Стимул с привкусом касторки

      – Эх, вот бы мне таким движком разжиться, я бы им показал! – с завистью глядел Олежка на мчащуюся модель скоростного судна.
      Собственно, это было не судно, а маленький буер без паруса и на поплавках, приводимый в движение моторчиком с воздушным пропеллером.
      Грациозная серебристая стрела стремительно неслась над водой, едва касаясь её поверхности и бисером брызг обдавая стоящих на деревянном мостике людей.
      
      Олежкино детище уже завершило предварительный этап состязаний, показав весьма посредственный результат. Да разве на этом «ритме» далеко уедешь? Хорошо, хоть в финал пробился. А некоторым не удалось и этого – у кого-то мотор заглох на полпути, и его модель так и не намотала положенное количество кругов. А у кого-то он и вовсе не завёлся за отведенное для этого время.

      О «метеоре» он мечтает давно. Главное отличие этого моторчика от «ритма» – в хитрой конструкции цилиндра и в типе используемого топлива. И хотя у них одинаковые объёмы в два с половиной кубика и внешне они малоотличимы, «ритм» – чистый компрессионник с контрпоршнем, а  «метеор» – настоящая «калилка» с миниатюрной свечой. И работает он не на эфире, который щиплет ноздри и дурманит голову (ещё бы, средство для наркоза!), а на чистом спирте с небольшим добавлением касторки.

      Последнее обстоятельство несколько коробит Олежкины чувства, пробуждая в нём сомнения относительно серьёзности инженерной мысли. Касторка — это ж надо такое удумать? Она вызывает в нем глубокое внутреннее отторжение, поскольку он по себе знает, что это рвотное, причём весьма гадкое. А мотору каково? Всякий самодвижущийся предмет он с пелёнок привык одухотворять и никак не может избавиться от этого детского комплекса.

      Не иначе, как изобретатель таких моторчиков был большим чудаком или приколистом, в противном случае зачем эта фантазия! А остальные приняли его изыски за чистую монету. Впрочем, Олежка находит оправдание этому – касторовое масло, скорее, играет роль смазки и не участвует в процессе сгорания. Иначе его чувствительный нос обязательно уловил бы тошнотворный привкус в запахе выхлопных газов. Но ничего подозрительного в них не ощущается, к тому же в те далёкие годы синтетических масел ещё не существовало. Это его как-то примиряет.
      Что касается спирта, то здесь споров нет. Ведь он способен привести в чувство даже мёртвого. Так, во всяком случае, утверждает Виталька Лопатин, записной кружковский авторитет, когда заправляет топливной смесью бачок «метеора» или той же «кометы», мотора посолиднее. Кстати, именно его модель рассекает сейчас водную гладь пруда.

      Лопатин по его меркам – уже ветеран судомоделизма, потому что в их кружке все школяры. А он — уже студент техникума, и наверняка разбирается в вещах, им пока неведомых. Да и руки у Витальки растут из правильного места: остро заточенным ножиком он владеет в совершенстве, а на токарном станке, допуск к которому остальным строго ограничен, вытворяет настоящие чудеса.
      А как-то раз из бальзы – лёгкой и нежной древесины – и из пергамента он соорудил модель комнатного планера с резиновым приводом, и Олежка с замиранием сердца следил, как этот хлипкий полупрозрачный скелетик – в чём только самолётная душа держалась – парил над верстаками, тихо шурша пропеллером и наматывая круг за кругом. Эх, видели бы это чудо соседи, эти зазнайки из авиамодельного!

      Но основная страсть Лопатина – скоростные модели. В искусстве отыскания идеальной формы для своих поделок он съел, наверное, не одну собаку. Их стремительный силуэт и отполированные до зеркального блеска поверхности вызывают у всех тихую зависть. В изготовлении пропеллеров он тоже знает толк. Граб он предпочитает традиционному буку, а его винты всегда изящны и тяговиты.

      Недаром последний лопатинский глиссер сейчас показывает чуть ли не лучшее время – а здесь есть и маститые участники, с опытом и возможностями, не чета нашим. Одни импортные моторчики чего стоят!
      Словом, парень не промашка, настоящий клад для старины Кентия. Правда, водится за ним один грешок, но среди людей талантливых – так уж повелось – это далеко не редкость…

      Рядом с Лопатиным на мостках – Юрка Шульгин: этот всегда ходит хвостом за со старшим товарищем, во всем старается ему подражать. Наверняка и скоростной страстью тоже от него заразился. Правда, его «Барракуда» – всего лишь жалкое подобие «Молнии», прошлой лопатинской модели. И с таким же, как у Олежки, бедолагой-«ритмом». Так что вряд ли ему сегодня светит место в финале.

      Надо сказать, Олежка тоже с почтением относится к Виталику, но абсолютных авторитетов не признаёт. Хочется дойти до всего самому – ведь не боги горшки обжигают, справимся. Моторчиком бы правильным разжиться, хотя бы…
      Пока же горшки эти выходят сыроватыми. Он помнит, как Виталик скептически прищурил глаз, когда взглянул на Олежкину гордость – обтекатель мотора, над которым тот усердно корпел последние несколько дней.

