Тайга

Сбылась мечта последних лет отрочества – представилась возможность побродить по тайге, обогнуть ее форму и насладиться ее содержанием. Сумрачный лес, наполненный тенями прошедших эпох. Тех, о которых я могу судить лишь по страницам сваренных в воске и щедро посыпанных пылью фолиантов и тех, которые не так давно проживал сам. Таких много. Они сменялись каждый день. Каждое утро было партией в рулетку, призом в которой был дивный отрезок экзистенции на линии времени. Хотя почему линии? На занятиях говорили, что это круг. И мне эта версия нравилась. Но для меня оно абсолютно бесформенное и не имеет какого-либо вида. Оно лишь красный тазик для белья, из которого меня дважды за сутки вынимают и вешают на бельевую веревку – в начале дня, на время пар и ночью, на время сна. Но если с последним все понятно, ведь против этого я ничего не имею. Находиться в пространстве сна мне очень даже нравится, независимо от того, что я там вижу. Ведь это то единственное место, где я есть хозяин и я есть господин. Лишь там мне доводится переживать абсурд и, если совсем повезет, принести его утром в явь и изложить на бумаге. Но когда же доведется быть главой над собой здесь, вернее там, вне тайги. Мне абсолютно до лампочки – проснусь ли я через пару часов и пойму, что никакой тайги в жизни нет или же я действительно здесь нахожусь, сам не зная как попав сюда. Но это и не важно – мгновение остановилось, и это прекрасно. В кое-то веке можно попросту сесть и подумать. Как стать хозяином себя здесь и сейчас? Что делать, когда не боишься смерти? Что в таком случае будет подталкивать тебя к действиям? Вопросы, наверное. Хоть в начале было и утверждение, но я меньше Вселенной, а потому в свое начало могу поставить вопрос – где брали? За ним еще пару тройку бытовых и крайним будет, разумеется – в чем смысл жизни? Когда еще доведется поразмыслить над этим, как ни сейчас. Есть загадка – слышен ли шум падающего дерева в лесу, если там никого нет? Есть вопрос – если твоих стихов никто не читает, существуют ли они? И есть тезис – cogito ergo sum. И сейчас, в какой-то час ночи, один под соснами в ночи с тарелкой перловки, пропитанной замкнутым угаром прошедших дней, намеревающийся смотреть в даль глубокой тундры до зари я спрашиваю – когда никто не смотрит на тебя и, возможно, совсем про тебя не помнит, существуешь ли ты? Но тут же успокаиваюсь, ведь сам факт задачи этого вопроса дает положительный ответ. Получается, что искусство быть посторонним освоено в совершенстве. А когда ты посторонний? Когда улицы при любой погоде берут последний билет на Таити и проплывают мимо тебя? Когда в странные дни странные люди окружают странного тебя? Люди, которые видят себя героями античной мифологии, наотрез отказываясь внимать справедливым доводам в сторону своих недостатков, но всегда имеющими при себе внушительный список недостатков твоих, который всегда рады продекламировать. Как полагается, с чувством, c толком, с расстановкой. Получается, что всегда. А еще то, что все переплетено. Внезапно слышу гудок поезда где-то вдалеке, откладываю перловку в сторону и оборачиваюсь. Старый дом, который в городе назвали бы сараем. Пространство вокруг выглядит так, словно воздух в этом месте насквозь пропитан радиацией Вокруг него проложена закольцованная железная дорога, по которой с периодическими остановками ездит, полагаю, такой же старый состав. Кто же им управляет? Видимо, никто. Скорый полагает, что мчится вперед, но ввиду невыносимо долгой продолжительности пути уже не осознает, что из раза в раз нарезает круги вокруг одного и того же дома с вечно пустыми вагонами. Что же служит ему углем? Грехи, которые есть у каждого, будь ты хоть крещенный, хоть копченный, но они есть. Должно быть, стремление сбросить с себя их ярмо и служит топливом для движения. При том, движения не вперед, а по кругу. Это ж какую надо иметь стойкость, чтобы будучи от уши до пятка отравленным полынью, пытаться очиститься, понимая – что конечная станция тождественна начальной.Если по выходе отсюда мне доведется вырасти и стать сингулярностью, чем-то ничтожно малым, вмещающим в себя нечто невыразимо большое, то во имя достижения этого состояния счастья я совершу паломничество в храм бытия, где не будет дано никаких ответов, а лишь новые вопросы. И воочию узрею столкновение шестикрылого Данта и Короля питерского подполья и услышу два тезиса о природе любви, между которыми, возможно открою третий, свой собственный. И будет мне дана шкатулка, до сих пор бывшая закрытой на три замка, открыв которую, наконец-то обрету свою сущность и поймаю на себе брызги прилива на фоне утреннего рассвета. Солнце сойдет со своей дистанции на марафоне звезд и восстанет над землей и начнет править этим миром красота во всех своих, даже самых частных, проявлениях и правота в глазури из свободы. Как подумаешь о подобном, тут же ум вскружится. Перловка закончилась, в честь такой картины на душе подниму стакан киселя. Я считаю, что неважно, кто ты – женщина, ветеран или балерина, но через подобное хоть раз в жизни обязан пройти каждой, наедине со своей сущностью, за которой я пока лишь тянусь, без никого. А тем временем вокруг меня вскипает заря. Кажется, пора возвращаться. В который раз я вернусь домой, и встречу вновь встречу там напоминания об утраченном времени и упущенных возможностях. Но ведь вернусь я в свою библиотеку, которую окружает сад. А по Марку Аврелию это все, что нужно. Так что, быть может, по прошествии многих лет, пережив множество неудач и обретя некоторые победы, я смогу об этом конкретном возвращении домой сказать “Однажды”. Не в понимании Беккета, а в прочтении Водолазкина,  в котором буду видеть если не единственность, то по крайней мере неповторимость впредь, ведь в дальнейшем в отчий дом возвращаться будет совсем иной человек, нашедший общий язык со своим существованием и обретший столь желанную  и долгожданную в течение столь долгих лет сущность.