Повесть. Стальные кружева войны все главы

­
ПОВЕСТЬ «СТАЛЬНЫЕ КРУЖЕВА ВОЙНЫ»

Автор: Феликс Истомин



Глава 1. НАЧАЛО ВОЙНЫ

21 июня 1941 года на перроне Белорусского вокзала стоял красивый высокий лейтенант-лётчик по имени Андрей Громов. Его отец, участник Первой мировой войны 1914 года и Гражданской войны, стал в мирной жизни строителем Метростроя.

С детства, слушая его рассказы о войне, Андрей знал, что любовь к Родине — это не просто слова.
Это чувство, глубокое и жгучее, как пламя, которое горит в сердце каждого, кто готов защищать свою землю.
Всю свою жизнь, сколько Андрей себя помнил, он мечтал о карьере военного и хотел быть лётчиком.

Ещё школьником, по окончании семилетки с отличными оценками, его приняли в одну из авиационных спецшкол, после которой выпускников направляли в военные авиационные училища.
Во время учёбы в спецшколе курсанты параллельно с учебой три года изучали авиационные дисциплины, а летом в аэроклубах проходили лётную практику.
Андрей был одним из лучших в своём классе, и в 1939 году поступил в Московское Военное авиационно-техническое училище.
Лётное училище располагалось за стадионом «Динамо», рядом с Академией им. Жуковского.
Курсанты должны были учиться четыре года, но из-за напряжённой обстановки в мире учёбу сократили на два года, убрав общеобразовательные предметы. У курсантов ведь уже было по 10 классов, и их считали умными и способными.

Страна готовилась к войне.

Московское лётное училище было не совсем обычным. В это время в авиацию пришла радиотехника. Стали применяться пеленгаторы, приводные станции, всё это активно развивалось.
Андрей был человеком любознательным, поэтому, кроме лётного дела, изучал ещё и штурманское.
Военную форму курсантам училища шили там, где генералам — на пятом этаже Военторга на Воздвиженке.

А ещё в училище на курсе учились испанцы. У них шла гражданская война, и они ходили в штатском. Эти горячие испанцы вечно просили познакомить их с русскими девушками. Курсанты их знакомили, а они, в свою очередь, обещали познакомить их с испанскими девушками, которые работали воспитателями с детьми.

Но Андрей пока так и не нашёл себе девушку. Время учёбы пролетело быстро. В начале июня 1941 года мечта Андрея стать лётчиком сбылась. Он сдал все экзамены на отлично, и ему присвоили звание лейтенанта.

После недельного отпуска всем курсантам выдали предписания явиться на службу в свои части. Андрей получил приказ прибыть 22 июня 1941 года в город Кобрин, где размещался штаб 10-ой смешанной авиационной дивизии 4-ой армии РККА Западного особого военного округа.

В Москве днём он сел в поезд Москва — Брест. Поезд должен был прибыть в Брест около 5 часов утра, а расстояние от Бреста до Кобрина — около 50 километров. Ему нужно было выйти на станции Тевли, ближайшей к Кобрину. Андрей зашёл в вагон, нашёл своё купе и огляделся.
С ним в купе ехали отец с сыном… и… сердце его замерло, когда он увидел ЕЁ.

В купе прямо напротив него сидела девушка лет 18, и она была неземной красоты!
Её волосы, словно золотистый шёлк, мягко ниспадали на плечи, а глаза, как два глубоких озера, светились теплом и загадочностью. Отцу на вид было около 50 лет, а парнишке — лет 13.

Поезд тронулся, деловито застучали колёса, и все стали знакомиться. Андрей представился первым:
— Лейтенант Андрей Громов, лётчик. Еду к месту службы в Брест.

Мужчину, который ехал с сыном, звали Николай Степанович. Он оказался гражданским профессором, гидроинженером, и строил под Брестом на реке Буг железнодорожный мост.
Его сын, Иван, учился в школе. Когда Андрей вошёл в купе, Иван смотрел на него с нескрываемым восторгом и, как только они начали разговор, тут же сказал с волнением в голосе своему отцу:
— Папа, папа… я обязательно стану лётчиком, как дядя Андрей!

Девушка, сидевшая напротив Андрея, читала книгу.

Когда они начали рассказывать о себе, она с интересом посмотрела на профессора, а на Андрея даже не взглянула. Он был в замешательстве… он привык к вниманию к лётчикам, а тут что-то было странное.
Девушка, обращаясь к профессору, сказала:
— Меня зовут Лена. Я еду в Брест к отцу… он у меня командир Красной Армии.

Лена молчала почти всю дорогу, а Андрей с профессором разговаривали о войне и о том, что немцы не посмеют напасть на СССР. Около полуночи все легли спать в надежде, что завтра наступит ещё один прекрасный летний день.

Рано утром пассажиров поезда разбудили взрывы и грохот. Несколько немецких бомбардировщиков «юнкерсов», сбросив авиабомбы на железнодорожные пути, делали второй заход на их эшелон.
Паровоз был взорван и сошёл с рельсов. Вагоны, как костяшки домино, начали врезаться друг в друга и сыпаться в стороны. Андрей почувствовал удар — их вагон сильно качнуло.

Послышались крики, звон битого стекла…
Все первые купе в их вагоне были раздавлены, и только их купе было слегка покорёжено. Им ещё повезло, что их вагон сполз в кювет по мокрому оврагу, застрял в грязи, и именно поэтому они четверо остались живы. Их вагон лежал на боку.
Андрей рукояткой пистолета разбил окно.
Нужно было срочно выбираться.

Профессора зажало между согнутых полок, и его сын Ваня безуспешно пытался его вытащить… но у него не получалось. Испуганная Лена сжалась комочком на нижней полке и плакала навзрыд.Андрей взял её на руки и вылез вместе с ней через окно. Он посадил её на землю на пригорок у вагона и полез за профессором.

Вместе с Ваней они смогли вытащить его из-под придавившей его полки. Он истекал кровью… Какая-то железяка торчала у него в боку. Они положили его на землю. Андрей залез ещё раз в вагон, надел на себя свой вещмешок, схватил два чемодана и вылез из окна.
Эшелон, в котором ехал Андрей, разбомбили первым налётом фашистской авиации. Он взглянул на часы — было 4 часа 25 минут утра, 22 июня 1941 года.

Андрей осмотрелся вокруг, и тут раздался оглушительный взрыв, затем второй, третий… Их эшелон был грузопассажирским и вёз на запад, кроме четырёх классных пассажирских вагонов, вагоны, гружённые боеприпасами, военной техникой и цистернами с горючим. Огненные шары, вырвавшиеся из цистерн с горючим, осветили всё вокруг, как будто наступил день.

Вагоны, переполненные боеприпасами, взрывались один за другим, разбрасывая осколки и обломки на сотни метров. Крики раненых, стоны умирающих, треск горящего дерева и металла — всё смешалось в адском хаосе. Земля дрожала под ногами, а воздух был наполнен едким дымом и запахом гари.

Андрей взвалил профессора на спину, а Лена взяла Ваню за руку. И они побежали к лесу. Белорусский лес, в который они вошли, был густым и тёмным.
Высокие сосны, словно молчаливые стражи, тянулись к небу, их стволы, покрытые мхом, казались древними и неприступными.
Под ногами хрустели сухие ветки, а между деревьями пробивался слабый свет утренней зари.

Воздух был наполнен ароматом хвои и свежести, но эта идиллия нарушалась взрывами и гулом самолётов. Втроём они добежали до кромки леса и, обессиленные, упали на мокрую от росы траву.
— Папа, как ты? Что с тобой? — кричал Иван, его голос дрожал от ужаса и волнения.Раненый в живот профессор качал головой и мычал, ничего не говоря.
— Это война… — выдохнул Андрей с горечью.

— Нам надо осмотреть рану профессора и сделать ему перевязку. Лена, ты поможешь мне? — спросил он.
— Конечно, Андрей, — сказала Лена, впервые назвав его по имени.

Андрей разрезал ножом рубаху профессора, и они увидели торчащий железный штырь в его животе.
— Он потерял много крови, — сказала Лена, и по её взгляду Андрей понял, что профессору осталось жить совсем немного.
— Нам надо вытащить этот штырь! — закричал Ваня.
— Ваня, успокойся. Сейчас мы твоему папе наложим повязку, а если вытащить этот штырь, ему может стать ещё хуже. Сходи, насобирай листьев подорожника, — сказал Андрей.

Ваня убежал в лес, а Лена тихо сказала:
— Андрюша, я не смогу ему ничем помочь. Профессор умирает.
Андрей наклонился к профессору. Из его рта шла кровь и пузырилась. Он прошептал:
— Ваню не бросай… — и умер прямо у на руках Андрея.

Через несколько минут вернулся Ваня с охапкой листьев подорожника. Он бросился к лежащему на земле отцу с криками:
— Папа, папа, не молчи! Андрей, как он?

Ваня заплакал, положив голову на грудь отца, он стал гладить его седые волосы. Потом он поднял глаза на Андрея и дрогнувшим голосом спросил:
— Он умер?
— Да, Ванечка, он умер, — ответил Андрей.
Ваня встал и отрешённым взглядом посмотрел по сторонам.

Лена быстро подошла к Ване и, ничего не говоря, просто обняла его. Ваня, склонив голову Лене на плечо, заплакал навзрыд. Через несколько минут, успокоившись, Ваня сказал:
— Мама умерла, когда мне было 4 года. Всё это время мы жили с папой вдвоём. Папа всегда был со мной. Папа всему меня научил, и он всегда был моим героем… и будет, — продолжил Ваня.

Андрей понимал, что надо похоронить профессора по-человечески, по русскому обычаю, а не бросать вот так на земле. Но у него не было никакой возможности вырыть могилу — да и, собственно, нечем. Кроме финского ножа, у него ничего из инструментов не было.
Он осмотрелся по сторонам, и его взгляд упал на маленький пригорок. У подножия пригорка Андрей ножом снял дёрн.

Затем он сделал небольшое углубление в земле, куда они с Леной и перенесли профессора. Землёй с пригорка Андрей засыпал тело профессора, словно укрывая его последним одеялом. Потом он срубил и обстругал две жерди осины, связал их вместе и сделал небольшой крест.
Его руки, привыкшие к точным движениям, теперь дрожали, но он продолжал работать, словно каждый удар ножа по дереву был его последней данью уважения к погибшему.

Пока они всё это с Леной делали, Ваня сидел, не глядя в их сторону, и плакал. Его слёзы катились по щекам, как тихие ручейки, неся с собой горечь утраты.

Когда Андрей в изголовье могилы поставил небольшой крест, Ваня вдруг сказал, его голос дрожал:
— Подождите…
Ваня написал на листке, который он вырвал из своей школьной тетрадки: «Профессор Прозоров Николай Степанович. Родился 8 февраля 1887г. Умер 22 июня 1941 г.», и приколол листочек на маленький крестик, который Андрей сделал из двух колышков. Этот крестик, как символ скорби, одиноко возвышался над свежей могилой, а вокруг шелестели деревья, будто шептали прощальные слова.

— У тебя тут кровь, — вдруг сказала Лена, указывая на залитое кровью плечо Андрея.
Андрей вспомнил, что, когда началась бомбёжка, поранился о стекла в разбитом окне вагона.
— Ничего страшного, это царапина…
— Давай я тебя перевяжу, — предложила Лена, доставая из своего чемодана ночную сорочку, которую разорвала на лоскуты.
Она приложила подорожник и аккуратно перевязала ему руку. Её пальцы, нежные и тёплые, касались его кожи, словно лёгкий ветерок, приносящий облегчение.

— Сейчас ещё немного подождём, и надо бы пойти к составу. Может быть, кто-то выжил… — сказал Андрей, его голос звучал как гулкое эхо в тишине леса.
Он достал из кобуры свой табельный пистолет ТТ, проверил патроны и, передёрнув затвор, положил его обратно. На месте взрыва эшелона стало тише, но огонь продолжал полыхать, и дым от горящего бензина заволок полнеба, словно чёрная пелена, скрывающая солнце.

— Будьте здесь. Я скоро вернусь, — сказал Андрей, его глаза были полны решимости. — Посмотрю, может быть, кто-то остался жив.
Железнодорожный путь проходил рядом с дорогой. И вдруг Андрей увидел, как по дороге началось какое-то движение.

Проехала военная техника: три танка, несколько машин с пушками на прицепах и другие тентованные машины. А рядом со взорванным эшелоном остановились два грузовика. Из них выпрыгнул взвод автоматчиков с офицером, который начал кричать отрывистые команды.

Солдаты, развернувшись цепью, стали спускаться с дороги на железнодорожные пути и в кювет, стреляя на ходу.
— Это немцы… — воскликнул Андрей, его голос был наполнен горечью и яростью.— Мы опоздали. Они добивают наших раненых, — процедил он сквозь зубы, сжимая кулаки.

Андрей понимал, что одному с пистолетом идти в бой против взвода автоматчиков — верная смерть.
И вполне возможно, размышлял он, что автоматчики также цепью пройдут дальше в лес и могут их заметить.

Поэтому, обернувшись, он скомандовал:
— Возьмите из вещей самое необходимое и тёплое, что есть. Лена, бери за руку Ваню. Мы уже, к сожалению, ничем не сможем никому помочь. Немедленно уходим в лес. Нам надо выйти к своим.
А у меня вообще приказ вернуться в часть, — добавил Андрей.

И они, пригнувшись, пошли вглубь леса. Пока они шли, над их головами пролетали волны самолётов. И все они летели в сторону Москвы. Вдали был слышен грохот канонады и взрывов, словно гром, предвещающий бурю.

— Как же так? — шёл, подавленный смертью отца, но в то же время переполненный ненавистью, Иван.— Как они посмели на нас напасть? Безумцы! Через два дня мы их всех разобьём, отомстим за папу и к 1 сентября будем в Берлине! — говорил он с непоколебимой уверенностью, его голос дрожал от гнева и боли. Лена молчала.

Им с Ваней было трудно идти по густому лесу. И Андрей, уже дважды видя это, останавливался на привал. Никакой карты у него не было, и он вёл группу просто в лес… шёл на запад по компасу.

­Глава 2. ПЕРВЫЙ БОЙ

Они уже шли по лесу около трёх часов, стараясь не выходить на проселочные дороги. И вдруг Андрей услышал звук мотоцикла.
В нескольких десятках метров от них была видна проселочная дорога.
Дав команду Лене и Ване лечь на землю, Андрей дополз по-пластунски до края дороги и увидел, что в его сторону, петляя по дороге, едет мотоцикл с двумя немецкими солдатами.

Один немец сидел в люльке, на которой стоял пулемёт, и пил, вероятно, нашу самогонку из огромной бутыли. Второй, тот, что за рулём, вилял по дороге, и оба смеялись во весь голос.
— Отлично, — подумал Андрей, его глаза сверкнули холодным блеском. — Сейчас я вам веселье-то поубавлю.

Когда мотоцикл поравнялся с ним, он выстрелил в водителя. Тот упал лицом на руль, и мотоцикл на полном ходу съехал с дороги, перевернувшись. Андрей перебежал дорогу. Стрелять во второго не пришлось — он лежал в люльке с зажатыми ногами и сломанной шеей.
Андрей подошёл к перевернутому мотоциклу, который всё ещё тарахтел и крутил колёса, вытащил ключ зажигания.
Мотоцикл был практически цел, немного поцарапан, погнулась люлька, и он очень сильно вонял самогонкой.
От удара большая бутылка, которую держал в руках немец в люльке, разбилась и залила весь мотоцикл терпким и вонючим пойлом.

Андрей вышел на дорогу, осмотрелся и жестом позвал ребят. Лена, за руку с Ваней, перебежали дорогу. Ваня с ужасом уставился на фашистов.
— Они точно мёртвые? — спросил он, его голос дрожал.
— Точно, точно, не переживай, — успокоил его Андрей.

Они втроём подняли мотоцикл, а потом перетащили вместе с Ваней трупы немцев в лес.
— Надо закопать их, — сказал Андрей.
Он проверил их карманы. Там были документы, сигареты, спички, письма и фотографии, и, главное, в планшете была топографическая карта. Андрей забрал спички и карту.
— Так, слушай мою команду. Будем все вместе копать яму. Там на мотоцикле есть большая лопата, я её возьму. Вы отстегните у солдат сапёрные лопатки.

За полчаса втроём они выкопали яму, куда и сбросили фашистов.
— Ну всё, закапываем. Надо уходить отсюда как можно скорее, — добавил Андрей.

Забрав оружие, патроны и гранаты, Андрей сказал:
— Я заберу пулемёт и продукты. А ты, Ваня, бери два автомата и подсумки с магазинами.

В багажнике мотоцикла нашлись продукты. Андрей выбросил тряпки из ранцев немцев и набил их продуктами: хлеб, тушёнка, галеты, шоколад. Лена понесла его вещмешок и чемодан, в который они с Ваней сложили чистые и тёплые вещи. Они отогнали мотоцикл дальше в чащу леса, забросав его ветками так, что с трёх метров его не разглядеть.

Андрей накидал травы и веток на яму с дохлыми фашистами для маскировки, и они двинулись дальше вглубь леса. Где-то через час Ваня сказал:
— Дядя Андрей, кушать очень хочется.

Андрей улыбнулся. Уже вечер, а они всё ещё ничего не ели.
— Привал, — выдохнул он. — Тем более, вон там, внизу, я вижу какой-то ручей. Там мы наберём воды незаметно. Но, прежде чем есть, мы сделаем шалаш, где будем спать этой ночью, и насобираем дров для костра.

Где-то через час они соорудили небольшой шалаш. Андрей принёс воды в трёх фляжках. Они разожгли костёр и, разогрев тушёнку, впервые за день поели.
— Спасибо, Андрюша, что ты нас спас, — сказала Лена, её голос был тихим, но полным благодарности. — Если бы не ты, нас уже не было бы в живых.

Лена склонила свою голову Андрею на плечо.
Андрей замер от неожиданности и трепета, словно время остановилось. Её волосы, мягкие и тёплые, касались его щеки, а в воздухе витало чувство, которое он не мог описать словами. Вечер тихо уступил своё место ночи, словно нехотя отдавая власть темноте.
На небе, как крошечные алмазы, зажглись звёзды.

Лена и Ваня, уставшие после долгого дня, легли спать на немецкие шинели, которые мы захватили с собой. А Андрей остался в карауле у нашего маленького костерка, наблюдая за огнём, который мерцал, словно последний отблеск угасающей надежды, на уже потухающих поленьях. Первый день войны…
Сколько событий произошло за этот день… Сколько горя и смертей я увидел… — подумал Андрей.

Но во всём этом мраке, как одинокий огонёк в кромешной тьме, в его голове ярким пламенем вспыхивала только одна мысль, и внутренний голос шептал только одно имя — Лена. Лена была рядом со мной… Она совсем не заносчивая московская «фифа», как я сначала подумал. Она не трусиха, не истеричка…
А какая она красивая! Именно такая и должна быть жена красного командира! Клянусь, я никому и никогда не дам её в обиду…
Она положила голову на моё плечо… Я ей нравлюсь… Определённо нравлюсь. Эти мысли, как взрывы, разрывали мой мозг и наполняли душу Андрея теплом и нежностью зарождающейся любви.



Глава 3. ВСТРЕЧА С ДИВЕРСАНТАМИ

Ближе к утру Андрей немного задремал и проснулся с первыми лучами солнца, которое, как робкий гость, пробивалось сквозь густую листву деревьев. Ребята в палатке ещё спали.

— Сегодня уже наступило 23 июня 1941 года, — подумал Андрей.
Андрей решил сходить в разведку.Он взял автомат, две гранаты и отправился в сторону реки, ориентируясь по карте, которую он забрал у немецких мотоциклистов.
В лесу, в двух километрах от их шалаша, в глубине леса, он наткнулся сначала на родник, а потом на заброшенный старый лесной домик — сторожку лесника.

Андрей внимательно осмотрел его. Домик был небольшой, три на пять метров. Внутри стоял грубо сколоченный стол, две табуретки, кровать и, самое главное, печка-буржуйка, которой, судя по всему, давно никто не пользовался.

С самого утра в небе кружили немецкие самолёты, а вдалеке слышалась артиллерийская канонада. Взрывы, как грозовые раскаты, напоминали о близости врага. Андрей понимал, что если они продолжат движение к Бресту, то в любой момент могут наткнуться на фашистов.

Раньше, если бы он был один, ответ на этот вопрос не вызывал бы у него сомнений: он вступил бы в бой или ушёл в лес, чтобы позже снова вернуться к схватке. Но теперь он был не один — с ним были Лена и мальчик.
Он должен был их оберегать и довести до своих.

Поэтому сторожка лесника с родником могла стать для них убежищем на пару дней, пока он не разведает обстановку и не найдёт безопасный путь к Бресту. Андрей вернулся к шалашу. Лена и Ваня уже проснулись.
— Я нашёл нам новый дом, — сказал он. — Давайте собирать вещи и пойдём туда. Там вы сможете побыть некоторое время, а я разведаю обстановку. Не может быть, чтобы везде вокруг были немцы. Я найду безопасную дорогу до Бреста.

Лена всё быстро поняла и, не задавая лишних вопросов, начала собирать вещи.
Забрав оружие, еду и немецкие шинели, они отправились в лес. Уже через полчаса Лена, деловито найдя где-то веник, приводила в порядок сторожку. Они умылись в роднике, набрали воды в найденное ведро, и Лена позвала их перекусить сухариками из немецких ранцев.
После завтрака Андрей сел изучать карту, Лена продолжала наводить чистоту. Ваня полез на чердак, где, к их радости, нашёл две вязанки лука. На чердаке сушилось сено, и Ваня тут же заявил, что будет спать именно там, как дозорный. Подметая пол, Лена нашла на полу крышку люка, который оказался маленьким погребом. Там Андрей обнаружил полмешка проросшей картошки.
— Ну что ж, жизнь налаживается, — сказал он.— У нас ещё шесть банок тушёнки, теперь есть лук и картошка.С голоду точно не помрём.

Андрей посмотрел на часы. Было без пятнадцати одиннадцать утра. Оставив ребят в сторожке, он строго приказал никуда не выходить до его возвращения. Взяв оружие, он отправился в сторону дороги, которую увидел на карте.
Пройдя около трёх километров на запад, по чаще леса, он вдруг услышал голоса — русские голоса.
Он хотел было вскочить, но в этот момент услышал немецкую речь. Спрятавшись в кустах, Андрей стал наблюдать.

На поляне сидели несколько человек в форме Красной армии, несколько в немецкой форме — всего человек двадцать. Два офицера — один в немецкой форме, другой в форме капитана НКВД — весело разговаривали и курили. Рядом стоял немецкий гусеничный бронетранспортёр.

Они говорили по-немецки. Андрей, хорошо учившийся в школе и потом в лётном училище, свободно понимал их речь. Два офицера обсуждали какого-то русского генерала.
Андрей переполз поближе, чтобы лучше слышать.

— Где-то здесь, на дороге или на этой поляне, по данным разведки, сегодня или завтра проедет русский генерал с двумя ящиками секретных документов, — говорил немец в эсэсовской форме.
Немецкий офицер в форме НКВД, показывая рукой в сторону леса, добавил:
— И именно здесь мы устроим им засаду. Справа и слева от поляны я поставлю пулемётчиков. Даже если генерал будет с охраной, он никуда не денется. Я их тут всех закопаю, — зловеще засмеялся офицер НКВД.
— Ганс, смотри, не всех закапывай, — усмехнулся немец. — Генерал нужен нам живым, как и его документы.

Андрей понял, что это диверсионная группа немцев, и она готовится к захвату генерала Красной Армии и секретных документов.
Он должен был во что бы то ни стало помешать этому. Но информации было слишком мало. Где проедет генерал? Когда? Во сколько? Чтобы узнать это, нужно было захватить «языка».

Но как это сделать, если сейчас день, и они все вместе на поляне?
Вдруг на поляне началось движение. Раздались команды немецкого офицера. Солдаты в немецкой форме погрузились в бронетранспортёр и уехали.
На поляне остались только диверсанты — девять человек и один офицер в форме солдат Красной армии.

Офицер собрал их вокруг себя:
— Итак. Ждём информации от нашего человека в русском штабе. Когда генерал выедет из штаба, он нам даст знать, — сказал он на русском языке.— Пауль, — он обратился к диверсанту с рацией за спиной, — слушай эфир и связывайся с ним каждый час. Узнавай новости.
— Так точно, — ответил радист. — Только мы здесь в такой глуши, что связь может быть с помехами. Мне нужно найти дерево повыше и забросить туда антенну.
— Хорошо, делай как считаешь нужным. Нам ещё нужно поставить мины на дороге. Уверен, генерал будет с охраной. Подпилим дерево и устроим засаду.
Микола Дьячук остаётся за повара. Радист, обеспечивай связь. Делай что хочешь, но чтобы связь была чёткой. Нам потом ещё самолёт вызывать и лететь в Берлин, когда захватим генерала и его груз. Шесть человек… взяли пилу, лопаты и мины, за мной шагом марш, — скомандовал офицер и повёл их к дороге…

Через несколько минут поляна опустела. Диверсанты ушли к дороге. Повар разжигал костёр, а радист двинулся в лес, видимо, искать высокое дерево для антенны.

— Вот и славно, — подумал Андрей. — Сейчас я тебя, сволочь фашистская, спеленаю. И ты мне всё подробно расскажешь!

Глава 4. РАДИСТ

Радист был высоким, крепким и жилистым, словно верёвка, скрученная из стальных нитей.
Андрей решил напасть на него сзади, слегка придушить, чтобы тот не закричал, выпытать информацию, а потом, забрав рацию, скрыться в лесу. Радист нашёл высокое дерево, его ствол, как мачта корабля, уходил в небо, и начал забрасывать на него антенну.
Андрей стремительно бросился на него, повалил на землю и начал душить. Но радист выгнулся, перевернулся и жёстким ударом ноги отбросил Андрея в сторону. Андрей выхватил нож и бросился на него, думая: «Нельзя дать ему закричать!»

И вдруг он услышал:
— Андрюха, ну хватит уже, прекращай драться!

Голос был до боли знакомым, как эхо из детства. Андрей опешил. Перед ним стоял его лучший друг детства — Пашка Железнов.
— Пашка?! — прошептал Андрей, его голос дрожал от неожиданности. — Ты теперь с немцами? Ты предатель? Как ты мог?
— Андрей, — жёстко сказал Пашка, его глаза горели решимостью, — во-первых, я не предатель. Во-вторых, я сам хочу уничтожить эту группу, и ты мне поможешь. В-третьих, у нас мало времени. Ты должен меня выслушать и поверить.

Андрей задумался. В его голове пронеслись сотни мыслей, как стая птиц, вспугнутая выстрелом. Верить или нет?

Это же Пашка, его самый верный друг и брат, с которым они в детстве клялись на крови быть друзьями навеки.
— Хорошо, — сказал Андрей, его голос звучал как тихий шёпот ветра. — Рассказывай.

— Мы — разведывательно-диверсионная группа батальона «Бранденбург 800». В нашей группе все русские — сыновья кулаков, бывших белогвардейцев, эмигранты, зеки. Задача этой диверсионной группы — захватить секретные документы и генерала Крутова из Ставки Верховного Главнокомандования. По данным немецкой разведки, генерал Крутов прилетел в Брест несколько дней назад на какие-то секретные учения с важными документами. Немцы хотят захватить его и переправить в Берлин на самолёте. Мы должны уничтожить эту группу и помочь генералу. Ты со мной? — спросил Павел.

Андрей внимательно слушал. Перед ним стоял его Пашка — тот самый друг, который когда-то спас его из омута на Клязьме.
Тот самый Пашка, с которым они играли в казаков-разбойников!

— Хорошо. Я с тобой и я тебе верю, — сказал Андрей твёрдым голосом человека, принявшего решение. — Какой твой план?

— Андрей, сейчас диверсанты ушли ставить мины на дорогу, — сказал Паша. Этот немец, Ганс, совсем не дурак. Он вырос в России. Его родители бежали в Германию после революции. У них там в Москве была какая-то кондитерская фабрика, понятно, наши всё экспроприировали. И вот этот злобный выродок теперь только и живёт своей несбыточной мечтой уничтожить всех жидов и большевиков и вернуть своё богатство. Самое главное — они пока не знают, когда машина с генералом выедет из Бреста.
Они ждут информации от предателя, который служит в штабе Западного особого военного округа. Как только он доложит, немцы выйдут с нашей группой на связь, и всё начнётся.

— А откуда они знают, что генерал поедет именно по этой дороге и через эту поляну? — спросил Андрей, его голос был напряжён, как натянутая струна.
— Ну, тут всё просто, — ответил Паша. — Предатель сам поедет с генералом, он будет в охране генерала. Причём, как я понял, он в большом звании. Он приведёт колонну с генералом и секретными документами именно сюда.
— Понятно, — кивнул Андрей, его глаза сузились, как у хищника, готовящегося к прыжку. — Паш, а ты не знаешь, кто этот предатель? Может, фамилию слышал? Звание?— Нет, не знаю. Они его между собой называют «Рыбак». Может, фамилия Рыбин или Рыбаков, что-то вроде того.
— Паш, может, я перехвачу колонну на подъезде к месту засады? Скажу им: мол, там засада, поворачивайте на другую дорогу.
— Андрюха, ты наивный, — усмехнулся Паша, его голос звучал как мягкий укор. — Ты бы на себя в зеркало посмотрел. Грязный, как чёрт, в окровавленной рваной гимнастёрке. А вокруг все знают, что в лесах бродят диверсанты. Ты рта толком не успеешь раскрыть, как тебя тут же пристрелят, думая, что ты провокатор или диверсант. Причём убить тебя может именно предатель, ведь ты рушишь его планы.
— Да, ты прав, — вздохнул Андрей. — Я бы тоже не поверил, увидев бегущего навстречу лейтенанта, который что-то кричит про диверсантов.
— Кстати, по плану Ганса, — продолжил Паша, — двое диверсантов в форме Красной армии должны подбежать к первой машине и остановить колонну хотя бы на пять минут. И как только первая машина остановится, будет взорвана замыкающая машина двумя минами.Думаю, от неё и от солдат в ней ничего не останется. У тех двоих переодетых красноармейцев будет по три гранаты. Они должны будут закидать гранатами первую машину, когда взорвётся последняя. В этой суматохе четверо самых подготовленных диверсантов пойдут на штурм и захват легковушки с генералом и захватят его.
Ещё прямо перед местом засады на дереве будет сидеть немецкий снайпер. Он будет решать непредвиденные случаи. Если вдруг что-то пойдёт не так, у Ганса есть запасной план. Предатель с позывным «Рыбак» должен будет изобразить, что он спасает документы и генерала. Вырвавшись из колонны, он приедет на машине сюда, на поляну, и уже здесь он должен будет убить всех, кто будет вместе с ним в машине, кроме генерала. Генерала захватят. Тут на поляне его будут ждать командир группы в форме капитана НКВД и оставшиеся диверсанты. Вот такой план.

— Понятно! А что делаем мы? — спросил Андрей, его глаза горели решимостью.
— Как только генерал окажется на поляне, мы должны уничтожить всех немцев, которые тут будут, и добить всех диверсантов, кто останется после боя на дороге.Они придут сюда, на базу. Ну а я их тут встречу.
— Да уж, план, я тебе скажу, неплохой, — задумчиво произнёс Андрей. — А я, что буду делать я? — спросил Андрей после паузы.
— У тебя какое оружие? — поинтересовался Паша.
— Есть пулемёт немецкий, два автомата, четыре гранаты.
— Ну, неплохо, неплохо, лейтенант Громов, — усмехнулся Паша. — Вы по дороге прибарахлились.
— Ну, было дело, — засмеялся Андрей.
— Прежде всего, тебе надо будет снять снайпера ещё до начала заварушки, — сказал Паша. — И ты, Андрюха, наш козырной туз. О тебе никто не знает. Ты знаешь всё. Ты будешь везде со своим пулемётом — и на дороге, и тут, на поляне.
Принимай решения самостоятельно, страхуй меня, вступай в бой, когда считаешь нужным. Ну и останься жив, расскажешь потом, что Пашка Железнов не был предателем, — добавил он поникшим голосом.

— Типун тебе на язык, Пашка, — сказал Андрей. — Мы с тобой ещё внуков дождёмся, — засмеялся он.— Сейчас самое главное — узнать, когда машина будет здесь.

— Я вечером буду знать, я ж радист. Оставлю тебе записку вот в этом дупле, — Паша показал на дерево, на которое забросил антенну.— И кроме времени, дам тебе направление, где будет сидеть снайпер. Найди его и убей, Андрюха. От него могут быть серьёзные проблемы. Тем более, эта сволочь — снайпер, идейный враг советской власти, озлобленный сын тамбовского кулака. Я вечером пойду, типа, антенну проверить и оставлю тебе записку. Ты приходи к полуночи, я уже точно всё буду знать, — продолжил Павел.

— Всё, Андрей, мне пора. Я уже слишком долго «забрасываю антенну». Как бы повар Мыкола не стал беспокоиться и не пошёл меня искать. Ну всё, брат… до завтра, — сказал Паша и протянул Андрею руку.

