В желудке

1. Теперь.



Клик….

Эта история из тех, о которых предпочитают молчать. Не каждому в жизни выпадает такой случай, но испытывать гордость от этого – нелепая глупость. Как бы я хотел, чтобы ничего этого никогда не случилось. Сейчас я больше, чем, когда-либо – даже больше, чем в детстве – знаю, что попросил бы, встреть я какую-нибудь сказочную хрень типа Золотой рыбки или Хоттабыча. Я попросил бы изменить тот день. А если изменить прошлое было бы невозможно, тогда – чтобы память покинула меня. Изрыгнуть из себя всё, всё, что было до этого момента, забыть всё произошедшее, начать жизнь, пусть и с середины, но заново – вот что я считаю счастьем. Счастье… какое странное слово. Словно выдуманное, несуществующее, далёкое. Словно «Счастье» — это то, что происходит сейчас. Увы, моё «сейчасье» даже и близко не напоминает ни блаженства, ни ликования - ничего, что имело бы хоть одну светлую грань.

Я много думаю о смерти сейчас. Много и постоянно. Она не забрала меня. Почему она этого не сделала? Думаю, так было бы лучше. Жизнь, как абсолютная ценность? Но «Жизнь» — это ведь нечто большее, чем органическое функционирование? Когда пытаюсь подобрать слова – упираюсь в скудность языка. Почему жизнь, наполненная беспечностью и счастьем, и угрюмое существование определяются одинаковым словом «жизнь»? Почему я обязан подбирать эти дурацкие прилагательные?

Наверное, я мог бы убить себя, но, во-первых – я слабоват для такого поступка, а во-вторых – раз уж я не умер там, выжил каким-то немыслимым образом, то вправе ли бежать теперь от прошлого мрака? Хотя… мрак остался во мне. Словно мне дали шанс. Но зачем? И кто? Или нет никаких смыслов, а есть лишь случайность? Слепой случай, стечение обстоятельств, в которых мы вроде бы играем роль, но роль эта не больше роли старого полена. Оно может гореть, но для этого нужно, чтобы чьи-то руки бросили его в огонь. Самостоятельно же оно способно лишь на разложение. Ответит ли время на эти вопросы? Кто знает….

Это всё Ден. Это была его идея. Не в моих правилах сваливать на кого-то вину, но Ден…. Ден был чертовски убедителен тогда. Ладно. Что было, то было. Прости, Ден, что сейчас, после всей этой переделки, я вдруг упрекаю тебя. Покойся с миром, Ден.

Не нужно было вообще начинать этот разговор, но внутри меня так темно, что если я не выплеснусь наружу, то, наверное, сгнию заживо. Я делаю это не для слушателей, не для чужих ушей, они мне не нужны. Я делаю это для себя, как бы пытаюсь, наверное, очиститься таким образом. Может, если я расскажу эту историю десять, двадцать, сто раз, то её концентрация спадёт, и она уже не будет так давить изнутри? Даже мысль о том, что придется излагать эти события, вновь их переживать, заставляет мои руки трястись, потому я не могу писать. Я пробовал, но… не могу. Словно даже бумага отвергает мою историю.

Рядом нет никого, кому я смог бы рассказать об этом. Да я бы и не стал. Никому это не надо. Кто хотел – читал в газетах. Никому не понять меня. Есть лишь один человек, который знает, который поймёт, но внутри него так же темно. Она… Ей достаточно будет лишь посмотреть на меня, чтобы ощутить, какая пустота изматывает мои нервы. Она тоже прошла через это. После всего я не заикнулся с ней и словом.

Сижу, смотрю на красную лампочку диктофона и думаю, сколько потребуется вина, чтобы закончить начатое. Но я взял с запасом. Надеюсь, хватит.

Сейчас очень много всякого рода телепередач, реалити-шоу да? Я обожал смотреть телевизор когда-то, это вроде даже было интересно. Людей ставят в какие-то некомфортные для них условия и наблюдают, как они себя поведут. Всегда хотелось поучаствовать. Они сейчас популярны. Люди с интересом наблюдают за чужими трудностями. Мир не изменился. Изменился я. Я больше не верю в телевизор. У всей этой телевизионной мишуры есть один важный момент, который делает их далёкими от реальности – возможность смерти в них ничтожно мала. Теперь я знаю, как происходит на самом деле. Я знаю, что такого не покажут ни в одной, самой смелой передаче. И это хорошо.

Бедняга Ден. Он ведь не хотел ничего плохого. Он и не сделал ничего плохого. С его стороны это было очень даже по-дружески. Я так и не смог до конца раскусить его секретов. Он так и остался странной загадкой для меня, совмещающий в себе вроде бы несовместимые характеры. Да, в общем-то всё могло обойтись, всё могло случиться по-другому, если бы не одна мелочь. Какое дерьмо, а? Из-за единственной маленькой зазубринки, разрушилось на хрен всё остальное. Это как на износ участвовать в забеге, рвать жилы, лидировать, но перед самым финишем наступить на собственный развязавшийся шнурок и растянуться, в то время как иные пересекают финишную черту. И так ли важно будет тебе, лежащему на земле, была ли это случайность, или вмешательство неведомых сил, или твоя собственная оплошность? Ты остановился, а гонка продолжилась, но уже без тебя. Жизнь продолжилась…. Эх, Ден, что же ты не предусмотрел этого? Пили бы сейчас пиво, не было бы этого дурацкого диктофона, не было бы этого проклятого хаоса в голове. Все вместе.

Всё. Больше уже не будет «Нас». Буду лишь я и она – две серые песчинки, две тени, съёжившиеся в своих квартирах, бредущие в своих страшных воспоминаниях, не в силах справиться с приступами ужаса, что время от времени накатывает так внезапно, что кажется – ты снова там, в этом проклятом месте. Будто задремал на мгновенье и проснулся, и ничего, кроме отчаяния. Теперь я знаю, какое оно. Оно ледяное и скрипит на зубах, оно воняет и дерёт горло духотой. Оно мешает дышать.
 А потом ужас отпускает, и я снова здесь, в этой квартире. А может быть, всего лишь – впал в забытьё?

Вы знаете, что воздух не бесконечен?




2. Ден выдвигает дельное предложение.




Действительно, что могло случиться?

Все об этом говорили. Вроде бы некие террористы взорвали дом. Я никогда не интересовался политикой, а дома взрывают почти каждый день – услышал и забыл. У меня тогда зуб болел, ни до чего было.

А случилось всё так. Ждали Дена. Пили пиво. Трое нас было – я, Тёмная и Ёлка. Это у нас вроде кружка странных фамилий. Я ещё ничего – Павел Самара, а Ден, тот вообще – Отщип. Ну да, зато нам никаких погонял не требовалось. Никаких тебе Лютых, Серых, Гвоздей…. Зови друг друга по фамилии, и годится. В остальном же – люди, как люди. Ничем особо не приметные, не выдающиеся. Работать никому всерьёз не хотелось, а денег, как ни крути, надо. Вот и крутились то там, то сям. Вместе оно как-то повеселее выходило. Криминала никакого, всё по кромке, по ободу. Так, чисто, чтобы не напрягаться, в офис не ходить. Так и петляли.

Девочки у нас были знатные. Фигуристые. Уж не знаю, с какого бока к нам прибились – могли и посостоятельнее найти. Ну так, сердцу не прикажешь, коли на приключения тянет, тут уж не до престижа. Ёлка мне сразу в душу запала – красивая, пила в меру, материлась по делу только. Тянуло к ней сильно. Тёмная тоже была огонь, может даже красивее, но как по мне – уж больно пафосная, расфуфыренная. Гламуром от неё за километр тянуло. Им бы на подиум, или для журналов модных фотосессии делать, а они, вишь, с нами тусили. Да только мне как-то особо не обламывалось. Точнее сказать – совсем не обламывалось ничего. Рылом, видать, не вышел. Вообще, я в этом деле не спец. Что и было раньше – так либо по пьяни, либо за деньги. А мне осточертело это. Хотелось, чтоб как в книжках – чтоб с первого взгляда и на всю жизнь. Ребёночек, домик – ну чтоб все дела. Но чот на мою удочку не клевало. Да и вообще, девки сейчас с гонором пошли, слова поперёк не скажи. А вот Дену, похож, перепадало.

Расклад был таким: Ден в свободное от Тёмной время встречался с Ёлкой, а я сидел до поры до времени глаза мозолил, а потом наедине Дену всё и высказал – мол: «Нехреново живешь, делиться надо». Он и говорит: «Забирай, не жалко. Я что, держу что ль кого? Сам сопли жуёшь, а мне предъявляешь». Вот мне и было самое время за Ёлкой приударить. В тот самый вечер и решился. Только начал её охаживать, глазки строить, подсаживаться поплотнее, Ден ввалился.

«Слыхали, - говорит, - дом взорвали?» С порога прям. Даже не поздоровался. В общем-то, к выходкам Дена все привычные уже были. Вечно у него голова полна идей. Иной раз и выгорит что-то, но чаще – пшик один. Одно точно – не мог он без этого, вечно ему всё надо, вечно сюрпризы какие-то. Такой уж человек. Был.

Я ему пива: «С каких это пор таким сочувствующим стал?»

Он глазами блещет, на пиво не посмотрел даже, девок по боку. Улыбается. «Дурак ты, Самара, - говорит, - Какое сегодня число?».

Припомнил: «Двадцать девятое декабря. Ну и что?»

А он только скалится, сказать ничего толком не может. Сел, наконец. Обнял Тёмную. Понял, стало быть, что на Ёлку я теперь виды имею. Дух перевёл и долго так молчал, словно оценивал – стоит ли нас таких бестолковых, да приземлённых, в свои тайны посвящать. Кажись, никогда я его таким взбудораженным не видел. Пива выпил всё-таки. А потом вдруг заговорил быстро-быстро так, что я поначалу никак не мог в толк взять, о чём он - да и зачем он нам всё это рассказывает.

- Пеньки вы, свежеспиленные. Так на жопах и просидите всю жизнь. Дом-то большой был, шестнадцатиэтажный. Наполовину рухнул. Сам видел. Народу погибло – уйма. Четыре дня всё там расчищали, трупы из завала выковыривали, в общем – намусорило там как следует. Да только вот что. Спасательные-то работы уже закончены, а дом – один хрен, теперь на снос только. А кому охота под Новый год этим заниматься? Всё ведь уже – кого могли спасли, спешить некуда больше, теперь бригаду вызовут, чтобы дом до основания снести, да это когда будет? Числа четырнадцатого, не раньше. Пока все отгуляют. В общем – повезло нам немерено. Чего хлебальник разявил? Не допираешь никак? Говорю же – половина дома, как стояла, так и стоит. Народ только оттуда эвакуировали, мол, в любой момент рухнуть может. Они что могли, похватали, как ошпаренные оттуда выскочили, а много ли они могли с собой унести? Вот и прикинь, сколько там барахла осталось. Дом-то оцепили, вроде как даже охраняют его, только брехня всё это. Сам там был сегодня.

Ден полез в карман. Вытащил какую-то подвеску на цепочке. Швырнул Тёмной:

- Золото. Забери, там ещё не такое надыбать можно.

Ёлка как-то сразу от меня чуть отсела, заглянула в глаза Дену, но тот не заметил:

- Если поспешить, то на Новый год знатно погуляем. Так Ёлку нарядим, что атас! – Он хохотнул, довольный своим каламбуром, и подмигнул мне. - А если яйца чесать будем, туда столько бомжей набьётся – поминай, как звали. Вот вам и подгон на миллениум, в рот его! Не проморгать бы только.

Пока говорил, малость поостыл и продолжал уже более спокойно:

- Ковров там, мебели всякой, как конь наёб, хоть поездом вывози, если кто наткнётся, сперва на это позарится. Мы по-другому поступим. Рванём сразу наверх, наверху шансов больше, да там порыщем. Повезёт, так повезёт, а нет, так хотя бы техники какой прихватим. Уж это добро всегда спустить сумеем. Я несколько этажей обошел, так это ж охренеть можно – сколько там всякого барахла.

Ден говорил очень убедительно. Впрочем, как и всегда. Девки воспламенились сразу, особенно Ёлка. Она завистливо смотрела на подарок Дена, и по её взглядам мне показалось, что она ненавидит меня, ещё сильнее, чем прежде. Он говорил и говорил, они заводились всё больше и больше, и глаза их вспыхивали всякий раз, когда он упоминал, какие сокровища ожидают своего часа. Да. Ден умел убеждать. Я сидел и видел, как они медленно образуют треугольник, как стягиваются к нему, словно капельки ртути. Они были как будто влюблены в него. А я, как дурак, сидел и со стороны наблюдал эту идиллию. Уйди я, никто бы не заметил.

И я бы, наверное, встал и ушёл, но вдруг понял, что и сам крепко ухватился за эту идею лёгкой наживы. Нечасто такое выпадает в жизни и уж подавно – не всем. И почему никто из нас не подумал о таком, а Ден подумал? И ведь, пошёл же, разнюхал, не просто фантазию приволок, а уже и план у него готов, и разведданные на руках. Я подумал ещё тогда – как бы такому научиться? Но может, такому и не учат нигде? Может, талант у него такой врождённый – приключения искать?
О Ёлке старался не думать. Вот ещё – послал Бог кошёлку. Будут деньги, будут и девки. К Новому году таких сниму, Ден от зависти изведётся. Пусть зажигает с этой парочкой. Найду себе нормальных – какую-нибудь Самойлову или что-то в этом роде. Ёлка – надо же, фамилия! Хотя, конечно, обидно было.

Начал уже фантазировать, планы розовые строить – как подкатываю к тёлке, весь разодетый, спрашиваю: «Не желаете ли мне компанию составить?» А она мне: «Жду, - мол, - молодого человека». А я такой из кармана кольцо достаю с камнем: «Может, передумаете?» И она обнимает меня (как Тёмная Дена), и мы с ней идём ко мне. Хорошо! Не жизнь, а сказка. И от этой сказки меня отделяло всего-ничего. Дело-то, по словам Дена, было верное.