      Юрка Шульгин, крутящийся рядом, тут же не упустил возможность вставить свои три копейки.
      – Хвостовик коротковат. И плоский какой-то, – скривился он и вопросительно взглянул на своего кумира. Тот промолчал.

      Впрочем, эта реплика, как и гримаса Лопатина, не остались незамеченными и для Кентия.
      – Хвостовик сойдёт, длиннее не надо. А вот излишняя пузатость налицо, – резюмировал шеф, подойдя к подопечным.
      А вот тут он загнул, подумал Олежка. Пузатость налицо. Наверное, ботинки сыну, как тот прапорщик новобранцу, тоже рекомендует с вечера чистить, чтобы надевать их с утра на свежую голову.
      – Идеальный аэродинамический профиль – сечение крыла. У него обтекание оптимальное, – продолжил шеф поучительно. – К этому и надо стремиться.
      И уже снисходительным тоном добавил Лопатину, который хоть и не любит наукообразия, но стихийно всегда следует этому принципу:
      – Ничего, с годами и у них появится чутьё. А пока пусть упражняются.

      С теорией крыла Олежка познакомится позже, в институте. А также с критериями ламинарности и турбулентности потока. Но пока пребывал в неведении и злился. Обтекатель как обтекатель – что придираются? И ещё этот Шульгин. Тоже мне, знаток!

      Обкатка новых моторчиков тоже проходит под неусыпным контролем Лопатина. Он лично готовит топливную смесь, тщательно вымеряя мензуркой одному лишь ему известные пропорции. Чуть напутал – получи пропеллером по пальцам: мотор-то вручную заводится. А всему виной раннее воспламенение. То-то весь указательный в рубцах, как у того инструктора по технике безопасности, который кичится тем, что знает эту технику, как свои четыре пальца.
      Но рубцы уже старые. Значит, наука впрок.

      Как-то раз школьные приятели был свидетелем того, как под вечер, в канун какого-то праздника, Лопатин на пару с Кентием уединились в подсобке, после чего вернулись в мастерскую слегка навеселе и с блестящими глазами.
      – Проверяли качество новой партии горючего, – со знанием дела и с ехидцей прокомментировал их появление Шульгин. Намекая на его основной ингредиент.

      Позже Олежка понял, что приятель немного заблуждался. В состав горючего входил метанол, и употреблять его было опасно.

      Впрочем, и этиловый спирт у Кентия всегда в наличии. Чем шеф обосновывает необходимость его включения в ведомость снабжения, остается для Олежки загадкой. Интересно, а табачок у него свой или тоже дом-пионерский? Дымит Васильич как паровоз.

      Вон и сейчас он не вынимает папиросу изо рта. Переживает, надеется, что сегодня команда войдёт в число призёров. Основная надежда, конечно, на Виталика. Но пока в состязаниях пауза.
      Наконец хриплое сипение мегафона возвещает о начале основного этапа соревнований.

      Лопатин, хоть и в лидерах, но чем-то недоволен. Впрочем, он вечно стремится что-нибудь улучшить. Вот и сейчас бурчит, что обороты его, видите ли, не устраивают. Ухо не улавливает каких-то ультратонов.
Вполне себе приличный визг, почти поросячий – моему бы «ритму» такой, думает Олежка. А тут выжимаешь компрессионный винт почти до упора, рискуя заглушить мотор, и всё равно его жужжание – почти на октаву ниже лопатинского форсированного «метеора».

      Может, всё дело в рабочей смеси, прикидывает Виталий. Та, что забодяжена накануне, могла немного выдохнуться. Надо бы развести свежую.
      – Да брось ты, всё у тебя нормально, – пытается остановить его шеф, видя, как тот норовит осушить топливный бачок.
      Но Виталик неумолим.
      – Приготовиться Лопатину, – командует судья.
      – Вот, чёрт, – ругается тот и судорожно хватается за сумку. А в ней чего только нет: и инструменты, и крепёж, и даже логарифмическая линейка. В общем, приблуды на все случаи жизни.

      А однажды Олежка видел, что тот извлёк из неё портативный микроскоп, чем привёл в изумление даже Шульгина, который обычно в курсе всего, что касается Лопатина.
      Между тем Виталька вытаскивает из сумки флакончик со спиртом, (Кентий нередко доверяет ему и самое святое – ключи от каптёрки), баночку с касторкой, мензурку и начинает привычно колдовать с компонентами. Теперь уже не суетится – подождут, если что. Дело-то важное.

      Процедура занимает несколько минут – и вот бачок заправлен, модель прицеплена к корду, запущен отсчёт времени. Мостик скрипит в такт усердным манипуляциям Лопатина, пытающегося завести мотор. Но – странное дело – тот даже не фыркает. Виталька впрыскивает небольшую порцию топлива в раструб картера – крайняя мера, – проворачивает пропеллер на пару оборотов и снова дёргает за него пальцем. Бац – пропеллером по указательному. «У, бля!» – сдавленно вопит Лопатин и снова хватается за винт.