— До завтра, — ответил Андрей и, сделав шаг вперёд, обнял Павла. — Пашка, — прошептал Андрей ему на ухо, — я тебе верю. Не сомневайся. Как я рад, что ты нашёлся. Я за тебя где хочешь поручусь.
— Спасибо, Андрей, мне очень важно, что ты, именно ты, мне веришь, — с трепетом в голосе произнёс Павел.
— До завтра, брат, — разжимая объятия, сказал Андрей.

Андрей быстрым шагом пошёл в чащу леса, думая на ходу о Павле.
— Вот ведь жизнь… Какая удивительная штука, — думал он.

В детстве они с Пашкой, сидя пацанами на голубятне, лет по десять им было, мечтали: «Пойдём в армию вместе, служить будем вместе на границе. Вместе поймаем диверсанта и вместе придём домой с медалями. И мамы с папами нами будут гордиться. А Зинка и её подружка Райка из 6-го «Б» будут сидеть на скамейке и плакать горючими слезами, что какие они дуры, не стали дружить с такими храбрыми пограничниками…» — Да… Вот и сбылись наши желания, — улыбнулся Андрей, продолжая путь.

Глава 5. СЕКРЕТНЫЕ ДОКУМЕНТЫ

г. Кобрин, 23 июня 1941 года, 14 часов 30 минут.
В штабе 4-й армии РККА, в кабинете, затянутом сизым сигаретным дымом, генерал армии по особым поручениям Ставки Верховного Главнокомандования Семен Крутов только что закончил совещание со старшими офицерами связи Генерального штаба РККА.

Они прибыли с ним в Брест позавчера для участия в секретных учениях, но теперь каждый из них получил предписание отправиться в части Брестского гарнизона, которые уже вели ожесточённые бои с фашистами.

Начиная с завтрашнего дня, офицеры должны были выяснить и доложить объективную обстановку на поле боя лично генералу в Генеральный штаб по прямой линии.

Сам Крутов планировал уже завтра быть в Москве. За генералом, у которого с собой были секретные документы, должны были выслать самолёт из Минска, чтобы вывезти его в столицу.
Однако два транспортных самолёта, вылетевшие с интервалом в несколько часов — один из Москвы, другой из Минска, — не долетели до Кобрина. Оба были сбиты. Теперь генерал, оставшись один в кабинете, закрыл уставшие, воспалённые от бессонницы глаза и думал, как ему добраться до Минска.

В этом кошмаре внезапного вероломного нападения фашистов на Брест и начала войны у генерала была ещё и личная трагедия — в первый же день войны погибла его единственная дочь.

Генерал Крутов родился в 1890 году в крестьянской семье на хуторе Глебово Полтавской губернии. На военную службу в Русскую Императорскую Армию он был призван в ноябре 1912 года.

В составе кавалерийских частей принимал участие в Первой мировой войне, был награждён Георгиевским крестом 4-й степени. Прошёл путь от рядового казака до старшего урядника. В ноябре 1917 года вступил в партию большевиков, вернулся на родину, где сформировал конногвардейский отряд в 200 сабель.

Воевал с немцами и гайдамаками, а в 1918 году в составе своего отряда вступил в Красную армию.
После Гражданской войны он окончил академию имени Фрунзе. Воевал в Испании, на Халхин-Голе и с белофиннами, занимая должности командира полка, командира дивизии и командира корпуса, был награждён пятью орденами.

В 1940 году получил звание генерала армии при Ставке Верховного Главнокомандования.
О генерале, о его крутом нраве, давно ходили легенды. Его храбрость и мужество были известны всем.
Генерал бывал суров и принципиален, и оправдывал свою фамилию.

Генерал рывком открыл дверь и громким голосом прокричал:
— Старшего офицера НКВД ко мне! Немедленно!
— Есть! — ответил капитан, сидевший в приёмной, и выбежал на улицу.Через несколько минут в кабинет к генералу Крутову вошёл майор в форме НКВД.

— Майор Карасёв, заместитель начальника УНКВД по г. Кобрин, — представился он.
— Знаешь, кто я? — спросил генерал, взглянув на майора исподлобья.
— Так точно, товарищ генерал армии, — ответил майор, мгновенно вытянувшись по стойке смирно. — Вы — генерал армии Крутов из Ставки Верховного Главнокомандования. Вас все в войсках знают, товарищ генерал.
— Правильно, — отрезал генерал. — А начальник твой где?
— Не могу знать. Он должен был прибыть из отпуска ещё 22 июня, но… сейчас его в Кобрине нет.
— Понятно. С этой минуты поступаешь в моё распоряжение. Приказ понятен?
— Так точно, товарищ генерал!— Ладно, — слегка смягчив напор, спросил генерал.
— Ты местный? Сколько тут служишь?
— Четыре года, товарищ генерал, — ответил майор.
— Это хорошо. Значит, местность знать должен, как свои пять пальцев. Мне надо быть в Москве завтра, край — послезавтра. Два самолёта, которые за мной послали, не смогли пробиться — были сбиты. Поэтому у меня нет другого выхода, как выбираться на машине до Минска. Тем более у меня с собой секретные документы. Знаешь, какие? — резко спросил генерал, указав на два железных ящика, стоявшие в кабинете.
— Не могу знать, товарищ генерал, — стушевался майор.
— Правильно, не можешь и не должен. Но то, что ты должен знать, так это то, что меня в Москве ждёт с докладом Верховный. И мы с тобой должны прямо сейчас решить, когда и по какому маршруту я смогу доехать до Минска. Понятно, что по главной дороге мы не поедем, — сказал генерал, подойдя к стене, на которой висела большая и подробная карта местности.

— Майор, даю тебе час. Через час жду с докладом и своими соображениями по схеме маршрута. Выполнять, майор! — резко отдал команду генерал.
— Слушаюсь, товарищ генерал! — ответил майор НКВД и вышел из кабинета.

— Принесите мне поесть! — крикнул генерал офицеру связи и, открыв окно, закурил.

В окно ворвался ветер, наполненный запахом гари. Невдалеке слышна была канонада, а где-то совсем рядом стреляла наша зенитка. Принесли обед.

Генерал поел, открыл железный ящик, положил в него ещё одну папку и опечатал его печатью. В это время раздался стук в дверь.
— Разрешите, товарищ генерал? — открыв дверь, сказал майор НКВД.
— Заходи, докладывай.

Майор разложил карту и показал генералу маршрут, по которому он предлагал ехать из Кобрина до Минска.
— От Кобрина до Минска где-то 300 километров. По асфальтированной дороге ехать часов шесть, но вы поедете по лесным проселочным дорогам. Тогда дорога займёт часов восемь-девять. Если вы выедете рано утром, то к обеду будете в Минске, — доложил майор НКВД.

Генерал внимательно посмотрел на карту и спросил:
— Весь маршрут ты построил по проселочным дорогам?
— Так точно, товарищ генерал. Это хорошие проселочные дороги, не тропки, — заметил майор. — Я сам дважды ездил в Минск на совещание по этому маршруту.
— Ну хорошо, майор, принимается. Только я не понял, чего это ты мне в докладе «выкал»? Не «вы», а «мы». Мы с тобой поедем по этому маршруту. Ты — старший группы конвоя. Возьми сколько считаешь нужным людей в охрану и готовься. Рано утром выезжаем.
— Слушаюсь, товарищ генерал! Разрешите идти?— Не задерживаю, — ответил генерал.

Рано утром со двора штаба, окутанного предрассветной дымкой, выехали две «полуторки» и генеральская «эмка», блестящая, как отполированное зеркало.

Майор, деловитый и сосредоточенный, погрузил в одну из машин два тяжёлых железных ящика и оставил в ней конвой из четырёх человек.
Во вторую «полуторку» сели ещё семь человек во главе с лейтенантом НКВД, чьё лицо было серьёзным, как у человека, знающего цену каждому приказу. В генеральской «эмке» должны были ехать генерал, майор НКВД Карасёв и старшина Никифоров, водитель генерала.

Первой выехала машина с документами, затем, словно тень, за ней последовала «эмка», а замыкала колонну машина с конвоем. Выехав из города, колонна сразу же свернула на проселочную дорогу, ведущую в лес. Дорога петляла, извиваясь между деревьями, и казалась бесконечной.

Часа через два, проехав километров 30 от Кобрина, задняя машина вдруг начала сигналить и заглохла, и колонна остановилась. Генерал вышел из машины и, хмурясь, сказал:
— Что там? Сбегай, майор, разберись!

Майор подбежал к машине и начал кричать и ругаться на водителя, который, дрожа от страха, открыл капот и начал ковыряться в моторе. Все солдаты вылезли из машины и переминались с ноги на ногу.

Лейтенант НКВД, поняв, что быстро не поедут, дал команду:
— Привал!

Солдаты отошли на десяток метров от машины и присели на траву. Майор деловито бегал вокруг машины, сыпля матом, как из мешка. Водитель молчал, только пот струился по его лицу, а руки дрожали.

Майор не поленился подлезть под машину и, вылезая, со знанием дела сказал:
— Ходовая в порядке. Разбирайся с мотором!
— Ну не заводится, товарищ майор, что я могу сделать? — бормотал водитель, словно оправдываясь перед судьбой.
— Лейтенант, ко мне! — скомандовал майор. — Собирай личный состав и толкайте машину. Может, заведётся.
— Есть, товарищ майор! — ответил лейтенант. — Подъём! Привал окончен. Все толкаем машину!
— Давай, тут теперь сам, — сказал майор лейтенанту. — Я пойду доложу генералу.

Солдаты облепили машину со всех сторон и начали её толкать. И в этот миг раздался взрыв огромной мощности.

«Полуторка» взорвалась так, что её кабина отлетела на несколько метров, а все солдаты, обступившие её, пали замертво. Взрыв был такой силы, что майор, отбежавший на десяток метров, упал от неожиданности.

Генерал вышел из машины и, увидев приближающегося майора, заорал:
— Что там случилось?
— Не знаю, товарищ генерал. Наверное, это мина. Машина взорвалась, — начал говорить майор.

Генерал вместе со старшиной и майором пошли к тому месту, где только что стояла машина. Машина горела, а рядом с ней, на расстоянии до трёх метров, лежали убитые солдаты.
Все солдаты были мертвы. На земле валялись части тел, разбросанные вещи, оружие, всё вокруг было залито кровью и напоминало кромешный ад.

— Что случилось, я тебя спрашиваю, майор? — рявкнул генерал.
— Товарищ генерал, машина остановилась. Потом водитель не смог завести. Потом они начали её толкать, а она взорвалась. Это мина, товарищ генерал, противотанковая, — скороговоркой частил майор.
— Какая, к чёрту, мина в лесу, на лесной дороге? Ты же говорил, ты тут ездил!
— Ездил, но ещё до войны, товарищ генерал. А в лесу её могли и немецкие диверсанты-парашютисты поставить.
— Ладно, всё с тобой понятно. Не нагнетай, какие диверсанты?! — оборвал его генерал.

Генерал махнул водителю первой машины, и тот подъехал к месту взрыва.
— Так, все к машине! Найдите поблизости овраг. Надо собрать и похоронить всех солдат. Ройте братскую могилу. Майор, ты старший. Похороните ребят по-человечески, — сказал генерал.

Бойцы из первой машины спрыгнули на землю и стали относить погибших к оврагу, собирая останки в плащ-палатки.

— Так надо решать, что будем делать дальше. Возвращаться в Кобрин или ехать дальше? — подумал генерал.— Радист, ко мне! — скомандовал генерал.

Радист был в первой машине и подбежал к генералу.
— Свяжись от моего имени со штабом в Кобрине. Немедленно! Пусть доложат обстановку.

Радист настроил рацию, и буквально через несколько минут доложил:
— Товарищ генерал, вот пришёл ответ.
— Читай, — сказал генерал.
— «Немцы танками ворвались город. Точка. Ведём бой. Точка».

— Всё понятно, — мрачно сказал генерал. — Назад пути у нас нет. Едем в Минск.

Через полчаса все оставшиеся в живых из конвоя подошли к свежей братской могиле.
Генерал, сняв фуражку, сказал:
— Они погибли за нашу советскую Родину… Погибли как герои, выполняя задание государственной важности. Родина их не забудет.
Майор, подашь мне списки всех погибших для награждения.
— Есть, товарищ генерал, — ответил майор.
— А сейчас, — сказал генерал, — мы едем в Минск. И мы обязаны довести эти секретные документы, даже если все, как эти ребята, погибнем. И я, генерал Крутов, отдам свою жизнь даже за один листок из этих документов.
Все по машинам! Едем дальше.

Генерал вместе со старшиной пошёл к «эмке». Старшина на ходу вполголоса сказал:
— Вообще-то это всё странно, товарищ генерал. Мы все проехали по этой дороге, а взорвалась только третья машина.
— Согласен, Степаныч, — так же тихо ответил генерал. — Странно всё это. Приглядывай за майором. Он один из тех, кто был у машины, которая взорвалась, и… остался жив.

Старшина Никифоров молча кивнул и сел за руль. «Полуторка» объехала «эмку» и остановилась.
Майор вышел из «полуторки» и сел в машину генерала.
— Товарищ генерал, в первой машине четверо бойцов и водитель. И нас трое, — доложил майор.
— Не четверо, а восемь бойцов. Их пятеро и нас трое. Так что мы ещё повоюем, — жёстко сказал генерал, и колонна двинулась в путь.

Глава 6. ЛЮБОВЬ И НЕЖНОСТЬ

Андрей, после такой неожиданной встречи со своим другом детства Пашкой, крутил события в своих мыслях, улыбаясь.
Так он дошёл до сторожки и осторожно заглянул в окно. За столом сидел и ворчал Ваня.
Он чистил мелкую проросшую картошку, которую Андрей нашёл в подвале. Картошка была похожа на горох, и Ваня, как старый дед, бормотал что-то себе под нос.
Лена растапливала печь, её движения были плавными и уверенными, словно она занималась этим всю жизнь.
— Лена, а тебе Андрюха нравится? — вдруг спросил Ваня, не отрываясь от картошки.
— С чего бы? — вспыхнув, как маков цвет, ответила Лена, её щёки залились румянцем.
— А покраснела! Нравится, нравится! Я же вижу, — поддел её Ваня, его глаза блестели от озорства.— И ты ему нравишься, Лена! — добавил он с утвердительной интонацией, словно это был неоспоримый факт.
— С чего ты взял? Он что, тебе говорил?
— Ну, нет, не говорил, но я же уже взрослый. Я всё вижу. Жених и невеста, — запел Ваня, его голос звучал как звонкий колокольчик.
— Дурак! Что ты мелешь? Вот сейчас как дам тебе поленом по башке, сразу забудешь, как дразниться! — пригрозила Лена, но в её глазах мелькнула улыбка, словно солнышко, выглянувшее из-за туч.

— Да, — усмехнулся Андрей, — пора заходить, а то мало ли что… Он открыл дверь, и Лена вскрикнула:
— Ой, Андрюша пришёл!
Она подбежала к нему, он обнял её, но почувствовал, как она ловко вывернулась и, смеясь, подошла к печке.

— Андрей, у меня к тебе серьёзный разговор, — начал Ваня.
— Это что за наказание? Я тут пальцы натёр и порезал их пять раз, пока чистил эту картошку. Ты видел, какую картошку ты нашёл в погребе? Это ужас! Она как горох. Ты мешок гороха нашёл! Посмотри, — Ваня открыл мешок. Действительно, картофель был мелкий, слегка подопрелый и проросший.

— Давай ещё слазим в подвал. Ты там, наверное, не всё рассмотрел. Там точно есть крупная картошка, — предложил Ваня, его глаза горели надеждой.
— Нет, там больше ничего. Я всё посмотрел. А это, наверное, семенная картошка. Лесник оставил, — ответил Андрей. — Ну что, хозяйка, когда есть будем? — спросил Андрей, переключая тему.
— У меня всё готово. Вода вскипела, лук почищен, тушёнка есть. Я сейчас брошу картошку, и через пять минут будет супчик, — кокетливо улыбнулась Лена, её глаза сияли, как звёзды.
— Супчик! — в два голоса воскликнули Андрей и Ваня, их голоса слились в один радостный возглас.
— Да, супчик, — подтвердила Лена. — Ваня, давай, сходи, помой свою гороховую картошку. Идите на ручей, мойте руки. Через пять минут я буду готова.

Они пошли с Ваней на ручей.
— Андрей, — начал деловито Ваня, — я должен тебе сказать кое-что очень важное. Ленка в тебя влюбилась, хотя и не признаёт это.

Андрей засмеялся и спросил:— А ты откуда знаешь?
— Мы с ней говорили. Она ох как краснела, называла меня дураком, — серьёзно сказал Ваня, его голос звучал как у мудреца. — А если девочка начинает обзываться дураком или дурнем, это верный знак, что что-то скрывает. И точно — она влюбилась, — с трудом закончил «умную» мысль Ваня.
— Ладно, Ваня, я сам разберусь. Но спасибо, что предупредил. Буду знать про дурака, — прыснул смехом Андрей, его глаза сверкали от веселья.— Пошли, философ, я уже проголодался.
— И я! — воскликнул Ваня, его голос звучал как звонкий колокольчик.

Они впервые за несколько дней поели горячего супа. У Лены он получился невероятно вкусный, словно приготовленный руками самой заботливой бабушки.
Аромат бульона, густой и насыщенный, напоминал о мирной жизни, о домашнем уюте, который казался теперь такой далёкой сказкой.

«И хозяйственная, и готовить умеет, настоящая офицерская жена», — вспыхнула в голове Андрея мысль, яркая, как молния в ночном небе.
Он заулыбался, его глаза засветились теплом, и он произнёс:
— Спасибо, хозяюшка. Всё было очень вкусно, просто пальчики оближешь.

Лена покраснела, засмущалась и, опустив глаза, стала убирать со стола.
Её движения были лёгкими и грациозными, словно у танцующей балерины.
После обеда Андрей вышел на крыльцо.

Солнце, уже клонящееся к закату, окрашивало небо в тёплые, медовые оттенки. Он разобрал, почистил и смазал всё оружие: немецкий пулемёт, два автомата «Шмайсер» и свой верный табельный ТТ. Ружейное масло и ветошь он всегда носил с собой в вещмешке, как настоящий солдат, для которого оружие — это не просто инструмент, а продолжение руки.

Он проверил и пересчитал патроны, аккуратно раскладывая их перед собой. Идя на такое непростое задание, он должен был быть уверен в своём оружии и знать точно, сколькими патронами располагает. Каждый патрон был для него как золото — на вес жизни.
— Мне нужно будет уйти сейчас, ненадолго, — сказал Андрей, его голос звучал спокойно, но в нём чувствовалась решимость. — Я скоро вернусь. Не скучайте тут без меня.

Лена посмотрела на него, её глаза блестели, как две капли утренней росы.
Она кивнула, но в её взгляде читалась тревога, словно она предчувствовала, что этот вечер станет переломным моментом в их судьбе.

Глава 7. НОВЫЙ ПЛАН

Андрей вышел еще засветло, чтобы осмотреть дорогу, которую минировали днем диверсанты, и сориентироваться на месте, где у него будет огневая точка — на обочине дороги и на поляне. А потом ему нужно было забрать записку Павла о точном времени прибытия генерала.
Андрей обошел поляну через лес и вышел к дороге. Уже смеркалось. Дорога была тщательно заметена, и мины, установленные диверсантами, в темноте он уже не смог разглядеть.
Но он нашел себе прекрасное место для огневой точки своего пулемета. С нее дорога была как на ладони, а поваленное толстое дерево, словно броня танка, должно было защитить его от пуль фашистов.
К пулемету, который Андрей снял с немецкого мотоцикла, было два магазина по 75 патронов в каждом.

Теперь Андрей был готов к бою.
Нужно было забрать записку и возвращаться домой.
Возвращаясь с дороги на лужайку, Андрей подполз ближе к поляне. На ней горел костер: диверсанты заканчивали ужин и готовились ко сну, заходили в палатку.

Андрей забрал записку из дупла дерева. В ней было сказано, что колонна прибудет около 7 утра.
У него чесались руки кинуть по гранате в каждую палатку, но он понимал, что может ранить или убить Пашку.
Однако у него родился план: перестрелять ночью всех диверсантов, когда они будут в палатке. Из сторожки он взял с собой две гранаты и понимал, что у него есть шанс.

Андрей посмотрел на часы: время было 1 час 43 минуты.
Он решил выдвигаться к сторожке.
Но в это время на дороге послышался шум мотора, и на поляну выехал немецкий бронетранспортер с включенными фарами. В бронетранспортере было с десяток солдат и эсэсовец, с которым командир диверсионной группы разговаривал утром.

— Ганс, принимай гостей! Меня прислали к тебе на помощь, вдруг ты не справишься, — загоготал эсэсовец. — Мины, которые ты установил на дороге, мы объехали лесом. Я, кстати, захватил с собой бутылочку хорошего вина. Давай выпьем и помянем, как у вас говорят, русского генерала, — сказал он, смеясь.

Немцы выпрыгнули из бронетранспортера, быстро поставили две палатки — одну офицерскую и одну большую для солдат, разожгли костер и стали греть на нем паек для ужина.
Диверсанты, выскочившие из своей палатки на шум, поняв, что к ним пришла подмога, вернулись в палатку и легли спать, оставив часового на охране.

Андрей понял, что план, придуманный Пашкой, рушится.
Теперь им предстояло вести бой с целым взводом, который уже был на поляне.
Он решил, что закидать палатки гранатами — не такая уж плохая идея в сложившейся обстановке.

Но было одно «но»: Паша мог пострадать, а этого Андрей допустить не мог.
Его надо было предупредить, да и его помощь была нужна — одному ему с двадцатью немцами быстро не управиться.
В детстве у них с Пашкой, когда они играли в казаков-разбойников, был условный знак — кряканье уткой. Андрей решил попробовать. Он стал наблюдать в надежде, что увидит Пашку и подаст знак.

Офицеры сидели на складных стульях у палатки за складным столиком и из хрустальных бокалов пили вино.
Эсэсовец рассказывал о парижских проститутках и смеялся.
Ганс, немецкий офицер в форме Красной армии, вдруг крикнул по-русски:
— Ковальский, ты где?

Паша выбежал из палатки и подбежал к офицеру.
— Передай по рации, что оберштурмфюрер Рихтер прибыл к нам в расположение.
— Есть, господин капитан! — ответил Паша и пошел в палатку за рацией.
Андрей понял, что это его шанс.

Он трижды крякнул уткой. Идя к палатке, Паша на секунду остановился и посмотрел в сторону леса, где сейчас был Андрей.
— Он догадался! Молодец, Пашка, — прошептал Андрей. И догадается прийти к дереву с дуплом, где они прятали свою антенну.
И точно, минут через десять они встретились у дерева.
— Паша, их стало в два раза больше. Все идет не по плану, — начал первым Андрей.— Я предлагаю, когда они утихомирятся, взорвать к чертовой матери две палатки, а тех, кто будет, как тараканы, выползать, я удавлю своим пулеметом. И ты мне поможешь. Я беру на себя две палатки, а ты — палатку офицеров. Когда я начну, брось туда гранату и уничтожь этих сволочей. А потом здесь, на поляне, мы встретим генерала с аргументами на земле в виде дохлых немцев, — усмехнулся Андрей.
— Да, Андрей, согласен. Смысла рисковать теперь, когда их стало больше двадцати, нет. Днем против двадцати нам придется очень тяжко. Давай, как ты сказал, так и сделаем.
— Когда все угомонятся, я тихонько сниму часовых и дам тебе знак кряканьем, чтобы ты вышел из палатки. Ну и тогда начнем, — улыбнулся Андрей.
— Договорились, — ответил Павел.

Немцы угомонились около четырех утра.
Все разбрелись по палаткам, и на поляне у костра остались только два часовых. Причем один из них в русской форме дремал, сидя у костра и клевал носом. Второму, в эсэсовской форме, тоже хотелось спать.

Он встал, размял ноги, попрыгал и, видимо, захотел по малой нужде.
Отошел от костра на три метра и расстегнул ширинку.
Так с расстегнутой ширинкой и жутким удивлением в глазах он и умер, не проронив ни звука. Андрей точным ударом вонзил ему нож в солнечное сплетение.

Аккуратно положив на землю часового, Андрей подполз к костру и резким ударом, зажав рот, перерезал горло сидящему второму часовому.
Подперев автоматом подбородок уже убитого часового, Андрей оставил его сидеть у костра и, отойдя в лес, крякнул три раза.

Павел вышел из палатки с рацией за спиной и стал пробираться в сторону офицерской палатки.
— Ну все, отлично. Начинаем, — решил Андрей.

Андрей сорвал чеку с гранаты и, открыв полог, бросил первую гранату в палатку диверсантов. Пробежав несколько метров, он бросил вторую гранату в палатку эсэсовцев, а сам с пулеметом в руках прыгнул к колесу бронетранспортера.
В это время Павел также бросил одну за другой гранаты в палатку офицеров и укрылся за деревом.

Четыре взрыва прозвучали почти одновременно, один за другим, с разницей в несколько секунд.
Из палаток послышались крики и стоны.

Несколько человек все-таки выскочило из каждой солдатской палатки: кто-то выбежал, кто-то выползал.
Но они все тут же были уничтожены Андреем пулеметной очередью. Андрей стрелял короткими очередями, практически в упор, с десяти метров. Он не просто расстрелял, он изрешетил обе палатки, израсходовав оба магазина пулемета — все 150 патронов.

Весь бой длился не более трех минут. Расстреляв весь боекомплект пулемета, Андрей замер и прислушался.
Над поляной, которая только что была озарена взрывами и огнем стрелявшего пулемета, повисла гробовая тишина.

Где-то щебетали птицы, под порывами ветра шелестела листва в белорусском лесу.
Андрей подождал пару минут и, встав, пригнувшись, пошел к палаткам. На поляне, справа и слева, валялись мертвые немцы и диверсанты.
Андрей насчитал их двенадцать человек. Значит, остальные погибли в палатках, — подумал Андрей.
Андрей обернулся к офицерской палатке и крикнул:
— Паша, ты жив, брат?
— Живой, Андрюха! — радостно закричал Павел. — Мы сделали их! Мы их всех сделали, Андрюха. Ура, победа!

Павел подбежал к Андрею, и они крепко обнялись.
— Да, братик, мы сделали этих тварей, — процедил Андрей.
— Давай проверим, все ли фрицы на месте. Никто не сбежал? Тащи их из палаток за ноги на поляну, посчитаем.
— Диверсантов было десять, вместе с офицером и тобой. Трупов должно быть девять штук, тебя вычеркиваем, — засмеялся Андрей. — Немцев приехало на бронетранспортере десять, плюс офицер и водитель. Итого двадцать одна штука должны вот тут лежать! — твердым, жестким голосом закончил Андрей.— Пошли проверять, — сказал он.

Они выволокли всех убитых немцев из палаток. Все они были мертвы. Андрей всех еще раз пересчитал и, засмеявшись, удовлетворенно сказал:
— Все ТУТА! Вот мы с тобой, Пашка, и освободили нашу русскую землю от двадцати одной погани, — засмеялся Андрей.— Давай собирать оружие, патроны, гранаты. Погрузим все на бронетранспортер и поедем потом на нем вместе с генералом в их колонне как сопровождение к своим.
— Еще нам надо взорвать дерево, чтобы оно перегородило дорогу. Мы же не знаем, где фашисты мины понатыкали. Взорвем чуть подальше, чтоб наши на мины не напоролись.
— Я соберу оружие, проверю бронетранспортер. А ты, Паша, завали дерево. И надо поставить табличку «Мины».
— Хорошо, Андрюха. Все, я пошел. Делаем.

Андрей посмотрел на часы. Было 6 утра 15 минут 24 июня 1941 года. Скоро приедут наши.
Где-то через полчаса прибежал Паша и доложил, что дерево завалено и табличка «Мины» установлена.
— Отлично, ждем колонну, — ответил Андрей.

Потом подумал и сказал:
— Паш, ты не обижайся, но я тебя свяжу, чтобы они видели, что ты пленный, и не стали сразу стрелять в нас.
— Хорошо, как скажешь, — ответил Павел.

Андрей связал руки Павлу за спиной.
— Я буду стоять, а ты сиди на земле. Как они подъедут, я постараюсь все объяснить генералу.


Глава 8. ГЕНЕРАЛ КРУТОВ

Через несколько минут послышался гул мотора, и на поляну въехала черная легковая «эмка», а за ней — полуторка, покрытая тентом. Андрей с перевязанной рукой стоял в полный рост посреди поляны, опираясь на немецкий пулемет, как на костыль.
Рядом с ним сидел «пленный» Павел, а по всей поляне были разбросаны трупы немцев.
«Эмка» резко остановилась.
Из нее выскочил старшина и майор в форме НКВД.
Майор вдруг выстрелил в Андрея, но не попал, и закричал:
— Брось оружие, сволочь фашистская!

Андрей громким голосом закричал:
— Не стреляйте! Я летчик, лейтенант Андрей Громов! Мне надо поговорить с генералом!

Майор НКВД заверещал:
— Это засада! — и попытался прицелиться, чтобы выстрелить снова в Андрея.

В этот миг дверь «эмки» резко открылась, и из нее вышел генерал Крутов в распахнутой шинели.
— Отставить, майор! — рявкнул он. — Что тут вообще произошло? — с удивлением в голосе сказал генерал и направился к Андрею.

За ним шли старшина и майор НКВД.
Подойдя к Андрею, генерал посмотрел на мертвых фашистов, лежащих вокруг, и сказал, улыбнувшись:
— Ну, не слабо ты тут немчуры накосил! Рассказывай, лейтенант Громов, это ты их всех убил?
— Так точно, товарищ генерал, — ответил Андрей.
— Всех их ты один? — с недоверием в голосе спросил генерал.
— Ну, почти один, — ответил Андрей и вдруг… упал на землю.
— Что с ним? Ну-ка, посмотрите, что с ним, — скомандовал генерал.

Старшина наклонился над Андреем, проверил пульс на горле, осмотрел его и увидел, что из наспех перевязанной ноги Андрея течет кровь.
— Потерял сознание, товарищ генерал, — доложил старшина. — Он в ногу ранен, потерял много крови, но жить будет.
— Так, лейтенанта привести в чувства, пленного — под охрану. Проверьте все трупы, может, кто-то раненый есть. И сделаем тут привал, поедим и двинемся дальше, — скомандовал генерал.

Андрея перевязали, и он, ковыляя, подошел к генералу, который в это время смотрел карту с майором НКВД и что-то обсуждал.
— Товарищ генерал, разрешите обратиться! — твердым, но почтительным голосом произнес Андрей.
— Ну, проходи, герой, присаживайся, — сказал генерал, указывая на толстое поваленное бревно, на котором он сидел сам. — Как твоя нога? — спросил он.

Его голос звучал спокойно, но в нем чувствовалась стальная уверенность человека, прошедшего через множество испытаний.
— Все в порядке, жить буду, — ответил Андрей, и, прихрамывая и опираясь на палку, подошел и присел рядом с генералом.

Генерал, словно старый дуб, крепкий и непоколебимый, внимательно смотрел на него.
— Я воюю уже скоро тридцать лет, — начал генерал, его голос был хриплым, — и не видел никогда, как один солдат, ну или офицер, — заулыбался он, — вот так в бою положил почти взвод противника. Ты, Андрей, герой и молодец, — продолжил генерал. — В первую империалистическую тебя бы за такой бой определенно наградили бы Георгиевским крестом! — о чем-то своем задумавшись, сказал генерал.
— Я не совсем один был, — засмущался Андрей.— Я вам сейчас все доложу, товарищ генерал. Вчера вечером в лесу я случайно наткнулся на диверсантов, — начал свой рассказ Андрей.— Я подслушал их разговор о том, что они тут хотят устроить засаду и захватить генерала Красной Армии и какой-то секретный груз. Так мы с Павлом… им самим, засаду тут и устроили, что вон, все валяются дохлые.
— С каким Павлом, не понял? — спросил генерал.
— Товарищ генерал, я про него все сейчас, про Пашку, расскажу. Только у меня еще просьба… я тут в лесу не один. Тут со мной еще девушка, гражданская, и пацан, лет тринадцати, — надо бы их забрать… они там одни в лесу, мало ли что… — добавил Андрей.
— Я не понял, какая девушка и какой пацан, где они и откуда они взялись? — спросил генерал.
— Мы ехали все вместе в одном купе на поезде Москва-Брест, — начал свой рассказ Андрей.— Я ехал в 10-ю авиадивизию представляться по прибытии на новое место службы, а профессор с сыном и девушка ехали в Брест.
Рано утром 22 июня, не доезжая Кобрина, немцы разбомбили наш состав. Это в 10 километрах, примерно, отсюда…

Андрей замолчал на мгновение, словно собираясь с мыслями, а затем продолжил:
— Поезд сошел с рельсов. Вагоны смяло, как гармошку. Взрывались вагоны с боеприпасами, цистерны с бензином… Много людей погибло. Я успел вытащить из горящего поезда только троих: девушку лет восемнадцати и профессора с сыном.
Профессор был ранен и у нас на руках скончался. Я вывел в лес девушку и пацана. В лесу мы нашли заброшенную сторожку, и вот они сейчас там.