Словом, долго нас уговаривать Дену не пришлось, все трое уже были готовы рвануть на место трагедии, чтобы поживиться. Что-то Ден говорил ещё, что дом в любой момент рухнуть может, так это басни, шпану отпугивать. Я в тот момент нас уже серьёзными людьми представлял. Вроде и не страшно вовсе.

Так оно и вышло – не это страшное.

Чтобы время не тянуть, решили хватать мешки, фонари, какие есть, и двигать – уж больно Ден всё это красочно расписал. А он, сучара, ещё и издевается, мол: «Погодите, дайте пиво допить». Ловко у него это выходит, лидерские замашки, мать их…. А этому компанию завести – нечего делать. Скажет и делает, не ждёт никого. Остальные только поддакивают, даже не согласен кто. В итоге, всегда всё по его и выходило.

Сидит, вроде пиво пьет, а сам так и ёрзает – видать невтерпёж, но марку надо держать, делает вид, что не торопится вовсе. Но сделал всего несколько глотков. Встал.

 «Пошли», - говорит.




3. Ден демонстрирует сервис.




Ну, ни фига себе, убрались! Праздники, конечно, дело святое, однако, ответственность тоже какая-то должна быть. А здесь - на тебе! Два пальца. Валяются себе, как тут и были. Синие совсем, только косточки вывернутые белеются. Девки завизжали, Ден на них цыкнул – ещё не хватало операцию сорвать. А в самом деле – неприятно. А если бы дети нашли? Но, если разобраться – основное всё разгребли, дом оцепили (ну в смысле – ленточку красно-белую повесили), остальное, как говорится – наши проблемы, никто нас сюда не звал, приходится терпеть мелкие неудобства.

Даже я остолбенел, никогда с подобным не сталкивался. А Ден и глазом не моргнул. Насмотрелся, видать, и не на такое. Настоящий лидер. Хладнокровный, сосредоточенный. Как ему это удается? Пнул пальцы ногой, чтобы не смущали малодушных баб, да сверху ещё снегом присыпал. Молча, без единого слова. Обернулся, приложил палец к губам. Никаких слов не нужно. Молчание порой говорливее всяких речей бывает. Нырнул в темноту пустого подъезда.
Помню, тогда я ещё испытал какое-то неловкое чувство в области желудка – похожее на страх, но не высказал, разумеется. Уж больно неприятно как-то смотрелся на фоне темнеющего неба огромный чёрный силуэт развороченного дома. Как дракон, ощеривший свою пасть. Вот-вот проглотит. Сами ж к нему пришли, сами внутрь заходим – почему бы не полакомиться? Сколько раз давал себе зарок интуиции доверять, а тут что поделаешь? «Извините, - мол, - боязно что-то?» Нет уж. Во-первых, раз уж вместе, значит вместе, во-вторых, перед девками стрёмно, а в-третьих – мы ж не из любопытства туда попёрлись. Деньги нужны. Тем более, часть я уже в своих мечтах потратить успел. Да и Ден знает, что делает. Смотришь на него и уверенней становишься – всё ему нипочём. Нужно будет – и с драконом расправится, как с пальцами. Рыцарь, ёпть!

После этих мыслей стало особенно неприятно. Словно Ден сам по себе, а мы так, на поводочке у него, как шавки прыгаем, потому что сами ни на что не способны. Овцы пугливые. Пропали бы без Дена. И зачем мы ему сдались? Поживился бы без нас. Точно бы один справился, от нас подмоги с гулькин хрен. Так нет же, с собой позвал. А стало быть – ценит нас за что-то. И эта смесь из уважения и зависти не дала назад повернуть тогда. А то, что ж – придумал себе дракона и напугался? Про интуицию объяснить не сумею, все на кураже. Засмеют же потом. Как в глаза смотреть? Нехорошо.

Приосанился. Вперёд прошёл. Даже Ёлку неловко как-то толкнул, ещё хуже вышло – вроде как пожадничал, хочу вперёд всех свою долю отхапать. Кто ж из них знает, что у меня в голове. Остановился, посмотрел на Ёлку, вроде даже извиниться хотел, она носик вздёрнула, мимо протопала. А всё-таки красивая. Особенно сейчас, ночью. Особенно, обижается когда. Губки ещё эти её надутые…. Сколько раз мысленно в них побывал…. Ну, думаю, из кожи вылезу, а будет моей, чёрт с ними, с остальными. Хотел типа сказать что-нибудь такое, ласковое, да передумал. Пусть обижается. Закончим дело, потом-то ласки не пожалею. Да и скажи сейчас что-нибудь, попробуй. Она так быстро не отходит – в лучшем случае промолчит, а то и вовсе – на хер пошлёт, или чего похуже. Гордая.

Пока создалось какое-то замешательство, Ден выглянул из подъезда и парой понятных жестов показал нам, что мы совсем нюх потеряли, не шевелимся. Хотя, я на девок глянул, и показалось мне, что я не один такой был – сомневающийся. Но никто ничего не озвучил. Прибавили шагу.

В подъезде было гулко, малейший шорох слышен, хотя в целом спокойно. Гораздо комфортнее, чем снаружи. Даже внушительные трещины и обвалившиеся почтовые ящики не отталкивали – вид привычный, почти как в обычных подъездах. Воняло только. Да и тоже – мало чем от обычного подъезда отличается. Пол, конечно, завален всяким. Я на какой-то обломок в темноте наступил, чуть не спикировал.

«Тихо!» – Ден сделал повелительный жест, подняв вверх палец.

Стало слышно какую-то возню сверху.

«Это на втором, - прошептал он. – Вовремя подсуетились, еще часок и поздно было бы. Сейчас наверх. Не будем друг другу мешать. Народ тоже поживиться хочет».
Ден даже фонарик зажигать не стал. Уличный фонарь в подъездное окно так забузыривал, что нам только на руку – всё, что надо видно. Подождали пару минут. На глаза конкурентам попадаться не хотелось. Кто знает – какие люди. Иные и пристрелить могут. Помнится, в прошлом году два вора в одну квартиру залезли, да то ли от неожиданности, то ли от жадности чуть не поубивали друг друга. Не успели. Хозяин проснулся – пальнул пару раз и всё – конфликт исчерпан.
На всякий случай поднял арматурину с пола. С ней вроде как, понадёжнее. На вопросительный взгляд Дена объяснил шёпотом:

- Мало ли чего….

- Оставь, не ссы. Тут народ с понятиями. Понимает, что делиться надо.
Посмотрел на него с недоверием. Сам-то я ни про какие понятия не в курсах был. Поди – разбери, что за понятия у них в головах. Арматурину не бросил. А Ден смеётся (тоже шёпотом), опять палец вверх поднял – мол сейчас вещь покажу.
«Самое приятное, - говорит, - что нам даже мимо них идти не придётся»
Нажал кнопку лифта и о, чудо, загудело, заскрежетало сверху. Он, похоже, и сам был доволен произведённым эффектом. Ещё бы – в разрушенном доме функционирующий лифт! Вот вечно у нас так. Где-нибудь да недосмотрим. Вроде бы должны были всё заблокировать, всю коммуналку поотключать. Но… видимо праздник уже у всех ощущался, кто-то, где-то, какой-то рубильник не отключил, и пожалуйста – лифт работает, и, надо полагать, не только лифт. Конец декабря для трудового народа уже в предвкушении проходит, в разминочной стадии. Всё правильно - к новогоднему алко-марафону надо подготовленным приступать. Мы, понятное дело, не жаловались, нам на руку только. Но просто, бардак – он везде. Вся страна, как этот дом. Часть разрушена, часть на ладан дышит, что должно быть сделано – вроде и сделано, но кое-как. Да промысловые по темноте шарятся.

- Всё для народа. – Перебил мои мысли Ден, - Кем надо быть, чтобы шанс такой упустить? Мало того – полный дом барахла, да тебя ещё к месту на лифте доставляют.

Вот уж правда – подарочек под Новый год.

Возня наверху смолкла. Наверное, прислушивались. Выходит – тоже побаиваются. А что поделаешь, мы на одной стороне. Давайте как-то тесниться, господа. Сделаем вид, что не видим друг друга. Хотя, мы и так, конечно, друг друга не видели.
Пока в пыльном тумане неясно светилась красная кнопка лифта, я всё подбирал слова для Ёлки. Чертовски хотелось оказаться с ней сейчас наедине, да и попытаться добиться взаимности. Как кончим всё, телефон ей куплю. Мобильный. Эт, конечно вещь дорогущая, не всякому по карману, но куплю, не пожалею для неё. Кто знает – вдруг её любовь к Дену – деланная. Для вида. Она конечно, жестока ко мне, несправедлива, поиздеваться ей нравится, но – что поделаешь – знает цену себе.

Стихло. Двери разъехались. Ден шагнул в тускло освещённый лифт. Лифт был самым привычным – конура метр на метр. Девки за ним. Следом я. Нарочно встал поближе к Ёлке, даже якобы случайно коснулся её коленом. Отстранилась, повернулась к Дену:

- Приходи ко мне завтра.

Ден только на меня поглядел и плечами молча пожал. По всему видно было, что не хочет мне палки в колёса втыкать. Какая никакая, а команда. Но Ёлка, змея та ещё – тоже найдёт способ своего добиться.

- И Тёмную с собой бери…

Кто ж тут устоит?

«Приду», говорит.

Вот же ж суки!




4. В плане Дена появляется незапланированный элемент.




После этих слов я отвернулся к дверям и старался не думать. Считал удары сердца. Нельзя сейчас расслабляться, поддаваться минутным расстройствам. Хотелось задушить их обоих. Нет, даже троих. Гнев распирал меня, а я смиренно стоял лицом к дверям и слушал, как кряхтят натянутые тросы, как скрежещет натужно механизм. От этого звука становилось легче. Представил, что мы в батискафе, и нас на тросах спускают на дно, чтобы поднять найденные сокровища. Но херово было на душе. Я сжимал зубы, и казалось, что они вот-вот раскрошатся. Такая нагрузка вызывала боль, и это было то, что нужно. Нарочно раздраконивал и без того больной, ноющий зуб. Боль спасала их от моего гнева.

Человек я неконфликтный. Я медленно закипаю, могу выдержать огромную нагрузку, огромную температуру, но, когда я взрываюсь, ошпаривает всех, кто рядом. Не хотелось устраивать никаких сцен в этом доме, а в лифте и подавно. Одно подумалось – зря она так. Идти на дело нужно сплочённее. А когда так выходит, то получается, вроде бы вместе, одной тусовкой, а на деле – порознь. И вот эти мелочи, эти мелкие, колкие издёвки, заметные, наверное, только мне, адресованные только мне, разрушают всё единство. Ведь Ден тут ни при чём, и Тёмная ни при чём, а как я их сейчас ненавижу! А эта стерва Ёлка, стоит за моей спиной, да ей может, даже Ден не нужен, это уж просто так, чтоб покичиться.

Так всегда – только покажи ей, что небезразлична, сразу же мордашку отвернёт, и с другим заигрывать начнёт, а ты всё уже, как на привязи. Ей-то важно себя потешить. Зато если не реагировать, вот тут уж она бы поплясала. И справа зайдёт, и слева, и гордость забудет, на всё готова становится…. Ну, это мне Ден так рассказывал.

Всё. Аллилуйя. Приехали. Шестнадцатый этаж. Скорей уж к делу, что ли.
Вышел первым. Зажёг фонарик. Осмотрелся. Хаос полнейший. Хуже, чем на первом. Это только снаружи ощущение, что половина дома цела, на самом деле – чёрта с два! Двери настежь, окна вывалились, штукатурка с потолка целыми кусками свисает. Хотел предложить разделиться, но потом промолчал – делиться не захотелось. Придётся ещё вдруг в паре с Ёлкой, но уж нет – моя очередь обижаться.

Да и Ден сказал:

- Делиться не будем. Надо вместе держаться. Одну квартирку обнесём, на другую перекинемся. Так вернее будет.

Так и сделали. Осмотрели пролёт. Одна дверь заперта. Ден попробовал открыть – не поддалась. Дурная эта его привычка – куча распахнутых дверей, нет надо в ту лезть, что заперта. Может, в этом и есть секрет лидерства? Кто знает. Достал из кармана шпильку, начал возиться с замком. Я тем временем в соседние заглянул, те, что с выломанными дверями – страх, что творится. Шмотки по полу разбросаны, обувь, мебель вся перевернута, на боку. Вспомнилось, как маманька в детстве меня песочила за беспорядок. «Что за погром устроил?» - ругалась. Нет, матушка, погром – он вот как выглядит, в неделю не исправить. Как после землетрясения. А может, и пострашнее.

Представил – сидишь себе, и вдруг бах! Грохот, скрежет, стены ходуном, окна вылетают на хрен, рушится всё. И непонятно, то ли жив, а то ли уже всё – преставился. От мыслей таких поёжился. Всякие кровавые картины в голову полезли. То увидел, как женщину, у окна стоящую, миллионы осколков в сплошное месиво превращают, то шкаф на ребенка падает, то кошку вывороченной батареей по полу размазывает. Н-да, неприятно. Что-то колкое шевельнулось внутри – мол на чужом горе поживиться хотим. Это, с одной стороны. А с другой – всё одно пропадёт ведь, хозяевам уже не достанется. Сейчас несколько часов ещё, и желающих набьётся будь здоров. Сам я воровством не промышлял никогда. А ситуация такая… нестандартная – вроде бы и чьё-то, а вроде и ничьё. Тут уж кто шустрее окажется. Не пойди мы – другие придут. И что тогда будет стоить совесть, когда на Новый год лапу придётся сосать? За нашу честность никто нам пива не нальёт. Хотя было бы здорово.

 Пока фантазировал, Ден дверь открыл.

Вошли в квартиру. Ден достал фонарик, осветил стены. Мне ещё тогда показалось странным, что выглядело здесь всё как-то иначе. Вроде бы такой же беспорядок, но всё равно – ощущения того, что квартиру покинули, не было. Есть некие признаки, которые наш глаз замечает, наше ухо слышит, обоняние чувствует, а мозг не может чёткого отчёта нам дать – слишком слабы сигналы. Мы обычно это предчувствием называем, хотя на самом деле, как мне кажется, мы просто получаем недостаточную информацию.

