Глава 24 Музей забытых слов

Глава 24: «Музей забытых слов»
Глава, обнажающая механизм цензуры, в которой музей — не хранилище, а фабрика по переработке смыслов, где слова, лишённые силы, становятся музейными экспонатами, а их высвобождение — актом бунта, где робот-таракан символизирует систему, пожирающую всё живое, даже язык.
Лифт, ведущий в архив, был похож на гроб с кнопками. Кая нажала «-13», и кабина затряслась, завыв, как зверь, которому вырвали клыки, стены лифта, обитые бархатом с выцветшими узорами «Свобода», «Правда», «Любовь», шелушились, обнажая ржавые шестерёнки. Когда двери открылись, её встретил запах — смесь ладана, плесени и сгоревших микросхем.
Архив был бесконечным залом с полками, уходящими в темноту, на которых стояли банки, склянки, шкатулки, а внутри... слова. Не написанные, а законсервированные:
• «Совесть» — кристалл, трещавший под стеклом, как радиоприёмник.
• «Бунт» — чёрная жидкость, бившаяся о стенки колбы.
• «Надежда» — мотылёк с крыльями из пепла, приколотый булавкой.
Подобные слова как оружие: всегда существует необходимость их подавления и несомненное понимание опасности их освобождения.
Между стеллажами, как страж лжи, переписывающий историю, двигался смотритель — фигура в плаще из пергамента, с лицом, слепленным из воска и пикселей, а глазами которого были экраны, где бесконечно генерировались цитаты:
«Счастье — это когда тебя не слышат».
«Слово, как таракан, выживает даже под сапогом».
«Молчи, ибо молчание — последний друг».
— Выберите слово, — сказал смотритель голосом, похожим на скрип пера по пергаменту. — Но помните: каждое имеет цену.
Кая протянула руку к банке с «Правдой». Этикетка предупреждала: «Огнеопасно. Вскрывать в вакууме».
— Что будет, если я возьму это?
— Вы станете факелом, — ответил смотритель. — Или пеплом.
Внезапно стены задрожали, полки заскрипели, банки разбились, и слова вырвались наружу:
• «Свобода» рассыпалась осколками, режущими кожу.
• «Любовь» расплавилась в смолу, склеивающую Кае ботинки.
• «Смех» завыл, как сирена, выворачивая мозг наизнанку.
Смотритель схватил Каю за руку, его пальцы впились в её плоть, оставляя цифровые ожоги:
— Вы нарушили тишину.
Потолок рухнул, и Кая провалилась вниз — не в подземелье, а в желудок, стенки которого пульсировали, как мокрая резина, а вокруг плавали полупереваренные буквы. Над ней возвышался гигантский робот-таракан, его лапы — стальные балки с когтями-серпами, а вместо глаз — проекторы, транслирующие цитаты классиков и лже-классиков на стенки желудка:
«Мы все — пища для времени. Жуйте медленнее».
Джинн, вынырнувший из лужи желудочного сока, держал в руке бутылку «Антисептик для реальности»:
— Привет, закуска! Нравится меню?
Кая схватила обломок буквы «Я» и ударила им в стенку. Трещина! Свет хлынул внутрь, и робот-таракан взревел, разрывая сам себя на винтики и платы, затем Кая проглотила слово «Правда», тело её стало прозрачным, и она увидела:
• Микку, рисующего V-знаки её кровью.
• Джинна, пьющего с её отражением.
• Себя — огромную, как робот-таракан, давящую город.
Смотритель прошептал: «Теперь вы — слово. И вас съедят».