Генерал слушал, не прерывая. Его лицо, обычно непроницаемое, как каменная глыба, дрогнуло.
— Да, — с трудом произнес он, его голос дрожал. — Я слышал про этот эшелон… В нем моя дочь… ехала.

Последние слова генерала повисли в воздухе, словно тяжелые облака дождя перед грозой.
— Ну так, где они? — спросил генерал, нахмурив брови, его взгляд был проницательным, словно он пытался разглядеть правду в глазах лейтенанта.
— Тут недалеко, в сторожке, — ответил Андрей, указывая рукой в сторону леса.
— Ну, веди, — кивнул генерал, его голос был спокоен, но в нем чувствовалась скрытая тревога.

Майор НКВД, стоявший рядом, начал шипеть, как раздраженная змея:
— Товарищ генерал, это может быть хитрый план! А вдруг там засада? Не верю я этому летчику — слишком складно брешет. Я проверю, пошлю солдат. Посмотрим, что там за девушка в сторожке.
— Они вас на порог не пустят, у них приказ, — усмехнулся Андрей.
— Ну, мы посмотрим, — бросил майор и, взяв с собой двух солдат, отправился к сторожке.

Через какое-то время в лесу, недалеко, раздались длинные автоматные очереди.
Генерал вскочил, как будто его ударили током:
— Что там происходит? Иван Васильевич, — обратился он к своему старшине-шоферу, — поднимай ребят, пойдем посмотрим, что за стрельба.

Подходя к сторожке они услышали, как майор НКВД кричал:
— Я майор НКВД! Прекратите стрелять!Бросайте оружие и выходите с поднятыми руками, иначе будете уничтожены! Мы свои!

Вдруг из сторожки раздался звонкий девичий голос:
— Если вы свои, где лейтенант Громов? Андрей сказал не открывать двери сторожки никому, кто бы что ни говорил, в какой бы форме ни пришел. Он пошел воевать с диверсантами, те тоже в форме Красной армии! Подойдете к сторожке еще ближе, мы вас всех взорвем, у нас и гранаты есть! Где лейтенант Громов?! — закричала девушка и, высунув ствол немецкого автомата в окно, выпустила поверх голов длинную автоматную очередь.

В это время, прячась за деревьями, к сторожке подошли генерал и трое солдат.
— Майор, что ты тут устроил, что у вас тут за перестрелка? — спросил генерал.
— Да девка какая-то безумная, — ответил майор, — говорит по-русски и шмаляет из шмайссера. Говорит, пусть придет тот лейтенант-летчик, иначе всех постреляет и повзрывает, — добавил он с усмешкой.
— А где летчик? — спросил генерал, его глаза сузились, словно он пытался разглядеть что-то вдалеке.
— Идет, товарищ генерал. Он хромой, раненый, сейчас доковыляет, — ответил старшина.

Андрей был ранен в ногу и хромал, он не мог идти так же быстро, как другие солдаты. Поэтому к сторожке он пришел немного позже.
— Ну, хорошо, подождем, — сказал генерал, его голос звучал терпеливо, как у человека, привыкшего к неожиданностям.
И в этот миг из дома зазвучала песня:

«Смело, товарищи, все по местам!
Последний парад наступает.
Врагу не сдается наш гордый "Варяг"
Пощады никто не желает!»

У генерала волосы встали дыбом, а глаза наполнились слезами.
Эту песню они пели вместе с дочкой, и голос, который ее пел, был именно голосом его дочери! Он закричал:
— Лена! Леночка! Моя… мое солнышко! Это я, твой папа!

Песня стихла.
Через секунду дверь открылась, и на пороге появилась хрупкая девушка лет 18-ти в светлом платье. В руках у нее был немецкий автомат, а сзади стоял мальчишка лет двенадцати с немецкой гранатой.
— Папа! Папа! Родненький мой! Это я! — прокричала девушка и, бросив автомат на землю, побежала навстречу бежавшему к ней генералу.

Они столкнулись, и генерал обнял девушку, гладя ее по голове:
— Доченька родная, Леночка, как же так? Как ты тут оказалась? Ты не ранена?

Лена плакала и обнимала отца.
Генерала переполняли чувства, он думал, что его дочь погибла, когда ему доложили, что эшелон, в котором она ехала, разбомбили. А она, оказывается, жива, невредима, и он может сейчас ее обнять.
Лена посмотрела вокруг и спросила:
— Папа, а где Андрей?
— Какой Андрей, доченька?
— Ну, летчик, лейтенант Громов. Он нас с Ванечкой спас из взорванного поезда.

Андрей еле доковылял до опушки, и теперь он только понял, что и кого имела в виду Лена в их первую встречу в вагоне поезда, когда говорила: «Мой папа — командир Красной армии».
Лена увидела Андрея и бросилась ему на шею:
— Андрюша, милый мой, ты живой! — стала целовать ему лицо.

На все это смотрели солдаты, а пристальнее всех — сам генерал.
Андрею стало совсем неловко, и он немного отстранил Лену:
— Леночка, все хорошо, я жив, все хорошо.

Лена повернулась к генералу:
— Папа, знакомься, это и есть мой Андрей, мой герой — Андрей Громов.
— Да мы вообще-то уже познакомились, — усмехнулся генерал. — Герой, согласен с тобой, доченька. Он нам помог диверсантов уничтожить. Ну и офицер, я вижу, из него получится неплохой, если он даже тебя, егозу, научил стрелять из автомата и выполнять приказы. А это… я вам скажу, ох как не просто, товарищи, я-то знаю характер своей дочки, — заулыбался генерал.— Дорогого стоит.

— Я тоже стрелял из автомата, и у меня есть граната! — вдруг на фоне смеха прозвучал звонкий голос Вани.

Генерал повернулся к нему и зычным голосом спросил:
— Боец, как звать?
— Иван Прозоров, товарищ генерал! — очень серьезно ответил Ваня.
— Красноармеец Прозоров! За мужество и героизм, проявленные в борьбе против фашистских захватчиков, от имени командования объявляю вам благодарность!
— Служу трудовому народу! — громко и как-то торжественно прокричал Ваня.
— Старшина, соберите тут все оружие. Вона как бывает: моя доча тут целый бой дала товарищу майору, — сказал генерал со смехом.— Прими у бойца Прозорова боеприпасы и выдай ему банку сгущенки. И… давай организуй обед для личного состава.
— Слушаюсь, товарищ генерал! — гаркнул старшина Никодимов.

Ваня отдал автомат и гранату старшине.
Генерал с дочкой, обнявшись, отошли немного в лес, сели на траву, и Лена стала рассказывать отцу все, что с ней произошло: как она села в поезд в Москве 21 июня…

Старшина приготовил на ужин овсяную кашу с немецкой тушенкой, которую он по-хозяйски собрал из ранцев убитых фрицев и диверсантов, и накормил всех бойцов.
Ужин он приготовил из последней овсяной крупы и трех банок тушенки.
Собранных сегодня трофейных продуктов хватит максимум на один день, подумал про себя старшина Никодимов.
Еще сегодня утром у него на довольствии было восемь человек, а теперь их стало одиннадцать.


Глава 9. ПЛЕННЫЙ ДИВЕРСАНТ

После ужина, когда все поели, Андрей снова подошел к генералу.
— Товарищ генерал, разрешите обратиться, — сказал Андрей.
— Обращайся, Герой, — ответил генерал.
— У нас есть пленный. Он радист, его зовут Павел, по-немецки — Пауль.
И он мой Друг! — добавил Андрей после паузы.

У генерала второй раз за сегодняшний день округлились глаза.
— Лейтенант, ты что, сбрендил? Ты сам-то понимаешь, что говоришь? Фашистский диверсант тебе друг?!
Майор НКВД опять зашептал на ухо генералу:
— А я вам говорил…
— Заткнись ты, наконец, майор! — вскричал генерал. — У тебя везде враги! Дай разобраться. Ладно, ведите сюда диверсанта. А ты, Андрей, с толком, с расстановкой рассказывай, как же ты докатился до такой жизни — летчик, комсомолец, а в друзьях у тебя немецкий диверсант. Рассказывай про свою дружбу с диверсантом. А мы потом допросим и твоего диверсанта.

— Мы с Пашкой-Паулем жили в Москве, в одном дворе, — начал свой рассказ Андрей.—
Его отец был немецкий социал-демократ, который еще в 1917 году приехал в Россию после Первой мировой войны, потом вступил в партию большевиков, сражался в Гражданскую, выучился на инженера, а затем с моим отцом они строили метро в Москве.
Как его настоящая фамилия, я не знаю, но у Пашки была фамилия Железнов — Павел Железнов. Думаю, это был партийный псевдоним, как у товарища Ленина, товарища Молотова и других.

Генерал слушал все, что рассказывал Андрей, очень внимательно, и вдруг пристально посмотрел на Андрея и спросил:
— Андрей, а как твое отчество?
Как батьку зовут? Кого-то ты мне напоминаешь.
— Отца зовут Григорием, — ответил Андрей.
— Ну что ты будешь делать?! Каждый час — сюрпризы, — воскликнул генерал. Этого просто не может быть! Ты что, сын моего друга и славного казака Гришки Громова? Нет! Ну не может этого быть! Фото бати есть? — вдруг спросил генерал.
— Да… Вот они с мамой на фото в 1939 году, — ответил Андрей.
— Ну-ка, покажи, — сказал генерал.

Андрей достал фотографию и протянул генералу.
— Он, точно он! Вот это поворот! — воскликнул генерал Крутов.— Постарел Гришка, — вздохнул генерал, — время никого не жалеет. Его в 1920, по ранению комиссовали, он женился, и я слышал, что у него сын родился… — продолжил генерал.
Так ты сын Гришки! Гришка со мной еще с Германской служил, и у Ворошилова и Буденного мы с ним погоняли беляков. Он меня дважды от смерти спас, а я… его потерял в этой суете жизни. Как он, жив-здоров?
— Да, все хорошо, работает в Метрострое инженером… А я, прошу прощения, товарищ генерал, Вы тот самый комэск Семен Крутов, о котором мне столько рассказывал отец!
— Гришка меня помнит, как комэска… — продолжил, улыбаясь, генерал. Ну да… Сначала казак Крутов, урядник Крутов, дальше красноармеец Крутов… потом комэск, комбриг, комкор и вот теперь — Генерал Армии Крутов. Да, Андрей, я тот самый Семен Крутов, — ответил генерал.

Андрей с изумлением и чувством глубокого уважения взглянул на генерала.
— Отец тебе что-то рассказывал о Гражданской войне? — спросил генерал.
— Ну, так, немного, — ответил Андрей.
— Да узнаю я Гришку — молчун и скромняга. Что он там мог рассказывать? Ты вот знаешь, откуда на спине твоего бати шрам?
— Ну да, он говорил, в бою получил.
— Да, в бою… — задумался генерал.— Зимой, в декабре 1919 года, у нас был встречный бой с белоказаками генерала Деникина на Донбассе.
Страшный был бой в районе севернее Бахмута. Две конные лавы шли друг на друга, а я тебе скажу, страшнее боя я в своей жизни не видал.
Тогда, по десять тысяч сабель с каждой стороны шли, по сути, в рукопашную. И вот во время боя мой конь был пронзен казацкой пикой и упал, как подкошенный, придавив мне ноги.
Я начал из него выбираться, вижу: рядом Гришка. Увидел меня, спешился и бежит ко мне на помощь. А вокруг идет бой не на жизнь, а на смерть.
Казаки белые и красные направо и налево машут шашками, кто на конях еще, кто уже на ногах. То тут, то там вспыхивают рукопашные схватки один на один.
Наши конармейцы остервенело рубят, режут деникинцев, ну а они нас… всюду кровь, грязь, крики, стоны. А я как бревно валяюсь, вылезти из-под коня не могу.
И вдруг вижу: на меня скачет здоровенный деникинец, размахивая шашкой. Именно на меня скачет, — продолжил генерал.
Я видел его глаза — безумные, налитые кровью, как у бешеного волка. Прискакав прямо ко мне, валявшемуся на земле, деникинец чуть сдержал лошадь, замахнулся шашкой… «Ну вот и всё», — подумал я… и в этот миг я увидел, как Гришка метнул ему прямо в грудь пластунский нож и прыгнул в мою сторону, закрыв меня своим телом.
По инерции казак, падая с коня, все-таки смог рубануть своей шашкой, но весь удар пришелся на спину закрывшего меня своим телом твоего бати.
А у меня только руку задело по касательной. С тех самых пор мы с твоим батей — кровные братья. Вытащил он меня из-под коня, перевязали мы как могли друг друга, споймали мне новую лошадь, и опять вступили в бой.

— Да, были времена… — вздохнул генерал дрогнувшим голосом, наполненным целым ворохом нахлынувших воспоминаний.— Мы в том бою под Бахмутом славную зарубу деникинцам устроили, — продолжил генерал.
Порубали мы их тысяч восемь, ну и они нас, конечно, потрепали… Но мы победили!
И теперь, и до скончания века на Донбассе будет Советская власть! — выдохнул генерал, его голос звучал уверенно, громко и раскатисто, как утренний гром.

— Вот такой… он твой батя, Андрюха! Вернемся в Москву, я обязательно найду Гришку, — сказал генерал. Вы приезжайте к нам домой или на дачу. Посидим, выпьем!
— На дачу! На дачу! — защебетала Лена, словно весенняя птичка. — Андрюшенька, — сказала она, прижимаясь к Андрею, как будто боясь, что он исчезнет, — тебе и твоим родителям у нас понравится! Вот увидишь! Папа, я умница, же? Вот нашла тебе сына твоего друга… — и шепотом добавила, прижимаясь еще теснее: — и себе тоже…

— Ладно, продолжай, Андрей. Что там про немецкого социал-демократа, товарища Железного ты говорил? Не слыхал я про такого…
— Ну, а что говорить? — продолжил Андрей, его голос стал глубже, словно отголосок далекой бури.
— В 1935 его арестовали как врага народа, и всё… Он пропал. Ни вестей, ни весточки. Мать Пашки была полькой по национальности и, взяв в охапку Пашку, срочно уехала в Польшу. С тех пор я его и не видел. Шесть лет не знал, что с ним и как он. А увидев вчера ночью… и чуть не убил.

В это время конвойный привел Пашку.
— Ну что, фриц, — начал генерал, его взгляд был холоден, как зимний ветер, — рассказывай, какое у вашей группы было задание?
— Я не фриц, товарищ генерал! Я — Павел Железнов, советский человек, … временно вывезенный за границу! — добавил Павел.
— Ого, ты загнул! Советский человек? Рассказывай, а мы послушаем и решим: советский ты или предатель, фашист. Про твоего отца Андрей мне все рассказал… Рассказывай дальше, что ты делал в Польше, слушаю, — сказал генерал.

— Мою маму в Варшаве какие-то гады убили через год, — продолжил Паша, его голос дрожал.— Она зашла в бакалейную лавку к ее знакомому Лазарю Моисеевичу. Он знал, что нам с мамой трудно, и часто давал продукты без денег, в долг. А тут вдруг на всей улице погром устроила какая-то банда фашистов-националистов. Громили и убивали евреев. Вот и маму мою они убили, подумав, что она еврейка. Убили прямо на улице, ни за что… Сволочи!
Мама за месяц перед смертью написала письмо моей тетке Грете: мол, так и так, вашего брата Густава арестовали и, наверное, убили в России, а мы бежали — я и мой сын Пауль.
Просила помощи… Тяжело нам было тогда. Мама работала на двух работах, но платили мало, и бывало, что есть нам по вечерам было нечего.
Через три дня я похоронил маму. И тут как-то вечером дверь в нашу квартиру резко открылась, и вошла высокая и статная женщина.
С порога она задала мне на немецком языке вопрос властным голосом:
— Мальчик, это тебя зовут Пауль?
— Да, я Пауль Ковальский, — ответил я ей также, на немецком.
Мы в семье говорили на трех языках, немецком, польском и русском. Она подошла и внимательно на меня посмотрела несколько секунд.
А потом вдруг тем же властным, безапелляционным голосом заявила:
— Никакой ты не Ковальский. Забудь эту плебейскую фамилию.
Ты — Граф Пауль фон Берг! Твой никчемный отец, мой младший брат Густав, был дурак дураком, что связался с революционерами и социалистами… И они же посадили его в тюрьму! Но по отношению к тебе это ничего не меняет. Ты — Граф Пауль фон Берг. И ее голос на секунду смягчился: — Боже мой, как же ты похож на своего отца и моего бестолкового брата в молодости…
Она потрепала меня по щеке.
— Не смей брать ничего из этой халупы, — в ее голосе опять зазвучал металл.— Мы сейчас же едем домой в Кенигсберг.

И тетя Грета забрала меня в Пруссию, в Кенигсберг, в родовое поместье фон Бергов. И только там я узнал, что я не Павел Железнов, а Пауль фон Берг, потомок древнего рода прусских аристократов, 700 лет все мужчины в нашем роду были офицерами или генералами прусской армии, и по семейной легенде наш пра-пра-пра-дед был рыцарем-крестоносцем Ливонского ордена и погиб на Чудском озере в сражении с русским.
Вот, только не все, — взволнованно произнес Павел.
Мой папа не захотел становиться прусским офицером и стал революционером!
Он вступил в РСДРП еще в Германии, а в 17-м году приехал делать революцию в России, — с чувством гордости за своего отца, — сказал Павел.

В 1936 году, через год после нашего отъезда из Советского Союза, я приехал в Пруссию, в Кенигсберг.
Тетушка тут же, собрав все справки и родословные в местном муниципалитете, сделала мне все документы, подтверждающие, что я — Пауль фон Берг.
Мне выдали новый немецкий паспорт. В 1938 году, в 18 лет, я закончил школу в Германии. Тетушка, через свои связи и заплатив кому надо, определила меня, как потомка древней династии фон Бергов, практически без экзаменов в главный военный кадетский корпус в Берлине. Там я проучился два года, до 1940-го.
Я закончил его в мае 1940 года и должен был быть зачислен в Вермахт для прохождения шестимесячной практики.
Тетушка с кем-то договорилась, и я ждал места адъютанта при каком-то немецком генерале, который начинал свою службу еще у моего деда Генерала Отто фон Берга, — засмеялся Паша.

Да, забыл сказать… Тетушка нашла мне невесту из приличной дворянской семьи, и на Рождество перед 1941 годом мы должны были ехать к ее семье знакомиться…
Не довелось, увы, — снова засмеялся Паша.
Я учился в Берлине и в школе, и в кадетском училище на полном пансионе. Тетушка все оплачивала, и я приезжал только на каникулы в Кенигсберг.
У меня сразу не сложились отношения с сыном тетушки, моим двоюродным братом, который уже заканчивал кадетский корпус и вскоре должен был стать офицером Вермахта.
Его отец, муж тетушки, чванливая прусская сволочь, сколько я помню, ни разу не подал мне руки и даже не разговаривал со мной.
Гюнтер, мой двоюродный братец, всегда шпынял меня, дразнил «русской свиньей» и «большевистским недоноском».
Тетушка, конечно, ругала его за это, и он смиренно слушал свою маменьку, но на следующий день все продолжалось вновь. Так что, проживание в Берлине мне даже нравилось — я не видел эти ненавистные рожи.

Осенью 1940 года случилось несчастье. От сердечного приступа тетушка Грета скончалась.
По завещанию она оставила мне и своему сыну Гюнтеру наследство, которое мы, как мужчины рода фон Бергов, должны были поделить между собой. Как я потом узнал от немецкого нотариуса, у рода фон Бергов были дома в Берлине, в Мюнхене, и поместья на море, и конюшни, и виноградники.

Вообще, я мог стать настоящим Графом фон Бергом, — усмехнулся Паша.
Но… Гюнтер, мой двоюродный брат, думал по-другому.
В 1939 году он получил офицерский чин и ушел служить в СС, а в 1941-м уже был оберштурмфюрером.
Он решил не делить со мной никакого наследства и однажды подсыпал мне в еду какую-то гадость, типа яда.Вообще, я пришел в себя через три дня, в армейском госпитале. И узнал, что меня снова зовут Пауль Ковальский, — засмеялся Паша. Эти документы были в моей грязной, засаленной робе, в которой меня и доставили в больницу. Кроме моего старого паспорта, там было предписание явиться в военкомат на призывной пункт…
Это Гюнтер, как я понял, постарался.
Как я потом узнал, эта жадная сволочь Гюнтер уничтожил все мои документы на имя Пауля фон Берга и, сунув мне в карман мои старые документы с фамилией моей мамы, вывез меня в Берлин из Пруссии и бросил у ворот госпиталя!
Этот гад отправил меня солдатом в Вермахт.

— Да уж, — сказал Ваня, — там у империалистов тоже свои детективные истории.

— Сначала я хотел найти нотариуса и все опротестовать, вернуть себе имя.
Но потом я подумал: а зачем? Я не хочу ни жить в фашистской Германии, ни общаться с эсэсовцем Гюнтером. Может быть, судьба дает мне шанс вернуться на родину, в Советский Союз.
И после госпиталя я прибыл на сборный пункт распределителя. Когда я заполнял там анкеты, была графа «знание языков», и я честно написал: немецкий, польский и русский.
Где-то через полчаса ко мне прямо на призывном пункте подошел обер-лейтенант и на чистом русском языке спросил:
— Где русский учил, парниша? — и засмеялся.
Я сначала опешил — я давно, очень давно не слышал русскую речь. Но собрался и ответил ему в той же басяцкой манере:
— В Москве, в Марьиной роще. А-чё!
Он опять засмеялся и протянул мне руку:
— Я — граф Виктор Воронцов. Будем знакомы. «Опять графы, бароны» — подумал я и вслух сказал:
— А я — Паша Ковальский.
— Пошли со мной, — сказал Воронцов.
Вот так… в феврале 1941 года я и оказался в разведывательно-диверсионном батальоне «Бранденбург-800».

Когда я попал на эти курсы диверсантов, я понял: это самый быстрый способ вернуться домой, в СССР. И при первом же задании я решил перестрелять всех фашистов, сдаться в плен и всё рассказать о себе. В общем, … всё так и получилось, — сказал Паша.
Я проучился там до мая 41-го. Нам преподавали рукопашный бой, подрывное дело, учили стрелять из всех видов оружия. Мы прыгали с парашютом, и там я освоил рацию настолько хорошо, что меня сделали радистом группы и дали еще более углубленный курс.

— А кто у вас преподавал в разведшколе? — спросил генерал.
— Ну, разные там были: и немцы, и русские. Один был озлобленный белогвардеец, есаул Чернов, читал нам основы подрывного дела, — ответил Паша.
— Да… знавал я одного есаула Чернова… давно, давно это было, — пробормотал генерал, его голос звучал, как отголосок далекого прошлого.
— Ну а дальше, вы все знаете, нашу диверсионную группу забросили сюда с заданием захватить секретные документы и вас, товарищ генерал. Но мы вместе с Андреем не дали им это сделать. Мы уничтожили полностью диверсионную группу и группу эсэсовцев, — закончил свой рассказ Павел.
— Да, Павел, результат ваших боевых действий, как говорится, налицо, вон на поляне валяются, — сказал генерал.— Вы с Андреем, молодцы, — добавил он.— Только я вот не могу взять в толк, откуда они знали, вообще про секретные документы и, что именно сегодня, мы их повезем в Москву.
— От предателя… — сказал Павел. В штабе округа на высокой должности был немецкий предатель, он всё и докладывал немцам, а вчера вечером я лично от него принял радиограмму о примерном времени прибытия вашего конвоя на контрольную точку, то есть сюда, — сказал Павел.
— Знаешь, кто это… — резко, жестко спросил генерал Павла. — Фамилию, звание…
— Нет, товарищ генерал, — ответил Павел, — увы, не знаю.

Во время рассказа Павла майор НКВД стоял за спиной генерала и внимательно слушал его рассказ.
Генерал обернулся к нему и сказал:
— Ну что, услышал, майор? — и с нескрываемой злостью добавил: В штабе был предатель, чем вы там вообще занимались, НКВДешники? Всех вас надо под трибунал и расстрелять, и тебя первого, Карасев, — сказал генерал.
— Да все, что он тут наплел, похоже на красивую легенду, товарищ генерал, все еще надо проверить, — промямлил майор НКВД.
— Проверим, всех в Москве проверим с пристрастием, — сказал генерал.

Андрей и Павел, услышав впервые фамилию майора НКВД… переглянулись, так как позывной предателя был «рыбак». «Карасев-карась-рыба-Рыбак» — связь явно прослеживалась, но обвинить целого майора НКВД в предательстве… это не шутка, тут нужны были веские доказательства.


Глава 10. ПУТЬ ДОМОЙ

— Товарищ генерал, разрешите к вам обратиться! — вдруг встал по стойке смирно и сказал Паша.
— Слушаю тебя, — ответил генерал.
— Товарищ генерал, у меня сегодня в 20:00 по плану радиосвязь с немецким командованием. Они ждут доклада о выполнении задания разведывательной группой обер-лейтенанта Воронцова. Вот я им и передам: мол, задание выполнено, генерал захвачен в плен, груз готов к отправке в Берлин. Присылайте самолёт.
Немецкий радист в штабе мой почерк знает. Они мне поверят. И пришлют самолёт, мы его захватим и улетим к своим… — выдал на одном дыхании Пашка.

Все замерли, и на мгновение воцарилась тишина. Она повисла в воздухе, словно густой туман, примерно на минуту.

Наконец, генерал сказал:
— Ну что, Павел, план неплохой. И если тебе поверят, нам не придётся по лесам ещё неделю плутать. Тем более, лётчик у нас есть, — улыбнулся генерал.— Андрей, с немецким самолётом как, … совладаешь? — спросил генерал.
— Не сомневайтесь, товарищ генерал, совладаю, — уверенно ответил Андрей.— Я отличником был в училище. Ничего нового в немецком транспортном самолёте для меня нет. Доставлю и в Минск, и в Москву, если надо будет.

— Ну что ж, слушайте мой приказ: Павел готовит радиограмму, а вы готовьте посадочную площадку прямо вот здесь, на лужайке. Готовьте сигнальные костры — они могут прилететь и ночью.

— Андрей, на этой лужайке самолёт сможет сесть и взлететь потом? — спросил генерал.
— Так точно, сможет, — ответил Андрей.
— Ну всё, за дело!

Ровно в 20:00 Пашка передал радиограмму в немецкий штаб о том, что секретный груз и генерал захвачены диверсионной группой. И получил подтверждение, что к ним вылетает самолёт и будет в районе к 22 часам.

Генерал приказал убрать всех мёртвых  немцев с поляны, подготовить сигнальные огни на полосу посадки, как сказал Андрей.
Также он велел вытащить ящики на поляну.
— План такой: как только самолёт приземлится, Павел и Андрей ведут меня, как бы пленного, к самолёту. Находятся справа и слева. Старшина и майор идут сзади меня. За ними Лена с Ваней. А вы, — генерал указал на остальных, — неспешно плетитесь по лужайке к самолёту, типа несёте тяжёлые ящики. Важно, чтобы ваших лиц как можно дольше никто не смог разглядеть. Приказ понятен?
— Так точно! — прозвучало в ответ.

Майор НКВД процедил сквозь зубы:
— Я буду за твоей спиной, фашистское отродье, — обращаясь к Паше. — Только дернись, и ты труп!

— Андрей, ты тоже перевяжи голову, чтобы тебя сразу не смогли понять, кто ты такой, — добавил генерал.— Подходя к самолёту Андрей аккуратно, повторяю, аккуратно снимешь лётчика в кабине. У тебя будет только один выстрел, не промахнись.
— Не промахнусь, — уверенно сказал Андрей.
— Тебе ещё в этой кабине лететь, а мы — я, старшина и Павел — действуем по обстановке… Всех, кто выйдет из салона, — в расход, — приказал генерал.

— Всё… Все на позиции, ждём самолёт. Зажигайте огни!

Где-то через час послышался гул самолёта. Это был немецкий транспортник «Юнкерс». Он явно увидел посадочные огни и на бреющем полёте пролетел над поляной, но не стал садиться, а пошёл на второй круг.

— Вот сволочи, никому не верят, даже своим диверсантам, — засмеялся генерал.— Ну что ж, покажем им то, что они хотят увидеть — Русского генерала.

Он скинул плащ-палатку, и в отблесках горящих костров блеснули сначала 4 звёзды на петлицах генерала, а потом и его ордена и медали.

Самолёт пролетел над генералом, помахал крыльями и пошёл на посадку. Когда двигатели заглохли, дверь грузового отсека открылась, и из неё выпрыгнул немецкий офицер.

— Ну что, урядник Крутов, узнал меня? — вдруг визгливым голосом закричал седой мужчина в немецкой форме, выходя из самолёта.
Генерал от удивления опешил на секунду, но собравшись, громко гаркнул:
— Точно так, ваше высокородье! — и засмеялся.— Вот уж не чаял с вами свидеться, ваше высокородье! Господин есаул Чернов! Это вы ж меня награждали Георгиевским крестом в 15-м году в Польше, после боя у деревни Ропица-Гурна, — сказал генерал, усмехнувшись.
— Да лучше б я тебя тогда задушил своими собственными руками! Сволочь! — продолжал визжать бывший есаул, приближаясь к генералу.— Ну ничего, сейчас с тобой и поквитаемся. Ишь, из урядников в генералы выбился… чернь поганая!

Остановившись в метрах трёх от генерала, есаул вдруг спросил:
— А это кто? Кто эта девка с мелким недоноском? Куда ты их тащишь на самолёт, Ковальский? — спросил бывший есаул.
— Это дочь и сын генерала, — ответил Павел, стараясь говорить спокойно, хотя его сердце билось, как барабан.
— Приказ был взять генерала и документы. Девка и щенок нам не нужны, — сказал есаул, и его глаза сверкнули жестокостью.— Девку и щенка — в расход!

В этот миг из-за спины генерала раздался громкий крик на немецком языке:
— Это засада… Это засада… Группа уничтожена… — кричал майор НКВД, его голос был полон отчаяния и ярости.

Андрей резко обернулся и увидел, что майор НКВД целится из пистолета в спину генерала.
Время словно остановилось.
Андрей, не раздумывая, прыгнул на майора и мгновенным резким ударом вонзил ему нож в горло. Тот захрипел и упал замертво.

В это же время бывший есаул, поняв, что это засада, выхватив пистолет, выстрелил в генерала.
Паша, как будто предчувствуя выстрел, мгновенно среагировал и оттолкнул генерала в сторону, но сам получил пулю в плечо.
— Ты что творишь, ссу… — закричал есаул, обращаясь к Павлу, но договорить фразу он не успел.

Старшина Никифоров, холодный и расчётливый, как снайпер, мгновенной короткой очередью из автомата убил бывшего есаула.

Лётчик, услышав выстрелы, открыл стеклянную кабину самолёта и попытался достать пистолет, но был тут же убит выстрелом в голову Андреем.
Выскочившего из самолёта на выстрелы второго пилота-радиста уничтожил также старшина Никифоров.
Всё произошло в мгновение ока. Это был, наверное, самый скоротечный бой в жизни Андрея.
Андрей и старшина склонились над генералом.
— Вы не ранены, товарищ генерал? — спросил Андрей, его голос дрожал от напряжения.
— Да, со мной всё в порядке, — ответил генерал, его лицо было сосредоточенным, но спокойным.— Спасибо Павлу. Посмотрите, что с ним. Я видел, что он, прикрывая меня, получил пулю.

На земле лежал Павел. Пуля пробила его плечо насквозь.
— Сквозное, товарищ генерал, — деловито доложил старшина.— Сейчас мы его перевяжем. Жить будет.

Генерал нагнулся, внимательно посмотрел в глаза Паши и произнёс:
— Спасибо, Павел. Ты спас мою жизнь. Я этого никогда не забуду. Глупо было бы всю жизнь воевать, готовиться к войне с фашистами и умереть в первый же день, так ничего для Родины и не сделав, — сказал генерал.— И уж тем более, умереть от рук этого упыря, есаула… — усмехнулся генерал.

Генерал подошёл к трупу майора НКВД.
— Ну вот, всё и сложилось. Нашли мы всё-таки предателя. Сволочь!… До майора дослужился. Сколько хороших ребят из-за тебя погибло, — в сердцах сказал генерал.

— А ты, Андрей, молодец, как ты быстро среагировал! Спасибо тебе, Андрей! Перевяжите раненого и начинаем грузиться! — скомандовал генерал.

Солдаты стали затаскивать два тяжёлых ящика внутрь самолёта. А генерал ещё раз взглянул на мёртвого есаула.
— Вот и конец ещё одной истории, — сказал генерал. — Есаул Чернов… Кто бы мог подумать, что вот так столкнёмся через 25 лет. Его давно надо было убить. Я слышал в 20-м году о нём: он командовал тогда карательным батальоном на Кубани, сжигал по хуторам жён и детишек красноармейцев заживо…
Собаке — собачья смерть, — сказал генерал.— Андрей, ну теперь дело за тобой. Иди, осмотри самолёт. Пора лететь домой!

Андрей осмотрел самолёт.
Это был «Юнкерс-52». Заглянув в кабину, Андрей выбросил мёртвого немецкого лётчика из кресла и сел на его место. Перед ним была панель приборов самого массового транспортника Германии — трёхмоторного «Ю-52».