«Ну, разошлись, - скомандовал Ден. – Счастливой охоты!» Маугли, блять, недоделанный.

Посветил в коридоре – стоит трельяж. Выдвинул маленький ящичек, стал бумаги перебирать. Девки освоились быстро. Моментом разобрались с содержимым остальных ящиков: вытряхнули всё на пол, и уже с пола подобрали несколько цепочек и какие-то серьги. Понятно, что потом на поверку половина из этого добра пластмассой окажется, но сейчас время тратить на пристальное разглядывание было не резонно.
Я прошёл в комнату. Она смеживалась с ещё одной. Логичнее всего мне показалось заняться мебельной стенкой – благо, устояла во время взрыва. Открывал секции по одной, выгребал содержимое. Так толком ничего и не нашёл, только слона серебряного (во всяком случае, так мне показалось), сунул в мешок. Присоединились остальные.

Дену повезло. В фарфоровом чайнике были запрятаны несколько нормальных купюр. Там же лежало кольцо с камнем, вот уж наверняка не дешёвка – кто же станет дешёвку в чайнике прятать? Девчонки споро рылись в нижних ящиках, постоянно натыкаясь на шмотки. Но сейчас их даже они не интересовали – не тот момент. Тёмная отшвырнула фотоальбом, а мне вдруг до смерти стало интересно – что там, в фотоальбоме. С трудом справился с искушением. Следом она вытащила какую-то маленькую шкатулку. Попыталась открыть – не смогла, сунула мне в мешок. Потом разберёмся.

 Мне попался на глаза газовый баллончик, решил прихватить, а то вообще с пустыми руками, не считая слона.

Работали тихо, сосредоточенно, сердце же наоборот – билось в усиленном режиме. Что ни говори – а мы были грабителями. Пусть даже взорванного дома, пусть даже хозяева сами всё побросали – что-то внутри говорило, что то, чем мы занимаемся – противозаконно. От этого руки дрожали и потела спина, но поворачивать было поздно. Начался марафон. Негласная, никем не установленная гонка, в которой Ёлка пока что была на последнем месте, (я-то хоть баллончик добыл и слона).
В любом деле, а тем более в коллективном, есть такой рубеж, до которого ещё можно повернуть назад, а вот после…. После, конечно, тоже можно, но только теоретически. На самом деле никаких сил не хватит, чтобы выйти из игры на стадии её кульминации. В этом месте прекращается свобода, она становится мнимым миражом. Уже не мы ведём игру, а игра направляет нас своим руслом, и выбор существует лишь в фантазиях.

И тут, посреди нашей возни, нашей сосредоточенной работы случилось неожиданное.
В соседней комнате раздался крик. Пронзительный, гневный, угрожающий. Мы все (даже Ден), вздрогнули, а Тёмная завизжала. Вслед за этим из комнаты, которую мы не успели ещё исследовать выскочила женщина.

Я только и успел посмотреть на Дена, словно ища поддержки, объяснения или помощи, но увидел, что и он ошалело смотрит на происходящее.

Такого в его плане не было.




5. Ёлка становится податливой.




Все четверо не могли сдвинуться с места, настолько нас застала врасплох эта картина. Мы застыли, и всё остальное происходило словно без нашего участия. Собственно, так и было – мы не участвовали. Во всяком случае, к тому времени, когда я начал нормально соображать, уже всё произошло.

На женщину было страшно смотреть – волосы растрёпаны, глаза навыкате, словно рассвирепевший, атакующий бык на корриде. Она выскочила из комнаты и в секунду оказалась рядом с нами. Мне показалось, что сейчас её ничто не может остановить. Вышедший из-под контроля сумасшедший киборг, сошедший с видеокассет.

На вид ей было под шестьдесят, она была маленькая, но чрезвычайно широкая. Весила никак не меньше ста килограммов. Но при всём своём росте, вид она имела действительно устрашающий. В домашних тапочках и халате, её невозможно было представить на кухне, а только на тропе войны для запугивания противника. В ней ощущалось такое безумие, такая ярость к непрошенным гостям, что не представлялось никакой возможности с ней договориться, объясниться в недоразумении, вернуть злополучного слона, и тихо уйти, прикрыв дверь за собой.
Это были какие-то мгновения. Мгновения, способные изменить целую долгую жизнь. Концентрат абсурда.

Только теперь, за долю секунды до трагедии я разглядел в её руке маленький разделочный молоток для отбивных. Подлетая к нам, она занесла руку, и, не останавливаясь, нанесла удар наотмашь, добавив в него всю тяжесть своего тела.
И только тогда я начал соображать. Ёлка. Бедная, несчастная моя Ёлка. Она, как сидела на полу, так, наверное, и не смогла, подобно мне, понять до конца, что произошло. Я даже не столько видел в полумраке, сколько слышал, как молоток с противным хрустом опускается тупой стороной ей на голову, в область чуть выше лба. Она всхлипнула. Я автоматически скользнул фонариком, и в его луче увидел, что из правого глаза Ёлки потекла кровь. И эту картину я буду помнить, пока жив. Ведь она смотрела на меня. Смотрела таким взглядом, словно не понимала, словно просила о чём-то.

Тёмная завизжала ещё пуще, и вцепилась бабке зубами в ногу, а Ден с размаху саданул ей в ухо. Всё это я видел уже краем глаза, поскольку бросился к Ёлке. Она лежала, заваленная на бок, подёргиваясь и всхлипывая. Рядом валялся злосчастный молоток.

Стыдно это вспоминать, но тогда я просто не знал, что делать. Я попытался заглянуть ей в лицо и погладить волосы, но мои дрожащие пальцы куда-то провалились, где должно быть твёрдо, вызвав волну по всему её телу. Я начал говорить какие-то глупости. Просил прощения за то, что толкнул её, объяснял, что это случайно, говорил, что не хотел чувствовать себя тряпкой, что мы обязательно выберемся, что куплю ей телефон и всё такое, но ей, по-моему, было безразлично. Во всяком случае, я не видел признаков, по которым мог определить, что она слышит меня.

Возня за спиной продолжалась. Тётка вертелась с воплями, ударяя, пинаясь и царапаясь наугад, Ден с Тёмной никак не могли её утихомирить. Она и сама напоминала тяжёлый, крутящийся молот, разбрасывающий моих друзей. И тогда я взял себя в руки. Я встал на ноги, поднял Ёлку на руках, и так выматерился, что произвел наконец должный эффект на всю компанию. Наоравшись, я двинулся к выходу, так быстро, как только мог, но бестолковые девки набросали в коридоре ящиков, и я упал через них. Утешил себя тем, что с пробитой головой Ёлка не упрекнёт меня за падение. Пока вставал, Ден обогнал меня и уже жал на кнопку лифта, за ним неслась рыдающая Тёмная.

Не помню, наверное, я тоже плакал, а может быть и нет. Ёлка была удивительно гибкая. Похожая на дохлую кошку, она провисала и нести её было сложно…. Потерплю. Через два квартала больница – там всё образуется.

Вот так и повеселились. Всё последующее время по сей день, мне часто приходил в голову вопрос – откуда взялась эта женщина? Что она делала там, в рушащемся доме, почему не уехала вместе с остальными, и что с ней теперь? Быть может, ей было жаль бросать всё нажитое годами имущество, быть может, жаль настолько, что даже смерть пугала не сильно? Когда-то давно один пьяный священник, подсевший к нам ночью на детской площадке, сказал мне: «Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше». Тогда я не вполне осознал. Теперь же понял всю метафизику насиженных гнёзд. Мне по-прежнему это чуждо, но теперь я знаю, как иные люди держатся за свой угол, за то, что не могут унести. Наверное, из таких людей и получаются самые преданные месту призраки.  До каких пор, интересно, она охраняла бы свои сокровища? До каких пор сидела бы над своими фарфоровыми статуэтками, серебряными слониками и вязаными салфетками. Это и был её мир. Единственно верный, единственно реальный. А мы для неё просто варвары, посягнувшие на её святыни. Её идолы убедили её в том, что жизнь не имеет никакого смысла снаружи. И это не упрёк. Мне нечего предъявить ей. Она повела себя достойно. Все мы готовы защищать свои идеалы, только вот… идеалы у всех у нас разные. Никогда не думал об этом – оказывается есть люди, предпочитающие жизни смерть, среди предметов, ставших частью их самих.




6. Цветочки превращаются в ягодки




 Затащил Ёлку в лифт. Держу на руках. Ден нажал кнопку. Поехали.
Оказывается, девушка весила больше, чем я предполагал. Но ничего – случай экстренный, можно и потерпеть, не век же мне её на руках таскать. Зато будет что вспомнить. Поржём потом.

Оглядел Дена и Тёмную. Ловок, ничего не скажешь – даже в такой суматохе про мешок не забыл. Только сейчас его заметил, а я-то уж и забыть успел, зачем приходили. При мне ни фонаря, ни арматуры, только Ёлка на руках. Ден смотрел на меня тревожно и матерился, подгоняя лифт. Тёмная все причитала, закусывая губы. Мне показалось, что у неё нет одного зуба, наверное, потеряла в потасовке. Она, не отрываясь смотрела на Ёлку, я видел, как дрожат её руки, словно сдерживая желание прикоснуться. Но она так и не коснулась своей невменяемой подруги. Да, и что толку. Всё равно не почувствует.

Я держал её, и ощущал мелкие подрагивания. Она часто открывала окровавленный рот и резко всхлипывала, хватая воздух, как рыба, брошенная на траву. Но, загляни ты в глаза рыбе, и ты увидишь больше, чем в глазах Ёлки в тот момент. Её веки были прикрыты, и находились в постоянном движении, в мелкой вибрации, словно внутри неё работал генератор, поддерживая минимальную жизнь. Находясь в той ситуации, я смог подумать о том, что, наверное, так же она ведёт себя в постели – коротко, шумно вздыхает и замирает в предвкушении оргазма.

Лифт остановился. Мы приехали. Я повернулся к дверям, готовый нести свою драгоценную ношу хоть через весь город. Ничего не происходило. Двери не открывались.

Сперва я подумал, что всё так и должно быть, ещё доля секунды, и нас выпустят, но доли быстро стекались в целые секунды, а двери всё так и оставались закрытыми. Я осторожно обернулся. Ден и Тёмная тупо смотрели на мёртвое полотно дверей и молчали. В этой общей картине оцепенения самой живой казалась Ёлка, она не переставала шумно дышать на моих руках.

Ден нервно нажал на кнопку «1». Потом ещё и ещё. На все кнопки подряд.
Внезапно мне показалось, что всё происходящее – какая-то глупость, и такого не могло произойти со мной. Я взглянул на всех нас со стороны, и не смог увидеть ничего, кроме абсурда. А раз это так, то это должно было кончиться, раствориться, достаточно лишь проснуться, перевернуться на другой бок.
Я не знаю, сколько мы так простояли. Я не знаю, долго ли ещё длилась моя иллюзия и общее оцепенение, но мираж кончился именно в тот момент, когда Ден отсутствующе констатировал:

- Мы застряли….

С этого момента и началось здравое осмысление всей безысходности положения, в котором мы оказались. И это был не мираж, и не сон, а самый реальный ужас, холодящий предвкушением неведомого.

Не знаю, на что я надеялся, но я закричал. В отчаянии я стал звать на помощь. Быть может, я проявил слабость, ну типа – мужик не должен подаваться панике, а трезво всё взвесить, оценить и обязательно найти решение. Но куда там…. Это была такая ситуация, которая словно скальпелем вскрыла все мои швы, что так старательно я накладывал поверх своих косяков. Они не могли больше ютиться под придуманной мною маской достоинства. Ситуация зашла с тыла, откуда я не ждал и там, под тонкой душонкой, нащупала таящиеся слабости. Я не думал больше о том, как я выгляжу в глазах Дена, даже в глазах Тёмной – я стал откровенным с собой, с ними. Я проявил естество. Оно вылилось в крике.

Никто не упрекнул меня в слабоволии. Никто не велел мне заткнуться. Через секунду ко мне присоединилась Тёмная, а ещё через секунду – Ден.
Если вдруг эта запись когда-то достигнет чьих-то ушей, наверняка найдутся умники, которые скажут, что действовать надо было так-то и так-то. Так вот, пользуясь случаем, давайте я сразу пошлю вас на хер. Мне глубоко плевать, что вы скажете. Сидите в своём удобненьком кресле, в своих сраных наушниках, слушайте мои пьяные воспоминания, но не смейте говорить, как следовало поступить тогда. Засуньте свои советы себе в жопу – там им самое место.




7. У нас появляются соседи.




Наверное, мы кричали целый час, а может и больше. Ден продолжал молотить по панели с клавишами, сперва как-то системно, потом уже больше в исступлении. Потом Тёмная упала на колени и заревела. Мы с Деном тоже смолкли.

- Всё бесполезно. Никто нас отсюда не вытащит.

Однако крик всё же помог. К нам никто не пришёл, но с криком удалось выдавить из себя истерику, изгнать панические слёзы. После крика вернулась надежда, и на какое-то время ситуация начала казаться не такой уж безвыходной. Вот только Ёлка становилась всё тяжелее и тяжелее, всё ниже и ниже провисая на моих руках.
Не хотелось класть её на пол, потому я молчал, хотя уже почти не чувствовал рук.
В голове начали появляться какие-то варианты.

Попробовать раздвинуть двери? А если не получится – может, удастся выбить? Стоило проверить.

То ли Ден действительно обладал проницательностью, то ли количество вариантов было скудным, но ему в голову пришли те же мысли. Я посторонился, давая ему возможность действовать. Он попытался раздвинуть створки – не выходит. Я вспомнил про забытую арматурину – как бы она оказалась кстати сейчас!
Интересно, чувствовал ли он за собой вину в тот момент? Чувствовал ли ответственность, как лидер, за тех людей, что были с ним вместе? Как это происходит у лидеров? Хотелось ли ему просить прощения, или наоборот, он считает, что каждый пошёл за ним по своему желанию, и потому ни перед кем он не виноват. Загадка. Я не спросил у него тогда, а теперь никогда об этом уже не узнаю.