      Мотор чихает и, наконец, заводится. Виталька переводит дух, скидывает накал со свечи и снижает подачу топлива. Движок выходит на обороты. Вот модель запущена, и все замерли в ожидании. Первый круг, второй, третий… Судя по количеству касаний воды, дело движется к рекорду. И тут – вот тебе и на – мотор внезапно глохнет.

      Лопатин убит. Отстегивая модель от карабина, он с трудом сдерживает слёзы. Победа сулила выполнение норматива мастера спорта, уже повторное, за которым следовало присуждение самого звания. К этому он шёл уже второй год. И вот такой облом!

      Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Во всяком случае, Олежке. Со скромным результатом он попал в зачётную шестёрку, принеся призовые баллы команде. Ненамного опередил его и Юрка Шульгин со своей «Барракудой». Тому, скорее всего, помог пропеллер, снятый с лопатинского неудачника. Оба «счастливчика» в итоге отхватили грамоты.

      Возвращаясь с соревнований, Олежка слышит, как за его спиной Лопатин переговаривается с шефом. Трамвай тащится до Стрельны, а там ещё предстоит пересадка на автобус до Петергофа. Дорога неблизкая, есть время для детального разбора полётов. За окном уныло проплывают заболоченные огороды с картофельными грядками и неказистые домишки. Пейзаж подстать настроению.

      – Иннокентий Васильевич, давайте по соточке, с горя. Думал, на радостях, а вон оно как обернулось.
      – Что ты имеешь в виду?
      Лопатин шуршит в сумке и вытаскивает оттуда флакончик.
      – Вот, прихватил – у вас на нижней полочке, в уголке стоял.
      – Ах ты, шельмец! – Шеф картинно пучит глаза.
      – Да ладно вам. Разведите по-свойски, у вас это хорошо получается, без мензурки.

      Кентий оглядывается по сторонам.
      – Ты мне только мальчишек не испорть.

      Он берет флакончик и внимательно изучает наклейку. Брови лезут на лоб.
      – Так это же метиловый!
      Теперь вытягивается лицо у Лопатина.
      – Ёлы-палы, не может быть! А что ж тогда я в бачок залил!?
      Всё становится на свои места.
      –  Вот же идиот, спутал в спешке – пузырьки-то с виду одинаковые. А температура вспышки у них разная, тем более, в смеси с касторкой. Потому, наверное, и мотор заглох!

      Он бьёт себя по коленям в досаде. А теперь ещё и «банкет» накрылся!
      Нет, всё же не зря эти инженеры едят свой хлеб, думает Олежка. Шеф плюется:
   
      – Говорил же тебе – от добра добра не ищут! Улучшатель! Да и я хорош – надо было лучше прятать...
      Остаток дороги они проводят в молчании.
 
      Но на этом история не заканчивается.

      Через неделю после соревнований в школе состоялось торжественное собрание, на котором чествовались отличники учёбы и прочие передовики с активистами. Среди последних основные лавры, конечно же, достались комсомольским вожакам. Грамотами поощрили  победителей олимпиад, сборщиков металлолома и прочих юных друзей природы.
      Не забыли и про доморощенных судомоделистов – Олежке с Юркой кроме цветастых грамот с портретами вождя вручили ценные подарки.

      Какова же была радость Олежки, когда, открыв коробку, он обнаружил вожделенный «метеор»! Видимо, Кентий, школьный трудовик по совместительству, пробил их по своим каналам. Вот же молодец, знает чаяния подопечных!
      Принеся подарок домой, Олежка похвастался им своим родителям – глядите, какая штука! Они толком ничего не поняли, но за сына порадовались.

      На следующий день его ожидал очередной сюрприз.
      –  Кондратьев и Шульгин, вас Иннокентий Васильевич разыскивал, – сообщила классная.
      
      На переменке они помчались в кабинет труда.

      – Так, ребятки, – прокуренным голосом, не успев откашляться, просипел Кентий, – моторчики надо бы вернуть.
      – «Ритмы»? – сердце у Олежки упало в предчувствии недоброго.
      – Да нет, «метеоры».
      – И грамоты тоже? – Шульгин вскинув бровь.
      – Грамоты можете оставить у себя. Заслужили.
      – А «метеоры» – нет?
      – До них вы пока не доросли. У меня на этот счет другие планы. У виталькиного цилиндр задрался, нужно поменять. Да и… В общем, на следующий год, может, и вам пригодятся.

      По коридору Олежка брёл с понурым видом. Не доросли, значит. И вынули заглоченное без касторки, почти на добровольной основе. Что за показуха! Ну, ладно, хоть немного подсластили, грамотами. И на том спасибо.
      Немного утешало то, что подобная учесть выпала и Шульгину, его вечному сопернику.

      Но, если взвесить трезво, размышлял он, то Кентий, пожалуй, прав. Пусть это будет стимулом, морковкой, висящей перед носом. И получить её надо заслуженно, а не по воле обстоятельств. Потому и спешка здесь ни к чему – ведь она, как и с Лопатиным, может сыграть злую шутку. А мотор этот от меня никуда не уйдёт, это точно.
Ободрённый этой мыслью, он толкнул дверь в класс.

      (Начало - "Судный день")