Ещё в училище они изучали устройство и пилотирование самолётов возможного противника, а Андрей хорошо учился. Он проверил наличие горючего, закрылки, руль управления и руль высоты. Всё работало исправно.
Андрей вышел из самолёта и доложил:
— Товарищ генерал, самолёт готов к полёту. Горючки до самой Москвы хватит, да ещё и останется.
— Ну и отлично. Как хочешь лететь? — спросил генерал.
— Лететь будем по кратчайшей траектории. Надеюсь, проскочим, и немцы не поймут…
— Да я не сомневаюсь, что немцы нас не собьют. Чего им сбивать свой самолёт? Я вот думаю, как нам пролететь, чтобы нас наши не сбили… Думать надо.
— Нам лететь часа полтора до Минска, — сказал Андрей.
— Я могу в прямом эфире на нашей частоте передать, что мы свои, захватили немецкий самолёт, летим к своим. Авось, не собьют.
— Ну что ж, тогда грузимся, — скомандовал генерал.
— Товарищ генерал, — запинаясь, начал говорить старшина Никифоров, — у меня в сидоре лежит знамя ЦИК, которое вы хотели вручать на торжественном совещании 24 июня в Бресте…
— И что? — спросил генерал.— Молодец, не утратил. Ну так что?
— Может, мы его того… — сказал старшина.
— Степаныч, ну не мямли, чего того…
— Мы можем привязать его к самолёту, этому немецкому, на хвост, чтоб наши увидели, что самолёт летит под Красным Знаменем, — выдохнул старшина.
— Ну ты, Иван Степаныч, даёшь! — засмеялся генерал.
— Ты че удумал-то? А если сдует и унесёт Знамя, кто отвечать будет?
Ты? Нет, я за всё в ответе! Ладно, замажьте белые кресты на крыльях и хвосте грязью и полетели уже. А ты, старшина, сделай крепкое древко на Знамя и положи знамя в самолёт. Когда приземлимся, выйдем из самолёта со знаменем, — сказал генерал.

Через несколько минут Андрей поднял самолёт в воздух, и они полетели. В немецком транспортном самолёте есть большие иллюминаторы, и все, как только взлетели, прильнули к стёклам.

То, что они увидели с высоты, повергло их в ужас: горящие деревни, разбитые танки, сбитые самолёты виднелись повсюду.
По одной дороге шла огромная колонна пленных, по другой дороге немцы очень длинной колонной с танками и пушками шли походным маршем на запад, невдалеке по полю гнали скот — большое стадо коров.

Мимо них, совсем рядом, в воздухе пролетали другие немецкие самолёты, и можно было видеть лица пилотов. Пилоты махали рукой в знак приветствия.
Андрей, накинув предусмотрительно китель убитого немецкого лётчика, махал им в ответ.

Так они спокойно пролетели где-то около часа, и вдруг они увидели танковый бой на поле.
Около 15 немецких танков и три батальона пехоты наступали на позиции зарывшихся в окопы наших солдат. По немецким танкам из леса била наша артиллерия, а по пехоте били мины.
Это была передовая.

Андрей понимал, что им нужно обязательно преодолеть передовую и лететь до Минска. Он не ожидал, что фронт будет находиться уже так близко от Минска.
Они перелетели линию фронта, и в этот же миг по ним стали бить наши советские зенитки.

Андрей сделал несколько манёвров в разные стороны и стал поднимать самолёт выше, чтобы уйти от зенитного огня, и тут навстречу ему из-за облаков выскочили три советских истребителя И-16.

Андрей понял, что сейчас его будут атаковать, и шансов у него нет вообще.

Его собьют. Без вариантов!

И он включил рацию и громким голосом стал говорить:
— Я советский лётчик Андрей Громов! Я советский лётчик Андрей Громов!
Лечу на захваченном немецком транспортном самолёте «Юнкерс-52».
Прошу разрешить мне посадку!
Прошу не стрелять! У меня на борту Генерал Армии Крутов! У меня на борту генерал Крутов!

В момент, когда он стал говорить прямым текстом в эфире, пулемётная очередь, выпущенная пилотом одного из советских истребителей, вдребезги разбила правый двигатель на крыле самолёта.

Самолёт накренился вниз, стал терять высоту и задымил. Андрей старался стабилизировать самолёт и продолжить лететь на двух двигателях.
— Они тебя не слышат, Андрей! — взревел генерал, ворвавшись в кабину пилота.— Дай сюда рацию!Внимание! Внимание! Вы там, что, совсем охуе…и?! Ёб вашу бога душу мать!!! — кричал в микрофон рации генерал.— Я — генерал Крутов! Прекратите стрелять! Немедленно прекратите стрелять! Да я, вас всех под трибунал отдам!

— Старшина, тащи знамя, выстави его в окно! Держи его крепко!

— Доложите вашему командующему, что на трофейном самолёте летит генерал Крутов!

Два истребителя подлетели с двух сторон к немецкому транспортнику. Андрей мог видеть лица лётчиков.

И вдруг ведущий лётчик начал говорить по рации:
— Башня, Башня, я — «Фиалка». Приём. Башня, видим «Юнкерс», летит в сторону Минска на низкой высоте.
— И… что, «Фиалка», не слышу тебя, сбивай его, к чертовой матери!!
— Башня, там лётчик в немецком самолёте — русский. Башня, я его знаю, это Андрюха Громов. Мы с ним учились вместе… Приём.
— Какой лётчик? Не понял, «Фиалка», повторите!! Приём.
— Наш лётчик, и ещё там генерал матюгается в прямом эфире! Какой-то генерал Крутов. Забористо так, от души матюкается. И ещё, Башня, у них на немецком самолёте из окна торчит Красное знамя!!! Как понял, Башня, как понял, летит немецкий самолёт с Красным знаменем? Приём.
— Ты что, бл*ть, там пьяный или с ума сошёл? Какой русский лётчик? Какой генерал Крутов? Вот прилетишь, я тебе такого хвоста накручу!

В это время в башне, командном пункте, находился командующий 10-й воздушной армией ВВС Генерал Николай Привалов.

Услышав знакомую фамилию, он спросил:
— Не понял, кто, где? Где Крутов летит? На чём он там летит?

— Товарищ генерал, да мои истребители докладывают: летит немецкий транспортник, который ведёт русский лётчик. А на борту летит в немецком самолёте какой-то генерал Крутов и жутко матюкается. И ещё на самолёте развивается Красное Знамя. — сказал диспетчер.

— Ну если летит и матюкается и с Красным Знаменем — это точно Генерал Армии Семён Крутов. Я его знаю, — засмеялся генерал.— Не вздумайте его сбить! Придёт потом сюда — всех тут порасстреляет, он такой… — Пусть истребители его сопровождают до аэродрома, а мы поехали встречать его на лётное поле.

Диспетчер передал приказ истребителям. Те приняли его и покачали крыльями Андрею.
—«Ю-52», я — «Фиалка». «Ю-52», я — «Фиалка». Ведём тебя к аэродрому. Как понял? Как понял?
— Понял, «Фиалка», — ответил Андрей.

А дальше Андрей услышал:
— Андрюха, это Костя Леонов. С возвращением домой!

Андрей заулыбался, и у него отлегло от души.
Костя Леонов был его однокурсником по лётному училищу.

При заходе на посадку самолёт стал кренить влево, так как правый двигатель был подбит.
Андрей с трудом балансируя рулём, удерживал самолёт в плоскости. Через пару минут Андрей совершил не самую красивую посадку в своей жизни, подпрыгнув козлом при касании земли…
Но главное — он сел и выполнил всё, что обещал генералу и своей любимой Леночке. Они долетели! К своим!

Генерал и его секретный груз были доставлены в Минск.
Андрей заглушил двигатели самолёта и открыл окно. Свежий ветер ворвался в кабину самолёта, и этот свежий ветер нёс Андрею надежду и любовь.

По взлётному полю к самолёту уже ехали две чёрные «Эмки» и тентованная полуторка. Генерал вышел из самолёта, и вслед за ним солдаты вынесли два тяжёлых ящика.

Вышла Лена, она держала за руку Ваню. Старшина держал в руках Красное знамя, солдаты на носилках вынесли Пашку. Последним спустился хромающий Андрей.

Вышедшие из машин офицеры отдали честь генералу, а подошедший Генерал Привалов поздоровался за руку и сказал:
— Семён, если бы я тебя не знал, никогда бы не поверил! Ну ты даёшь! На захваченном у врага самолёте и с Красным Знаменем прилетел! Верховный точно узнает, готовься к докладу.
Смеясь и обнимая командующего 10-й воздушной армией, генерал сказал:
— Ладно, Коля, разберусь сам… Не бойся, мне даже Верховному есть, что доложить.

К самолёту подъехала скорая. Генерал Крутов скомандовал:
— Забирайте раненых!

Солдаты понесли носилки с раненым Пашкой.

— Стой! — сказал генерал.— Павел, ещё раз спасибо тебе за то, что спас мою жизнь.
Езжай, спокойно лечись. Ох, не лёгкая тебе судьба досталась, сынок, — сказал генерал.— Но ты не сдался! Завтра же о тебе расскажу Паше Судоплатову.
Пройдёшь проверку — ну, а куда без неё? А ты … её пройдёшь! Я, генерал, тебе верю! — сказал он тихим и твердым голосом, многозначительно.— Так вот, пройдёшь проверку, и я думаю, тебя ждёт интересная работа с твоим свободным немецким и польским в ведомстве Судоплатова. Ну, ты меня понял? — Генерал подмигнул ему. А потом наклонился ещё ниже и прошептал:
— А я ещё постараюсь узнать про твоего отца, где он, что с ним.
— Спасибо, товарищ генерал! — сказал взволнованным голосом Павел и добавил, сквозь слёзы от нахлынувших на него чувств: — Служу трудовому народу!
— Ну что, ты герой. Выздоравливай, — произнёс генерал.
— Андрей, подойди сюда! — позвал генерал.— Знакомься, командующий 10-й армией ВВС, Генерал армии Николай Привалов. Ты же на службу к нему ехал. Вот, считай, и приехал! — засмеялся генерал.

Андрей стушевался.
Он был в порванной гимнастёрке с окровавленным рукавом, с костылём под мышкой и без головного убора.
Но он собрался.
— Товарищ Генерал, лейтенант Громов прибыл в ваше распоряжение для дальнейшего…
— Понял, понял, Громов. Подлечишься, приведёшь себя в порядок и представишься по всей форме. Даю тебе неделю отпуска. Ты откуда?
— Из Москвы, — ответил Андрей.
— Вот в Москву и поезжай. А потом придёшь в штаб ко мне, подумаем, куда тебя дальше направить.
— Товарищ генерал, мне на фронт надо, — твёрдым голосом сказал Андрей.— Идёт война, рана у меня пустяковая, разрешите завтра прибыть в штаб для направления в часть.
— Вот ты какой упёртый, лейтенант Громов, — сказал генерал Привалов.— Ну хорошо.
Приказываю вам, товарищ лейтенант, завтра с утра прибыть в штаб 10-й воздушной армии.
— Есть, товарищ генерал! — чётко по-военному ответил Андрей и встал, как смог, из-за раненой ноги, по стойке смирно.
— Хотя… куда тебя направить, я даже и не знаю… — заулыбался генерал Привалов. Видели … мы тут все, оглянувшись на стоящих рядом с ним полковника и майора ВВС, как ты козла при посадке изобразил на «Юнкерсе» — засмеялся полковник.
Видели, видели твой прыжочек!
— Товарищ Генерал! — да я старался, начал Андрей оправдываться, еле руль удержал, садился без одного двигателя.
— Да шучу я, шучу! Ты молодец и герой, лейтенант Громов, — сказал генерал Привалов.— Другого ответа я от тебя и не ожидал!!
— Коля, да ты даже не представляешь, что этот парень сделал, — сказал генерал Крутов.— Я завтра же сделаю на него представление о награждении орденом. И передам тебе в Армию. А чего собственно ждать завтра?

Генерал Крутов снял со своей груди … свой орден Красного Знамени и приколол его на гимнастёрку Андрею.

— Это от меня лично. Спасибо тебе, лейтенант Андрей Громов, за всё!!! Дай я тебя по-отцовски обниму. Он крепко обнял Андрея. Андрей вытянулся как струна и сказал: «Служу трудовому Народу!»
— Так, сейчас мы летим в Москву. Ящики и охрана грузятся в самолёт. Борт до Москвы уже готов, товарищ генерал, ждёт вас, — доложил майор ВВС.
— Лена, Иван, Иван Степанович, летим опять все вместе. Сегодня же вечером я должен быть в наркомате. У тебя в Москве машина-то на ходу, Степаныч? — с улыбкой спросил генерал.
— Обижаете, товарищ генерал. Конечно, на ходу.
— Лена, сегодня, как прилетим в Москву, приказываю: красноармейца Ивана Прозорова помыть, накормить и переодеть к моему приезду. Теперь Ваня будет жить с нами, а осенью пойдет в Суворовское училище. Не возражаешь, Иван? — спросил генерал.
— Спасибо, товарищ генерал, я мечтал об этом всю жизнь, — с полными глазами слез от восхищения и благодарности генералу, дрогнувшим от волнения голосом, ответил Ваня.
— Андрей, напиши на бумажке адрес своих родителей. Я к ним заеду в Москве и расскажу про тебя. Пусть мама и батька твой, тобою гордятся. Да и с Гришкой Громовым, моим другом закадычным, повидаемся. Почитай, уже 25 лет не виделись.

Лена, подбежав к Андрею, обняла его и крепко поцеловала в губы при всех.
— Андрюша, а как же я? — зашептала она ему на ухо.
— Леночка, родная моя, милая, любимая… — взволнованно сказал Андрей, обнимая Лену, и вдруг выпалил: Выходи за меня замуж! Я люблю тебя. Ты согласна?
— Согласна, Андрюша! Согласна! — закричала Лена.
Два генерала и несколько офицеров с изумлением смотрели на Лену и Андрея.
— Да… Степа, — многозначительно сказал генерал авиации генералу Крутову и заулыбался:
— Орёл, а не лейтенант!! Мы, лётчики, … все такие… Прилетел. Увидел. Женился!!! Молодец, Андрюха!
— Ну, раз дочь не против, — вышел из оцепенения генерал Крутов,
— то и я согласен. Нам такие орлы ой как нужны… И орлята тоже! — засмеялся генерал, подмигнул и посмотрел с хитрым прищуром на свою дочь Лену.— Лети, служи, лейтенант Андрей Громов. Заработаешь отпуск — приезжай. Мы тебя будем ждать, — сказал генерал.— Вот тогда и сыграем свадьбу. Всё чин по чину!
Все по местам! Идём к самолёту и летим в Москву!

Андрей поцеловал и крепко обнял Лену.— Я тебя очень люблю, — сказал Андрей.
— А я тебя ещё больше люблю, — сказала Лена и засмеялась.

Ваня подошел к Андрею и серьезным голосом сказал:
— Я Лену, пока ты будешь воевать, никому в обиду не дам, не сомневайся, — протянул Андрею свою ладошку.

Андрей таким же серьезным голосом ответил:
— Спасибо, Иван, я тебе её доверяю! И пожал Ване руку, а потом не сдержался и обнял этого славного мальчишку, который за эти три дня стал ему родным человеком.

Андрей остался стоять на аэродроме, а генерал с Леной, Ваней и старшиной Никифоровым пошли к самолёту, который их должен был увезти из Минска в Москву. Вечерело.

Заканчивался ещё один день войны — 24 июня 1941 года.
До Победы оставалось 1415 дней.


­­­­Глава 11. Летчик Андрей Громов в 1941 году


В июне 1941 года, в районе Бреста, летчик Андрей Громов, случайно встретившись в первые дни войны со своим другом детства и одноклассником Павлом Железновым, который по чудовищному стечению обстоятельств оказался немецким диверсантом, вместе они впоследствии уничтожили разведывательно-диверсионную группу немцев батальона «Бранденбург-800».

Угнав немецкий самолет, они спасли секретные документы Красной Армии и генерала Крутова с его дочкой.

В начале июля 1941 года летчик Андрей Громов отказался от отпуска и прибыл в расположение штаба 10-й смешанной авиационной дивизии, куда собственно он и должен был прибыть 22 июня 1941 года, но не смог в связи с известными обстоятельствами.

Андрей был направлен для прохождения службы в 74-й штурмовой авиационный полк.

Этот полк уже в июле-августе 1941 года получил на вооружение новые самолеты-штурмовики Ил-2, которые стали грозным оружием в руках советских летчиков.

Андрей стал одним из первых летчиков полка, кому доверили летать на этих легендарных самолетах.

Весь август и сентябрь штурмовой авиационный полк Андрея громил немецкие мотомеханизированные колонны, двигавшиеся по шоссе Житомир—Киев.

Андрей лично и в составе группы совершил пять успешных боевых вылетов на своем штурмовике Ил-2.

Благодаря отваге и мастерству летчиков полка, движение немецких войск было приостановлено на трое суток, словно время замерло перед лицом их мужества.

Андрей всю свою жизнь, сколько себя помнил, мечтал стать летчиком и был горд, что именно ему доверили летать на штурмовике Ил-2.

Самолет-штурмовик Ил-2 был вооружен двумя 20-миллиметровыми пушками с боекомплектом в 500 снарядов и двумя пулеметами калибра 7,62 миллиметра с боекомплектом 1500 патронов, мог нести на себе 8 реактивных снарядов от «Катюши» или 600 килограммов бомб.

Кабина пилота и основные узлы самолета были защищены броней, выдерживавшей попадание 7,62-миллиметровой пули с любой дистанции.

Самолет Ил-2 — это не просто машина, а настоящий символ победы, воплощение мощи и стойкости Красной армии. Как и легендарный автомат ППШ, танк Т-34 и реактивная установка «Катюша», он стал олицетворением несокрушимости советского духа.

В сентябре 1941 года Андрею присвоили звание старшего лейтенанта и назначили заместителем командира эскадрильи. Вместе с тремя эскадрильями штурмовиков они по решению Ставки Верховного Главнокомандования были перебазированы под Москву. Советская воздушная разведка установила базирование немецкой авиации на аэродромах Смоленск, Орша, Витебск, Каменка и Зубово.

Весь октябрь и ноябрь 1941 года эскадрилья Андрея наносила бомбовые удары по войскам и аэродромам противника, рвавшегося к Москве.

В декабре 1941 года Андрей был награжден орденом Красного Знамени.

На его счету было уже 10 боевых вылетов, два взорванных немецких эшелона и два сбитых бомбардировщика.

Тогда же, 18 декабря, ему дали трехдневный отпуск.

Андрей приехал из аэродрома в Серпухове в Москву и сделал предложение Лене.

Они расписались в загсе 19 декабря 1941 года, решив сыграть свадьбу после Победы.

В этот день их поздравила только мама Андрея.

Отец Лены, генерал Крутов, воевал на Калининском фронте, где началось контрнаступление, а отец Андрея сражался под Лобней в составе полка народного ополчения.

22 декабря Андрей уже был в полку, готовя свою эскадрилью к перебазированию.

В конце декабря 1941 года его перевели в 8-й авиаполк в Крым и назначили командиром эскадрильи штурмовиков, базировавшейся на аэродроме «Херсонесский маяк», прямо на мысе Херсонес.

Под его командованием было уже 12 самолетов Ил-2.

С декабря 1941-го по июнь 1942-го летчики его 8-го авиаполка провели 432 воздушных боя, в том числе 287 с «мессершмиттами». Андрей участвовал в 18 боевых вылетах днем и 4 ночью, лично сбив три бомбардировщика.

В начале июня 1942 года он был награжден вторым орденом Красного Знамени, а ему присвоили звание капитана.

Еще в начале войны, 19 августа 1941 года, был издан Приказ Народного Комиссара Обороны СССР № 0299, согласно которому за успешное выполнение 10 боевых заданий днем или 5 ночью каждый член экипажа штурмовика или летчик-истребитель представлялся к правительственной награде.

Все эти полгода Андрей и Лена писали друг другу письма, которые были словно тонкие нити, связывающие их сердца через расстояние и время.

Андрей отправлял Лене все деньги, полученные за боевые вылеты и сбитые самолеты.

Лена, получив письмо, каждый раз приходила к маме Андрея и читала ей строки от сына вслух, словно делясь частичкой его души.

­­­Глава 12. Павел Железнов арестован НКВД


Павел Железнов после ранения, которое он получил в 1941 году в первые дни войны, защищая генерала Крутова, пробыл в госпитале в Москве около месяца.
Когда он пошел на поправку и уже начал ходить, внезапно в один из дней к госпиталю подъехал черный "воронок" НКВД. В палату зашли четверо офицеров и арестовали его.

Павел все это время помнил и очень надеялся на обещание генерала Крутова, что тот замолвит за него слово перед начальником разведки РККА Судоплатовым.
Но никто о нем не спрашивал, никто к нему не пришел в течение месяца.
И вот он уже ехал в машине НКВД в наручниках и госпитальной пижаме — ему даже не дали одеться при аресте.
Его привезли в Бутырскую тюрьму.

В это время враг уже рвался к Москве, и в Бутырской тюрьме было очень много движения: заключенных забирали на этапы и вывозили вглубь страны.
Ночью Павел слышал выстрелы во дворе тюрьмы. Его переодели в тюремную робу и поместили в одиночную камеру.
Ночью Павел не смог заснуть. Мысли о том, что же будет дальше, не давали ему сомкнуть глаз.
На следующее утро его повели на допрос.
Первый допрос проводил старший лейтенант НКВД Захаров, так он представился.
Лейтенант, выглядел уставшим, с красными воспаленными глазами, и было видно, что у него сейчас только одно желание — выспаться.
Он дал Павлу пачку бумаги, чернила и ручку, сказав, чтобы тот сначала написал автобиографию: где и когда родился, где учился и так далее.
А потом подробно описал, как он оказался в Польше, потом в Германии и при каких обстоятельствах стал диверсантом фашистского батальона "Бранденбург-800".
После этого Захаров вышел из камеры, закрыв за собой дверь.
Павел начал писать. Он писал около пяти часов и написал все честно и подробно: где родился, учился в СССР, написал, что его отец был арестован как враг народа за вредительство на метрострое в 1935 году.
Описал, как они с мамой попали в Польшу, как маму убили, и как после ее смерти тетка вывезла его в Кенигсберг, в Германию, где он учился в Берлине в школе, а потом в военном офицерском училище.
Написал про подлость двоюродного брата Гюнтера и про то, как тот отправил его рядовым на фронт.
Как попал на немецкий призывной пункт в начале 1941 года.
Описал встречу с белоэмигрантом графом Воронцовым, после которой он и оказался в немецком диверсионном батальоне "Бранденбург-800".

Кратко описал время учебы в диверсионной школе Абвера и начал писать про то, как встретился с Андреем Громовым, своим другом детства, и задумался.
Если его арестовали и будут проверять и допрашивать, то и Андрея тоже будут проверять и допрашивать.
Ему очень не хотелось вмешивать Андрея в свою историю, но другого выхода у него не было.
Только летчик Андрей Громов и еще Генерал Армии Крутов могли рассказать и подтвердить, как он помог уничтожить группу немецких диверсантов и что он — советский человек, готовый сражаться с фашистами до последней капли крови.
Когда он закончил писать, в камеру зашел следователь Захаров, забрал написанные им страницы.
Павла отвели обратно в камеру. Караульный принес еду и передал через маленькое окно камеры кусок хлеба и тарелку какого-то жидкого супа. Павел поел впервые за сутки и, сев на корточки на полу камеры, задремал.
Вдруг дверь камеры с грохотом открылась, и два здоровенных караульных, войдя в камеру, стали избивать Павла руками и ногами. Он не успел даже слова сказать.
Его били и били, его обливали холодной водой и снова били. Когда он потерял сознание, его под руки перенесли в камеру, где он писал подробную автобиографию, и посадили на стул.
Павел пришел в себя, когда его снова облили ведром холодной воды.
Он пошевелился на стуле и тут же ощутил резкую боль по всему телу. Лицо его было все в крови, один глаз заплыл, и он им почти ничего не видел.
Напротив него сидел уже другой следователь — молодой лейтенант НКВД, примерно ровесник Павла.
Когда Павел пришел в себя, следователь взял со стола пачку бумаги, которую написал утром Павел, и, бросив ему в лицо, сказал:
— Красивая легенда, Пауль фон Берг. Очень красивая. У вас там в абвер-школе сидят сказочники и пишут вам легенды.
Неужели ты думаешь, что тебе или хоть одному твоему слову поверят? — сказал он и засмеялся. Достал папиросу, сел на стол и закурил.
— У нас мало времени, — сказал он, обращаясь к Павлу.
— Мне до завтрашнего дня надо, чтобы ты написал признание, что ты прибыл в Москву... — он на секунду задумался и произнес:
— ...с целью покушения на товарища Сталина!

Павел опешил:
— Нет, нет, какое покушение? Что вы говорите? — скороговоркой сказал он. — Я не собирался убивать товарища Сталина!
— Мне и доказывать ничего не надо, — продолжил следователь.
— Ты учился в Берлине в немецком военном училище, готовился стать офицером вермахта, потом учился в разведшколе Абвера и служил в диверсионном батальоне.
— Тебе дали задание втереться в доверие и завербовать своего дружка-летчика Громова, а также втереться в доверие к генералу Крутову, и вы вместе с твоим дружком и под руководством генерала Крутова должны были совершить диверсию-покушение и убить товарища Сталина. — закончил он.
— Ты думал, в НКВД дураки сидят? Но ваш абвер просчитался. Мы сразу все поняли. И теперь мне даже не важно, подпишешь ты или не подпишешь признание.
Через три дня тебя все равно расстреляют тут во дворе тюрьмы.
Он достал бланк протокола и стал его заполнять. Дописав, он положил его перед Павлом и сказал:
— Давай, не тяни время. Будь мужчиной, подпиши признание, и я дам команду, чтобы тебя больше не били и тебя отведут в камеру.
Все, что сейчас происходило в камере, голос этого следователя — все казалось Павлу каким-то страшным сном.
Он просто не мог поверить, что его обвиняют в покушении на товарища Сталина. Как же так может быть?
Его мысли лихорадочно вспыхивали в голове. Он не понимал, что делать.
Лейтенант посмотрел на него и вдруг добрым, задушевным голосом сказал:
— Паш, подписывай. Тебя все равно расстреляют.
— Ты в своей писанине такое написал, что тебя за всё это — должны расстрелять трижды! Но у нас в НКВД так не делают, — угрюмо пошутил он. — Тебя расстреляют только один раз.
— Я не буду ничего подписывать! — сорвавшимся голосом сказал Павел и привстал на стуле.
— Я не готовил покушение на товарища Сталина! — закричал он.

И тут же следователь, встав из-за своего стола, схватил стул и ударил им Павла со всей силы. Павел упал, и потом следователь еще минут десять бил его, лежащего и окровавленного, на полу. Павел опять от побоев потерял сознание.
Очнулся он в камере. Кружилась голова.
Все тело от побоев болело, один глаз практически ничего не видел, и из ушей у него текла кровь.
В одночасье все его мечты вернуться на Родину, в Советский Союз, и громить фашистов разбились, как хрустальная ваза об залитый кровью пол допросной камеры и разлетелись по углам мелкими стекляшками.

Он схватил голову руками и тихо от бессилия и обиды заплакал. Через какое-то время он взял себя в руки, вытер слезы и стал думать, что же ему делать.
Но голова болела и кружилась, мысли путались. Он ничего не мог придумать и, упав на деревянную полку, закрыв глаза, попытался заснуть.
Ночью лязгнул замок, и дверь камеры открылась. Два конвоира повели его снова в допросную.
Положив на стол протокол признания, сказали, чтобы он его подписал, иначе... Ну, он уже знал, что будет "иначе".
Павел отказался подписывать и тут же получил удар кулаком в лицо. Два конвоира начали снова его избивать.
Они били его по очереди пять часов. Павел терял сознание, его обливали холодной водой и снова били.
Павел молил Бога, чтобы как можно скорее потерять сознание, а лучше умереть... он молил Бога о смерти!
Только под утро конвоиры устали и отволокли его в камеру, бросив на пол.
Павел не понимал, где он находится, что с ним происходит. Болела каждая клеточка его тела, и он, обессиленный, заснул.
Примерно через три часа дверь в камеру открылась, и на пороге появился первый следователь, старший лейтенант Захаров.

Он подбежал к Павлу и, увидев, что тот весь избит, стал орать на конвоиров:
— Я вас под трибунал отдам!
— Как вы могли его так изуродовать?
— Вы что тут за самоуправство устроили? Вы у меня завтра поедете на Колыму, на вышке стоять в сорокаградусный мороз!
—А ну-ка, берите и несите его в допросную!

Павла принесли в допросную, посадили на стул и дали ведро воды и тряпку, чтобы он умылся и хоть как-то привел себя в порядок. Старший следователь достал папиросы и, закурив одну, вставил ее в рот Павла.
— Павел закашлялся кровью и хотел было сказать, что он не курит, но следователь похлопал его по плечу и сказал:
— Кури, кури, Пауль. Тебе все равно недолго осталось.

Он сел за стол, достал листы, написанные Павлом, и сказал:
— Я знаю, что вас вчера допрашивал другой следователь, и вы, Павел, отказались подписывать признание о том, что собирались убить товарища Сталина. — Он наклонился к его уху и прошептал:

— Я понимаю, что это чушь. Никакого покушения на товарища Сталина вы не готовили...
Но... — вдруг сказал старший следователь.
— Но вас как диверсанта все равно расстреляют. Все равно расстреляют. — повторил он и тяжело вздохнул.
— В 1938 году и не за такое расстреливали. А у вас такая яркая биография: и офицерское училище вермахта, и радист в диверсионном батальоне...
— В общем, эта встреча наша последняя, и я, к сожалению, ничего не могу для вас сделать. Хотя... — задумавшись на минуту, продолжил он.
— У вас есть один, только один маленький шанс. Да, есть только один шанс не умереть завтра утром во дворе тюрьмы.
— И знаете, какой? — спросил он и сам продолжил:
— Вы вот здесь сейчас мне напишите, что вы готовили покушение на товарища Сталина не один, а вас была группа, в которую входили летчик Громов, генерал Крутов и другие неизвестные вам диверсанты.
— Заведется другое дело. Начнется следствие, допросы других участников заговора, и по итогам вполне может быть, что руководителей заговора расстреляют, а вам, лично вам, Пауль, дадут всего лишь 25 лет лагерей.
— Вы же молодой человек, вас обманул генерал Крутов, который готовил покушение. Ну и так далее.
— В 45 лет выйдете из лагеря и будете жить.
Он наклонился и еще раз тихо на ухо сказал:
— Это твой, Паша, единственный шанс.
— Вот ручка и бумага. Садись и пиши...
Павел с изумлением смотрел на этого еще минуту назад казавшегося человеком чудовища в форме НКВД.
Он предлагал ему оклеветать своего друга и генерала Крутова, чтобы спасти себе жизнь. Пашка не стал даже раздумывать.

Он собрался с силами и плюнул в лицо этому старшему следователю, произнеся разбитыми в кровь губами:
— Вот тебе мой ответ, сука!
— Ни Андрей, ни генерал Крутов ни в чем не виноваты. Не было никакой группы, и я не готовил покушение на товарища Сталина! — в сердцах воскликнул Павел.
Старший следователь вынул платок, стер с кителя плевок Павла и крикнул конвою. Вошли два конвойных.
— Почему эта мразь еще может плеваться?
Вы что, разучились работать? Научите его хорошим манерам! — и вышел из камеры.
Конвоиры принялись снова избивать Пашу, а потом оттащили его в камеру.
Павел пролежал в камере на полу несколько часов. Дверь камеры открылась, и конвойный поставил на пол тарелку с баландой и на край тарелки положил кусок хлеба.

Павел доковылял до входа, взял еду и сел на пол камеры. Жевать он не мог — у него были выбиты несколько зубов, лицо и губы превратились в кровавое месиво. Он мочил хлеб в баланде и так пытался его есть.
Конвоир закрыл дверь и смотрел на Павла через маленькое окошко в двери камеры:
— Да, паря, вот ты попал. Я тут недавно, но я не помню, чтоб вот так кого-то били, как тебя.
Но ты не переживай, все скоро кончится, — вздохнув, сказал он и добавил: — Думаю, завтра тебя расстреляют.
— И закрыл окошко в двери камеры.

Павел сидел на полу и пытался есть хлебный мякиш, размоченный в воде. Он почти не слышал, что говорил конвойный, но услышал только одно последнее слово, фразу, которую тот сказал: "Завтра тебя расстреляют".
Этого не может быть, думал Павел. Мне только 21 год, вся жизнь впереди. За что меня расстреливать? Я никого не предал, я не покушался на жизнь товарища Сталина.
Мы вместе с Андреем убили столько немцев... Мысли путались.
Он не понимал, что же будет дальше, и только жгучее чувство обиды от несправедливости, которая сейчас творилась вокруг него, жгло его сердце.

День прошел спокойно. Павел перебирал в голове все события последних двух дней в тюрьме и не мог найти никакого решения и выхода.
Он вспомнил отца, маму, и его сердце наполнилось теплотой и нежностью.
Он один, совсем один, повторял он про себя раз за разом.
Все надежды на возвращение в Советский Союз развеялись как дым.