Раздвинуть двери не удалось, и он попытался выбить их ногой. Тёмной пришлось встать с пола, чтобы освободить пространство. Ден ударил несколько раз, рождая раскатистые, массивные звуки, но ничего больше, кроме шума. Даже вмятины. Это было трудно сделать – вчетвером в лифте довольно тесно, не размахнёшься.
Я предложил попробовать объединить усилия и вдвоём раздвинуть створки. Как бы мне не хотелось этого делать, мне пришлось. Пришлось временно положить Ёлку на грязный пол (не до условностей). Я присоединился к Дену. Вообще-то, я не слишком здоров от природы, силой не выделяюсь, спортзал не посещал, но в той ситуации все мои силы сосредоточились в руках. Была во мне какая-то, ничем не подкреплённая надежда, что вот сейчас-то мы вдвоём уж точно сможем.
Сперва ничего не получалось. Мы тянули створки каждый на себя, кряхтя и ругаясь, но это не давало никакого эффекта. Тогда мы попробовали отодвинуть одну половину двери вместе. Физику из нас никто особо не учил, но по наитию мы ощущали, что это должно работать именно так. Дверь лязгнула под нашим напором и вдруг… поддалась! Даже Тёмная затихла, не сводя глаз.

Каково нам было ощущать эту тугую податливость под пальцами! Какой-то сантиметровый сдвиг добавил нам сил, вернул уверенность, и я счастливо подмигнул Ёлке. Неважно, что она меня не видела – я-то знал, что теперь всё образуется. Ден улыбнулся Тёмной. Вот она – сплочённость! Никакого разлада, мы все вместе, как никогда. Что ещё может так сблизить?

Мы налегли ещё. Дверь послушно, но лениво отползла ещё немного, и теперь никакие силы мира не смогли бы нас остановить.

- И, взяли! - задорно крикнул Ден. – Давай, хули ты её жалеешь!

Мы сделали ещё рывок. Захотелось смеяться и петь – настолько хорошо пошла дверь. Только Тёмная почему-то вдруг отвернулась и упёрлась лбом в противоположную стену. Донеслись её рыдания.

Мы заглянули в открывшийся прогал и поняли чувства девушки. На расстоянии десяти сантиметров от двери перед нами предстало величественное бетонное перекрытие.
Мы застряли между этажами.

- *** там плавал.... – С обескураженной растерянностью пробормотал мой товарищ. Но быстро взял себя в руки, к нему моментально вернулась решительность и, казалось, оптимизм.

- Спокойно! Не сдаёмся, - Скомандовал Ден, осматривая проём.
Он жопой подпёр открытую половину двери, и уперевшись руками на вторую, закрытую, надавил. Под таким рычагом вторая дверь тоже отползла. Я подмог ему, чем смог, хотя он и сам вполне справлялся. Ден вытянул ногу, распирая открывшийся проход, и теперь смог отпустить руки. Мы рассмотрели картину. Посередине было забетонированное пространство, высотой примерно с метр, но сверху и снизу нашим взглядам открылись внешние двери, ведущие на соседние этажи. Как-то это неправильно прозвучало: «Открылись внешние двери…». Двери, разумеется, были закрыты. Вниз пытаться бессмысленно – щель слишком мала, даже сумей мы раздвинуть дверцы, никто из нас не смог бы пролезть в такую нору. А вот сверху… Сверху был шанс. Если вскроем, то наверняка выберемся – лаз, высотою не меньше полуметра намекал на надежду.

- Попробуй, - нервно сказал мне Ден, не добавляя ни слова. И так было очевидно, что он имел ввиду. Я попробовал, но, как и раньше моя попытка не принесла успеха в одного. Почти гладкие двери никак не удавалось сковырнуть с места. Он было постарался мне помочь, но поза его была крайне для этого неудобной.
- Тёмная, иди сюда. Встань тут. – Сухо произнёс он, аккуратно, чтобы не выпустить двери, уступая ей своё место.

Она послушно раскорячилась в проёме. Мы стали пытаться снова как-нибудь ухватиться за верхнюю створку. Та постоянно выскальзывала из пальцев.
- Сука, подцепить бы чем, - ругнулся Ден.

Дверь не поддавалась, но ранее мы уже открыли одну внутреннюю, и это придавало нам уверенности и сил. Мы были упорны и в конце концов, дверь сдалась и с неприятным скрипом начала движение под нашим натиском.

- Давай, Паш, навались, - шептал Ден сквозь зубы.

Увы. Когда мы расправились с ней и отодвинули наконец в сторону, мы обнаружили, что за ней образовался массивный завал из бетонной плиты, отодвинуть или разобрать который не представлялось возможным. Даже Дену.

- Да что за ****ство! – Злобно процедил он. Похоже, варианты его на тот момент закончились вместе с оптимизмом.

Смысла держать дверь открытой больше не было. Ден сменил Тёмную, потом отпустил руки. Двери гулко хлопнули, перекусывая жалкую нить нашей надежды, давая нам понять, что не потерпят больше с собой такого обращения. Мы вновь оказались взаперти. Нас вновь отрезало от остального мира, но только теперь наша камера стала ещё глуше, ещё непроницаемее, ещё безнадёжнее.

Вот так. Дракон, действительно проглотил нас. Самым натуральным образом, и теперь мы маемся внутри его пищевода, и даже Ден ничего не может сделать. Он перехитрил нас – этот дом. Он не рухнул на нас, не обвалился, не раздавил, он заманил нас в ловушку и запер в мышеловке. Теперь нам остаётся только сидеть и ждать своей участи, пока он не переварит нас своими стальными и железобетонными внутренностями, а потом, вероятно, отпустит, но нам уже будет всё равно. Как ловко он подманил нас! Каким вкусным пряником махал перед нашим носом. Жизнь сыграла с нами злую шутку, и это было самое чистое зло. Зло без злодея. Зло, которое даже и злом-то назвать нельзя, поскольку в нём не было никакого умысла. А может быть, это кто-то большой и невидимый устроил для нас эту западню? Кто-то, для кого мы – грызуны, вредители?

Других вариантов выбраться пока не предвиделось, и я снова поднял Ёлку на руки. Они болели от напряжения, от недавних попыток открыть двери, но лежать ей на полу я не мог позволить. Когда всё утрясется, Тёмная обязательно расскажет ей, как я о ней заботился, и Ёлка, наконец, оценит меня. Не нужно будет подыскивать никаких слов, чтобы помириться, поступки всегда убедительнее, чем фразы. И если она не поверит в мои чувства после всего этого, как она сможет поверить в какие-то слова? Я надеялся, что всё-таки поверит. Ничего уже не будет нужно – даже денег.

Я держал её сколько мог, а когда стало совсем невыносимо – нашел выход: сел на пол, прислонился к стене, а Ёлку положил на себя. Стало гораздо легче, и я свесил немые руки – пусть отдыхают.

Тёмная и Ден сели тоже. Тёмная на пол, Ден на корточки. Наверное, все думали об одном, точнее – ни о чём. Голова казалась совсем пустой, мысли избегали её, даже насильственное зачатие идей не приносило плодов. Если было бы иначе – кто-нибудь, да нарушил бы молчание. Но нет – все молчали. Было тесно – мы все касались друг друга.

Молчание нарушили сверху. Кто-то постучал. Все (кроме Ёлки) подняли голову на звук. Стучали чем-то железным по дверям лифта. Ден и Тёмная вскочили и наперебой заголосили так, что разобрать что-либо было невозможно. Я не стал подниматься (не хотелось снова держать Ёлку на руках), да и кричать тоже. Подумалось только: «Как же так вышло? Мы же только что отодвигали двери и видели завал. Должно быть двери не блокированы целиком, а только в самом низу, как раз там, где было наше возможное спасение. Ещё одна злая издёвка над нами».

Ден грубо зажал девушке рот, и крикнул один:

- Кто там, наверху?

Сверху раздалось перешёптывание, и через минуту нам дали ответ:

- Вы что, застряли, что ли?

- Да. Помогите нам, пожалуйста, выбраться!

- Поживиться хотели?

Мне очень не понравился голос и интонация, но я был пассивен. Теперь я действительно не мог повернуть обратно. Даже теоретическая возможность заднего хода теперь исчезла. А раньше, до этого чёртового лифта, она была! Была! Была! Была! Дверь назад всегда была открыта настежь, я мог, мог выйти, но не вышел. Хотя и хотел. Но хотел смутно, неясно. Страх превратиться в посмешище и желание поживиться были куда сильнее, реальнее и отчётливее. Я убедил себя тогда, что обратного пути нет. А вот теперь. Теперь действительно нет. Как ни крути. Ден ответил достойно:

- Так, русский человек всегда халяву ищет!

- Вот что, утырок. Посиди-ка тут, подумай. Судьба твоя, брат, такая! Ты, типа, самый умный что ли? На лифте поехал. Обскакать решил?

Ден не сдержался:

- Ёпта! Не умничай. Помоги лучше. Тут человек загибается, в больницу ему надо.

- Так это на удачу. Кому повезло, кому – нет. Сам смекнёшь, к каким себя отнести? – Наверху засмеялись.

– Никто тебя вытаскивать не собирается – ясен хер. Дофраерился, теперь расхлёбывай. Понял, шкура петушиная?

Ден выматерился и говорить больше не стал. Пообещал только порешить, как встретит, только угрозы эти скорее от бессилия произнесены были.
Недаром я им не доверял, вот и на тебе – люди с понятиями!

Все вернулись в исходные позиции и продолжали молчать, только Ёлка всхлипывала. Прошло уже внушительное время. Я понял это, когда увидел, что первая кровь, которая вытекла из Ёлки уже успела замёрзнуть….



8. Я обретаю сестру.




Внезапно Тёмную стошнило. Она едва успела чуть отвести голову в сторону двери, чтобы не обгадить нас с Деном. Я оставался совершенно спокоен, сидя на полу, поддерживая Ёлку. Глядя, как выворачивается Тёмная, я не испытал ни малейшего отвращения. Стало жаль девушку. Причём даже не физиологически. А на каком-то ментальном уровне. Стало жаль, что она вся такая, красивая, ухоженная, ни дать, ни взять – королева, вынуждена показывать нам свои внутренности. Даже по пьяни она себе такого не позволяла, а тут… и отвернуться некуда. Я её раньше и без косметики-то не видел никогда, всегда чуть прыщ у неё вылезет – неделю не появляется.

Блевала она долго. Мне было хорошо видно, как меняются ее выделения – от бледно-розовых с комочками, до совершенно прозрачных, бесцветных. И всё это время я сидел, опершись спиной на противоположную стену, и спокойно смотрел на её потуги. Лицо её стало красным, и сейчас – в такой нелепой позе её вряд ли можно было назвать симпатичной. Она блевала, упираясь рукой в заплеванный угол, разевала рот, давилась, высовывала язык, с которого тянулась длинная нитка слюны. Она запачкала рукава своей дублёнки, утирая рот. А блевотина, только что извергнутая из её кишечника, не успевшая ещё остыть, рождала такой густой пар на морозе, что была похожа на горячую начинку к пицце.

Тогда я ещё подумал – Ден, её парень, каково ему видеть такое? Неприятно должно быть. Или пофиг? А ей каково? Опустошаться перед ним? Что поделаешь, приходится признать, что и у девушек, пусть даже самых красивых, милых и обаятельных есть неприглядные физиологические подробности. Мне говорили, что те, кто повзрослее попроще к такому относятся. Ну не знаю. Может и так. Идеалов, ясное дело, не существует, но ведь так охота иной раз иной объект идеализировать. А тут на тебе! Пропадай, романтика. Природа, никуда от неё не деться. Быть может, Ден так никогда и не увидел бы Тёмную в таком незавидном раскладе. Получается, лифт содрал маску не только с меня. Здесь все показывают свои настоящие лица, здесь не получается притворяться. Как бы это, например, удалось Тёмной? Захлебнулась бы рвотой. Вот он – я. Вот она – Тёмная. Ден – интересно, какой он? В голову пробралась шальная мысль, желание, чтобы нас подольше не вытаскивали отсюда. До тех пор, пока Ден не расколется. Очень интересно, что там, под маской надменности, невозмутимости, лидерства? Или это не маска? Давай, Ден, покажи себя.

Я знал – после этого мы выберемся самой дружной компанией. Пережив вместе такое, мы сплотимся, мы станем единым целым. Не будет больше никаких разногласий, глупых обид и непонимания. Мы станем одним организмом, организмом, вынесшим трудное испытание и оставшимся целым. Тогда я улыбнулся, глядя на Тёмную. Я любил её. Любил без похоти, вожделения, желания обладать. Любил, как любят друг друга люди, одухотворенные религиозным откровением. Но не нечто божественное, не ангельское прозрение заставило меня любить её. Нет. То было гораздо большее – чувство единения людей, вызванное совместными попытками противостоять Судьбе, пусть даже в тесной кабине лифта. Захотелось назвать её сестрой. Поэтому, видя, как блюёт Тёмная, я улыбался.

Закончив, она вернула тело в прежнее положение, вытирая губы, озираясь на нас. Ден усмехнулся. В его усмешке не было той теплоты, что несколько минут назад наполняла меня. Может, мне показалось, но так усмехается обычно обречённый человек, которому больше ничего уже не страшно, потому что терять нечего. Запахло кислым. Здесь, на полу лифта, неприятный запах не раздражал, к тому же он был не таким резким, чтобы обращать на него внимание в нашем безнадёжном положении.

Подумалось ещё – что бы я почувствовал, если бы блевала Ёлка?

Поймал себя на мысли, что совершенно бессознательно глажу её подбородок.

Интересно, как долго я это делал?

Тёмная опустила голову. Из её глаз снова закапало.




9. Ден показывает лицо.




Хотя я уже не держал Ёлку на руках стоя, сидеть в одной позе несколько часов подряд оказалось утомительным. Чертовски замёрзли ноги, рук я не чувствовал вообще. В отличии от Тёмной и Дена, я не имел возможности хотя бы потереть их друг об друга или спрятать в рукава.

