привела её к дому родителей Микки, в подвале она находит бутылку с запиской-напоминанием, что побег невозможен: «Прости. Мы тоже стали песком». Джинн, сидящий на крышке гроба, помахал ей рукой:
— Добро пожаловать в клуб наследников.