Предложение оклеветать Андрея и генерала Крутова, которое ему сделал следователь, Павел даже и не обдумывал. — Он не предатель!
Рано утром на следующий день два конвойных и следователь вошли в камеру. Подняли Павла на ноги. Следователь, обращаясь к Павлу, сказал:
— Железнов, вы готовы подписать признание, что вы в составе группы предателей Громова и Крутова готовили покушение на товарища Сталина?
— Нет, — ответил Павел.
— Я ничего подписывать не буду. Не я, не Андрей Громов, не генерал Крутов не готовили никакого покушения. Это все вранье.
— Ну что ж, я так и думал, — сказал следователь и продолжил: — Тогда пойдем, не будем терять время.
У меня еще много дел на сегодня.

Два конвоира взяли Павла под руки, вывели его во двор Бутырской тюрьмы и поставили к стене.
Сами отошли на пять шагов и достали наганы из кобур. Следователь достал из папки бумагу и зачитал:
— "Постановление Военного Трибунала Московского гарнизона от 28 августа 1941 года за номером 342. Признать Железнова Павла Васильевича виновным в организации подготовки покушения на товарища Сталина и назначить ему наказание в виде расстрела. Приговор привести в исполнение немедленно."

Вот и все! Вспыхнула, мелькнула и погасла мысль в голове у Павла. Следователь, обращаясь к Павлу, спросил:
— Может, есть что сказать напоследок?
Павел посмотрел на него и громко сказал:
— Я ни в чем не виноват!
А потом собрался, сжался, как струна, и выдохнул:
— Да здравствует товарищ Сталин!

Следователь ухмыльнулся и скомандовал:
— Товсь!
Конвоиры направили наганы на Павла.
— Огонь! — крикнул следователь.
Два выстрела почти одновременно грохнули в пустом дворе Бутырской тюрьмы, подняв с крыши стаю ворон, которые от громких звуков разлетелись в разные стороны, громко галдя и каркая.

И Павел упал на землю как подкошенный.



­­
Глава 13. Таран

К началу июня 1942 года обстановка в Крыму стала катастрофической.

Немцы штурмовали Севастополь, который подвергался массированным авиаударам. Самолеты Люфтваффе совершали до 600 вылетов в день, сбрасывая около 2,5 тысяч тонн фугасных бомб.

Перед вторым штурмом Севастополя все самолеты на мысе Херсонес были укрыты в мощных бетонных капонирах.

Но в ходе последнего штурма на аэродром обрушилось около 13 тысяч артиллерийских снарядов и почти 2500 авиабомб, уничтоживших 30 и повредивших 36 самолетов полка.

Полк Андрея получил приказ перебазироваться на Таманский полуостров.

Командир авиаполка вызвал Андрея и поставил ему боевую задачу:
— Андрей, я все понимаю. Ты как командир эскадрильи закончил все дела эскадрильи, и сегодня вы со своим ведомым должны лететь на Тамань.

Но есть задание из штаба фронта: выслать штурмовиков на охрану транспорта "Аджария". Летишь ты со своим ведомым.

Мне просто послать сейчас кроме вас некого, — сказал командир авиаполка.

Уже полгода Андрей летал в паре со своим ведомым, лейтенантом Юрой Говоровым, прекрасным летчиком, которому он доверял, который всегда его прикрывал в боевых вылетах.

4 июля 1942 года около 18 часов, вблизи мыса Фиолент, транспортный корабль "Аджария" должен был доставить боеприпасы бойцам, оборонявшим город Севастополь со стороны мыса Фиолент, и забрать раненых.

Андрей и его ведомый Юрий на двух Ил-2 прилетели к мысу Фиолент за полчаса до предполагаемой разгрузки транспорта.

При подлете они заметили, что к мысу Фиолент на скорости идут два немецких торпедных катера.

Сначала теплилась слабая надежда, что они пройдут мимо, но она не сбылась. Немецкие катера стали разворачиваться в боевой порядок, словно хищные волки, готовящиеся к атаке.

Они начали обходить транспорт с двух сторон, как шакалы окружая свою добычу.

Медлить было нельзя.

Андрей понимал, что буквально в течение нескольких минут начнется торпедная атака.

По рации он коротко бросил своему ведомому:
— Юра, твой правый, мой левый. Атакуем!

И бросил свой самолет в крутое пике. Юра свернул чуть вправо и тоже пошел в атаку на второй немецкий торпедный катер.

Бомбометание длилось всего три минуты, но эти минуты казались вечностью.

Андрей и Юрий отбомбились и стали разлетаться в разные стороны, набирая высоту.

Поднявшись на 800 метров, Андрей вышел из пике и огляделся. Летнее небо Крыма было чистым, как хрусталь, но Андрей понимал, что в любой момент могли появиться немецкие истребители или бомбардировщики.

Посмотрев в сторону берега, он увидел, что транспорт начал разгрузку.
— Ну вот и славно, — прошептал Андрей.

— А теперь посмотрим на шакалов, которые сами стали нашей добычей.

Катер, на который Андрей сбросил свой бомбовый комплект, был объят пламенем от кормы до носа.

Над ним поднялся черный дым, а на поверхности моря начало расплываться масляное пятно. Катер медленно тонул, словно раненый зверь, уходящий в глубину.

Юра отбомбился менее удачно: только одна бомба попала в катер, не нанеся ему существенных повреждений.

Его самолет, сбросив бомбы, стал уходить из пике вправо и вверх. Но в этот момент зенитная пушка с немецкого торпедного катера длинной очередью с близкого расстояния разбила ему левое деревянное крыло, обнажив рамочный каркас.

Самолет Ил-2, несмотря на свою бронезащиту, мощное вооружение и высокую скорость, имел уязвимые места — деревянные крылья и хвост.

Хотя мотор, система охлаждения, кабина экипажа и топливные баки были укрыты в бронированной "ванне", деревянные части были его ахиллесовой пятой.

Получив повреждения хвостовой части и крыла, самолет Юрия не смог выйти из пике. И... закрутившись волчком, упал в море.
— Юра! Юра! Как же так? — закричал Андрей с горечью, чувствуя, как сжимается его сердце.

В это время по бронированному корпусу самолета Андрея забарабанили пули зенитки с торпедного катера.

Он посмотрел назад и увидел, что половина хвоста его самолета разбита.

У него было всего несколько секунд на раздумье и целая жизнь перед глазами.

Мысли, как молнии, проносились в его голове:
— Без хвоста долететь до берега, до которого было не более 3 км, я все равно не смогу.
— На немецком торпедном катере есть полный боекомплект торпед. Он будет атаковать наш транспортный корабль, стоящий на якорной стоянке, и у транспорта шансов нет. Он будет уничтожен.

И Андрей принимает решение идти на таран немецкого торпедного катера.

Он направил свой самолет на торпедный катер, а сам выпрыгнул с парашютом в воду с высоты примерно 600 метров.

Капитан немецкого торпедного катера понял маневр Андрея.

Этот безумный русский летчик шел на таран!

Капитан попытался увернуться от падающего самолета. И ему это частично удалось.

Самолет Андрея прошелся по касательной в корму немецкого торпедного катера. Раздался мощный взрыв, и корма корабля стала уходить под воду. Андрей, спускаясь на парашюте, видел все это. Мелькнула мысль:
— Эх, промахнулся!

Но, приглядевшись, он с удовлетворением заметил, что корабль немцев начал медленно тонуть.

Андрей приземлился на воду неудачно — прямо в масляное пятно, оставшееся от затонувшего первого торпедного катера.

Его спасательный пояс надулся на подходе к воде. Он быстро сбросил парашют, который, наполнившись водой, медленно пошел ко дну.

Андрей осмотрелся. Вокруг плавали обломки уничтоженного им торпедного катера.

Вниз головой в спасательных жилетах плавали несколько трупов немецких моряков. Вдруг он заметил движение.

Метрах в десяти от него, держась за кусок деревянной палубы, барахтался на воде немецкий матрос и звал на помощь:
— Хильфе! Хильфе! Мир!

Андрей прекрасно понимал немецкий язык. Он вспомнил, как с другом Пашкой, который был немцем по рождению, однажды на танцах в парке Горького обсуждали вслух красивых девушек на немецком.

Тогда еще вышел забавный конфуз: среди тех девушек оказалась симпатичная девушка, прекрасно знавшая язык.

Пашка даже получил от нее по шее сумочкой после какой-то сказанной им скользкой фразочки. Она оказалась дочерью дипломата, и они потом весь вечер смеялись и болтали с Пашкой на немецком.

Андрей посмотрел в сторону второго катера.

На нем было видно какое-то движение. Катер накренился, но еще не затонул. Андрей заметил, что с него спустили две шлюпки. В первой было восемь человек, во второй — пять.

Андрей знал, что экипаж таких торпедных катеров составляет около 35 человек.

Значит, 20-25 фашистов и второго торпедного катера он все-таки уже похоронил в прекрасной бухте у мыса Фиолент!

У Андрея созрел план.

Он подплыл к кричащему немцу, обхватил его сзади и резким движением сломал ему шею. Держась за деревянный плотик из досок палубы, он снял с немца грязную майку с фашистским орлом и белые матросские брюки.

Сбросив с себя всю одежду, он переоделся в форму немецкого матроса. Оставив только свой финский нож, он начал кричать, как минуту назад кричал фашист:
— Хильфе! Хильфе! Мир! Бите, Готт, хильф мир!

Корма торпедного катера, который Андрей протаранил, быстро наполнялась водой.

Пока Андрей переодевался в немецкого матроса, катер окончательно затонул. Андрей увидел две спасательные шлюпки, плывущие в его сторону.

Первая шлюпка с торпедного катера проплыла мимо. В ней сидели два холеных немецких офицера и шесть матросов. Офицер брезгливо рявкнул на немецком во вторую лодку:
— Заберите это чудовище!

— Отлично, — подумал Андрей. — Именно этого я и добивался.

Во второй шлюпке, которая шла на расстоянии метров двадцати от первой, было только пять матросов.

Андрей еще раз крикнул, поднырнул под масляное пятно и, весь в мазуте, вынырнул у борта шлюпки. Немецкие матросы схватили его за руки и затащили на борт.

Андрей стучал зубами и причитал на немецком:
— Данке, данке!

Рулевой шлюпки по-немецки сказал:
— Ну ты и везунчик, ты один остался.

— Я-я-я, данке, данке, — ответил Андрей, садясь на дно лодки.

Вокруг него были немецкие матросы, все в такой же одежде, как и он.

Они вряд ли знали всех матросов с другого катера в лицо, да и им было не до расспросов. Их лица были очень напряжены, но в то же время в них читалась скрытая радость и эйфория от того, что они остались живы, а их товарищи, с которыми они еще утром завтракали на камбузе, теперь лежали на дне моря.

До берега было примерно 2 км — около 45 минут на веслах.

У Андрея было время подумать, что делать дальше...

В это время на берегу, на горе, вот уже целый час стояли и наблюдали в бинокль за боем на море два человека.

Один — высокий худой мужчина лет 50 в распахнутой, длинной до пят шинели без знаков различия и офицерской фуражке. Второй — невысокого роста, плотный, коренастый, в черном полупальто и кепке.

В руках у них были немецкие автоматы "шмайсер".

Это были командир и комиссар советского партизанского отряда "имени Коминтерна".

Они видели всё!



­
Глава 14. Враги народа. 1941 год

Командира партизанского отряда партизаны уважительно называли его "Комбриг". Это он в начале обороны Севастополя собрал в горах партизанский отряд, и вот уже более года они под его руководством громили фашистов.

В прошлом он был латышским стрелком, бригадным комиссаром, человеком с железной волей и несгибаемым духом. Его имя — Брунос Ян Карлович. Латыш по национальности, он родился в 1899 году и стал членом ВКП(б) в 1918 году.

В 1917 году, в самом начале революции, он прибыл в Петроград в составе батальона латышских стрелков. Именно они помогали Ленину при приходе к власти, разгоняли Учредительное собрание и охраняли Смольный. Позже Брунос служил заместителем командира взвода в комендантской службе Кремля.

Латышские стрелки в первые два года революции стали для большевиков и лично для В.И. Ленина чем-то вроде личной гвардии. Их преданность и дисциплина были непоколебимы.

В 1918 году Брунос начал служить командиром взвода во вновь сформированной Латышской стрелковой дивизии. Он сражался против Каледина, Деникина, Юденича и Врангеля на всех фронтах молодой Советской республики.

После окончания Гражданской войны, в 1930 году, Брунос окончил Военно-политическую академию имени Н.Г. Толмачёва. Он служил начальником политотдела укрепрайона, а затем начальником политотдела 97-й стрелковой дивизии. В 1936 году он стал бригадным комиссаром и был награжден орденом Красного Знамени.

Однако в 1938 году его жизнь резко изменилась. Брунос был арестован по делу "Латышского национального центра" — мифической контрреволюционной организации, которая, по версии НКВД, имела своих представителей в латышской секции Коминтерна. Тогда были арестованы около тысячи служивших в НКВД и Армии латышей по всей стране, невзирая на их заслуги, звания и должности. Многих расстреляли, но Бруносу "повезло" — его приговорили к восьми годам лагерей.

В мае 1941 года НКВД Крыма раскрыло еще одну "шпионско-диверсионную организацию латышей". Бруноса этапировали в Крым для проведения очных ставок с руководителями этой организации. Так, в начале войны он и оказался в Симферопольской тюрьме.

Комиссаром партизанского отряда был Василий Железнов. Он был в прошлом инженером Метростроя. Никто в отряде, кроме командира, не знал, что он немец и его настоящая фамилия Густав Берг.

Густав фон Берг, немецкий социал-демократ, приехал в Россию в 1917 году после Первой мировой войны. Он сменил фамилию и имя на Василий Железнов, вступил в партию большевиков и тоже сражался в Гражданскую войну. По окончании Гражданской войны работал в Коминтерне. Позже он выучился на инженера и строил метро в Москве, став одним из тех, кто создавал новую инфраструктуру молодой страны.

Но в 1935 году и его жизнь перевернулась. Василий был арестован как "враг народа" за пожар при строительстве метро в Москве, на шахте №12, к которой он не имел никакого отношения. Как инженер, он руководил наземными работами в Метрострое, но это не спасло его. Тогда арестовали семь человек по обвинению в саботаже и контрреволюционной деятельности. Все получили по десять лет лагерей.

Шесть лет, до 1941 года, Василий отбывал наказание в Белбалтлаге на строительстве Беломоро-Балтийского канала. И это был ад на земле, где каждый день был борьбой за выживание. В начале 1941 года его перевели в Севастополь, в ИТК-7, на восстановительные работы по строительству легендарной 35-й Батареи.

Еще в Российской Империи при царе, сразу после Русско-японской войны, в 1905 году, было принято решение построить на господствующих высотах флангов Севастопольского оборонительного района две мощные башенные береговые батареи: №30 — в районе деревни Любимовка, и №35 — на мысе Херсонес.

Каждая батарея обладала четырьмя орудиями калибра 305 мм. Длина каждого ствола составляла 15 метров, а вес снаряда — почти 500 кг. Объем бетонных работ на каждой из батарей был сравним с объемом работ при строительстве дамбы крупнейшей в СССР и Европе гидроэлектростанции — ДнепроГЭС!

Василий Железнов прибыл в Севастополь и сразу приступил к работе в качестве инженера. Его задачей было укрепление бетонных стен от осыпания при выстрелах. Толщина этих стен достигала трех метров, делая батарею практически неуязвимой.

­
­­Глава 15. Встреча старых друзей

30 октября 1941 года начались попытки немецких войск с ходу захватить Севастополь.
Руководство Севастопольской тюрьмы решило этапировать особо опасных политзаключённых и воров-рецидивистов в порт, а оттуда перевезти их в Новороссийск, далее в Краснодар и Астрахань.
В основном в Симферопольской тюрьме находились уголовники, а политических было немного.
На весь этап набралось 14 человек. В этот этап попали и бывший инженер Метростроя Василий Железнов, и бывший бригадный комиссар Ян Карлович Брунос.

— Фаська Железнов, тыыы ли эттто? — с сильным латышским акцентом закричал бригадный комиссар, когда Василий залез в кузов машины.
Василий тут же узнал голос своего друга Яна. Этот голос он не слышал 20 лет, но спутать его было невозможно.
— Ян! — закричал Василий. — Латышский пьяница… Это ты, что ли?
Они оба засмеялись и крепко обнялись.
— Где ты? Как ты? — начал Василий, но тут же спохватился и снова засмеялся.
— Я думаю… ффф Симферопольской турьььмэ мы сейчас… Ты что, не вииидишь? — засмеялся Ян.

Они сели рядом и, обняв друг друга за плечи, стали тихо разговаривать.

В апреле 1918 года латышские стрелковые полки были сведены в Латышскую стрелковую советскую дивизию, которая стала первой регулярной дивизией Красной армии.
Это было время, когда молодая Советская республика искала опору в своих верных бойцах.
Именно тогда немецкий социал-демократ Густав фон Берг был прикомандирован в 3-й взвод 2-го батальона комиссаром.
Там он познакомился и подружился с Яном Бруносом, который был командиром взвода.
Их дружба была простая и незатейливая. Им было по 20 лет, и жизнь была полна надежд и свершений.
Они только что, оба оставив свои семьи в Латвии и Германии, приехали в чужую страну делать Мировую революцию и строить светлое будущее для угнетённых.

Но у них была одна общая тайна, о которой они никогда не говорили вслух, но полунамёками вспоминая, всегда оба смеялись.
А произошло всё 6 июля 1918 года — и это был день, который мог изменить историю России.
Именно в этот день состоялся V Съезд Советов, на котором должна была обсуждаться первая Конституция Советов. Но для латышей этот день был особенным — они праздновали свой национальный праздник Лиго, аналог праздника Ивана Купалы у славян.
Традиционно латыши выезжали на природу, разводили костры, пели песни и пили своё медовое пиво, которое специально привозили из Латвии, и, конечно, русскую водку.

Так было и 6 июля 1918 года. Латышские стрелки отправились на Ходынское поле, чтобы отметить праздник.
Этим моментом воспользовались левые эсеры, которые захватили власть в Москве и арестовали самого Дзержинского.
На несколько часов в столице воцарился хаос, и советская власть фактически отсутствовала.
Неизвестно, как повернулась бы история страны, если бы латыши в тот день выпили больше обычного.

Командир латышских стрелков Иоаким Вацетис собрал всех комиссаров и под страхом расстрела приказал:
— Любыми средствами привести в чувство пьяных латышей!
Густав, как верный товарищ, быстро нашёл полупьяного Яна и, рассказав ему о мятеже левых эсеров, привёл его в чувство, обливая его холодной и и горячей водой.
Ян Брунос, сильно ругался и ворчал на Василия но, благодаря водным процедурам своего комиссара быстро протрезвел и прибыл в штаб одним из первых командиров.
Вацетис потом долго ставил его в пример как трезвенника и очень ответственного Красного командира.
А через три дня Ян был назначен командиром роты.
Но тогда не всех пьяных латышей удалось сразу быстро протрезвить.
Только на следующий день Вацетис с помощью «трезвенника» Яна Бруноса и нескольких других командиров смог растолкать пьяных латышских стрелков.
В состоянии похмелья, а по-русски — «с бодуна», они вернули Ленину советскую власть.

Ян был бесконечно благодарен Густаву за его помощь в тот судьбоносный для него день.
Именно Ян предложил Густаву сменить свою немецкую фамилию фон Берг на что-то более «советское».
И фамилию Василий Железнов для Густава придумал именно Ян.
Она, эта фамилия Железнов, стала для Густава фон Берга символом новой жизни, новой эпохи и верности делу революции.
Пока Василий вспоминал дела минувших дней, посадка этапа заключённых Севастопольской тюрьмы была закончена. Последними в кузов сели два конвоира, и машина выехала из двора тюрьмы в сторону морского порта.

Крытая НКВДшная полуторка выехала из двора тюрьмы и поехала в направлении Севастопольского порта.
К 1 ноября 1941 года сухопутных частей в городе уже практически не осталось.
Защита осуществлялась силами частей морской пехоты Черноморского флота и береговыми батареями.
Поехав не более километра по направлению к порту, полуторка с зеками встала в пробку из легковых и грузовых машин, которые также ехали в порт для эвакуации.
В это время со стороны моря в направлении порта появилась группа немецких бомбардировщиков.
Они, не переставая, вот уже неделю бомбили Севастопольский порт и все близлежащие районы.
Сегодняшний авианалёт 23-х бомбардировщиков «Юнкерс», заходящих в атаку тремя группами, привёл к тому, что в крейсер «Червона Украина», стоящий у Графской пристани, попало две бомбы, и он начал тонуть.
Строительство этого легендарного крейсера началось в 1913 году на судоверфях города Николаева, и назывался он «Адмирал Нахимов».

Но из-за Гражданской войны крейсер не был достроен.
В феврале 1919 года «Адмирал Нахимов» был захвачен французскими интервентами.
В 1920 году деникинцы вывезли его в Одессу и бросили во время отступления и эвакуации из города.
В 1922 году крейсер вернули на Николаевские верфи и начали достраивать.
Именно тогда, в 1922 году, его переименовали в «Червону Украину». В 1927 году он был достроен, а в 1939 году отремонтирован и модернизирован.
В ноябре 1941 года крейсер был подбит и затонул в Графской гавани.
Он стал единственным советским крейсером, погибшим в годы Великой Отечественной войны.

В 15 часов 30 минут над колонной стоящих в пробке машин, направлявшихся к порту, пролетела отделившаяся от основной группы тройка пикирующих бомбардировщиков и сбросила бомбы на дорогу к порту.
На дороге начался кошмар: машины взрывались, горели, люди выпрыгивали из них. Давка, крики, кровь…
Машину с заключёнными, в которой ехали Ян Брунос и Василий Железнов, взрывной волной перекинуло на бок и посекло осколками авиабомбы.
Кабину смяло — водитель и офицер, ехавшие в ней, погибли на месте.
Часть заключённых, находившихся в кузове, также погибли сразу, так как машина была изрешечена осколками.
Ян и Василий чудом спаслись и даже не были ранены.
У Яна была слегка прижата нога, и Василий быстро вытащил его из-под машины.
Они отбежали на десяток метров от их загоревшейся машины и со стороны стали наблюдать за происходящим на дороге.

А на дороге царила паника: разбитые и горящие машины, трупы по обочинам, крики раненых…
Они зашли в арку какого-то дома, чтобы отдышаться.
— Ян, что будем делать? — спросил Василий.
— Нам надо вернуться и сдаться в НКВД, — продолжил он.
Ян задумался, посмотрел на Василия и твёрдым голосом сказал:
— Вася… Мы не будем сдаваться в НКВД. Мы будем воевать и защищать нашу Родину.
— Мы с тобой уйдём в партизанский отряд, а там что будет, то и будет.
— Я не могу сидеть на нарах, когда враг пришёл на нас войной.
— Я кадровый военный, я этому всю жизнь учился и готовился.
— И что, сейчас я - по какому-то доносу должен сидеть на нарах?
— Нет, этого не будет!
Потом он на секунду замолчал и спросил:
— Густав, — назвал он Василия его настоящим именем, — а ты?
— Ты со мной?

Василий внимательно посмотрел на Яна, затем на разбитую немецкой бомбардировкой дорогу и твёрдым голосом сказал:
— Я с тобой, Ян! — И добавил: — Командуй, взводный!
Именно так он обращался к Яну в 1919 году, когда они вместе служили в Гражданскую.
— Ну и отлично… Комиссар! — с улыбкой ответил Ян.
Они оба как будто вернулись на 20 лет назад. И снова им по 20 лет! Один — взводный, второй — комиссар.
Но их воспоминания были резко прерваны.
В арку зашла группа зеков-уголовников вместе с их паханом по кличке «Боцман».
«Боцман» был старым бандитом и вором, сидевшим ещё при царе за грабежи и убийства.
Он и его подручные ехали вместе с ними в одной машине и выжили, как и они.
Вместе «Боцманом» с выжили ещё четверо таких же воров-рецидивистов.
Увидев Яна и Василия, «Боцман» гнусавым голосом сказал:
— Ну что, краснопёрые, враги народа? Кончилась ваша маза… Немцы придут, порядок наведут, а вас, комиссаров и коммунистов, в расход!
И засмеялся.
Один из воров вытащил нож-заточку из голенища сапога и развязной походкой направился к Яну и Василию, но… сделав всего три шага вперёд тут же упал как подкошенный
Резким жёстким ударом по шее Ян сломал ему кадык.
Вор от неожиданности выпучил глаза и захрипел, а потом мешком повалился на землю.
Ян спокойно подошёл к нему, наклонился и забрал из его руки нож и, обращаясь к зекам, стоявшим с открытыми ртами от неожиданности и удивления, с металлом в голосе, сказал:
— Этому упырю я кадык разбил. Остальным — вырву. А тебя, «Боцман», я просто загрызу!

Он гаркнул это таким громким и уверенным голосом, что уголовники аж присели от неожиданности.
Придя в себя, «Боцман» сплюнул на землю и хрипло сказал:
— Ша, братва, расход! А с тобой, краснопёрый, даст бог, ещё свидимся!

И они убежали в подворотню.
Вася смотрел на Яна с восхищением и вдруг засмеялся:
— Ян Карлович, а я что-то не понял… А куда акцент твой латышский делся, когда ты обещал загрызть «Боцмана»?
— Ну, брааааат, — стал говорить, смеясь, Ян, опять растягивая слоги в акценте, — у меееня жиии должно жииии быть чтоооттто, связывающее меня с моей роолодиной…
Они оба засмеялись и обнялись.
Ян, совсем без акцента, на чистом русском сказал:
— Так, Вась, нам нужно оружие, нужно переодеться.
И давай выбираться в горы. В городе скоро будут немцы.

Они вышли из подворотни и осторожно, из-за угла, ещё раз посмотрели на разбитую после бомбардировки дорогу.
На дороге дымили взорванные и развороченные взрывами бомб легковые машины.
Они быстро подбежали к чёрной «эмке», стоявшей чуть впереди их полуторки.
В машине, которая стояла на обочине, были выбиты все стёкла, а внутри лежали трупы трёх офицеров и водителя.
Их всех убило осколками от близко разорвавшейся бомбы.
Ян проверил пульс у лежащих в салоне машины офицеров — все были мертвы.
Он быстро забрал у них три нагана, бинокль и две планшетки в надежде, что там есть карта.
Василий забрал у водителя автомат Дегтярёва и подсумок с двумя магазинами.
— Вась, посмотри, что там в офицерских вещмешках, может, есть еда, — сказал Ян.
На заднем сидении Василий нашёл два плотно набитых вещмешка с офицерским сухпайком, которые он взял с собой.
— Ну всё, уходим, — сказал Ян и, надев на себя длинную шинель погибшего в этой машине полковника, они быстро ушли с дороги.
Отойдя от дороги метров на 500, они зашли в полуразрушенный дом, и Ян скомандовал:

— Всё, Вася, привал. Жрать очень хочется.
В доме была печка.
Они её быстро растопили, разогрели воду и впервые за день поели сухпайком из офицерских вещмешков.
В вещмешках также нашлись папиросы «Северная Пальмира».
Они закурили и стали разговаривать, что им делать дальше.
Ян нашёл в офицерской планшетке карту, развернул её и прислушавшись к звучащим с разных сторон звукам боя, сказал:
— Немцы похоже уже окружили город. Нам нужно уходить в горы, а там уже решим, как и что делать.
Времени у нас, Василь, мало. Пошли!




­­Глава 16. «Первый бой комбрига»


Ян Брунос и Василий Железнов вышли из дома и пошли в сторону гор.
Невдалеке уже были отчётливо слышны звуки боя.

Пройдя ещё метров триста, они наткнулись на группу бежавших солдат.
Их было человек шесть. Все они бежали с оружием, с винтовками, и не были похожи на дезертиров.

Ян вышел из-за дерева с револьвером в руке и рявкнул:
— А ну, стоять! Куда бежите? Какая часть? Кто старший?
— Я бригадный комиссар Брунос, — продолжил он, хотя на шинели, которую надел, не было никаких знаков различия.

Но его командный голос и решительный вид не оставляли сомнений, что он действительно бригадный комиссар.

Солдаты остановились, и один из них, старшина, встав по стойке «смирно», доложил:
— Товарищ комбриг, немцы прорвали оборону. Мы стояли до последнего.
— Наш командир взвода отдал приказ оставить окопы и уходить в горы.
— Вот мы и идём.
— За нами едут два танка и бронетранспортёр с немецкой пехотой, — добавил старшина.

— Вы бежите, а не идёте, — с явным раздражением в голосе сказал Ян. И продолжил:
— Так, с этой минуты поступаете в моё распоряжение. Будем вместе уходить в горы.

— Есть, товарищ комбриг! — ответил старшина.

Солдаты тут же привели себя в порядок и, видимо, успокоились. Для любого солдата наличие командира всегда было огромным благом. Командир думает, солдаты исполняют.

— Гранаты есть? — спросил Ян.
— Нет, — ответил старшина.
— Ну что ж, повоюем и без них, — сказал комбриг.

В это время за поворотом послышался звук подъезжающего немецкого бронетранспортёра.

— Все в укрытие! — скомандовал комбриг.
— Вася, я сейчас этот бронетранспортёр на гоп-стоп остановлю, а ты уж, друг, когда надо будет, не промахнись, — усмехнулся Ян.

— Ян, что ты задумал? — хотел было сказать Василий, но комбриг решительно вышел на середину дороги и на немецком языке сказал:
— Я генерал Иванов, хочу сдаться немецкому командованию.

Старшина-пехотинец, лежавший на обочине вместе с Василием, выпучил глаза, увидев, что человек, только что назвавшийся комбригом, вышел на дорогу с поднятыми руками.
— А ты жжж, сууука! — воскликнул он и передёрнул затвор своей винтовки.

— Тише, тише, — сказал Василий, положив руку на его винтовку.
— Я комбрига с Гражданской знаю… Он ваньку валяет. Смотри, что сейчас будет. Будь готов.

Немцы сначала опешили, но, приглядевшись, остановили бронетранспортёр.
Харизму никуда не скрыть, и они поняли, что этот худой, высокий, стоящий с поднятой головой, седой, властный мужчина в длинной распахнутой шинели — действительно русский генерал.
Генералы они везде одинаковые, и их ни с кем не спутаешь.

Бронетранспортёр остановился, и фельдфебель Мюллер, ехавший в нём, спрыгнул на дорогу вместе с пятью немецкими солдатами.
«За пленение русского генерала могут дать и отпуск в Берлин», — подумал фельдфебель.

Они стали подходить к генералу, и вдруг русский генерал ударом ноги сделал подсечку фельдфебелю и, прыгнув на него сверху, одной рукой схватил его за горло, а второй рукой, точным, выверенным ударом вонзил фельдфебелю нож в самое сердце.

Когда Ян вышел на дорогу с поднятыми руками, Василий предполагал, что сейчас произойдёт что-то подобное. Ведь ещё в 1919 году Ян уже показывал этот фокус со сдачей якобы в плен казачьему разъезду с деникинским подпоручиком.
Тогда для белых всё кончилось очень, очень плохо.

Василий моментально среагировал, и его автоматная очередь сразу уложила двоих немцев.
Из дома напротив стали слышны одиночные винтовочные выстрелы — это начали стрелять наши солдаты, которых остановил комбриг на дороге.
Они добили всех остальных фашистов, спрыгнувших с бронетранспортёра вместе с фельдфебелем.

Комбриг мгновенно убив фельдфебеля ножом, сделал быстрый кувырок в сторону.
Фельдфебель так и умер — с огромным удивлением и сожалением в выпученных глазах о своём несостоявшемся отпуске в Берлин.

Дальше комбриг, приподнявшись на одно колено, точным выстрелом в голову уничтожил пулемётчика бронетранспортёра, который даже не успел среагировать на возникшую ситуацию.
Подбежав к бронетранспортёру, комбриг выстрелил ещё несколько раз в кузов.
Заглянул внутрь и, убедившись, что там, кроме убитых им пулемётчика и одного немецкого солдата, никого нет, скомандовал:
— Все ко мне!
— Быстро забираем оружие, гранаты, еду и уходим!

Василий и солдаты подбежали к бронетранспортёру.
Собрав по пути оружие у лежащих немцев, старшина залез в бронетранспортёр и достал ящик гранат, который передал солдатам со словами:
— Разбираем гранаты!

Сам старшина стал снимать пулемёт с бронетранспортёра.
Сняв его, он забрал два ящика с пулемётными лентами и четыре немецких ранца с едой, которые передал солдатам, стоящим внизу.
Затем быстро спрыгнул с бронетранспортёра.

Комбриг стоял чуть в стороне и смотрел, как быстро и умело действует старшина.
Когда тот подбежал к комбригу доложить, что всё выполнено, в его глазах читалось огромное уважение и восхищение.
— Товарищ комбриг, ну вы даёте!
— А я-то, грешным делом, нехорошее подумал…
— А вы вон как!

Комбриг по-отцовски хлопнул его по плечу:
— Ты молодец, старшина. И твои бойцы не сплоховали!
— Срочно уходим!