Странно – мною владело спокойное оцепенение. Никакой паники, никакого желания действовать. Просто сидел и ждал. Ждать было нечего. Сейчас я это понимаю, но тогда…. Тогда я просто не думал об этом. Мозг не пускал в себя мысль о том, что нам нечего ждать. Нечего ждать, нечего делать, не на что надеяться….
Попытался сменить позу. Сумел лишь немного передвинуться и чуть перенести вес тела на один бок. Всё равно – стало легче. Ноги затекли и зудели, словно отходя после наркоза. Правую я почти не чувствовал. Возникла мысль – вдруг атрофируется и придётся резать? Мысль вызвала лёгкую тревогу, не больше. Я не мог достаточно ясно мыслить, чтобы напугаться. Мысль, похожая на силуэт в тумане – неясный, тревожный, угрожающий.

Если учитывать общее положение, я занимал, почти королевское место. Сидя с вытянутыми (насколько это было возможно) ногами, с Ёлкой на руках, я занимал добрую половину лифта. У остальных такого комфорта не было, им приходилось ютиться на оставшейся части пола. Кровь Ёлки продолжала поступать, давно уже смешавшись с блевотиной Тёмной, и теперь их симбиоз выглядел причудливо-багрово, словно болота, освещенные заходящим солнцем.

Попробовал расшевелить ногу рукой. Прикосновения почувствовал, но далёкие, словно через слой ватного одеяла. Даже ущипнул себя втайне от всех. После интенсивного трения, нога стала чувствовать лучше и теперь покалывала, возвращаясь в норму. Вместе с этим ушла и тревога.

Пока занимался ногой, сидеть снова стало неудобно, и я вернулся в прежнее положение.

И тогда Ден сказал, словно в пустоту:

- Раньше я много смотрел китайских фильмов. Ну знаешь, типа про Шаолинь, и всё такое. И я всегда не понимал одну вещь. Вот человек всю жизнь посвящает изучению боевого искусства, чтобы однажды сразиться с кем-то и умереть. Один единственный бой, и вся жизнь насмарку, коту под хвост. Даже более того – умереть так считалось престижным. И я вот сейчас что думаю – раз он не боится смерти, и всё своё существование ставит в зависимость от случайности, значит ничто его не держит в этой жизни. Может быть — это и есть абсолютная свобода? Не иметь ничего. Жить и не бояться умереть. Ведь можно скопить огромные богатства, расширять свои возможности, раздвигать пределы, но ты всё равно будешь намертво прикован к своим накоплениям. И это заставляет дрожать при мысли о кончине. Смерть отбирает всё. Это не тот вор, которого можно догнать, можно найти и вернуть похищенное. Нет – смерть ведёт себя иначе. Люди собирают богатство, чтобы стать свободнее, хотя более свободен тот, кто ничего не имеет. Ведь жизнь, она всё равно кончится – богатая ли, бедная ли, вопрос лишь в том, как к этому относиться. Это, знаешь, как если тебе дают задачу, в которой известен только ответ, только то, к чему всё придёт в итоге. И каждый начинает эту задачу придумывать под себя, подгонять к ответу. Но кто-то идёт кратчайшим путём в одно действие, а кто-то выдумывает неимоверные сложности, интегралы, дифференциалы, дроби стоэтажные, всякую херь. А ответ всё равно один. Для всех. Вот о чём я только что подумал.

Вот что сказал Ден. Странно было слышать от него такое. Он никогда не говорил о подобных вещах, и я не мог никогда представить, что в его голове происходит такая работа.

Конечно, я не считал его глупым, но все его устремления лежали в несколько ином направлении. Выпить, подраться, пожмакать тёлку, придумать, где денег достать. Я внимательно посмотрел на него. Он тоже поднял глаза в ответ. Я пытался разгадать его загадку – с него тоже слетела маска, или это мысли от безысходности. Хотелось есть. Ну, давай, Ден, скажи еще что-нибудь.

Ден обнял Тёмную, она прислонилась к его плечу и, казалось, дремала. Он сам ответил на мои вопросы:

- Надоело. Надоело мне всё это. Всё время нужно строить из себя безбашенного парня, которому всё по барабану. Назвался груздём – полезай в короба. Марку держать надо, а иной раз посмотришь – что я делаю? Всю жизнь перед кем-то крутого разыгрываю, на первое место стремлюсь, но это так – спектакль только. Когда-то это выжить помогало. В школе. А теперь-то уже как назад пойдёшь? Друзей нахватал – сплошные уголовники да гопота. Гордился раньше, первым щёголем в районе ходил, попробуй кто сунься, вмиг ребята голову скрутят. Теперь понятно – расплачивайся за сервис, крути педали.

Я не мог поверить, что это говорит Ден, но и не поддержать я его не мог:
- Если не сопротивляться, так жизнь и пройдет в сожалениях. А потом останется только позавчерашняя мечта, останется только вздыхать – эх, вот если бы….
- Я в школе даже отличником был. Никто, правда, об этом сейчас не знает.
И мне показалось, что, если бы мир превратился в единый, огромный лифт, где каждый станет собой, где больше не сможет притворяться, не станет тянуться за придуманными образами, где может быть, было бы тесно, холодно и пахло блевотой, но всё же все были бы вместе и искренни друг с другом - каким бы прекрасным он стал!

Невероятно, сколь многое можно понять, на какое-то время покинув привычный ход событий, задержавшись чуть дольше в каком-то мгновении. Мы – замершие между небом и землёй, между жизнью и смертью, зависшие в неопределённости, не чувствующие себя от холода. Как фотография. Интересно, люди на фотографиях, вынужденные пребывать в единых позах вечно – насколько мудры они? Почти Боги…. Жаль, что им не поделиться своей мудростью с нами, с теми, кому всегда куда-то надо спешить, бежать, действовать.

- В кузова….

- Чего? – не понял Ден.

- Правильно говорить: «Назвался груздём, полезай в кузова»…

Ден только рукой махнул:

- Да, похуй…. Самара, такой ты иногда задрот, честное слово….

Проходят часы, а мы сидим и болтаем с Деном. Оказывается, с ним можно о многом поговорить. Тёмная спит, Ёлка, можно сказать, тоже. Она, по-прежнему шумно всхлипывает, но за это время настолько привыкаешь к этому, что уже не обращаешь внимания.

Всё. Ден открылся. Пора бы нас уже отсюда вытащить.




10. Ден переворачивает основы психологии.




По всем моим расчётам уже начался следующий день. А может и нет. Никто не знал наверняка. Мы занимали весь пол лифта, на нём не было никакого свободного пространства. Хаотичное макраме из ног, рук и тел. Невозможно было находиться здесь и не касаться друг друга, всегда кто-то упирался в тебя, и ты в кого-то упирался. Сколько я пролежал в одном положении – неизвестно. Очевидно одно – ни ног, ни паха я не чувствовал. Попытался встать – ничего не получилось, ноги не слушались. Предприняв отчаянную попытку, потеснив Дена и Тёмную, опираясь на них, мне удалось выползти из-под Ёлки. Она легонько стукнулась головой об пол и застонала. Мне стало стыдно.

Ден наблюдал за моими перемещениями.

- Ты чего?

- Что-то ноги отнялись.

- Это от холода.

Только тогда я осознал холод, а не только почувствовал. Кровь из головы Ёлки пропитала на мне всю одежду, и она стала ледяной и тяжёлой. Я чувствовал, как становится мокро на груди уже давно, но теперь намок почти весь. Стало неприятно от этих мыслей. Одежда грузно висела мокрым скафандром, я попытался выжать её, но это не удалось – слишком толстым был слой, да и пальцы гнулись с трудом.
Я стоял под углом, держась за противоположную стену, нависая над сидящей парочкой, поставив ноги туда, где смог найти свободное пространство. Пока я пребывал в такой нелепой позе, чуть присгибая и выпрямляя колени, имитируя приседания, конечности мои начали гореть. Их отпускало, и я почувствовал нестерпимый, но приятный, жизненный зуд. Болела голова. Да ещё зуб этот….

- Мне надо в туалет. – Это была Тёмная.

Ну вот, хоть кто-то сказал это первым. Мой мочевой пузырь давно уже призывал опорожниться, но мне было трудно сказать об этом, осознавая, в какой тесноте мы пребывали. Похоже, не все ещё мои маски были сброшены, раз я придавал ещё значение таким условностям. Надо думать, Ден тоже терпел с трудом, но он лидер, ему положено. Как-никак, мы сидели тут уже чёрт знает сколько времени, а в лифте было холодно. Я был безмерно благодарен ей, что она сказала об этом первой. Она – женщина, существо, как говорится, слабое, ей простительно. А можно рассуждать и по-другому – она делает первый шаг, на который до сих пор не решился ни один из нас, значит – она сильнее.  А мы уж потом, за ней, по проторенной тропке.
Я молча продолжал смотреть сверху. Ден махнул в сторону бесполезной двери.

- Слушай, ну как-то постарайся поближе к двери, чтобы пол не залило, глядишь в щели всё стечёт. А то в луже сидеть придётся. Там и помочись.

- Мне не мочиться.

Мы вздохнули.

Я решил, что лучше мне остаться стоять, так в любом случае было побольше места. Только Ёлку приподнял, и прислонил к противоположной стене, оставив её полусидеть. Но ноги её, как я не старался подобрать их, безвольно распадались, как непослушные пряди. Тёмная кое-как поднялась, с трудом разгибая замёрзшие, закостеневшие конечности. Ох, как я понимал её. К тому времени я мог уже уверенно стоять, даже не держась за стену. Девушка повернулась спиной к двери, где лежали непослушные ноги Ёлки и начала неуклюже устраиваться между ними. Говорят, что вторая ходка всегда попроще первой. Глядя на безразличие Тёмной, я понимал, что всё моё стремление идеализировать её, сейчас подвергнется серьёзному испытанию. Интересно, смогу ли я вновь воспылать к ней братской любовью, как в первый раз? Естество совало неприглядность природы человека под нос моим идеалам и насмехалось надо мной. Все воспевают какую-то красоту человеческого тела, возносят до небес человеческое бытиё, но при жёстком контакте с истиной, человек перестаёт казаться божественным созданием. Зловонное, неприятное существо. И я сделал для себя вывод, что вся внешняя красота человека – это просто фантик, тугая кожаная обёртка неприглядного содержимого. Под ней только кровь, дерьмо и блевота. И если есть какая-то там душа, то каково ей среди всего этого? А мы смотрим, любуемся кулисой, хотя спектакль вовсю происходит там, за ней.

Тупо наблюдая за действиями Тёмной, я с трудом шевелил своими мыслями. Словно холод пробрался и туда – в мой череп, заморозил мои мысли, запретил мне думать и осознавать. Я не чувствовал неловкости, глядя, как корячится девушка, и лишь когда она непослушными пальцами стянула трусы, что-то отвернуло мою голову от происходящего. Наверное, холод завладел и её мыслями тоже, иначе она попросила бы меня отвернуться, прежде чем начала справлять потребность.
Всё это время, пока Тёмная совершала своё дело, мы с Деном болтали. Я сверху, Ден снизу, не поднимая головы. Даже в состоянии того отупения, в котором мы находились, мы всё ещё пытались сохранить её достоинство, делая вид, что там, у дверей ничего не происходит, во всяком случае, мы этого не видим. Она, наверное, должна была быть нам благодарна за это, но не думаю, что нам нужна была её благодарность.

Но запах пробивался даже сквозь пелену безразличия. Ден сказал:

- Вот тебе и основа человеческого бытия. Я в свое время много книжек интересных прочитал. Везде по-разному пишут. Одни утверждают, что человеческая психология держится на стремлении к идеалам, что мол, это самое главное в жизни. Другие доказывают, что всё держится на стремлении продолжить род, на сексе, стало быть. Третьи отстаивают точку зрения, что первичная потребность человека – потребность в пище. А получается всё не так. Видишь? Вот, столкнулись мы с жизнью лоб в лоб, и что ты об идеалах думаешь? Или о сексе? Даже без еды несколько дней протянешь. А эту потребность никак не перетерпишь и не проигнорируешь. Вот так. Выходит, вот оно – первоочередное. Окажись тут с нами какой-нибудь Фрейд, внесло бы это корректировки в его теории?

Ну вообще-то я думал. И об идеалах, и о сексе думал. Но только думать и мог в тот момент. Физически-то я на секс был не способен, это верно, а идеалы мои прямо сейчас Тёмная разбирала на элементы, как детский конструктор. А ссать нестерпимо хотелось. Подумалось, почему-то сценаристы фильмов, про людей, запертых в комнате, напрочь игнорируют эту человеческую потребность. Сценаристам – им легко игнорировать.

А я ещё раньше думал, что у меня сортир дома тесный. Тесный, да всё больше, чем лифт этот чёртов. Да и на одного. Да и со сливом. А тут… вот же ж.
Тёмная, похож, закончила. Подтёрлась широкой, расклешённой штаниной Ёлки и отползла на прежнее место, стараясь не сесть в собственное дерьмо. Это меня возмутило, но я промолчал. Всё равно не поймет всего, что я чувствую. А есть, действительно, хотелось. Но ещё сильнее хотелось отлить.

- Моя очередь, - сказал я.

Ден и Тёмная чуть потеснились, давая мне пространство, куда наступить. Я отвернулся в тот же угол, стараясь не смотреть на содержимое Тёмной, и справил нужду, целясь в щель между дверью и косяком. Получилось весьма аккуратно. Моча стекала в нижние вентиляционные отверстия, и вскоре стало слышно, как она гулко падает вниз, в шахту лифта. Не сдержавшись, я всё же посмотрел под ноги. Ничего страшного. Обычное, жидкое дерьмо. Главное – не думать, что чужое, тогда и смотрится привычно. Единственное, что смутило – забрызганные ноги Ёлки.
Затем, кряхтя поднялся и Ден.

Я не должен был смеяться, но и сдержаться не мог.




11. Нам обещан новогодний подарок.




