Глава 25 Песок в часах

Глава 25: «Песок в часах»
Глава, в которой песок Каи — метафора ускользающей памяти и попыток контролировать время, а каждая крупинка — подавленная правда, буквы-раны — символ языка как оружия, которое искажается под давлением системы (V-знаков), часы-глаза — слепота к последствиям, пустая колба — исчерпанная жертвенность, а тень Каи — её подавленная совесть, которая бежит от ответственности.
Кая ворвалась в квартиру, её пальцы сжимали горсть песка, который сочился сквозь кулак, как кровь из раны, Микка сидел за столом, разбирая груду листовок с V-знаками, но, увидев её глаза — выжженные, как пустые колбы, — замер.
— Они… не дают говорить, — прохрипела она, и первая буква выпала из её рта. «Б» упала на пол, прожгла линолеум и зашипела, как уголь.
— Кто «они»? — Микка поднял букву, обжёгся, но не отпустил.
Кая попыталась ответить, но вместо слов из её горла посыпались «Е», «Г», «И», будто её тело превратилось в сломанный принтер, буквы кружились в воздухе, слипаясь во фразы, которые тут же распадались, Микка ловил их, как мотыльков, и складывал на столе.
— «БЕГИ»? — прочитал он, и буквы вспыхнули ядовито-зелёным. — От кого?
Кая ткнула пальцем в окно, за стеклом, в рыжей дымке, маячили силуэты без лиц — их руки были усеяны V-знаками, как оспинами, но слово на столе уже менялось: «БЕ» распухло, превратившись в «БНИ», и переместилось в конец слова.
«ГИБНИ» — замерцало кроваво-чёрным, и комната наполнилась запахом горелой кожи.
— Это не я… — Кая отшатнулась, наступив на собственную тень, та завизжала, как раненый ёж, и поползла к стене, оставляя за собой след из плесени и битого стекла.
Джинн, дремавший в углу с бутылкой «Хроноцида», фыркнул:
— Поздравляю. Ты только что проиграла в пьяную рулетку со временем.
Микка схватил Каю за плечо, но ткань её рубашки рассыпалась, превратившись в песок, а под ней — тело, покрытое трещинами, как высохшая глина.
— Что ты натворила? — прошипел он. — Это из-за твоих «дверей в будущее»?
Она молчала, вместо ответа её волосы начали осыпаться, превращаясь в серебристый песок, каждая крупинка звенела, падая на пол, и Микка вдруг вспомнил — не своё прошлое, а чужое.
Картинка: Кая, стоящая над разбитыми часами, её руки в крови, на стене — знак «V», а под ним детская надпись: «Микка должен жить».
— Ты… переписала что-то, — он отпустил её, и та рухнула на колени. — Но время — не глина, оно треснуло.
Песок из её волос пополз по полу, сливаясь в узоры, буквы «ПОГИБНИ» ожили, обвили его лодыжки, тянулись вверх, как плющ, где-то вдалеке завыл ветер, и Микка понял — это не ветер, а смех.
Кая подняла лицо, вместо глаз — песочные часы, и верхняя колба уже почти пуста.
— Не смогла… предупредить… — её голос рассыпался на звуки, как старое письмо на пыль. — Они идут за тобой, потому что ты…
Последнее слово так и не сформировалось, её тело рухнуло, рассыпавшись в дюну, а в центре торчали часы — стрелки бешено крутились, сдирая цифры с циферблата.
Микка схватил их, песок обжёг кожу, но он не отпускал. Надпись «ПОГИБНИ» заползла на циферблат, а из коридора донёсся скрежет — будто кто-то точил нож о кость.
Джинн допил остатки «Хроноцида» и швырнул бутылку в стену:
— Добро пожаловать в клуб, философ. Здесь все предупреждения — опоздавшие, а будущее уже в прошлом.
На полу, среди песка Каи, осталась записка: «V — это не дверь, это зеркало, которое смотрит в тебя». А за окном силуэты без лиц начали лепить из песка фигуру Микки — точную, до последней морщинки.