В армии у любого командира есть безусловный и непререкаемый авторитет, и выполнение приказов командира — основа любой армии.
Но личное мужество командиров всегда и во все времена было в почёте у солдат.
Старшина, увидев, что сейчас сделал комбриг на этой дороге, проникся к нему огромным доверием и уважением, как и все остальные солдаты его отделения.

Василий, подойдя к комбригу, обнял его и, улыбаясь, шёпотом сказал:
— Взводный, ты такой же борзый, рисковый и наглый латыш, как и 20 лет назад… Ты что, вообще не меняешься? Ну что мне с тобой делать?..
— И добавил, смеясь:
— Кстати, когда ещё раз пойдёшь сдаваться, немецкий тебе надо бы подтянуть… подтянуть!!
— А то немцы не поймут, что ты там им лопочешь, и пустят пулемётную очередь в эту наглую латышскую морду!

— Ну вот, комиссарррр, ты опять на меня рууууугаешься…
— Яяя подтянуууу… — смеясь и снова переходя на латышский акцент, сказал комбриг.
— Яяя тебя сейчас такккк подтянууу… по шее! — И тоже засмеялся.

В Гражданскую войну взводный Ян Брунос был одним из самых дерзких, бесстрашных и уважаемых солдатами командиров.
Он первым выскакивал из окопа и поднимал солдат в атаку, ввязывался в рукопашные схватки против двух или трёх белогвардейцев.
А в боях под Казанью он лично даже угнал паровоз у бронепоезда. Бронепоезд без паровоза застрял на путях, и потом его расстреляли прямой наводкой из пушек.
А Василий, как комиссар, всегда по-дружески журил его, чтобы тот не рисковал собой понапрасну.

В это время невдалеке послышался на дороге лязг гусениц.
— Танк, — выдохнул старшина.
— Уходим! — крикнул комбриг.
— Танк один не ездит. Там ещё до взвода автоматчиков с ним может быть. Забираем весь скарб и оружие и уходим!

Группа, которая теперь уже состояла из восьми человек, пригнувшись, гуськом побежала между домами в сторону гор.




­­
Глава 17. Создание партизанского отряда

К вечеру они без приключений вышли за черту города и, поднявшись в горы, нашли небольшую пещеру, где решили заночевать.

— Старшина, поставь охранение на входе пещеры. Охранять всю ночь посменно, — скомандовал комбриг. — Проверь немецкие рюкзаки и возьми наши вещмешки. Разберись с продуктами, распредели их на всех солдат. Должно хватить минимум на три дня. И давайте поужинаем.

И добавил:
— А мы с комиссаром… — теперь он так стал называть Василия, — подумаем, что нам делать дальше.

Старшина всё сделал: разложил продукты на восемь частей, каждый солдат взял себе в вещмешок причитающиеся ему продукты. Солдаты разожгли костёр, и все поужинали.

После ужина комбриг с комиссаром вышли из пещеры и в бинокль стали разглядывать пылающий и дымящийся Севастополь.

— Город немцы окружили, — сказал комбриг. — Возвращаться туда пока смысла нет. — Немцы везде. Будем, Вася, делать партизанский отряд и воевать с фашистами.

И, помолчав, добавил:
— И да… Давай пока не будем говорить, что мы с тобой зеки, — комбриг горько усмехнулся.

Они вошли внутрь пещеры, где поевшие солдаты чистили своё оружие.

Комбриг встал посреди пещеры и сказал:
— Давайте знакомиться. Я — бригадный комиссар 27-й стрелковой дивизии Ян Карлович Брунос, латыш.

— Товарищи-бойцы! Севастополь окружён, и сейчас в нём фашисты. У нас есть два пути: пробиваться к своим и влиться в какую-то регулярную часть или найти в горах место для базы и стать партизанским отрядом.

Он сделал паузу и продолжил:
— Куда, в какую сторону нам пробиваться к своим, я не знаю. Сейчас, когда фронт прорван, немцы могут быть везде. Поэтому мы с комиссаром Василием Железновым предлагаем вам вступить в наш партизанский отряд и громить фашистов: взрывать их поезда, уничтожать предателей, убивать немецких солдат и офицеров, напавших на нашу Родину.

Василий встал и продолжил:
— Меня зовут Василий Железнов. Я работал инженером в Москве, а потом здесь, в Крыму, строил береговую батарею № 35. Коммунист с 1918 года. И я воевал в Гражданскую вместе с комбригом, правда, тогда он был всего лишь взводным, — с улыбкой сказал Василий, — а я был комиссаром его взвода.

И я согласен, — продолжил комиссар, — что самое правильное — это осмотреться и создать партизанский отряд. Конечно, нам нужны будут ещё люди и скрытное место, где наш отряд будет базироваться. Жаль, что никто из нас не знает этих мест, — с сожалением добавил комиссар.

— Почему никто? — вдруг встал молодой солдат лет двадцати. — Я местный, родился здесь, в Крыму. До войны, после семилетки, работал в порту Балаклавы. Да мы с пацанами все горы облазили: Генуэзскую крепость, мыс Фиолент… Знаю горы Крыма очень хорошо. Где только не лазили, в какие катакомбы и каменоломни не заглядывали! — выпалил он скороговоркой и, смущаясь, добавил: — Я грек, и зовут меня Василис, то есть Вася, а фамилия моя — Хаджиополло.

И добавил:
— Я пулемётчик.

Вдруг из темноты пещеры раздался чей-то голос. Это был невысокий черноволосый парень лет двадцати трёх.

— Вай, вай, вай… слууушай, опять эти грррэки, впереди армян хотят вылезти! — быстро, почти скороговоркой, с лёгким кавказским акцентом стал говорить парень. — Лучше армян и меня вообще никто в мире не знает про горы! Э… Что вы, греки, можете знать про горы? У вас то и гор-то никаких нет, так, поле-горки какие-то, малюсенькие. Вот у нас, у армян, есть самая высокая и самая красивая гора в мире — гора Арарат… Мы самые горные из всех горных людей на земле! — засмеялся он. — Я — Сурен Казарян, армянин из Еревана!

— И это я — на самом деле пулемётчик, товарищ командир! Самый настоящий армянский пулемётчик! Слушшай, Вауууся-Грек!! Пулемёт «Максим» изобрёл армянин Фрунзик Максимян ещё при царе, и поэтому мы, армяне, самые пулемётные пулемётчики!!!

И, хлопая в ладоши в такт, начал танцевать посреди пещеры лезгинку.

— Мамой клянусь, лучше армян нет пулемётчиков! Никто не танцует лезгинку и никто не знает, какие… где… куда… горы есть вообще!

Василий и все остальные солдаты засмеялись.

— Ну вот, у нас теперь есть два лучших в мире пулемётчика, — смеясь, сказал комиссар. — Ну а пулемёты мы в бою добудем!

Этот смех стал первым за весь день лучом надежды, что всё будет хорошо.

— Я — Иван Климович, белорус, — сказал старшина. — До войны был бригадиром в колхозе под Гомелем.

Встали остальные бойцы. Один оказался татарином Равилем из Казани, а двое — русскими: один из маленького городка Суджа Курской области, другой из Ленинграда.

— Да, — задумчиво сказал комбриг, — у нас тут целый Коминтерн образовался. — И засмеялся вместе со всеми.

Василий тут же сообразил и продолжил:
— Товарищи! Предлагаю тогда назвать наш партизанский отряд именем Коминтерна!

— Да, согласны! Здорово! — загалдели солдаты.

Комбриг посмотрел на всех, обвёл стоящих перед ним солдат взглядом и сказал:
— Хорошее название, комиссар. Я согласен.

— Итак, кто за то, чтобы наш партизанский отряд носил славное имя Коминтерна?

Все разом подняли руки и сказали:
— За! Да!

— Ну что ж, отряд имени Коминтерна, — продолжил комбриг. — Слушайте мой первый приказ: всем спать, кроме дозорных. Утро вечера мудренее. Завтра решим, куда нам идти и где сделаем свою базу.

Солдаты стали располагаться на шинелях спать.

Комбриг с комиссаром вышли из пещеры и закурили.

— Ну что, Василь, начинается новая глава нашей, да и их тоже, — он кивнул на пещеру, — жизни.

— Не знаю, сколько мне осталось, — с чувством сказал комбриг, — но я благодарен Богу, что всё случилось именно так. Я встретил тебя, мы встретили этих, вроде, неплохих ребят, и теперь будем воевать до Победы, пока ни одной сволочи фашистской не останется на нашей земле.

— Согласен с тобой, Ян, во всём, — очень серьёзно сказал комиссар. — Но как комиссар и коммунист… имя Бога… суе… и тем более при бойцах не рекомендую использовать, — засмеялся Василий.

— Слушаюсь, — так же смеясь, ответил комбриг.

И они тоже пошли спать.

Утром на следующий день они встали, быстро позавтракали и двинулись в сторону горы Фиолент.

Грек Василис и армянин Сурен в один голос говорили, что там много больших и просторных пещер.

Буквально на следующий день они обнаружили такую пещеру и начали в ней обосновываться.

Комбриг отправил две группы в разведку на поиски воды и продовольствия.

К вечеру обе группы вернулись, но не одни.

Старшина-артиллерист привёл группу бойцов из семи пограничников во главе с их командиром лейтенантом Сергеевым. Эти мужественные пограничники бились до конца, и когда из погранзаставы, в которой было сорок человек, осталось их семеро, они организованно, сохранив Красное Знамя погранотряда, отступили в горы. Там они и встретились со старшиной, который рассказал им, что собирает партизанский отряд «имени Коминтерна» во главе с комбригом Бруносом. Пограничники тут же согласились присоединиться и были готовы бить врага дальше.

А вторая группа, которую возглавил по приказу комбрига комиссар, вернулась уже ночью с отрядом береговой охраны из двадцати моряков-краснофлотцев, которые боем вырвались из окружённого Севастополя. Командовал ими мичман Павлов. Моряки, к всеобщей радости, привели с собой двух баранов и козу.

Таким образом, в партизанском отряде «имени Коминтерна» уже было более тридцати бойцов, и вопрос с едой был решён на некоторое время. С водой было хуже — приходилось ходить к ручью, который находился в километре от их пещеры.



­­­Глава 18. Партизанский отряд им. Коминтерна и их новая база


За несколько дней они понемногу обустроились в пещере, и комбриг, собрав всех командиров и старшин на совет, поставил задачу: провести разведку и взять языка, чтобы понять, какая обстановка и какие планы у немцев.

Две разведгруппы по пять человек ночью вышли на задание.

Одна группа, устроив засаду на дороге, захватила в плен немецкого майора, уничтожив четырёх солдат-мотоциклистов, его сопровождавших, и вернулась на базу. У немецкого майора, который оказался инженером, была подробная карта всего Крымского полуострова с планируемыми немцами восстановительными и новыми работами по всему побережью, чему очень обрадовался комбриг.

Второй группе повезло меньше. Они тоже устроили засаду на легковую немецкую машину, но в тот момент, когда бросили в неё гранату и уже собирались взять в плен офицера, ехавшего якобы без сопровождения, из-за поворота показались два крытых грузовика со взводом немецких солдат. Именно они и были сопровождением.

Мичман Павлов, командир второй разведгруппы, понимал, что воевать впятером против взвода фашистов шансов и остаться в живых у его разведчиков не было. Поэтому он ушёл в горы, не выполнив задание. Потом петлял по горам ещё пять часов, так как взвод немцев решил их преследовать. Но где-то через часа два немцы выдохлись и отстали. Однако мичман на всякий случай ещё попетлял по горам.

Пока они петляли, мичман заметил прикрытый ветками вход в пещеру и красноармейца-часового, который его охранял. Останавливаться было некогда, и он сразу по прибытии доложил комбригу об этой охраняемой пещере.

Комбриг дал команду мичману:
— Завтра дашь толкового матроса в провожатые, а ты… — он обратился к лейтенанту-пограничнику, — возьми пару человек своих пограничников-следопытов и аккуратно проверь эту охраняемую пещеру. Выясни, кто и что там. Сразу на рожон не лезть, присмотрись, кто входит и выходит из пещеры, — закончил комбриг.

Наутро к пещере отправились трое разведчиков и лейтенант-пограничник, и через четыре часа вернулись обратно.

— Товарищ комбриг, — сказал лейтенант, — разрешите доложить.
— Докладывай, лейтенант.
— Во-первых, там наши, — выдохнул офицер. — А во-вторых, вам надо туда прийти.
— Лейтенант, не мямли, что там? — спросил комбриг.
— Там… — замешкался пограничник. — Вообще-то, партизанская база… Но там всего четверо человек: секретарь райкома партии и с ним двое солдат и медсестра. Секретарь райкома тяжело ранен и просил, чтобы старший командир нашей группы срочно пришёл к нему. У него есть важная секретная информация.
— Ты там всё проверил? — спросил комбриг. — Только двое солдат и секретарь райкома?
— Да, — ответил лейтенант.
— Ну что ж, пошли. Комиссар, — скомандовал комбриг, — возьми десять человек с собой. Идём, посмотрим на этого секретаря райкома.

Через полтора часа они подошли к пещере. Часовой, стоящий на охране, увидев лейтенанта-пограничника, отдал честь и проводил их внутрь пещеры.

То, что открылось перед глазами комбрига, не могло не поразить. Это была пещера высотой более пяти метров и размером с половину футбольного поля. Она была разбита на зоны-сектора и напоминала скорее маленькую деревню, в которой был госпиталь, кухня и казарма. Вдоль стен стояли ящики с патронами, боеприпасами и обмундированием. В помещениях комбриг заметил стеллажи с оружием и два пулемёта «Максим». В пещере стояли даже три пушки калибра 45 мм и два батальонных 82-мм миномёта, а рядом лежали стопки ящиков со снарядами.

Все, кто пришёл с комбригом, ошалело осматривались по сторонам.

— Где секретарь райкома? — спросил комбриг часового.
— В лазарете. Он ранен, — ответил солдат. — Тяжело ранен. Он вас очень ждёт.

Комбриг зашёл в лазарет и увидел мужчину лет сорока пяти с перевязанным животом, который лежал на кровати. Молоденькая девушка-медсестра его перевязывала. Комбриг, войдя в комнату, представился твёрдым голосом:
— Бригадный комиссар 27-й стрелковой дивизии Ян Карлович Брунос. Вы кто? — спросил он у раненого.
— Я — первый секретарь Приморского райкома партии Нечаев.

Он с трудом поднялся на локте и продолжил:
— Вы находитесь сейчас на базе партизанского отряда. Здесь, в горах, ещё в июле 1941 года, сразу после начала войны, мы по директиве обкома партии организовали закладку материально-технических баз будущих партизанских отрядов, продовольствия, складов оружия и боеприпасов по всей территории Крыма.
— И это одна из таких баз, — с трудом, из-за своего ранения, закончил секретарь райкома.

— Мне всё понятно, — сказал комбриг. — А где же ваши партизаны? — спросил он с недоверием, глядя на секретаря райкома.
— Все списки были согласованы, кандидатуры отобраны. Мы три месяца отбирали людей. Они ждали повесток, чтобы явиться на сборные пункты и прибыть сюда. Но… — он замолчал. — В райком попали две фугасные бомбы. Все списки были уничтожены, и люди, которые там работали, тоже погибли. Я вот ранен…
— Мы, мы просто ничего не успели сделать: не разослать повестки, не собрать людей в партизанский отряд, — сказал секретарь райкома с отчаянием в голосе.

Он тяжело вздохнул и продолжил:
— Три дня назад я вместе с двумя бойцами и медсестрой пришёл сюда и думал, что же мне делать, как собрать партизанский отряд. А сегодня утром нас нашёл ваш лейтенант-пограничник.

Секретарь райкома посмотрел на комбрига и спросил:
— Товарищ комбриг, а сколько у вас бойцов в вашем отряде? От какого райкома вы создали свой партизанский отряд?
— Я не от какого райкома, — оборвал его комбриг. — Я — бригадный комиссар, собрал в горах людей, чтобы воевать с фашистами.
— Да, я понял, понял, товарищ комбриг.

Он на секунду задумался и сказал:
— Значит, так. Вот вам база вашего партизанского отряда. Здесь есть всё для размещения до 150 человек: запасы еды, воды, продовольствия, лекарств. Пушки, миномёты даже есть, — сказал он. — Есть рация…

Его голос начал стихать, и он потерял сознание.

— Медсестра, что с ним? — спросил комбриг.
— Он очень плох, — сказала медсестра. — Ранен в живот. Пока он шёл сюда, потерял много крови. Ему осталось совсем мало.

Комбриг вышел из лазарета, ещё раз осмотрелся и сказал лейтенанту-пограничнику:
— Всех бойцов из нашей пещеры веди сюда. Я буду тут вас ждать.
— Есть, товарищ комбриг, — ответил лейтенант.
— Вход в нашу пещеру тщательно замаскируйте. Если что, она будет нашей точкой отхода и местом эвакуации.
— Есть! — ответил лейтенант и ушёл выполнять приказание комбрига.

В это время секретарь райкома пришёл в себя и обратился к комбригу:
— Товарищ комбриг, я скоро умру, я знаю. Но мне надо доделать свою работу до конца, — сказал он с чувством.
— Маша, — позвал он медсестру, — принеси мой портфель. Там бумага, ручка и чернила. Мне надо написать приказ о создании партизанского отряда на этой базе.

Медсестра принесла портфель, и секретарь начал диктовать:
— Маша, возьми бланк райкома и пиши:
«Приказ. Сегодняшнее число. Я, секретарь Приморского райкома ВКП(б) Нечаев, приказываю: на партизанской базе № 76 создать партизанский отряд имени…»

Он посмотрел на комбрига:
— Товарищ комбриг, есть у вашего отряда имя?
— Конечно, есть, — ответил комбриг. — Имени Коминтерна.
— Понял. Маша, пиши: «Создать партизанский отряд имени Коминтерна и назначить командиром партизанского отряда…»

Он снова посмотрел на комбрига:
— Бруноса Яна Карловича, — громко сказал комбриг и продолжил:
— Маша, пиши: «Бруноса Яна Карловича и комиссаром Железнова Василия Ивановича».

Медсестра написала.
— Теперь дай мне приказ и ручку, я распишусь, — сказал секретарь. — Маша, в портфеле найди и дай мне печать райкома. Я поставлю её на приказ.

Медсестра сделала всё, как он сказал. Секретарь райкома Нечаев расписался и поставил печать.
— Ну что, товарищи, я вас поздравляю. Вы теперь отряд имени Коминтерна Приморского райкома партии города Севастополя.

На его глазах выступили слёзы. Было видно, что он очень ответственный человек, много сделал, чтобы создать эту базу, и из-за несчастного случая — случайной бомбёжки его райкома — все его труды чуть не пропали даром. Теперь он понимал, что, как коммунист, он сделал всё и может умереть спокойно.

Он передал документ комбригу и печать, а затем добавил:
— Передаю вам также печать и Красное Знамя райкома. Берегите его.

И, сделав тяжелый вдох, сказал:
— Враг будет разбит, товарищ комбриг. Победа будет за нами!

Ян подошёл и по-человечески взял за руку секретаря. Он понимал, как никто, какой подарок их маленькой группе партизан преподнесла судьба в лице этого секретаря и его базы. И понимал, этого секретаря райкома, как коммунист — коммуниста, что теперь он может быть спокоен: он выполнил свой долг.

Секретарь райкома снова потерял сознание. Комбриг вышел из лазарета и закурил, осматриваясь по сторонам.

Вдруг к нему подбежала медсестра и, заплакав, сказала:
— Секретарь райкома, товарищ Нечаев, умер. Я сделала всё, что смогла, но я не врач.
— Пусть земля ему будет пухом, — сказал комбриг и обнял медсестру, успокаивая её. — Он умер как герой, как настоящий коммунист, выполнив задание, которое ему поручила Партия. Светлая память герою. Когда наши все соберутся, мы его похороним со всеми почестями.

Вот так, благодаря кружевам судьбы и войны, бывший комбриг, бывший зек, приказом райкома партии был официально назначен командиром партизанского отряда и получил в своё распоряжение полностью оборудованную базу с водой, едой и боеприпасами.

— Теперь будем громить врага, ни на что не отвлекаясь, — сказал комбриг.

К вечеру весь отряд прибыл на новую базу и начал обживаться на новом месте.


­­Глава 19. Второе рождение Павла

Следователь увидел, что после выстрелов Павел упал на землю, и, обращаясь к конвойным, закричал:
— Уроды!! Вы куда стреляли? Я сказал стрелять поверх его головы!

Он добежал до тела, проверил пульс на шее.
— Живой! — с радостью выдохнул следователь.

В это время во двор Бутырской тюрьмы выехала большая черная машина, и из нее вышел высокий седовласый офицер НКВД. Он быстрым шагом подошел к следователю и гаркнул на него с возмущением:
— Вы что, идиоты? Вы все-таки его расстреляли? Да я вас сейчас сам тут же расстреляю!
И расстегнул кобуру своего пистолета ТТ.

— Никак нет, товарищ старший майор госбезопасности, — залепетал следователь. — Он жив, я проверил. Сейчас оклемается.

Старший майор подошел к лежащему на земле Павлу и посмотрел на него.
— Да вы не меняетесь, дуболомы, — сказал он со злостью. — Ну и как этот диверсант вел себя на допросах?

— Он все отрицал, товарищ старший майор. Отказался подписывать признание, что готовил покушение на товарища Сталина, и отказался подписывать протокол допроса, что действовал в составе контрреволюционной группы во главе с генералом Крутовым.

— Понятно, — ответил старший майор. — И, судя по его внешнему виду, вы его много раз об этом спрашивали и призывали дать признательные показания?

— Так точно, товарищ старший майор. Все три дня допрашивали. Он практически и не спал, — сказал следователь.

— Я понял, — ответил старший майор. — Отправьте его сейчас в тюремный лазарет. Накормите, пусть спит, лечится. И чтобы через три дня он был готов к разговору со мной.

— Так точно, товарищ Судоплатов! — отрапортовал следователь.

Старший майор государственной безопасности Судоплатов сел в машину и выехал с территории тюрьмы.

Павел пришел в себя на койке в тюремном лазарете. Последнее, что он помнил, — это две вспышки из стволов наганов, направленных в его лицо, и два выстрела. На койке он лежал весь перебинтованный. У него были сломаны шесть ребер, нос, и заплыли оба глаза. Его кормила фельдшер из ложечки несколько раз в день. Врач каждый день осматривал его и менял повязки. Через три дня он уже мог самостоятельно вставать, несмотря на сильную боль, и сам смог дойти до туалета.

Утром четвертого дня в лазарет приехал неизвестный ему капитан НКВД и сказал:
— Железнов, собирайся. Едешь со мной.

Через час, глядя в окно машины, он увидел, что они заехали в лес и приехали на какую-то лесную базу. Капитан завел его в комнату отдельно стоящего здания и вышел, закрыв за собой дверь. Павел огляделся. Эта комната не была похожа на допросную камеру в Бутырке. Но он все равно еще не понимал, куда он приехал, зачем и что будет дальше.

Дверь в комнату открылась. Вошел высокий седой офицер НКВД лет тридцати пяти. Он сел на стул, закурил и сказал на немецком языке:
— Приветствую вас, граф Пауль фон Берг, на русской земле!
И засмеялся. Потом по-русски добавил:
— Я — старший майор государственной безопасности Павел Судоплатов. Начальник 2-го диверсионно-разведывательного управления НКВД. Мы сейчас на базе разведшколы НКВД. Жить пока будешь здесь. Капитан покажет тебе твою комнату.

— Мне про тебя генерал Крутов рассказывал. Как вы там с ним повоевали в первые дни войны, — с улыбкой сказал Судоплатов. — По войскам еще месяц ходили анекдоты, что Семен Крутов на захваченном "мессере" с красным знаменем в руках распугал немецкую танковую дивизию.

У Павла загорелись глаза. Он сказал:
— Товарищ старший майор, я ни в чем не виноват. Я не готовил...

— Знаю, Паша, знаю, — перебил его Судоплатов. — Забудь все, что с тобой было эти пять дней. Ничего не было.

— Но... — начал Павел.

— Проверить мы тебя должны были, — продолжил Судоплатов.

— Так точно, — отозвался Павел.

— Ладно. Как себя чувствуешь? — спросил Судоплатов.

— Нормально, товарищ старший майор.

— Ну и славно.

— А сейчас тебе принесут твоё новое обмундирование и еду. Ты переоденешься, поешь... а дальше... — он сделал паузу. — Ты начнешь писать. Но не то, что ты там в Бутырке писал. Я это все читал.

— Ты, Паша, будешь писать все о разведшколе "Бранденбург-800": где находится, какие населенные пункты или деревни рядом, сколько человек учится в группах, какие дисциплины изучали, кто преподавал, фамилии преподавателей и всех, всех, — повторил он, — курсантов, которых ты знал, со словесными портретами. Имя, фамилия поварихи, имя жены, любовницы и дочери начальника разведшколы, и даже клички собак, которые охраняют периметр.

— Зачем со словесными?.. Я смогу нарисовать, — отозвался Павел.

— Ну что ж, рисуй, — с удовлетворением сказал Судоплатов. — Е-мое, я ж совсем забыл. Ты, наверно, еще и на фортепиано играешь и вальсы танцуешь? — засмеялся Судоплатов.

— Так точно. Играю и танцевать умею, товарищ Судоплатов, — засмеялся Павел.

— Вот она, голубая кровь прусских аристократов. Не то что я — крестьянский сын, — и засмеялся еще раз.

— Как закончишь с разведшколой писать и рисовать, покажешь капитану и мне. А потом также распишешь мне все подробно про твой кадетский корпус в Берлине, где ты проучился два года. Твои однокашники и по кадетскому корпусу, и по разведшколе сейчас уже все на фронтах воюют. Мы их поищем. Поищем и найдем. И они нам могут пригодиться. Ты, Паша, не спеши, время у нас есть. Пиши все, что помнишь, рисуй, может, карты, схемы расположения казарм, учебных корпусов и так далее. Это все очень-очень важно.

— Ну все, я поехал. Начальник разведшколы — капитан государственной безопасности Спрогис Артур Карлович. Он тебя сюда привез. Я ему уже дал все распоряжения. Он все про тебя знает. Будешь писать — можешь с ним и только с ним советоваться, задавать вопросы. Все, будь здоров. И... добро пожаловать в Красную Армию! — заулыбался он.

— До встречи, — сказал Судоплатов и пожал Паше руку.

Через неделю Паша отдал Судоплатову две папки. В каждой было около ста листов: одна называлась «Кадетская школа», вторая – «Разведшкола». Судоплатов вместе с Пашей просмотрел листы, задавал вопросы, а Паша уточнял и дополнял записи. Забрав обе папки, Судоплатов сказал:
— Теперь по ним будет работать целый отдел. Будем искать по всем фронтам и диверсантов, и твоих однокурсников-офицеров.
— Спасибо тебе за хорошую работу, Павел Железнов, — сказал Судоплатов, показав глазами на две увесистые папки, которые ему передал Павел.

Параллельно с выполнением задания капитан госбезопасности Спрогис решил проверить навыки и умения Павла в диверсионной работе – то, чему Павла научили немцы в разведшколе. Как раз в разведшколе НКВД готовился выпуск очередной группы разведчиков, и Павла, никому ничего не говоря, поставили сдавать экзамены вместе с курсантами. Группа обучалась три месяца и состояла в основном из кандидатов и мастеров спорта. Капитан Спрогис скептически отнесся к тому, что Павел сможет хоть как-то сдать сложнейшие экзамены.

Но всё оказалось не так, как думал капитан. Павел сдал все экзамены на «отлично», а по стрельбе и работе на рации показал лучшие результаты среди тридцати курсантов. В рукопашном бою он не смог победить только одного – мастера спорта СССР из Дагестана, Аслана Бутаева.

Спрогис доложил Судоплатову о своем эксперименте по сдаче экзаменов в советской разведшколе Павлом:
— Павел меня искренне удивил. Предлагаю назначить его в нашей разведшколе инструктором по стрельбе и присвоить звание сержанта.

Судоплатов выслушал капитана и, смеясь, сказал:
— Да, Артур Карлович, ты думал, что только ты умеешь готовить диверсантов на «отлично»? Оказывается, в абвере тоже не дураки сидят.
Он повторил:
— Не дураки. Нам это надо иметь в виду.
Потом добавил:
— А что касается сержанта... Я не против. Тем более Павел проделал колоссальную работу.
Он потряс двумя папками, которые ему передал Павел.
— Значит так. Учитывая, что товарищ Железнов два года учился и в 1940 году закончил фашистский кадетский корпус, думаю, ему можно присвоить звание младшего лейтенанта госбезопасности и назначить инструктором в твою, Артур Карлович, разведшколу. Пиши представление, я подпишу. Только, — смеясь, добавил он, — не вздумай в представлении написать про Берлинский кадетский корпус, а то нас в Управлении кадров не поймут.

— Так точно, Павел Анатольевич! — ответил капитан Спрогис. — Сегодня же подготовлю представление.

И 20 сентября 1941 года младший лейтенант госбезопасности Павел Васильевич Железнов впервые в жизни надел офицерскую форму. Павел стоял перед зеркалом и смотрел на себя. Всё, всё... всё, о чем он когда-то мечтал, сбылось – и даже больше!

Война с немцами только началась. Они были на подступах к Москве и Ленинграду. Но Павел был безмерно рад и счастлив, что у него, у Павла Железнова, в прошлом – Пауля фон Берга, есть шанс, как и у всей страны, встать на защиту своей Родины – Советского Союза. Впереди его ждала новая жизнь.

До октября 1941 Павел преподавал стрелковое дело в разведшколе. Но капитан Спрогис решил, что знания и умения Павла принесут больше пользы на диверсионно-разведывательных заданиях, и в октябре 1941 года Павел в составе диверсионной группы уже был на задании в оккупированном немцами Минске.

В самом начале войны 25 июня 1941 года, при первой бомбардировке Минска, здание Дома правительства Белоруссии было взорвано. Архивы Совнаркома, Наркоматов и Верховного Совета БССР подготовить к вывозу не успели. В руки немцев попали почти все документы, касавшиеся государственного управления. По данным подпольщиков, эсэсовцы оберштурмбаннфюрера Фегелейна по всей Белоруссии искали мобилизационные дела БССР. Они пытались найти карты дислокации белорусских партизанских отрядов и их заранее подготовленных баз, а также мобилизационные списки партийно-хозяйственного актива Белоруссии, ушедшего в партизаны. Именно этот архив и должна была найти разведывательно-диверсионная группа, в которую входил Павел, чтобы вывезти документы в Москву.

На этом задании Павел, переодетый в форму офицера СС, дерзко и нагло, среди белого дня, не скрываясь, на виду у всех проник в полуразрушенный Дом правительства в самом центре Минска. В подвале, в тайнике, он нашёл эти важные документы. Затем, угнав штабную машину, его группа с боями прорвалась из Минска и была эвакуирована самолётом в Москву.

В ноябре 1941 года, при подготовке контрнаступления под Москвой, Павел трижды переходил линию фронта в составе разведгруппы, брал «языков», причём один из них оказался особо ценным — полковником из штаба генерала фон Бока. А в мае 1942 года он в составе диверсионной группы под командованием разведчика Николая Кузнецова участвовал в ликвидации на Украине нескольких генералов вермахта. В июне 1942 поступила информация, что в Крым фашисты везут царь-пушку "Дору". Начальник разведшколы капитан Спрогис включил Павла в состав разведгруппы, и он работал по подготовке к выполнению задания и переброске разведгруппы в Крым.



­­Глава 20. Партизанский отряд им. Коминтерна в боях с фашистами

Несколько дней на базе комбриг и комиссар разбирались с хозяйством, подготовленным для партизанского отряда райкомом партии. На базе оказалось тёплое бельё и обмундирование, которое было просто необходимо с наступлением зимы. Но ни моряки, ни пограничники не захотели переодеваться в новую форму пехотинцев и устроили мини-забастовку, которая была подавлена на корню шутками комбрига. Он понимал, что в данном случае лучше не настаивать.

Недалеко от пещеры был обнаружен родник и гурты с картошкой. На базе было много стрелкового оружия и боеприпасов, пушки 45-го калибра, несколько миномётов — всё с боекомплектами, много гранат, противотанковые мины и взрывчатка. Взрывчатки было много, около 300 кг, чему очень обрадовался комбриг. Всё было готово к началу активных действий партизанского отряда.

Комбриг понимал, что ему нужны ещё люди и связь с подпольщиками в Севастополе. Маша, медсестра, которая ухаживала за раненым секретарём райкома, оказала отряду неоценимую помощь. В разговоре выяснилось, что она стала медсестрой только несколько месяцев назад, окончив курсы, а до войны была вторым секретарём Приморского райкома комсомола. Именно она знала, как выйти на руководителей подпольщиков в городе.

Наладив связь с подпольщиками, комбриг начал проводить вместе с ними первые диверсионные операции. Одной из самых важных таких операций стало освобождение из знакомой не понаслышке комиссару и комбригу севастопольской тюрьмы 35 заключённых — рабочих-коммунистов судоремонтной верфи, которых немцам сдал предатель. Рабочих рано утром на двух машинах немцы решили вывести в горы на расстрел, но эта колонна была атакована бойцами партизанского отряда имени Коминтерна. Все немцы были уничтожены, а рабочие-коммунисты влились в партизанский отряд.