Когда сверху снова постучали, Ден снова вскочил. На этот раз один.

- Ээй! – зычно крикнул он.

Ну наконец-то, хоть ещё кто-то пожаловал. А то даже странно выходило – по нашим-то расчётам, тут охотников должно было быть валом, а не слыхать никого. На крик Дена сверху не ответили. Он повторил более настойчиво:

- Эй! Кто стучал-то? Отзовись!

Потом случилось то самое, чего я больше всего и опасался. Раздался уже знакомый, и от того ставший противным, голос:

- Всё сидите, черти?

- Вот ты ж, ***ня назойливая, - совсем тихо, себе под нос, так, что слышали только мы, озлобился Ден, тоже узнав голос. И потом уже громче: - Сидим. Кончай дурковать, приятель, помоги выбраться.

- Приятель? Так ты ж, козлина, меня порешить обещал?

- Ну, погорячился, с кем не бывает. Вытащи нас отсюда, и мы с тобой наши вопросы отдельно порешаем. Помрёт же девка!

Снаружи раздался смех.

- Чего ты там решать собрался? Порешаем…. Вот ты, ****ь, клоун.
Я видел, как сдерживался Ден, как сжимал кулаки, чтобы не выдать порцию ругательств, и тем самым, не похоронить вспыхнувшую слабую надежду. Я же, как в первый раз не поверил в возможность, так не верил и в этот, но поведение Дена поддерживал – конфликтовать с кем бы то ни было сейчас совсем не в наших интересах.

- Ладно…, - было видно, каких трудов давалось Дену сказать это, - я клоун, признаю. Был не прав. Надо было сразу перетереть, да территорию обозначить. Не по понятиям себя повёл. Как поступим?

Было слышно, как они разговаривали вполголоса, но слов никто из нас разобрать не мог. Ден сосредоточенно прислушивался. Вряд ли он что сейчас планировал. Это был такой момент, когда только по ситуации можно действовать, заранее не предугадаешь. Лишь бы он только базар фильтровал, глядишь и выгорит чего.

- Мы тут посоветовались, - начали озвучивать нам вердикт, - единогласно решили, что наказать тебя надо, щегла малолетнего. Чтоб знал, на кого кидаешься. – И дальше, по-отцовски так, с назиданием: - Ты бы сперва прознал, кто, что за люди. Побалакали б с тобой, глядишь – с миром бы ушёл. Глядишь, и тебе бы позволили куш урвать. А ты, вишь, нет. Ни «здрассте», ни «будьте здоровы», на лифте поехал. За лохов нас держал? Да только не прокатывает такое.

Ден постарался сделать голос как можно более виноватым.

- Всё, я усвоил. Не прав был…

Но его перебили.

- Э-э-э, нет, брат. Словами никакой науки не втолковать. Ничего ты не усвоил. Думал, поругаю тебя и вытащу? Чтобы усвоил, надо, чтоб проняло. Сидел сам?

- Не доводилось.

- Ну значит на пользу только.

- Да погоди ты. Это ж наша делюга. Остальные не при чём. Загнётся, говорю, девка. Остальных вытащи хотя бы.

- Да брось петлять. Все ответите. Вы ж все вместе на дело шли. И чалиться, значит, вместе будете. А то, что амара твоя подохнет, так это ты меня не вини.
Себя вини. Не знаешь ты, что за люди с тобой беседу ведут. Но я тебе одно скажу

– не застряли бы вы тут, всё одно просто так не ушли бы. Как думаешь, почему столько добра, а не шастает никто?

- И почему? – Ден был на пределе.

- Да после вашего появления, пришлось бригаду звать. Патрулируют вход, шугают охочих. Пару рёбер уже особо непонятливым выломать пришлось.

- Не вытащишь, значит? – его скулы нервно двигались под кожей.

- Как сказал, так и поступлю. Разговор окончен. – Размеренно отозвались сверху.

- Сука ты, - процедил Ден.

- Не расслышал…

- Сука ты! - почти крикнул он, - Сука вшивая! Чтоб тебя драли, псина!
Как ни странно, сверху ответили совсем спокойно, но в этом спокойствии и скрывалась основная угроза.

- А говоришь, уяснил… Ни *** ты не уяснил, как я и сказывал. Некогда нам с тобой выяснять. Ты только вот что, послушай. Мы тут закончили уже, дело своё знаем. Братва довольна. Мы отчаливаем. Но только я браткам скажу, чтоб постерегли ещё мальца снаружи, чтоб какой заблудший ненароком на вас не нарвался. Времени у тебя подумать будет достаточно. – Потом снова раздалось перешёптывание, и на какое-то время про нас вроде как забыли, спорили о чём-то.

- Ну так уёбывайте! Чего говно месите?

- Так и поступим. Да вот ребятки предлагают подарочек вам оставить. Не откажу им в удовольствии. С наступающим!

На этот раз Ден не стал обещать никакой расправы. Да и что толку? Стоило признать проигрыш. Даже скажи он последнее слово, оно было бы ничтожно и бессильно. Мы-то здесь, а они – там, на свободе, с наживой. С нашей наживой.

- Что они имели ввиду, когда про подарок говорили, как думаешь? – спросил я его.

- Без понятия. Блефуют, скорее всего.

- Ох, не знаю. Больно спокойно он об этом сказал. Напрягает.




12. Теплеет.




Зуб разболелся не на шутку. Всё ныл и ныл, простреливая иногда острой болью мою пустую голову. Говорят, что от холода тако е может быть. Я высвободил одну руку и пытался хоть как-то согреть щёку, под которой пульсировало. Понятно было, что толков мало, но я сделал это скорее, инстинктивно, вроде как – так надо. Если б прикладывание ладошки действительно помогало, все б так и лечились, и не только зубы, и здоровые ходили б все. Растирал щёку, пока гореть не начала, а и впрямь, вроде как полегче стало.

Вдруг Тёмная резко подняла, до этого безвольно опущенную, голову. В неярком свете её внешний вид представлял жалкое зрелище. Размазанная, потёкшая тушь усугубляла чёрные круги под заплаканными глазами, губнушка опять же – смазана на бок, и всё это на бледном, даже синеватом, лице. Картина была унылая, слякотная. Держась за больной зуб, я не задавал вопросов, а ждал, что она сама скажет, что её так насторожило.

- Как будто дымом пахнет. – Тревожно сказала она.

Мы с Деном принюхались. Ничего похожего.

- Только дерьмо и чувствую, - попробовал отшутиться он. Шутка получилась так себе… слабая. Да и вообще, в юморе Ден был не силён. Напрасно его клоуном назвали.

- Показалось тебе.

Тёмная посмотрела на него с недоверием. Но его авторитет был, видимо, всё ещё непоколебим, и она скорее признала бы, что ей действительно показалось, чем то, что Ден мог ошибиться. Она не стала настаивать, а некоторое время спустя, вновь склонила голову. Но потом опять резко подняла и застыла. Как небольшой, хищный зверёк. Поводила носом из стороны в сторону.

- Ну пахнет же дымом! Вы что, не чуете?

Ден, похоже проигнорировал. А я стал принюхиваться. И мне показалось, что да, в самом деле. Странно устроено наше сознание. Если бы мне просто сказали, что чем-то пахнет, я бы ни за что дыма не почувствовал, а когда говорят, что пахнет дымом, то мозг начинает именно его и искать, иной раз и напридумывает себе, что действительно пахнет. Запах был совсем призрачный, едва уловимый, да и то, я сомневался – не кажется ли. Ох уж, Тёмная, ну и нюх у неё! Впрямь, как у зверя хищного – всё учует. Говорят про них, мол лисы – так и есть. Хотя по мне – на мангуста её повадки больше похожи были. Тут уже и я говорю:

- Да. И я чувствую. Дымом пахнет. Слабо, но пахнет.

Ден посмотрел по очереди то на меня, то на Тёмную.

- Вот вам и подарочек, - говорит, - а то так бы и гадали….

Тёмная в панике заверещала:

- Парни, ну давайте, делайте что-то уже. Надо что-то делать, а то ****ец нам. Ещё не хватало сгореть тут. Делать надо что-то, чего сидеть! Чего ж делать-то, чего ж делать…

Делать, делать, делать…. А чего делать, никто не знал. Как будто раньше не надо было делать ничего. И так не на курорте!

- А что, есть предложения? – Злобно огрызнулся на неё Ден. – У тебя вон тоже башка на плечах, и целая, не пробитая, как у Ёлки. Чего ж ты только тараторить ей умеешь? Если есть, что предложить, говори, а нечего – так помалкивай, и без болтовни твоей тошно. А то как думай, то Ден, а без Дена что? Я уже и так всё по сто раз передумал – нет у меня вариантов.

Тем временем запах сгущался, становился отчётливее. Уже не надо было принюхиваться особо, чтобы его заметить. Серый, тревожный запах.

- Сгорим мы здесь вряд ли. – Подал я голос. – Всё-таки кабина между этажами, да и наверняка, металлическая. А вот угореть запросто можем. Ещё неизвестно, где горит и что. Если просто какие-то бомжи костёр развели, так ерунда. А если эти, с понятиями которые, квартиру подожгли, тогда неизвестно чем кончиться может. А может и просто двери лифта снаружи запалили, чисто, чтоб припугнуть.

- Да вот и разбери тут. – Ден словно завис. Он сузил глаза и смотрел пристально в одну точку, и означало это одно – он нащупывает внутри себя какую-то мысль. Это заметили и я, и Тёмная. Мы хорошо знали этот его невидящий, сверлящий пустоту взгляд. И пока он замер, никто из нас не издавал ни звука, чтобы не сбить его с нужной волны. Потом резко обернулся к Тёмной.

- Что на тебе надето? Всё перечисляй!

Она замялась, вспоминая.

- Ну… трусы, лифчик, джинсы, водолазка, кофта сверху вязаная, шарф, и вот – дублёнка, - она протянула руку, словно демонстрируя очевидное. – Шапка ещё.

- Колготки есть?

- А. Да. Забыла. Есть. Тёплые.

Он так же резко повернул голову в мою сторону.

- А на тебе?

Что он за игру затеял, было непонятно, но перечить я не стал. Перечислил:

- Трусы тоже, трикошки старые совсем для тепла, сверху ещё одни спортивки – поновее, на выход. Тельняшка, футболка, толстовка с капюшоном, ну и куртка. Шапки нет.

- Понятно. – Словно прикидывая ответил он. Его мыслительная деятельность всегда, сколько знаю его, происходила без свидетелей. Он никогда не советовался, вынашивал идею самостоятельно, а потом только озвучивал уже готовый к употреблению продукт. И всегда – директивно, как руководство к действию. Никаких тебе: «Как вы думаете, а что, если…». Демократию он не принимал, как метод, может потому и косячил часто? Но, надо отдать должное, при необходимости всегда разъяснял причины, а не просто заставлял глупости какие-то делать. Так и в этот раз.

- В общем так. Ты совершенно прав, я думаю – сгореть шансов мало. А угорим легко. И то, что мы сейчас сделаем, сразу говорю, не сильно нам добавит форы, но кто знает, вдруг поможет. Шахта лифта – это же, по сути, нора с щелями, и дым здесь протянет легко, сквозняком-то, и следа не останется. Но вот в кабину если набьётся, его отсюда уже хрен выветришь. Вон, говном и мочой до сих пор воняет. Значит, нам надо постараться этот дым как можно меньше пустить внутрь. Раздевайтесь. Скидывайте одежду. Тёмная – колготки, водолазку, шарф. Самара – спортивки, тельняшку и футболку. Ну и я накидаю тоже. Потом дальше расскажу.

- Замёрзнем же, - простонала Тёмная. Ден так на неё зыркнул, что та осеклась.

- Да чего ты, бля, всё ноешь?! Сгорим! Замёрзнем! ****ец! Ничем тебе не угодишь! Раздевайся, сказал! Если пронесёт и обойдётся – оденешься обратно. А если нет, то и не потребуется уже! Так, давайте, собрались, всем не легко. Помогите друг другу. А я уж сам.

Мне снова пришлось переложить Ёлку на пол. Что ни говори, а по мне, Ден как раз и был этим самым «человеком с понятиями», не в пример внешним отморозкам – Ёлку он не тронул, хотя и мог. В этот раз я встал куда более резво (если это слово вообще применимо к моим угловатым, неуклюжим движениям). Опасность всё же подстёгивала. А её приближение ощущалось в том, что запах дыма уже обретал вкус. Он становился горьким.

Я самостоятельно смог расстегнуть куртку и стянуть её. Олимпийка тоже далась сравнительно легко, а вот с тем, что снималось через голову, возникли трудности – тело не слушалось.

- Поднимай руки, - сказала Тёмная. Я послушался, и она стянула с меня оба элемента. Я бросил их на пол и по возможности скорее надел обратно верхнюю одежду. На голое тело промокшая кровью ткань легла крайне неприятно. Со штанами справился сам. Тёмная тем временем сняла уже дублёнку и ждала от меня взаимной помощи. Я подхватил и кофту, и водолазку разом и потянул вверх. Боже, что бы я только ни отдал, будь это сделано в каких-либо других условиях.
Ден обернулся на нас.

- Вообще, лучше водолазку оставь, а кофту – в расход, она помассивнее.
А я, как остолбеневший придурок, уставился ей на грудь. Вот что хочешь делай – не могу оторвать взгляд и всё. Вот хоть угореть был готов прям так. И это она ещё в лифчике. Везёт же Дену!

Из грёз меня вернул подзатыльник Тёмной.

- Да харош! Ты издеваешься что ли? Холодно!

Наваждение вмиг спало, и я, путаясь, кое-как отделил кофту от водолазки и помог ей одеться. Начал помогать расстёгивать джинсы, но получил по рукам.

- Отвали! Я сама.

После таких, пусть коротких, но всё же эротических приключений, стало даже как-то теплее. Ден, понятное дело, сам справился, и теперь на полу лежал ворох тряпья. Он продолжил инструктировать:

- А теперь быстренько затыкаем вентиляцию, - он указал на узкие щели под потолком и у самого пола. – Если удаётся не рвать – не рвите, одежда пригодиться может ещё, ну а если без вариантов, тогда рвите, не жалейте! Сейчас забаррикадируемся, глядишь – и пропетляем.

Начали забивать тряпьём периметр. Мы с Деном поверху, Тёмная снизу. Рвать почти ничего не пришлось, вот только кофта её вязаная пострадала сильно, в лохмотья её измочалили – уж больно толстая была, но зато её на кучу щелей хватило.
Вовремя Ден это придумал! К тому моменту воздух во рту уже не просто горчил, а начинал саднить в горле, и кашель подступал. Глаза резало, и всё пространство мутнело. Но мы сделали, что могли. И уже на этом этапе понимали, что не напрасно.

- Садитесь вниз. Дышите через одежду. – Это были последние инструкции. – Ну что, братишки-сестрёнки, теперь только ждать и надеяться на лучшее. Больше тут уж я ничего не придумаю.

Мы так и поступили. Я попросил у Тёмной шапку, и нежно прислонил ко рту и носу Ёлки, так и держал. Сам зарыл лицо в застёгнутою доверху куртку. Тёмная наклонилась к согнутым коленям и нырнула лицом в дублёнку. Не смотря на наши усилия воздух продолжал сгущаться, тешила только мысль, что мы здорово замедлили этот процесс.

Сколько просидели так, не знаю. Скорее всего не особо долго. Дышать было трудно, и становилось всё труднее. Я пытался вдыхать небольшими короткими глотками. Дым обжигал гарью горло и лёгкие. Сильно клонило в сон, я начал клевать носом. Видимо это заметил Ден и рявкнул:

- Ну-ка не спать! Никому не спать! – и пихнул плечом Тёмную. Та встрепенулась и, соглашаясь, кивнула головой.

Я приподнял шапку, посмотрел на Ёлку. Дышит.

- Слышите? – напрягся Ден.

Теперь мы услышали все. Далёкий звук сирены.

- Пожарка мчит. Для нас это либо хорошо, либо очень хорошо. В любом случае огонь потушат, так что уж точно не сгорим, - он снова толкнул Тёмную, смеясь. – А если повезёт, и они в подъезд зайдут, такой шум поднимем, что точно на себя внимание обратим!

Но в подъезд никто не зашёл. Мы слышали через стены, как тушили, как глухо била вода, как потом всё смолкло. Что ж, мы не в обиде. Спасибо и на этом. Кто знает, может горело снаружи, или им по инструкции не положено в аварийный дом входить, ну или забили просто. Раскалывалась голова и драло горло, глаза слезились, и казалось, что в них перца насыпали. Но на сердце полегчало. Ден предложил попробовать расчехлить щели, может потихоньку протянет духоту. Да и одеться нужно было обратно, большинство вещей-то целы. Хотя о холоде как-то совсем уже не думалось. Тёмная встала, принялась вытаскивать шмотки. А Ден, то ли в шутку, то ли нет пнул меня сидящего ногой:

- Слышь, Самара, а чего это ты на мою бабу так вытаращился тогда? Думал, не замечу? Вот, фраер. Вас только оставь одних!

По его смеющимся глазам я понял, что в шутку, и не ответил ничего. Тёмная прислонилась спиной к двери, чтобы удобней было переодеться.

- Ребята… Дверь тёплая. – Сказала она.




13. Становится тихо.




- Ден, как тебе это удается? В смысле, с девушками? – Я услышал свой вопрос словно откуда-то со стороны, словно извне. Вопрос за чашкой чая на кухне. Ровный, спокойный тон. Не могу сказать сейчас, действительно ли я был тогда заинтересован в этом. Тепло от пожара быстро остыло, и нашу камеру, и всех нас снова сковало холодом. Гарью всё ещё пахло, но уже терпимо. И дышалось легче.
Ден повернул ко мне голову и чуть улыбнулся. В его глазах ещё теплилась жизнь. Жизнь из другого мира. Где всё правильно, статично и понятно. Сколько времени мы уже вне его? Сутки? А может, часы?

- У меня есть секрет. Но о нём никто не знает. И лучше, если о нём никто не будет знать.

Наверное, приятно иметь секреты. Они дают надежду, что ещё сможешь ими воспользоваться. Я спросил, что за секрет. Не особо надеясь на ответ, я уже для себя похоронил эту тему. Но он ответил. Стало страшновато. Похоже, он считал, что его секрет больше ему не понадобится.

- Секрет в том, что у каждой из них свой срок. Покупаешь зажигалку, но только матовую, непрозрачную, в этом и смысл. В конечности. Даже не в самой конечности, а в непредсказуемости срока конечности.
Мне показалось, что он бредит. Я забуксовал. Он продолжал как ни в чём не бывало.

- Да, всё дело в зажигалке. Она нужна, пока работает. А потом начинает барахлить, а ты начинаешь нервничать. Чиркаешь её – зажигается с пятого раза. А потом и вовсе перестаёт. Тогда покупаешь новую. Одна зажигалка – одна девушка. Главное, чтобы она не догадалась об этом, а то уйдёт раньше срока. И когда ты примешь это, когда научишься расставаться, тогда никаких проблем не станет. А зажигалка тебе сообщит, когда пора….

Говорить это при Тёмной? Ден всё-таки циник.

Проглотив непонятное мне откровение, я вновь упёрся взглядом в пространство перед собой. Нет, я так не хочу. Или всего лишь не могу? В углу под сердцем заворочалась зависть, быстренько приодевшись в злость. Уж я-то не такой! Мне труднее, да, но я зато, построю настоящие, прочные отношения. Пусть давится количеством, мне это неинтересно. У меня будет домик, ребёночек и Ёлка….
Но чёртов лифт опять надавил на мою больную точку, пришлось признать, что я всего лишь завидую Дену.

Какое-то время мы сидели молча. Потом я моргнул и вдруг скудное, ограниченное пространство передо мной сменилось цветами. Они росли сквозь снег и шелестели своими жёсткими листьями. Этот звук убаюкивал и уводил меня в нескончаемое поле цветов дальше и дальше. Оно надвигалось на меня, расступалось передо мной. Голубоватые стебли, лиловые бутоны, покачивающиеся из стороны в сторону, рождали мелодичный, мёрзлый звук, похожий на звон игрушек на новогодней ёлке, повешенных слишком плотно. Или цветы и были игрушками? Приходила мама и развешивала их так тесно, что им приходилось касаться друг друга, спорить друг с другом. Наливные новогодние плоды. В них плясали крошечные огоньки гирлянд. Цветы заполняли всё вокруг, скрывали своим ковром землю. Они боялись грубых прикосновений. Их тончайшие оболочки, казалось рассыпятся, стоит потянуться к ним, сделать неловкое движение.

Потом приходили Звери-Ждущие–Чуда. Они приходили увидеть своё отражение в ёлочных шарах и полюбоваться огнями. Они замирали среди изобилия цветных образов, среди сотен округлых отражений. Звери были столь легки, что проходили среди цветов, и те даже не замечали их присутствия. Их массивные, тёплые лапы мягко ступали по полю, не тревожа растений. Звери подходили совсем близко и рассматривали меня, я видел себя – измученного и слабого в новогодних шарах их глаз. Они дышали мне в лицо своим морозным дыханием, звали за собой, и я двигался за ними. Не шёл, а просто двигался в тумане, как и они.

Потом я видел Ёлку. Она тоже сидела в поле цветов, и выглядела как-то совсем по-простому, по-домашнему. И смотрела на меня как на родного, близкого человека.

- Тебя правда Пашей зовут? – спросила она меня.

- Да. – ответил я. – А тебя?

- Соней.

- Это так странно и мило…

- Ну что ты там надумал себе про домик, про ребёночка? Правда это?

- Всё так. Всё правда.

- И не отступишься? Не сбежишь? Не забоишься?

- А почему я должен сбежать?

- Да много их таких потому что. Да и люди тебе обо мне как порасскажут, так и сбежишь.

- Ты меня не знаешь совсем. Дай мне шанс, узнай меня поближе, я ведь на что хочешь готов за тобой. И что там о тебе говорит кто – мне не важно. Я ни слова плохого о тебе не слышал.

- А разве сам не видишь, какая?

- Вижу. Но не отступлюсь всё равно.

Она, смеясь приложила палец к губам. Её волосы рассыпались по плечам.

- Слышишь, тихо как?

Потом приходили Звери-с-Причудливыми-Голосами. Им хотелось услышать, как звенят цветы. Они закрывали глаза и стояли посреди поля, впитывая густой шерстью холодный звон. Стеклянные бабочки, покрытые бело-голубыми узорами, вдруг оживали и начинали двигаться в такт неизвестной силе, поднимаясь в небо над цветами. Я тоже закрыл глаза и прислушался, я смог различить музыку, которую издавали цветы. Но и с закрытыми глазами я продолжал видеть, но уже другое. Дорога. Свет встречных машин забивался мне под подошвы и вытекал из-под ног белым сиянием. Ритмично бились шаги. Глядя в глаза машин, я видел фонари чужого города на фоне пустого неба. И Звери брели по нему.

А потом произошла смена сюжета. Режиссёр, или монтажёр, или кто бы то ни был, вырезал слишком большой кусок пленки. Маг и волшебник, он одним движением руки переносит нас в другое место, действие, даже время. И нет никакой связи….
Я вновь смотрел на стены, вдыхал оседающую гарь, и какое-то время не мог понять, что же разбудило меня? Взглянул на Дена. Тот дремал, неуклюже свесив голову на бок, на его плече пристроилась Тёмная. Время от времени её нижняя губа подрагивала. Мирная идиллия. Вспомнилось про зажигалки.

На первый взгляд ничего в нашей камере не изменилось, но чутьё тревожно подсказывало – всё иначе. Видимо, сердце поняло это раньше меня и забилось мучительно и безнадёжно, как голубь, привязанный за лапу. А я всё сидел, и, словно слепой котёнок, бестолково искал, отчего я проснулся, что заставило меня вздрогнуть.

А потом, словно накатывающей волной по всему телу прошла мысль.

Меня разбудила тишина. Мёртвая, бесчувственная тишина.

Это Ёлка перестала дышать.

Она умерла.




14. Я демонстрирую прагматические склонности.




Я разбудил Дена и сказал, что Ёлка мертва. Тёмная тихо заплакала. Ден отнёсся к этому, как мне показалось, равнодушно. Да, собственно, и я, наверное, выглядел со стороны равнодушным. Он лишь опустил глаза, глядя на труп.

И мне подумалось, что само по себе слово «человек» имеет предел. Кто мы сейчас? Люди? Или вялые куски органики? Холоднокровные, малоподвижные насекомые, забившиеся в нору на зимовку.

Хотелось есть, пить, чувствовать ноги. Наступает момент, когда организм начинает жить независимо от сознания. Вне его. Он начинает жить собственным умом, столкнувшись с бесполезностью разума. Он выживает сам по себе. Он ищет ресурсы на то, чтобы ещё на какое-то время удержать в себе жизнь. Он сжимает поры, он вскрывает нетронутые ранее тайники. И живёт. А сознание лишь стыдливо питается этим, как побитая, провинившаяся собака. И чтобы не мешать организму цепляться за жизнь, оно ведёт себя очень тихо. Его заискивающие вспышки редки и бесцветны.
Даже смерть прошла по наезженной колее. Ровно, без тряски.

Я убрал с себя труп. Одежда на мне одеревенела и наверняка издала бы глухой звук, если постучать по ней. Я даже попытался поцеловать Ёлку на прощание, но не смог наклониться к ней своим скрипучим телом.

Через некоторое время каждый снова ушёл в свое забытьё.

Я вернулся, когда Тёмная начала стонать:

- Мне очень холодно. Я ничего не чувствую….

Думаю, каждый из нас чувствовал не больше. Возможно, при других обстоятельствах я никогда бы такого не сделал, но тогда…. Тогда я немыми руками принялся раздевать мёртвую Ёлку. Это было непросто. Руки не слушались, да и труп уже успел застыть. Не говоря ни слова, Ден присоединился ко мне. Мы раздели её почти полностью. До нижнего белья. Оказывается, у неё не такая уж идеальная фигура, как мне казалось. Наверное, Дена это не смутило, подозреваю, что он видел её голой.

Несмотря на всю мою эмоциональную неподатливость, мне было невыносимо смотреть на мёртвую подругу, её изуродованную голову, некогда красивые, а главное – живые глаза. Я принялся кантовать её, пытаясь перевернуть. Осилил только половину задуманного, сумев лишь повернуть к стене лицом, решив, что этого достаточно.
Тёмная закуталась во всё, что можно. Не думаю, что это сильно её согрело.
Глядя на серое, твёрдое тело Ёлки в розовом бюстгальтере, я подумал – прошёл ли Новый год уже или нет. Новый год с людьми за столами, загаданными желаниями, планами на будущее…. Всё это осталось на другой планете, в другой вселенной, в другом измерении. Всё в этом «Новом году» уже было раньше, повторяясь из раза в раз, и всё-таки, зовущееся «Новым». Этот праздник, как и любой другой – праздник насилия над телом в виде немеренного поедания салатов и выпивки.

А моё сознание покорно волочилось за организмом. Он был главным, он диктовал условия.

Из всех четверых самым подвижным оставался Ден, он даже смог подняться на ноги, чтобы справить нужду. Мне такая роскошь была недоступна, и я несколько раз делал это, не сходя с места.

А потом. Совершенно неожиданно. Совершенно вдруг. Сознание воспряло, взбунтовалось и, ничего не объясняя начало раскачивать смерзшиеся мышцы (как мне показалось – совершенно необоснованно). Они боролись между собой – сознание и тело, а я невменяемо присутствовал при этом, не понимая, что происходит.
И всё же ему это удалось. Скользя руками по замерзшей крови и моче, тело смогло приподняться. Совсем чуть-чуть, но вполне достаточно для того, чтобы сознание возликовало. Оно стегало непослушное тело до тех пор, пока не усадило на голый труп Ёлки. А потом отступило.