Потом к отряду пришли 9 бойцов 184-й стрелковой дивизии (4-я Крымская дивизия ополчения), а 7 бойцов 434-го артиллерийского полка привёл старшина, 40-летний артиллерист Иван Прозоров. Чему все в отряде были рады, так как пушки и миномёты до их прихода практически не использовались. Маша привела также в отряд 12 активистов-комсомольцев, и к середине января 1942 года отряд уже насчитывал более ста человек.

Партизанский отряд имени "Коминтерна" в период с января 1942 по июль 1942 года провёл 22 боя. Наладив связь с подпольщиками, они вместе совершили 78 операций и диверсий. В результате ими было уничтожено около 2 тысяч солдат и офицеров противника, в том числе 1500 — во взорванных воинских эшелонах. Партизанам за это время удалось взять в плен 12 офицеров вермахта. Также ими было уничтожено 42 предателя, в том числе партизанами был разгромлен фальшивый партизанский отряд, который немецкая разведка Абвер сама создала в Крыму из солдат-военнопленных, согласившихся служить немцам.

Партизанский отряд имени "Коминтерна" взорвал и пустил под откос 4 воинских эшелона с личным составом, 5 эшелонов с горючим и 1 бронепоезд. Также они уничтожили и повредили 4 танка, 22 тягача, 18 орудий и 38 автомашин.

Именно эту сводку 17 июля 1942 года передал в Москву, в Центральный штаб Партизанского движения, радист партизанского отряда имени "Коминтерна" за подписью: "Командир отряда бригадный комиссар Брунос Я. К."

Это донесение вызвало серьёзный переполох в Центральном штабе Партизанского движения в Москве. Во-первых, никто в Москве не слышал ни о каком партизанском отряде имени Коминтерна, действующем в Крыму. Никто не знал, кто такой этот командир партизанского отряда Брунос Ян Карлович. Сразу было доложено по команде наверх, в Ставку.

В итоге это донесение оказалось на столе у Павла Анатольевича Судоплатова, начальника 2-го отдела (зафронтовой работы) НКВД СССР, отвечавшего за разведку, диверсии и террор в тылу противника. Буквально на следующий день Судоплатов уже знал, кто такой бывший бригадный комиссар Брунос Ян Карлович, и радости эта информация ему не доставила.

Павел Судоплатов вызвал к себе подполковника Спрогиса Артура Карловича. Спрогис Артур Карлович был одним из немногих латышских стрелков, этой железной Гвардии Ленина, который не попал под репрессии 1937–1938 годов. Он с 15 лет (с 1919 года) служил разведчиком в 7-м латышском полку красноармейцем и воевал за Советскую власть на Гражданской войне. Далее служил в московской ЧК, работал во внешней разведке, был связным у разведчика Рихарда Зорге, воевал в Испании под именем "майора Артуро", начальником разведывательного отдела 11-й интернациональной бригады. А сейчас он был начальником штаба разведывательного отдела Западного фронта и начальником диверсионно-разведывательной школы войсковой части № 9903.

— Артур, вот, почитай радиограмму, — сказал Судоплатов и передал её Спрогису.

Тот внимательно прочитал и сказал:
— Товарищ старший майор государственной безопасности, я очень хорошо знал Яна Бруноса.

— Артур, давай по-простому, — прервал его Судоплатов. — Рассказывай.

— Это вообще-то мой комвзвода в 1919 году. Ян — исключительно смелый, мужественный, — заулыбавшись, добавил, — очень наглый, бесстрашный и преданный делу партии коммунист.

— Да… — сказал Судоплатов. — Ты там в своих Испаниях отстал от жизни. Этот преданный делу партии коммунист в 1938 году был осуждён по 58-й статье на 8 лет за участие в Латышском контрреволюционном подполье. Удивительно, что его не расстреляли, как большинство твоих земляков-латышей, — с тяжёлым вздохом сожаления добавил Судоплатов.

— И сейчас, как я понял, он совершил побег с этапа и создал в Крыму какой-то партизанский отряд. И вон что пишет: наколошматил фашистов — мама не горюй. Что думаешь? — спросил Судоплатов.

— Ну, что мне думать, Павел? Репрессии против латышей я не буду обсуждать — партии виднее. Но я знаю, что в первые дни войны многих комдивов и комбригов, осуждённых в 1938 году, реабилитировали, и они сейчас воюют с фашистами в рядах Красной Армии в прежних званиях и должностях. Про Яна просто наверное забыли. 8 лет лагерей, которые ему дали по приговору, скорее говорят в его пользу. Так если бы он был виноват в чём-то крупном, расстреляли бы на месте, как многих латышей.

— Мог ли Ян Брунос бежать с этапа и создать отряд?
— Конечно, мог. Он в 1919 году такие вещи вытворял — деникинцы только диву давались. Мне тогда было 15 лет, и он был моим кумиром. Я у него многому научился. Я ходил с ним в разведку, вернее сказать, он брал меня в разведку. И однажды на задании спас мне жизнь: он убил с 10 метров броском ножа белогвардейца, который хотел выстрелить мне в спину. Причём нож попал белогвардейцу между глаз и вошёл по самую рукоятку! — с восхищением в голосе, вспоминая, сказал Артур.

— Да… — протяжно сказал Судоплатов. — Наломали мы дров перед войной. Ну и что мне с твоим бывшим комвзвода и бывшим бригадным комиссаром теперь делать? — задумчиво сказал Судоплатов.

— Артур, — продолжил он, — нам надо бы всё проверить. Ты скоро получишь важное секретное задание и будешь готовиться к переброске разведгруппы в Крым. У меня есть информация, что немцы планируют затащить к нам в Крым какую-то суперпушку, которая, якобы, будет нацелена на наши неуязвимые береговые батареи. Включи в эту разведгруппу моего крестника графа фон Берга, Павла Железнова, — засмеялся Судоплатов. — Его безупречное владение немецким языком и аристократические манеры потомственного прусского офицера могут нам там очень пригодиться. Ты же помнишь, какая удивительная история с этим парнем случилась, как жестко его прессовали в Бутырке и он не сломался. Мне ведь про него генерал армии Крутов рассказал тогда, в начале войны.

— Ну и как он проявил себя за это время или ты его так и держишь инструктором в разведшколе? — спросил Судоплатов.

— Он в нашей советской разведшколе узнал, что-то новое для себя после учебы в абвере и службы в фашистском батальоне "Бранденбург-800"?

— Говорит, узнал. Врёт, поди, — тоже засмеялся Артур. — Он у меня уже и в Минск, и на Украину с Николаем Кузнецовым слетал на задание. И так по мелочи трижды в составе группы был за линией фронта, брал немецких языков.

— Ну и отлично. Я очень рад, что мы с генералом Крутовым тогда не ошиблись в нём, когда тебе его отдали. Пусть служит Родине!

Заодно, пусть эта твоя группа, которая полетит в Крым, пощупает твоего "кумира" — беглого зека, командира этого партизанского отряда, бывшего бригадного комиссара Бруноса, — ухмыльнулся Судоплатов.

— Так точно, сделаем, — ответил Ян Спрогис.

— Кто у тебя старший группы будет в Крыму?
— Думаю, я назначу старшим группы старшего лейтенанта госбезопасности Еремеева, а заместителем группы — лейтенанта госбезопасности Железнова.

— Ну всё, Артур, спасибо за твой рассказ о Бруносе. Жди от меня информацию об этой пушке, я скоро пойду на доклад о ней к Берии, мы потом сядем с тобой и вместе продумаем всю до мелочей эту операцию "Дора". А я также по окончании операции хочу получить от тебя информацию об этом партизанском отряде и его командире Бруносе и твои предложения: разбомбить их базу, если выяснится, что там предатели и пособники фашистов, или если всё в порядке и там настоящий партизанский отряд, сражающийся с фашистами — как нам можно будет его использовать.

— Есть! — ответил подполковник Спрогис и вышел из кабинета.



­Глава 21 ­Встреча летчика Андрея Громова с партизанами


Командир и комиссар партизанского отряда видели все!
Они видели всё:

-Весь этот скоротечный бой двух советских самолетов с торпедными катерами немцев
-Как торпедные катера немцев пытались окружить линкор .Как два наших штурмовика вступили в бой
-Как, сбросив бомбы на торпедный катер, один штурмовик был подбит и упал в море. -Как второй штурмовик точным попаданием нескольких бомб уничтожил и затопил второй торпедный катер
-Как во второй штурмовик попала пулеметная очередь.
-Как герой-летчик со второго штурмовика направил свой самолет на таран, а сам спрыгнул с парашютом в последний момент

Они видели, что в бухте Фиолент транспортный корабль, ценой жизни двух летчиков-героев, которые потопили два торпедных катера немцев, выполнил задание: выгрузил продукты и боеприпасы на берег и ушел в море.

И сейчас они видели, как две спасательные шлюпки с немецкого торпедного катера, обогнув мыс бухты Фиолент, гребли к пустынному берегу — прямо на них.
— Да... — сказал коренастый мужчина, комиссар партизанского отряда Василий Железнов, обращаясь к другому.
— Ян, на наших глазах двое молодых ребят совершили подвиг.

И никто в этой военной суматохе даже не узнает, кто они, как их имена и фамилии, откуда они родом...
— Второй летчик выпрыгнул с парашютом, — сказал Василий. — Может, он выжил?
— Василий, ты прав.

Эти ребята — герои, — ответил командир партизанского отряда Ян Брунос, высокий мужчина с легким прибалтийским акцентом.
— Но второй летчик вряд ли выжил.
Скорее всего, погиб как герой.
Знаешь, я в России уже живу больше 20 лет ...
Да и ты тоже. И все это время поражаюсь силе духа русского солдата.

Россию никогда и никто не победит!!! — сказал комбриг Брунос, как называли командира партизаны в отряде, уверенным твердым голосом.

— Ну что... Нам пора, — продолжил он. — Собирай отряд.

Пойдем постреляем этих недоутопленных фашистов. Нам надо доделать дело этих двух героев-летчиков.
Комиссар Железнов дал команду стоявшим сзади них группе партизан, и они все стали спускаться вниз с горы навстречу подплывающим немецким шлюпкам.

Спустившись вниз с горы к пляжу, партизаны сделали засаду за большими валунами и стали ждать прибытия шлюпок.
Вторая спасательная шлюпка с немецкого торпедного катера, в которой оказался Андрей, все больше отставала от первой.

В первой шлюпке было 9 немцев: шестеро гребцов, два офицера и рулевой, а во второй — только 5 немцев: четверо гребцов и один рулевой, и еще Андрей, который решил изобразить контуженого.
Он держался за голову, широко открывал рот и руками показывал, что ничего не слышит, когда к нему пару раз обратились.
А на берегу партизанский отряд в засаде уже ждал немцев, которые подплывали всё ближе.

Андрей понимал, что ему надо действовать, не дожидаясь прихода шлюпок к берегу, иначе его хитрость раскроют и расстреляют. Четверо гребцов его лодки двумя руками держались за вёсла и гребли.
Из оружия у каждого из них был автомат, который они держали между ног на дне лодки.

Андрей сидел на корме шлюпки, нащупал свой финский нож, который он привязал к руке ещё в воде, достал его и, спрятав за спиной, стал на четвереньки.
Он начал кашлять и потихоньку подползать к сидящим к нему спиной фашистам.
Как только первая лодка коснулась земли, он, разжавшись как стальная пружина, прыгнул на первую пару гребцов.
Первым ударом он вонзил нож в шею немцу и тут же, запрокинув голову второго, перерезал ему горло.
Сидящие на первой скамейке немцы ещё ничего не поняли — так скоротечен был бой.

Но всё видел рулевой лодки.
Он бросил руль, достал свой автомат с пола лодки и, передёрнув затвор, выстрелил в Андрея короткую очередь.
Андрей мгновенно упал на дно лодки, и автоматная очередь пронзила одного из сидящих спиной к рулевому гребцов и труп другого моряка, которым Андрей, падая, прикрылся.

Через секунду Андрей, изловчившись, метнул финский нож в рулевого, который стрелял из автомата, и попал ему прямо в горло. Рулевой захрипел, уронил автомат, изо рта у него пошла кровь, и он выпал из лодки в воду.

В лодке остались один немец-гребец и Андрей.
У немца была ранена рука после неосторожной очереди из автомата, которую сделал рулевой.
Он лихорадочно искал автомат, нашёл его, но никак не мог его перезарядить раненой рукой.
Андрей прыгнул на него всем телом и, схватив за горло, стал душить.
Немец был здоровый, и ногой отбросил Андрея.
Андрей отлетел на полметра и ударился головой о борт лодки. Немец, зажав автомат ногами, пытался всё-таки перезарядить его, и ему это удалось!
Андрей, падая, почувствовал спиной, что упал на ещё один немецкий автомат, и, просунув руки за спину, вытащил его. Передёрнув затвор, он выстрелил в вставшего в полный рост немца. Обе автоматные очереди прозвучали почти мгновенно, но Андрей выстрелил на секунду раньше.

Немец, держа автомат одной рукой, получил несколько пуль в живот, стал падать, и вся его автоматная очередь ушла поверх головы Андрея.
Весь бой в шлюпке занял не более трёх минут, но он был для Андрея целой жизнью.
Андрей осмотрелся. Все четверо фашистов в лодке были мертвы, и один мертвый выпал за борт.

— Это явно хорошая новость, — подумал Андрей с удовлетворением. Но после автоматной перестрелки, которую он тут устроил, вся шлюпка была в дырках от пуль и медленно стала наполняться водой. А до берега было ещё метров сто. Андрей сбросил трупы всех фашистов из шлюпки и осмотрелся вокруг.

А на берегу в это время шёл бой.

Первая шлюпка попала в засаду партизан. Партизаны, бросив гранату в подплывшую шлюпку, добивали оставшихся и пытавшихся убежать фашистов.

Андрей сел на вёсла и стал грести к берегу. В это время стрельба на берегу стихла.

Андрей с радостью подумал, что наши не дали уйти фашистам. Проплыв ещё метров двадцать, он встал в полный рост в лодке и стал кричать:
— Не стреляйте!
— Я свой!
— Я лётчик-штурмовик!
— Не стреляйте!!!

Комбриг с группой бойцов только что уничтожили группу фашистов, приплывших на спасательной шлюпке.
Комиссар должен был следить за второй шлюпкой. Комиссар подошёл к комбригу и сказал, передавая ему бинокль:
— Знаешь, Ян, похоже, этот парень не врёт.
Я только что видел, как он пострелял и повыбрасывал из шлюпки трупы немцев.
Похоже, это и есть тот лётчик-герой, который спрыгнул с парашюта.

— Ну что ж, дай подождём, как приплывёт, и разберёмся, — сказал комбриг.

Через несколько минут Андрей подплыл к берегу, вышел из лодки и представился:
— Я — командир 3-ей эскадрильи 8-го Авиополка, капитан Андрей Громов.
Это мы с Юркой, моим ведомым, топили торпедные катера немцев. Потом мой самолёт подбили, и я решил таранить торпедный катер, а сам спрыгнул с парашюта.
Подплыл к тонущим немцам, переоделся во фрица, испачкался в мазуте и залез в шлюпку.
А дальше вы всё видели, — сказал Андрей, улыбнувшись.

Комбриг смотрел на этого мокрого, в мазутных пятнах и в окровавленной белой немецкой матросской робе с фашистским орлом на груди человека с явным интересом.

Как вдруг из-за его спины вышел комиссар и взволнованным голосом закричал:
— Андрей! Андрюша! Это ты? Как ты вырос!

Теперь уже удивляться пришло время комбригу. Комиссар Железнов подбежал к Андрею и обнял его:
— Это я, дядя Вася Железнов. Ты дружил с моим сыном Пашкой, Паулем, — добавил он вполголоса.

Андрей опешил.
Он знал, что отец Пашки был репрессирован в 1935 году, и о нём никто ничего не знал, даже Пашка.
Василий снял кепку, и Андрей узнал его. Сомнений больше не было — это действительно был отец Пашки, дядя Вася, только с полностью седыми волосами на голове.
— Дядя Вася! — воскликнул Андрей, и они обнялись, как обнимаются на войне родные и близкие люди, которые не виделись долго.
— Так... если я правильно поооонимаю, — снова перешёл на свой юморной латышский акцент комбриг, — воссоединение ребят из нашего двора произошло.

Ура товарищи!! Василий, ты точнооо знаешь этого грязного и дурно пахнущего молодого человека в немецком исподнем? — спросил он, смеясь.
— Знаю, знаю, — скороговоркой сказал Василий.
— И ты подтверждаешь... — начал было комбриг.
— Ну, хватит, — перебил его комиссар. — Подтверждаю, подтверждаю.
— Вот так всегда с ним: не услышал что, а уже подтвееерждааает, — снова засмеялся комбриг.
— Ты подтверждаешь, что это парень — друг твоего сына?
— Да, отстань ты, латышский зануда, — сказал Василий. — Подтверждаю, это Андрей Громов.
— Ну, хоросооо, — давясь от смеха, сказал комбриг.

Держась за животы, смеялись во весь голос все партизаны, которые слышали этот разговор.
Их комбриг был сильный, умный, волевой командир, и весь отряд его уважал, готов был отдать жизнь по одному его приказу.
Но комбриг был ещё и человеком с прекрасным чувством юмора. Будучи латышом, он прекрасно, без всякого акцента, говорил по-русски, но когда хотел над кем-то пошутить (а чаще всего этим «кем-то» был его друг комиссар), он всегда дурачился и говорил нарочно с латышским акцентом.

Когда все отсмеялись, комбриг твёрдым голосом скомандовал:
— Соберите оружие немцев, посмотрите, может, что в шлюпках есть ценное, и уходим на базу.

Ближе к вечеру они пришли на партизанскую базу.
На базе, у ручья, Андрей помылся от мазута и, переодевшись в чистое белье, надел новую гимнастерку.
На базе, кроме продуктов и оружия, был так же запас солдатского обмундирования.
Комбриг пригласил его поесть, и они втроем — Андрей, комбриг и комиссар — сели ужинать.

— Мы видели весь ваш бой с берега, — начал разговор комбриг. — Все видели, — как вы потопили немецкие торпедные катера, как твой друг был подбит и затонул, и как ты геройски потопил второй торпедный катер воздушным тараном.

Андрей, вы настоящие герои, — закончил комбриг.
— Ну какие мы герои, — ответил Андрей.
— Это наша работа. А Юру, моего ведомого, мне очень жаль — он еще совсем молодой парень, не смог выйти из пике и был сбит. Вообще говорят, что по статистике у летчика-штурмовика, когда он впервые садится за штурвал самолета, есть максимум в запасе 5 вылетов, 5 шансов, и дальше — все... смерть, — сказал Андрей.

— Но не будем о плохом.

Дядя Вася, у меня для вас есть очень хорошие новости: ваш сын... Пауль, Пашка жив, и я с ним встречался в самом начале войны.
— Жив?! — воскликнул комиссар Железнов.
— Господи, как же я рад!
— Фааасилий, — начал опять с латышским акцентом комбриг,
— Ты же комисссссар нашего отряда, коммммммунист... ябббы сказааал, ну что ты так кричишь и "Господа Бога", как говорят по-русски, в суе, вспоминаешь? Бойцы тебя не поймут.
— Сказал он с серьезным видом и, не сдержавшись, расхохотался.
— Так, раз мой сын жив — предлагаю по маленькой, — сказал комиссар и достал бутылку немецкого шнапса. — Вот, трофейный.
Он разлил шнапс по рюмкам, они выпили, а Андрей продолжил:

— Дядя Вася, прежде чем я вам расскажу про Пашку, то, что знаю, вы пообещайте, что не будете переживать и волноваться, тем более что все с ним сейчас, я думаю, нормально.
— Обещаю, — сказал комиссар Железнов и, разлив всем по второй рюмке шнапса...
Выпив и закусив, Андрей рассказал о том, как 22 июня 1942 года он ехал на поезде в свою часть в Брест, как немцы разбомбили их эшелон и как, уйдя в лес, они напоролись на группу диверсантов.

Андрей сделал паузу и сказал:
— Дядя Вася... только не волнуйтесь...... одного немецкого диверсанта я узнал. Это был мой друг и ваш сын Пашка!

У комбрига и комиссара глаза от удивления полезли на лоб.
В комнате, наспех оборудованной под штаб, воцарилась гробовая тишина.
Комиссар и комбриг не смотрели друг на друга и молчали.

Андрей, выдержав театральную паузу........., сказал:
— Ну а дальше мы с Пашкой встретились, обнялись и вдвоем перестреляли всю немецкую диверсионную группу... — сказал Андрей и засмеялся.

— А потом еще и одного Генерала Красной армии мы с Пашкой спасли, и я потом всех на угнанном немецком транспортном самолете вывез к своим через линию фронта.

Пашка в том бою был слегка ранен. Он спас жизнь Генералу, закрыл его своим телом, и генерал обещал похлопотать за него перед командованием.

— Как фамилия Генерала? — спросил комбриг.
— Генерал Крутов, — ответил Андрей.
— А я слышал про него, — ответил комбриг.
— Про него в войсках говорили... наглый и дерзкий кавалерист на всю голову, но мужик порядочный.

Если Крутов сказал, что поможет твоему сыну Павлу, тем более что он его от пули спас, значит, все будет хорошо, — сказал комбриг.
— Эх... Андрюха, я сейчас тебе уши, как в детстве, надеру! — ты что, меня, старика, в гроб загнать захотел?
Мой Пашка — враг, диверсант!! — сказал комиссар и засмеялся вместе со всеми.
— Ну рассказывай, что ты еще знаешь. Про Пашку... — попросил комиссар Железнов.
— Ну, я, конечно, подробностей не вспомню уже, но вкратце Паша рассказал о себе вот что... После вашего ареста Паша с вашей женой уехали в Польшу. Паша там учился...
— Да, в Варшаве у жены жили родители, она полька, Ковальская, — сказал комиссар.

А потом... Андрей прервал свой рассказ на секунду и сказал:
— Потом вашу жену убили в 1938 году в Варшаве, во время еврейского погрома, случайно, на улице.
Ее убили фашисты, которые громили еврейский квартал, а она там случайно оказалась, — закончил Андрей.

Комбриг и комиссар сидели молча и, опустив головы, смотрели на каменный пол пещеры.

Комиссар поднял голову первым и сказал:
— Я очень любил свою жену, мою Марту. Она была польская революционерка. Мы с ней познакомились еще в 1915 году в Польше, поженились, вместе решили ехать в Россию делать мировую революцию...
Она родила мне сына Пашу... — продолжил он.
— Пусть земля ей будет пухом. Вот война закончится, мы победим — обязательно съезжу в Варшаву на ее могилу...... — сказал Василий Железнов.

— Ну а что же было дальше? — спросил он Андрея. — Что с Пашкой? Как он оказался в Германии?
— А тут все просто, — заулыбался Андрей. — Приехала ваша сестра и Пашина тетка Грета... И раскрыла ему страшную тайну, — со смехом продолжил Андрей, что он никакой не Ковальский, а граф Пауль фон Берг, и увезла его к вам домой в Пруссию.

Комбриг от удивления аж ахнул и закашлялся.
— Так, так, так... Так ты, Ффффаасилий, граф, оказывается, прусский аристократ?
— Да... ушшш, пригрел я на груди дворянского недобитка... — начал он и засмеялся.
— Ну какой я граф, — засмущался Василий Железнов.

— Я с 16 лет с революционерами. Отказался от всего — от всех званий, титулов — и воевал вместе с тобой, латышским пьянчужкой, против графов и князей в гражданскую... — на одном дыхании выпалил комиссар.
— Да-да, тетка Грета, ваша сестра, со слов Пашки про вас так и говорила: "Ты сын моего непутевого брата".
— Про неееепутевого я, кстати, согласен — опять смеясь с латышским акцентом, бросил фразу комбриг.
— Очееень мудрая женщина!!
— Ян, да заткнись ты! — смеясь, крикнул на комбрига комиссар.
— Я молчу, молчу и слушаю! — притворно замахал руками комбриг.

Ну а дальше, Пашка стал Паулем фон Бергом, получил немецкий паспорт, учился в немецкой школе в Берлине на полном пансионе, и потом ваша сестра, Пашина тетка Грета, его как прямого потомка аристократического рода, определила Пашу в Берлинский кадетский корпус.

Он проучился там 2 года и в 1940 году должен был бы получить звание лейтенанта вермахта. Но случилось горе. Тетка Гретта в начале 1941 года умерла.

А Пашка в один прекрасный день проснулся в грязной одежде на призывном пункте Берлина с документами на имя Пауля Ковальского.
Сказка, как говорил Пашка, закончилась.
— А что случилось? — спросил комиссар. — Я ничего не понял...
— Я уже не все точно помню — как встретитесь, Пашка вам расскажет.

Но, по-моему, ваш племянник Гюнтер, сын тетки Гретты, уже закончив этот же Берлинский кадетский корпус и пошел служить в СС, и за то, что Пашка не чистокровный немец, а сын польки, и за то, что он жил в СССР, его сильно ненавидел.
И там еще что-то было с наследством — вроде Пашке тетя Грета что-то завещала.

Так вот, Гюнтер опоил Пашку каким-то снотворным, вывез из Кенигсберга в Берлин и бросил на улице у призывного пункта, забрав все документы на имя фон Берга, оставив только документы на имя Ковальского. Пашка не стал ничего делать — не стал восстанавливать свои немецкие документы, не стал судиться с Гюнтером, искать виноватых.

Он понимал, что скоро война. В это время в Берлине не просто пахло... а воняло войной, как говорил Паша.
Он понял, что это его шанс — пойти в вермахт, а потом перейти линию фронта и сдаться Красной армии, и, рассказав им все о себе, воевать против фашистов.
— Наивный, наивный юноша... — мрачно заметил комбриг.
— Если б он так сделал, его точно бы расстреляли — продолжил комбриг.
— Ян, помолчи уже, ради Бога! Хватит каркать! — попросил комдива комиссар Железнов.

Ну а дальше все уже просто: на призывном пункте он заполнил формуляры, написал, что знает три языка, и в том числе русский, и сдал формуляр.

Стал ждать направления в какую-то часть. В это время к нему подошел какой-то сын белоэмигранта и сказал, что он из русского батальона "Бранденбург-800", и предложил Пашке служить в батальоне.
Пашка согласился, а этот батальон оказался разведшколой немецкой разведки Абвера.
И вот 22 июня 1941 года Пашка так и оказался в лесу под Брестом в отряде диверсантов, и все это время после десантирования думал, выбирал, как и когда ему уходить к своим.

А тут я его нашел! — засмеялся Андрей.
Сначала я не узнал — напал на немца-радиста ночью, стал его душить сзади, а он вдруг голосом Пашки мне и говорит: "Андрюха, ну харэ!! Харэ уже драться — отпускай меня!!"

Я помню, прям там и обалдел — повернул немца, и... точно, это мой Пашка Железнов, мой братик. — закончил рассказ Андрей.
— Да... уж, вот это... история, — сказал комбриг.
— Андрей, а потом ты говорил, что вы постреляли немцев, и Паша еще генерала спас?
— Да-да, — ответил Андрей. — И потом его отправили в госпиталь. Думаю, он сейчас служит где-то в Красной армии, может быть, в разведке... Генерал обещал рассказать про него какому-то главному разведчику.

— Ну, слава богу, — ответил комиссар.
— Вась... — начал фразу комбриг...... — я тебе, как зек зеку, скажу.
Не факт, что все будет хорошо.
С такой биографией его будут или долго "мурыжить", проверять... ну... или не будет ничего, — сказал комбриг со вздохом.
— И... и по законам военного времени...... его могут...
— Ян! — резко оборвал комдива Василий Железнов.
— Ну, прекращай ты уже... не зли меня... а то я сейчас тебя точно, как болтуна, расстреляю...
— Сидит, тут, каркает и каркает...

Мой сын Пашка сильный, он все выдержит, и все будет хорошо — сказал о своем сыне Пауле комиссар партизанского отряда имени Коминтерна, коммунист Василий Железнов.


­­Глава 22. Немецкая пушка "Дора"


В марте 1942 года в разведывательное управление РККА поступила информация, что в Крым фашисты везут какое-то сверхмощное орудие - "Царь-пушку "Дору", - которое будут применять против береговых батарей Севастополя.

В апреле-мае от партизан и подпольщиков Крыма стали поступать сведения, что вблизи железнодорожной станции Бахчисарай, в районе горы Узун-Сырт, немцы построили концлагерь, в который согнали более тысячи пленных.
Советские военнопленные рыли огромную траншею-укрытие длиной около 200 метров и глубиной до 10 метров, направленную на юго-запад - в сторону Севастополя.

По данным подпольщиков Севастополя, немцы проложили дополнительные парные железнодорожные пути в этой траншее от станции Бахчисарай.
Район строительства был объявлен закрытой зоной. Все работы велись в строжайшей секретности, с усиленной маскировкой.
Когда Судоплатову впервые в апреле 1942 года доложили об этом объекте, он первым делом отдал приказ провести воздушную разведку и аэрофотосъёмку.

В течение недели лётчики пытались пробиться к объекту, но ещё на подлёте их встречали "Мессершмитты" истребителей 8-го авиакорпуса немцев, вылетавшие на перехват сразу большими группами по 16-20 самолётов.
Все самолёты-разведчики были сбиты на подлёте к Бахчисараю.
В это же время через агентуру в Берлине Судоплатов получил отрывочные сведения об этой сверхпушке.

Советский резидент в Берлине доложил, что от агента, работающего в концерне "Крупп", получены данные: пушка действительно существует, её калибр - 800 мм, а снаряды весом от 5 до 7 тонн могут пробивать броню толщиной 1 метр, бетон - до 7 метров и твёрдый грунт - до 30 метров.
20 мая 1942 года, получив все эти сведения, Судоплатов пришёл на доклад к народному комиссару госбезопасности Лаврентию Берии.
Берия начал читать служебную записку, но с нетерпением отбросил её в сторону и воскликнул:

— Э-э, Паша! Ну... что ты принёс мне какую-то "Дору-шмору"!

— В чём проблема? Пошлите бомбардировщики, штурмовики - и разбомбите эту "Дору-шмору"! - сказал он с кавказским напором и акцентом.

— Товарищ Берия, - начал Судоплатов, - мы уже посылали и истребителей, и штурмовиков, и бомбардировщиков. Эту "Дору" охраняют асы авиакорпуса Рихтгофена и зенитный полк, - продолжил он.
- Против наших 6 штурмовиков, которые полетели бомбить "Дору", они подняли 24 истребителя и не дали даже подлететь к объекту. Все наши самолёты в результате короткого боя были уничтожены.
— А немцы? - перебил его Берия.
— С немецкой стороны потери 7 истребителей.
— Да... - задумчиво протянул Берия. - Значит, там фашисты что-то от нас прячут... Прячут что-то очень сииикрээтное... - закончил он.
— Слушаю твои предложения, старший майор, - сказал Берия.
— Товарищ Берия, считаю целесообразным направить в район Бахчисарая разведгруппу для выяснения ситуации.
— Направляй, я не возражаю, - сказал Берия.
- Но помни: нам турыыысты в Криму нэ нужны.

— Твоя задача - не просто посмотрэть на эту пушку, а добыть чертежи и потом найти способ её уничтожить.
— Ты меня понял, старший майор? - закончил Берия.
— Так точно, товарищ народный комиссар! - ответил Судоплатов и вышел из кабинета.

Судоплатов вернулся к себе в кабинет и вызвал капитана Споргиса.

— Артур, все подтвердилось. Суперпушка с 7-тонными снарядами уже в Крыму. Изучай материалы и готовь разведгруппу, - передал он ему папку с материалами по "Доре".
— Включи в группу толкового подрывника и опытного инженера-оружейника, который сможет разобраться в чертежах этой пушки. У тебя неделя на изучение местности, подбор людей и подготовку.
— Есть! - ответил капитан госбезопасности Споргис и вышел.

Через неделю на базе разведшколы капитан Споргис представил Судоплатову состав группы в количестве 7 человек:
Командир - старший лейтенант Еремеев, опытный разведчик-подрывник;
Замкомандира - лейтенант Павел Железнов;
трое разведчиков-диверсантов;
радист;
инженер-оружейник Штольц Абрам Моисеевич.

4 июня 1942 года разведгруппа старшего лейтенанта Еремеева была десантирована на парашютах в район Бахчисарая.
Перед отправкой капитан Споргис вызвал к себе старшего лейтенанта Еремеева и лейтенанта Павла Железнова:
— Вы там поосторожнее.

В Крыму много разрозненных партизан и фашистов, выдающих себя за партизан. Судоплатов лично поставил вашей группе задачу проверить один партизанский отряд - он в районе мыса Фиолент. Командует им бывший зэк, и он же бывший бригадный комиссар Брунос Ян Карлович.

Я его знаю лично - в 1919 году он был моим замкомвзвода в полку латышских стрелков.
Очень правильный и храбрый мужик... был, - сказал капитан.
— Но сейчас не знаю, что с ним стало, да и он ли это.
Вот материалы по партизанскому отряду - изучите их до вылета.
По возвращении доложите мне всё об этом отряде.
— Приказ понятен?
— Так точно! - в один голос ответили офицеры.