После такой моей выходки даже Ден посмотрел на меня по-другому.
Он поднялся и перетащил отсутствующую Тёмную, посадив рядом со мной. И сам сел. Сидеть на трупе втроём было не очень удобно, но зато теплее. Мы прижались друг к другу, как осуждённые в камере смертников. Для каждого из нас в мире осталось лишь два человека. Вместе с нами в кабине жила ещё неизвестность – кто следующий?




15. Последняя шутка Дена.




Мы сидели, попеременно то ныряя в беспамятство, то выныривая из него, но лишь для того, чтобы набрать воздуха. Во время очередной попытки удержаться на поверхности я увидел Дена. Он вёл себя странно. Наклонившись вперед, он рассматривал рассыпанное по полу содержимое мешка.

Я уже успел позабыть о нём. Лишний предмет в тесном помещении. Меня совершенно не интересовало его содержимое. Меня вообще ничего уже не интересовало. Откуда Ден взял силы на то, чтобы подумать о мешке? Откуда взял силы заинтересоваться этим? Откуда взял силы на то, чтобы выразить интерес в действии?

Предприняв усилие, я попытался рассмотреть, что там. На полу у наших ног стоял мой серебряный слоник, газовый баллончик, шкатулка, деревянная коробка, валялась бессмысленная мелочь. Бессмысленная…. Ради которой мы и оказались здесь. Мелочь, имевшая огромное значение, как казалось, там, снаружи, а здесь стоившая меньше глотка воды. А что вообще имело смысл тогда? Что может иметь смысл, когда в желудке адская боль, когда сухой язык почти не шевелится, когда ноги отсутствуют, а все остальное тело ломает холодом.

А он смог. Нашёл смысл. Он долго ковырял непослушными пальцами шкатулку, после чего из неё высыпался бисер. Мелкие цветные горошины раскатились по полу среди царящего хаоса. Неподходящее место они выбрали себе для прогулки. Бисер на блевотине, крови и дерьме смотрелся отвратительно, я даже невольно отдёрнул взгляд. Ден отбросил шкатулку в угол.

Деревянная коробка таила в себе гораздо большие сокровища. Странно, что она вообще попала в этот мешок. Похоже, в темноте не разобрались и в спешке сунули. Отодвинув крышку, Дену удалось присвистнуть. Он повернул голову ко мне, прищурился и улыбнулся, а после чуть наклонил коробку, чтобы я мог видеть. Содержимое разрешило улыбнуться и мне.

Внутри были инструменты. Отвертка, пассатижи, ещё кое-какие предметы. Я, правда, не соображал пока, чем они могут помочь, но раз улыбался Ден, значит он знал. Внутри что-то зашевелилось. Сознание попыталось вновь поднять тело, но в этот раз не смогло. Оно слишком смёрзлось и отяжелело.

Эта коробка изменила всё. К несчастью.

Корячась, Ден встал. Поводил руками. Присел, покрутил шеей. Какое послушное, выдрессированное тело! Единственное, что мог сделать я в это время – чуть пошевелить руками и поднять голову, наблюдая за ним.

Ден сказал:

- Мы, конечно, рискуем остаться без света в случае неудачи. А ну и *** бы с ним.
Я поднял глаза выше и посмотрел на источник освещения. Прямоугольный, пластиковый, матовый плафон, под которым угадывалось две лампочки. Если представить, что это место пусто, то сознание рисовало люк, достаточный для того, чтобы можно было вылезти в него. А потом? Потом наступит потом. Ден сможет. Во всяком случае, он выглядел, как человек, который сможет. Пока он возился наверху, даже Тёмная пришла в себя, и водила за ним взглядом. Два трупа с живыми глазами, наблюдавшие за человеком.

Ден, задрав руки, что-то ковырял, крутил, матерился. Но матерился не уныло, под стать нашему положению, а с какой-то завидной бодростью. Вообще, матершина универсальна. Смени интонацию – и одни и те же слова обретают противоположный смысл. Одними словами можно выразить и восторг, и гнев, и отчаяние, и надежду. Время от времени он опускал руки и тряс ими, приводя в тонус.

- Помочь? – Зачем-то спросил я.

И Ден, и я знали, что никакой действенной помощи от меня не будет. Он только усмехнулся.

- Не парься, Самара, отдыхай.

Прошло ещё несколько минут, и плафон полетел на пол, издав пластиковый стук. Потом какие-то шурупы, гайки, что-то ещё….

Потом погас свет. Темнота выключила скудный мир. Выключила Дена, Ёлку, Тёмную, стены лифта. Ничего не стало. Теперь уже не обязательно было задирать вверх голову, мучительно поднимать глаза. Единственное, на что ещё соглашалось моё тело – слушать. И уже в темноте, под матерщину Дена, на пол падали предметы. Маленькие и большие. Сверху раздавалась возня, скрежетание, удары по железу.
Он пробивал путь наверх. Искал спасение. Как крот в поисках пищи (ну, или что он там ищет, когда роет ход к поверхности). Иногда он наклонялся, чтобы сменить наощупь инструмент, да встряхнуть затёкшими руками. Судя по его энергичным движениям, он чувствовал себя лучше с каждой минутой. Воля к выживанию, подкрепленная шаткой надеждой, творит чудеса. А может, он знал какой-то рецепт? Может, владел каким-то знанием? И если мой организм был похож на банк, который брал с меня проценты моих сил за совершаемое бездействие, то его банк похоже сам возвращал ему силы с процентами, умножая ликвидный актив. Через какое-то время мне показалось, что он мычит что-то под нос, напевая.

И вдруг он засмеялся. Засмеялся, как смеются люди либо от безнадежности, либо от счастья. Глаза мои немного помирились с темнотой, и я уже смутно видел его очертания. Я хотел спросить его. Но я боялся ответа. Я молчал.

Ден бросил инструменты на пол. Потом присел на корточки и сказал совсем рядом:
- Сейчас посмотрим, что там есть. А ты пока попробуй подвигаться. Если получится, мы выберемся из этого чёртового дерьма. Если нет, я выберусь один и что-нибудь придумаю. Можешь не сомневаться. Я вернусь за вами. Держись! Мы ещё погуляем! Мне только надо чтобы ты подсадил меня.

Я лишь ответил: «Без проблем», попытавшись сделать это как можно бодрее.
Ден поцеловал Тёмную, шепнув ей: «Всё будет заебись», хлопнул меня по плечу. Думаю, он улыбался. Во всяком случае, так мне показалось в темноте.

Я сполз с Ёлки, встал на колени и распрямил спину, предоставляя Дену действовать. Он встал мне на плечи, я упёрся руками в стену, чтобы не завалиться на бок. Оказалось, это гораздо сложнее было сделать, чем пообещать. Ден пыхтел, я собирал неизвестно откуда взявшиеся силы, чтобы удержать его. Но тело не слушалось, и я не удержался, потеряв равновесие. Ден успел спрыгнуть и устоял на ногах.

- Чтоб тебя! – процедил он, но я знал, что его досада адресована не мне, а той ситуации, в которой мы все находились.

Однако Дена уже было не остановить.

- Не ссать! По-другому ща попробуем. – Я не мог поверить, у этого чёрта ещё и варианты имелись!

- Тёмная! Вставай раком. – Скомандовал он. – И ты тоже рядом. Так и вам будет полегче, и мне поустойчивее. Авось и сдюжим.

Тёмная послушно, и по всему видать, привычно встала в позу. Я рядом. Мы упёрлись ничего не чувствующими руками в пол. Ден, держась за стены встал одной ногой на меня, другой на Тёмную.

- Ну! Совсем другое дело! – Раздалось сверху.

Какое-то время он ещё возился, кряхтел, приноравливаясь, переминаясь с ноги на ногу на наших спинах. А потом он оттолкнулся и наполовину исчез в люке. Я смог это разглядеть, когда мы с Тёмной синхронно вернулись на мёртвое тело Ёлки. Я, задрав голову, напрягал зрение, чтобы видеть как можно больше.

Восхождение его продолжалось недолго. Он мотал ногами, пытаясь упереться в стену для ещё одного толчка. И он смог оттолкнуться! И ещё глубже его тело скрылось в люке. И я уже поверил, что всё кончено, как вдруг….

Раздался пронзительный треск, голубые вспышки на секунду осветили стены. Ден неестественно затрясся, задрожал, а потом вдруг безвольно так и повис, наполовину в потолке. Я пытался схватить его за ногу, вытащить, но пальцы мои не гнулись, не слушались, отказываясь выполнять даже свои базовые хватательные функции. Тёмная уткнулась лицом мне в плечо. А я, как завороженный продолжал смотреть вверх, на ноги Дена. Быть может, я ждал, что через секунду он вновь возобновит свои попытки пролезть в люк. Ден не двигался. Впервые я видел его таким пассивным.

Смерть Дена означала одно. Ничья. 2:2. Смерть отыграла у нас две фишки. Она слишком азартный игрок, чтобы остановиться на половине выигрыша. При таком раскладе хотелось только одного – скорей бы уж. Клонило в сон. Уснуть бы. Уснуть и всё – стереть все мысли, переживания, память. Где-то я читал, что так и умирают от переохлаждения. Зачем рыпаться, как Ден?

Я поднял руку и обнял Тёмную. Она чуть  оторвала голову от моего плеча и коснулась моей щеки губами. Наверное, это был поцелуй. Возможно, мы подумали с ней об одном и том же, что если не сопротивляться, то Смерть, скорее всего, проявит милость и заберёт тебя бережно, как маленькое дитя.

Пришло осознание, что теперь я точно уже ничего не могу. Теперь, когда не стало Дена, когда остатки сил были растрачены на последнюю попытку, что я мог? Что мы могли даже вместе с Тёмной? Только то же, что и до этого – просто ждать. Но разница всё же была. Если раньше никто из нас не мог ответить, чего конкретно мы ждали, то теперь мы точно знали – чего.

А после она лежала у меня на плече, и я чувствовал щекой её слабое дыхание. Может быть, мы могли бы даже умереть вместе? Одновременно, чтобы не так страшно. А потом я начал слышать свои мысли всё дальше и дальше. Расстояние между нами росло, но я всё ещё мог разобрать их. Не слишком отчётливо, туманно, как всполохи молнии на том берегу реки.

Так отступало сознание в неизвестность. Быть может, оно несло моё послание Смерти? Шло сообщить ей, что я согласен?

И когда мне всё труднее и труднее удавалось слышать свои скудные мысли, когда они почти растворились, и я принял, что больше никогда уж нам не встретиться в одном теле, когда простился с ними…. И вот тогда, когда мне уже было всё равно и от этого блаженно, сверху упал Ден. Тяжёлый, напряжённый труп. Даже будучи мёртвым, он вёл себя странно. Мы разом вздрогнули. Разом пришли в себя, а Тёмная даже тихо вскрикнула. Интересно, зачем Ден сбросил на нас своё тело? Отомстил за поцелуй Тёмной? Или хотел сказать: «А ну-ка, суки, жить!»? Это падение…. Так же, как и его последняя попытка выбраться оказалось пустой затеей. Сознание вспыхнуло, вернулось лишь на минуту, а после растаяло невероятно стремительно.
Прости, Ден. Мы с тобой почти никогда не понимали друг друга. Почти ни в чём. Мы были друзьями, потому что я нуждался в защитнике, потому что ты нуждался в том, кого можно защитить. Мы не понимали друг друга. Вот ты упал, встряхнул нас, а я могу тебе лишь ответить: «Прости, Ден». Я выбрал свою дорогу и, надеюсь, она станет короткой.

Мы кое-как спихнули с себя тело и лишь теснее прижались друг к другу. На этот раз я предпринял попытку поцелуя. Мы коснулись холодными губами, не размыкая их. Самый настоящий поцелуй за всю мою жизнь.

Я ещё какое-то время думал о Тёмной и о Соне, а потом тьма расступилась и пришли Звери. Может, это и была Смерть? Они заглядывали мне в глаза и улыбались. Они ласкали меня лапами, закутывали в шерсть, дышали в лицо. Они что-то говорили мне – Звери-с-Причудливыми-Голосами. Они словно чего-то ждали от меня – Звери-Ждущие-Чуда.

А потом они ушли и… всё….




16. Теперь.




Теперь я сижу здесь. Говорят, нас вытащили первого января. Какой-то очередной любитель лёгкой наживы вызвал лифт, и он послушно спустился к нему.  Я ничего этого не помню.

Мы живы. Вот только выиграли ли мы у Смерти? Нас вытащили люди. Выхватили кусок у Неё из пасти. И теперь Она мстит. Она никого не прощает. Она забрала что-то главное. Что-то основное, и вышвырнула наши жизни, как подачки – живите.
Где триумф? Где ликование? Где счастье выжившего? Ничего нет. Только пустота и воспоминания. Только страх и одиночество. Чему-то эта история должна была нас научить? Но не научила. Во всяком случае – меня точно.

Всё. Больше уже не будет «Нас». Буду лишь я и она – две серые песчинки, две тени, съёжившиеся в своих квартирах, бредущие в своих страшных воспоминаниях, не в силах справиться с приступами ужаса, что время от времени накатывает так внезапно, что кажется, ты снова там, в этом проклятом месте. Будто задремал на мгновенье и проснулся, и ничего, кроме отчаяния.

Может быть, когда-то мы сможем посмотреть друг другу в глаза и поговорить об этом. Или не об этом, а просто поговорить. Попить кофе, как обычные люди, молча посидеть на набережной, глядя, как снуют прохожие. Если честно, я не особо в это верю. Мы попрощались с ней там, тем самым касанием губ перед смертью. Да, физически мы выжили, но и я, и она знаем – мы мертвы. По крайней мере, друг для друга.

И всякий раз, когда я закрываю глаза, когда пытаюсь заснуть, я вижу Зверей. Они бредут всегда рядом, в предрассветном тумане, среди стеклянно-ледяных бутонов, среди морозного, но одновременно тёплого поля. Они никогда не заговаривают со мной, лишь изредка бросают в мою сторону медленные взгляды. Они всегда рядом – за шторками век. Они, наверное, что-то хотели сказать мне, а я не понял.
И теперь они печальны….

Клик….