Во время приземлении в районе десантирования группа попала под огонь зениток.
Тяжело ранен был старший лейтенант Еремеев, через несколько часов скончался, передав командование группой Павлу.
Также в воздухе огнём зенитки был убит один из бойцов.
Группа быстро похоронила товарищей товарищей, спрятала парашюты и двинулась к первой контрольной точке, расположенной в 15 км от места высадки.



­­Глава 23. Диверсионно-разведывательная группа


Теперь в группе оставалось пять человек: Павел, двое бойцов, радист-снайпер Ляна Балан из Молдавии и инженер Штольц Абрам Моисеевич.

Радистка Ляна была дальней родственницей легендарного командарма Гражданской войны Якира, в совершенстве знала немецкий и румынский языки, училась в Москве в спортивной спецшколе и была мастером спорта СССР по стрельбе.

На территории Крыма было много румынских частей.

И Павел Судоплатов принял решение, на всякий случай, включить в состав группы человека, свободно говорящего на румынском.

По плану, утверждённому ещё в Разведуправлении, группа, высадившись, должна была пройти 15 км и сделать схрон со взрывчаткой, взятой для уничтожения пушки "Дора", в сторожке пастуха в горах.

И далее, переодевшись в немецкую форму, добраться до границы засекреченной зоны, где располагалась эта суперпушка.

Дальше они должны были взять "языка" не ниже майора и разговорить его, в идеале - завербовать, чтобы он смог нашим поставлять ценные сведения.

На первую разведку и задание они пошли втроём: Паша в форме эсэсовского гауптштурмфюрера (что соответствовало званию капитан) и двое бойцов земляков - два друга, Игорь и Владимир, в форме солдат ваффен-СС.

Игорь и Владимир были из поволжских немцев, немецкий язык для них был родным.

Они родились и жили в Саратовской области в немецком поселении. Им было лет по 25, и они были высокими (где-то 188 см), мощными и голубоглазыми - как сказал бы Геббельс, "истинными арийцами".

Поволжские немцы приехали в Россию ещё в XVIII веке и были расселены на основании манифестов Екатерины II в Нижнем Поволжье в 1760-е годы, проживая там вплоть до 1941 года.

19 октября 1918 года декретом Совета народных комиссаров РСФСР части Саратовской и Самарской губерний была образована первая в РСФСР Автономная область немцев Поволжья с административным центром в городе Саратове.
А с декабря 1923-го по август 1941-го года в составе СССР существовала Автономная Социалистическая Советская Республика Немцев Поволжья.

К началу войны среди её населения было от 350 до 400 тысяч этнических немцев.
Немцы, несмотря на два века жизни на чужбине, сохранили свой язык, лютеранскую веру, весь быт и традиции, которые передавали из поколения в поколение.

Два бойца разведгруппы Павла - поволжские немцы Игорь Майер (он же Ганс) и Владимир Фишер (он же Вальтер) - были призваны в РККА ещё в 1939 году и служили в полковой разведке на финском фронте.
За выполнение боевых заданий в тылу врага были награждены медалями.
Там они и познакомились с капитаном Споргисом, который в 1939 году подготовил и провёл несколько диверсионных операций.

С началом войны против фашистской Германии начались депортации поволжских немцев в Казахстан, а также чистка армии от этнических немцев.
В этот момент капитан Споргис по согласованию с Судоплатовым перевёл из армии в штат НКВД нескольких этнических немцев, а потом забрал их в свою разведшколу.

Ганс и Вальтер оказались в их числе.
Выйдя из места высадки, группа разведчиков в эсэсовской форме пошла по дороге в сторону Бахчисарая.

Павел изображал пьяного офицера-эсэсовца, которого пытались утихомирить два солдата.
Мимо них проехало несколько машин, и, видя пьяного эсэсовца, наверное, не захотели связываться.
Но третья машина, которая ехала в сопровождении мотоциклистов, остановилась. Из неё вылез седой офицер - майор военной полиции - и стал орать на Павла:
— Ты позоришь звание офицера СС! Немедленно представься!

Павел в это время, отвернувшись и качаясь, стал фигурно справлять малую нужду прямо на обочину дороги.
Майор зашёлся в крике - такого неуважения и наглости он явно не ожидал.
Павел справил малую нужду и пошёл, качаясь, в сторону майора, но около солдат якобы не удержался и упал.
Солдаты сделали всё чётко: при появлении старшего офицера встали по стойке "смирно" и отдали честь.

Павел дурачился и, падая, думал, что его подхватят, но не тут-то было. Солдаты стояли по стойке "смирно", и Павел грохнулся на дорогу, больно ударившись локтем.
Вот только сейчас солдаты решили его поднять и поволокли к машине майора.

Пока его тащили, Павел жутко матерился на немецком, чем вызвал смех у мотоциклистов, сопровождавших машину. Майор скомандовал:
— Несите сюда эту свинью!
И солдаты подхватили якобы пьяного эсэсовского гауптштурмфюрера, поволокли Пашу к машине.
Через минуту все трое оказались у машины майора, и произошло то, что и должно, собственно, было произойти.
Пьяный немецкий офицер вдруг резко протрезвел и броском ножа в голову убил водителя легковой машины, который высунулся из двери и смотрел на весь этот цирк.

В это же время солдаты, которые волокли якобы пьяного, мгновенным прыжком оказались около двух мотоциклистов и также убили их ножами прямо в сердце.
Всё произошло так быстро, что майор даже ничего не понял.
К нему подскочил Павел и ударил его рукояткой пистолета по голове - тот потерял сознание.
Его погрузили на заднее сиденье машины.

И тут их ждал еще один сюрприз. В машине на заднем сидении оказался еще один гражданский пассажир, который сидел, вжавшись в сидение, и держал в руках большой кожаный портфель. На вид ему было около 50 лет, и выглядел он очень испуганно.

Павел приставил ему ствол пистолета ко лбу и жестко спросил по-немецки:
— Ты кто такой?

Тот, испугавшись еще больше, залепетал:
— Я инженер... Я не военный... Не убивайте меня...

"Прекрасно", - подумал про себя Павел. - "Инженер нам как раз сейчас и нужен".

Связав инженеру руки за спиной, сказал:
— Сиди тихо. Если расскажешь то, что нам надо, мы тебя не убьем.

В это же время разведчики Иван и Владимир завели мотоцикл, погрузили тела водителя машины и двух мотоциклистов, быстро отбуксировали мотоцикл в лесопосадку, а затем вернулись к дороге, где Павел делал вид, что разминает ноги.
В это время по дороге мимо проехали два грузовика с солдатами, не обращая внимания на стоящую на обочине легковую машину и офицера, разминающего ноги около нее.
— Все молодцы, - сказал Павел. - Наше первое задание мы выполнили, "языка", даже двух взяли, - и показал на немецкого инженера на заднем сидении машины.

Хотя, - тут же добавил он на немецком, - можно было бы поаккуратнее и не бросать пусть пьяного, но всё-таки офицера на дорогу.
Разведчики загоготали и так же на немецком ему ответили:
— Виноваты, герр официр. В следующий раз мы вас не уроним. Будем с вами очень аккуратны.
— Всё, поехали в горы, нам надо разговорить "языков", - сказал Павел.

Они, проехав ещё около километра, свернули на проселочную дорогу и поехали в горы к месту их стоянки, где их ждали их товарищи - радист и инженер Штольц.
Майор военной полиции, пока они ехали, пришёл в себя, попытался орать, но ему тут же заткнули рот кляпом.
Приехав к сторожке, они вытащили двух пленных из машины и стали изучать документы, найденные у майора и инженера в портфелях.

В портфеле майора они обнаружили карту всего укрепрайона Бахчисарая и в том числе местность, где находилась пушка "Дора". Майор военной полиции оказался заместителем командира моторизованного спецподразделения охраны.
Когда ему вынули кляп, он стал орать и возмущаться, не понимая, что происходит.
После двух ударов кулаком в морду он затих, а когда Павел сказал ему на немецком и повторил на русском, что он в плену у советских разведчиков, сильно испугался.
Во время допроса майор рассказал, что его батальон военной полиции охраняет все здания и сооружения в запретной зоне, а также недавно построенную для принятия грузов из Германии железнодорожную станцию.

Что запретная зона - это как маленький город численностью около 4000 человек. Непосредственно само орудие охраняет рота СС, а все остальное - его батальон.
Он рассказал, что внутри запретной зоны находятся: зенитный дивизион ПВО численностью около 400 человек, военно-химическое подразделение в 500 человек для постановки дымовых завес, концлагерь с тысячей военнопленных, которые выполняют земляные работы - это они срыли небольшую гору и сделали траншею длиной как два футбольных поля - 200 метров, шириной 50 метров и глубиной 10 метров.

Весь периметр запретной зоны и днем и ночью охраняет спецкоманда в 30 человек со сторожевыми собаками.
Внутри зоны есть здание - инженерный блок, где работают 20 инженеров, прибывших из Берлина с завода Круппа, и их помощники - всего около 60 человек инженерного персонала.

А также, уже немного успокоившись, - он добавил:
— У нас там есть полевая почта и... - он сделал паузу, - публичный дом!

В котором работают только немки, привезенные из Мюнхена из-за секретности объекта.
На словах "публичный дом" Ганс и Вальтер, которые разогревали тушенку и готовили ужин, заметно оживились и, подняв головы, смеясь, обратились к майору на немецком:
— Майор, выпишешь нам пропуск именно на этот спецобъект!
И загоготали здоровым смехом молодых оболдуев, сотрясая стены сторожки.

Павел слушал очень внимательно майора и много записывал, делал пометки на немецкой карте, взятой у майора, и о чем-то задумался, и потом вдруг вслух сказал:
— Публичный дом - это хорошо... он точно может быть нам интересен!
Ганс и Вальтер еще раз прыснули от смеха:
— Вот, ну я же говорил! И гауптштурмфюрер с нами согласен, - смеясь, сказал Ганс.
— Так, разговорчики, готовьте ужин, публичный дом нужен для выполнения задания, - сказал серьезным голосом Павел, а потом не сдержался и засмеялся вместе со всеми.

Допрос майора военной полиции и карты местности нарисовали общую картину места проведения разведывательно-диверсионной операции, и картина эта была …ох какая некрасивая.

Павел даже не мог себе представить, что столько человек и войск будет охранять и обслуживать одну пушку.

— Ладно, разберемся, - сказал вслух Павел и продолжил:
— Охраняйте майора,а мы с радистом будем писать и отправлять в центр радиограмму.

Во время допроса радистка Лянка все так же записывала, и они вместе с Павлом в течение получаса составили текст радиограммы. И радистка передала ее в центр.

Все это время в дальнем углу сторожки Абрам Моисеевич и пленный немецкий инженер о чем-то сначала негромко, а потом и во весь голос спорили на немецком языке.

Павел подошел к ним и услышал, как Абрам Моисеевич с запалом доказывал, показывая только что написанные расчеты на маленьком клочке бумаги.
— Ваша пушка никуда не попадёт! У нее разлет снарядов будет 100 метров, что вы там себе у Круппа напридумывали... - кричал на немецкого инженера Абрам Моисеевич.
Инженер сидел со связанными руками и также кричал на Абрама Моисеевича, что он бездарь и ничего не понимает.

— Да... - заулыбался Павел. - Весело у вас тут.
— Пауль, я этого немца Вебера знаю еще с 1929. Он бездарь!.
Он совершеннейший бездарь!
— Мне довелось с ним немного поработать в конструкторском бюро Круппа еще в 1929, и еще он тогда был никчемным инженером, - с возмущением закончил Абрам Моисеевич.

Абрам Моисеевич Штольц родился в 1890 г. в еврейском местечке под Бобруйском. В 1903 году его родители эмигрировали в Германию.
Он с 13 лет учился, вырос в Германии, выучился на инженера и в 1926 году пришел работать на оружейный завод Круппа в конструкторское бюро.
В 30-е годы Германия помогала в индустриализации страны советов, и несколько инженеров, в том числе и оружейники, прибыли в начале 1933 года на Кировский завод завод в Ленинграде, на котором в СССР выпускались пушки и гаубицы перед войной.
После прихода Гитлера к власти сотрудничество Германии и СССР стало сходить на нет. В 1933 многие инженеры и иностранные специалисты, из Германии, работавшие в СССР на заводах и фабриках, не захотели возвращаться в Германию.
Одним из таких инженеров и был Штольц Абрам Моисеевич.

Тем более он получил известия из Берлина, что его двоюродная сестра вместе с мужем были арестованы только за то, что они евреи, и помещены в концлагерь Дахау возле Мюнхена.

И с 1934 года Абрам Моисеевич работал инженером на Кировском заводе. В 1935 году он вступил в ВКП(б) и, получив советский паспорт, стал гражданином СССР.
В 1936 году он женился, и у него родились две прекрасные дочери. Репрессии 1938 года его, к счастью, не коснулись.
Работая на Кировском заводе, он зарекомендовал себя как очень грамотный инженер-конструктор.
В 1941 часть оборудования была эвакуирована в Челябинск, туда же и перевели инженера Штольца.

Во время подготовки разведоперации по немецкой суперпушке "Дора" Павлу Судоплатову порекомендовали инженера Штольца в качестве эксперта-оружейника.
Запросив его дело, выяснилось, что Штольц работал в 1926 г. на заводе Круппа - это и решило его судьбу.

Он был откомандирован в Москву в распоряжение 2-го разведуправления НКВД, и вот сейчас, оказавшись в тылу врага в сторожке, беззлобно ругался с сидящим на полу немецким инженером.
— Так что у вас тут за скандал, господа инженеры? - на немецком, усмехнувшись, спросил Павел.

Абрам Моисеевич с хитрым прищуром, отведя Павла в сторону, сказал по-русски:
— Этого инженера я знаю еще по Германии. Он с завода Круппа. Зовут его Фридрих Вебер. Павел, это определенно то, что нам надо... он работает прямо на той пушке "Доре".
— Я его сейчас готовил к вашему допросу. Довел до белых коленей, сказав, что он никчемный инженер, вот он и возмущается и матерится... - зашептал заговорщицки, прикрыв рот, Абрам Моисеевич.
— Но на самом деле инженер он очень хороший, и насколько я его помню, он порядочный человек.

— Понял тебя, - также шепотом и подмигнув, сказал Павел.
— Абрам Моисеевич - только ты смотри не передави, а то он обидится на тебя и ничего нам не расскажет.
— Хорошо, не передавлю, - ответил инженер Штольц Павлу.
Абрам Моисеевич и Павел подошли к немецкому инженеру.

Абрам Моисеевич на немецком примирительно сказал:
— Ну ладно, ладно, Фридрих, не обижайся, ты неплохой инженер... неплохой! Похуже чем я, конечно, но неплохой! - и засмеялся.

Немецкий инженер понял, что Абрам Моисеевич над ним подсмеивается. И сказал:
— Штольц, ты за 15 лет, что мы не виделись, вообще не изменился - такой же хвастун и дурак!
— Фридрих, нам надо тебя спросить за "Дору", - начал Абрам Моисеевич.

Фридрих кивнул в сторону немецкого майора и прошептал:
— Я расскажу, что знаю, но только пусть майора выведут. Я при нем говорить не буду.
Павел скомандовал, повернулся и скомандовал Гансу:
— Выведите майора из сторожки.

Когда майор вышел, инженер Вебер стал взволнованно говорить:
— Этот майор - палач и убийца. Я видел, как он сам лично расстреливал военнопленных, когда копали и строили укрытия для "Доры".

Мы с ним из одного города.
Он в 1938 году был командиром штурмовиков и командовал еврейскими погромами.
— Он палач! - закончил свой рассказ Фридрих.
— Понятно, - сквозь зубы сказал Павел.
— Вальтер, приведите сюда майора, - скомандовал Павел.

Через минуту Ганс и Вальтер завели майора.
— Майор, ты из Мюнхена? - спросил Павел на немецком языке.
— Да, да, - ответил майор.
— А что ты делал в еврейском квартале Мюнхена в 1938 году? Это ты командовал штурмовиками и убивал евреев? - спросил Павел майора.
— Найн, найн! - закричал майор.

И тут вскочил инженер Вебер и закричал:
— Он врет! Это был он! Я все видел! Я тоже из Мюнхена! Это был он! И военнопленных он расстреливал здесь! - добавил инженер Вебер.
— Ах ты сволочь! - не сдержался майор. - Я все думал, где я видел твою еврейскую рожу!
— Жаль, что я тебя тогда вместе со всеми евреями не закопал! Жидовская морда! - кричал майор.
— Да вас всех поймают и будут пытать, русские свиньи! - визжал майор.

Точным ударом в челюсть Павел прервал визг майора и сказал:
— Все, ясно. Майора - в расход, немедленно. Снимите с него форму и прикопайте его, чтобы не бросался в глаза его труп.
— Есть, командир! - ответили Ганс и Вальтер и выволокли майора из сторожки.

Через несколько минут недалеко от сторожки раздался выстрел и еще через 10 минут бойцы вернулись и доложили:
— Ваше приказание выполнено, товарищ командир.

— Спасибо вам, Фридрих, что рассказали нам об этом палаче, - сказал Павел.
— Но я только не пойму - вы вроде бы не фашист, а вместе с фашистами строите тут пушку "Дору".
— Я не фашист, я не военный, я не убил ни одного человека.
Я просто инженер.

И здесь уже три месяца - меня послали по приказу в командировку с еще 20 инженерами, чтобы смонтировать это артиллерийское орудие.

— Ну хорошо, чем вы конкретно занимаетесь и готовы ли вы нам помочь, чтобы эта пушка не убивала?
— Фридрих, я всегда к тебе хорошо относился и... знаю даже то, что никто наверное не знает, - сказал Абрам Моисеевич.
— Я знаю, что твоя жена Мария - троюродная сестра моей жены Цили. И что она, как и Циля, таки…еврейка. И как ты можешь помогать фашистам - я ума не приложу.
— Да, Абрам, ты прав. Все это время я боюсь, что кто-то донесет на Марию, и расстреляют всю нашу семью.

— Ну хорошо, - сказал Павел. - Фридрих, расскажите, чем вы конкретно занимаетесь и готовы ли вы нам помочь, чтобы эта пушка не убивала?
— Я занимаюсь монтажом ствола пушки и зарядного устройства, - начал говорить немецкий инженер Фридрих Вебер.
— Мы тут построили на пустом месте парные железнодорожные пути и 300-тонный кран, а когда привезли 400-тонный 32-метровый ствол и механизм заряжания, я с еще 3-мя инженерами все это монтировали, - сказал Фридрих.
И, склонив голову, добавил:
— Только мы все работы практически закончили. Со дня на день пушка начнет стрелять.

— Так. Мы, немного выходит, опоздали, - раздраженно ответил Павел.
— Ну ладно, будем действовать по обстоятельствам. Нам нужно, чтобы вы были там у пушки. Куда вы ехали с майором и когда вам надо вернуться в казарму?
— С майором мы ехали в Бахчисарай. Меня к нему навязал наш главный инженер, и тот согласился меня подвезти.

А в Бахчисарае я должен был в комендатуре продлить еще на три месяца разрешения на свободный выход в город нашей группе инженеров.
— Ну и как, продлил? - спросил Павел.
— Да, продлил. Вот списки и выписанные разрешения на каждого инженера, - в портфеле, - показал он связанными руками на свой портфель.
— Ганс, развяжи ему руки, - сказал Павел.

Ганс развязал руки инженеру, и тот достал из портфеля списки и пачку заполненных бланков с печатями.
— А у майора были какие-то свои дела в комендатуре... я не знаю, - сказал инженер Вебер.
— Мы ехали уже обратно, и вы нас тут остановили.
— То есть вы вечером, чтобы не вызвать подозрений, должны быть на территории запретной зоны?
— Да, - ответил инженер.

Павел на минуту задумался и сказал:
— Значит, действуем так.

— Мы вас, сегодня вечером отвезем, предварительно напоив шнапсом, к вашему объекту. Скажете, что все сделали - пропуска-разрешения продлили, и потом случайно встретили знакомого и выпили с ним немного.

— А потом вечером приехали на попутной грузовой машине. Майора не видели после того, как он вас отвез в Бахчисарай. Вас пожурят за то, что вы пьяный, и все.
— Теперь у нас есть полчаса, чтобы вы нам рассказали, как мы можем взорвать эту пушку. У нас с собой около 50 кг тротила.

Инженер Вебер посмотрел на Павла и сокрушенно сказал:
— Увы, Пауль, никак. Никак!!
— Вы не сможете взорвать ее!
— Во-первых, вы не попадете на территорию объекта, который охраняют эсэсовский батальон и рота охраны с собаками. Но даже это не главное. 50 кг тротила не причинят никакого вреда 1000-тонной пушке.

— Она размером с пятиэтажный дом - вы просто не представляете всю мощь этой конструкции. 50 кг тротила даже не смогут повредить 400-тонный ствол.
— Единственное... - он задумался на минуту и сказал:
— Единственный вариант - это взорвать механизм заряжания, над которым я работал последние несколько лет. Да и то я думаю, что это в принципе невозможно.
— Ладно, - сказал Павел. - Я вас понял. Взорвать механизм заряжания пушки - уже кое-что.

Спасибо вам, Фридрих. Давайте с вами договоримся о месте и времени встречи, где мы вас будем ждать.
— Недалеко от новой железнодорожной станции есть неплохой ресторанчик гаштет.
Там мы с товарищами по средам и пятницам пьем пиво после 19 часов.

Вы там меня сможете найти, и мы сможем и поговорить и пообщаться, не привлекая излишнего внимания
— Договорились, - сказал Павел. - Мы найдем этот гаштет. И сегодня пятница, и мы, считай, с вами поговорили. В среду я или кто-то из нас будем в этом гаштете.
— Так. Сейчас мы сами поужинаем и вас накормим и напоим, и как договаривались, и отвезем на КПП вашего объекта.
Все сели ужинать тушенкой с пшенной кашей, а Павел достал фляжку спирта, которую захватили с собой из Москвы, налил в котелок и дал выпить инженеру Веберу.

Инженер Вернер был не богатырского сложения, его рост был около 160 см и от 200 грамм спирта быстро захмелел и стал снова обзывать дурнем Абрама Моисеевича.
— Все, инженер готов, везем его к его пушке, - засмеявшись, сказал Павел.
— Лянка, готовь текст радиограммы допроса инженера. Приеду - будем передавать в Москву.

Через полчаса Павел остановил машину майора в лесу. Пешком с бойцами и уже сильно пьяным инженером Вернером они прошли еще метров сто и вывели инженера на дорогу за 200 метров от автомобильного КПП, который охраняла военная полиция.
Пьяный инженер шел, шатаясь, посреди дороги и остановил грузовую машину. Они его забрали в кузов, и вместе с ним пересекли КПП.

Павел вместе с Гансом и Вальтером вернулись на машине, в горы к сторожке. Лянка подготовила текст радиограммы, и Павел, добавив еще несколько предложений, отдал радиограмму радистке для передачи. Она передала радиограмму в центр и получила подтверждение, что в центре все получили.

Павел вышел из сторожки и посмотрел на звезды.
Небо было голубое чистое, как морская гладь в предрассветные часы.
Вдали, в районе Севастополя, была слышна канонада.

За один день они выяснили довольно много информации, но... Павел стоял, сжимая виски, словно пытаясь выдавить из мозга решение. Павел не понимал, что ему делать дальше и как все-таки подступиться к этой чудовищной пушке, допросы пленных подтвердили, что система охраны объекта не дает возможности уничтожить пушку силами только его диверсионно-разведывательной группы.



Глава 24 Пушка Дора начала стрелять

­­­Рано утром 5 июля всех разбудил оглушительный грохот.
Казалось, что именно на их сторожку упала авиационная бомба — стекла в сторожке вылетели, и земля содрогнулась.
Павел и бойцы его диверсионной группы выскочили на улицу, пытаясь понять, что же произошло.
А произошло то, что немецкая суперпушка «Дора» именно 5 июля выпустила свой первый снаряд.

В 5 часов 35 минут произошёл первый выстрел.
Он вызвал эффект небольшого землетрясения. Грохот при сгорании за 6 миллисекунд свыше 900 килограммов пороха и выталкивании 7-тонного снаряда был колоссальным.
Звуковой волной даже на станции Бахчисарай были выбиты стекла. Звук слышали в Симферополе за 35 км.

Павел собрал всех в сторожке и сказал:
— Да, действительно, немецкий инженер был прав.

Мы опоздали, и пушка «Дора» начала стрелять. Пока у нас нет никаких шансов её уничтожить, но мы будем думать и придумаем, — сказал он с напором.
— Новостей из Москвы не было? — спросил Павел радистку.

Радистка ответила:
— Пока нет.
— Тогда немедленно дай радиограмму в Москву о том, что пушка «Дора» начала стрелять, — сказал Павел.
Вслед за первым выстрелом последовал ещё один, и к обеду партизаны насчитали их восемь.

Ставка Верховного Главнокомандования. Кабинет Сталина.

В кабинет быстрой энергичной походкой вошёл народный комиссар госбезопасности Лаврентий Павлович Берия.

Сталин сидел за столом и чистил свою трубку.
— Проходи, Лауууврентий, присаживайся, — сказал Сталин.

Берия присел на стул за огромным столом для совещаний.

Сталин никогда не отличался многословием — каждое его слово было ёмким. Берия знал, что если его вызвал Сталин, нужно сидеть молча и дождаться, когда Сталин заговорит сам.
Через пару минут Сталин встал из-за стола и, подойдя к карте, ткнул своей трубкой в изображение Крыма:
— Лауууврентий, а ты в курсе, что немцы в Криму применили супероружие и расстреляли склады боеприпасов 95-й дивизии?
— Да, товарищ Сталин, сегодня утром мне доложили.
— Доложили ему... — раздражённо повторил слова Берии Сталин. — Мне тоже доложили.
— А знаешь, Лауууврентий, что мне ещё доложили? Что склады находились в пещере на глубине 30 метров и были уничтожены все! — Одним выстрелом! Одним!!
— Ты это знаешь? — прищурив глаз, спросил Сталин.
— Знаю, — спокойно ответил Берия.
— Лауууврентий, ты что, врёшь мне?
— Ты врёшь товарищу Сталину? — вдруг очень жёстко спросил Сталин.
— Откуда ты можешь это знать? Мне пять минут назад принесли донесение о взрыве склада в Севастополе!

— Так точно, товарищ Сталин. А я получил донесение и ознакомился с ним три минуты назад, когда шёл по коридору к вам в кабинет.
— Ты, Лауууврентий, очень хытрый мингрел, всегда тебе есть что сказать, — с нотками иронии сказал Сталин.
— Ну и что там за пушка, которая стреляет на 35 километров? Рассказывай. Проморгал пушку!!! — опять по-кавказски нахмурив брови, резко спросил Сталин.


Сталин был безусловно выдающимся человеком, имел острый ум, но вот общение с ним всегда было стрессом для всех его подчинённых. Сталина очень боялись, и в разговоре с ним все приближённые знали, что надо очень тщательно подбирать любое слово.
Сталин любое общение с любым человеком обычно начинал с «наезда» и начинал нагонять жути.
И дальше смотрел — есть ли дух у человека, который с ним разговаривал, или так... душок.

Сталин очень уважал сильных духом людей и всегда держал их при себе, поэтому с ним всегда были великие военачальники, такие как Жуков, Шапошников, Рокоссовский и другие.
Но особое у Сталина было отношение только к одному человеку, и это был не Жуков.
Это был начальник Генерального штаба РККА — Борис Михайлович Шапошников.

Шапошников был участником Первой мировой и Гражданской войны.
Также будущий маршал был одним из авторов проекта командования Красной Армии по уничтожению войск Деникина и, кроме того, проекта по противодействию финским силам в годы «Зимней войны», где он объективно указывал на сильные стороны финской армии и слабые стороны Советской армии, предрекая большие потери, за что был жёстко критикован всеми и прежде всего самим Сталиным.
Однако дальнейшие события показали, что Борис Михайлович был прав. Именно после тех событий Сталин начал прислушиваться к его мнению.

В годы Великой Отечественной войны вся тяжесть обеспечения функционирования Генерального штаба лежала на плечах Шапошникова.
И к середине войны Сталин уже не принимал важных решений, касающихся военных операций, не посоветовавшись предварительно с Шапошниковым.

Но особенно ярким свидетельством почтительного отношения вождя к своему маршалу является то, что Сталин обращался к нему не «товарищ Шапошников», как было принято в Кремле, а по имени и отчеству — «Борис Михайлович», тем самым подчёркивая своё уважение.
Более того, Шапошников был единственным человеком, кому Сталин разрешал курить в своём кабинете!

Сталин никогда не позволял себе повышать на него голос, что нередко приходилось терпеть другим военачальникам, в том числе Жукову и Рокоссовскому.
Берия тоже был силён духом, но у Берии была ещё одна черта — он был очень находчивым и умным человеком.
«Хытрый мингрел» — по-доброму в шутку называл его Сталин. Мингрелы — это в своём роде загадочный народ, происхождение которого приписывали и к евреям, и к хазарам.

Армяне, считающие себя гениями торговли, никогда не торговали с мингрелами.
— Никак нет, товарищ Сталин. Сейчас в Крыму находится наша диверсионная группа и докладывает обстановку.
— И что тебе эти «туристы» докладывают? — спросил с сарказмом Сталин.
— Мы знаем практически всё про эту пушку. Её называют «Дора». У неё снаряды по 7 тонн, и диаметр ствола — 800 мм.

Это пока экспериментальное оружие немцев, дальность — 35 км. Буквально вчера мы получили точные координаты месторасположения пушки.
— Лаврентий, если ты всё знаешь, почему она стреляет?..
— Почему она стреляет!! Ответь товарищу Сталину, Лауууврентий.
— Почему она стреляет!!? Почему её до сих пор наша славная авиация не разбомбила?
— Там в Крыму, вокруг пушки, очень серьёзная противовоздушная оборона, — начал было Берия. — Самолёты сбивают при подлёте...
— Лауууврентий, да самолёты сбивают — но, это же война, ты что, не знал?
— Лауууврентий, мы воюем с фашистами. Мы в 1941 году Берлин бомбили, ты что, забыл?
— Если сбили 2 самолёта — пошли 10. Если собьют 10 — пошли 30 самолётов.
— Делай что хочешь, но это экспериментальное немецкое орудие, эта «Дора», должно быть уничтожено!
— Ты меня понял? — спросил Сталин.
— Так точно, товарищ Сталин, — ответил Берия и вышел из кабинета Верховного Главнокомандующего.

В коридоре он достал платок и вытер пот со лба и шеи.
Разговоры и доклады товарищу Сталину один на один - даже у него всегда вызывали огромный стресс и всегда были на грани.
Общение со Сталиным всегда требовало,за предельной, максимальной концентрации и ускоренного мыслительного процесса и всегда забирало очень много сил.


Войдя к себе в кабинет, Берия вызвал Павла Судоплатова и отдал ему приказ:
— Начать бомбардировку позиций «Доры» в Крыму.
Свяжись с Горбацевичем, командующим 3-й ударной авиационной группой Ставки Верховного Главнокомандования.
Пусть выделит бомбардировщики и штурмовики.

— Товарищ Народный комиссар, там мощнейшая система ПВО в этом районе и над самим этим объектом. Я вам докладывал... — начал Судоплатов.
— Павел, хватит, хватит! — закричал на Судоплатова Берия.
— Ну есть ПВО, и что? Теперь их не бомбить, не штурмовать?!

Это приказ товарища Сталина — разбомбить «Дору» в чёртовой матери!

— Будут большие потери... Их будут сбивать по подлёте... — продолжил Судоплатов.
— Да будут! Это война, Павел! Повторил слова Сталина Берия.
— Они лётчики, и на войне их задача — выполнить приказ любой ценой, даже ценой своей жизни.
— А когда их будут сбивать, эти пикирующие бомбардировщики, пусть идут на таран!!
— Это всё, что я могу тебе сказать!! Выполнять!! Доложить завтра о результатах!

Судоплатов связался с генералом Горбацевичем, переслал ему приказ Ставки и координаты цели.
А от себя по телефону сказал:
— По данным моей разведки, товарищ Генерал, там 2 немецких зенитных дивизиона и несколько эскадрилий немецких истребителей.
Этот квадрат с суперпушкой «Дорой» охраняется с воздуха, как ставка Гитлера.

Около 15 часов дня 10 советских пикирующих бомбардировщиков Пе-2 в сопровождении 6 штурмовиков Ил-2 вылетели на бомбометание.
Их сопровождали 4 истребителя.
На подлёте к Бахчисараю силами немецких зенитных дивизионов были сбиты 7 советских бомбардировщиков и 3 штурмовика. Остальные смогли кое-как сбросить бомбы, но в основном все бомбы упали в районе станции Бахчисарай, то есть в 2 км от объекта.
При возвращении на аэродром ударная группа советских самолётов была атакована немецкими истребителями, вылетевшими им вдогонку.
Потери были катастрофическими. На аэродром приземлились 6 самолётов из 20.

За это время, пока длился наш авианалёт, «Дора» продолжала стрелять и выпустила ещё 7 снарядов по береговым батареям 30-й и 36-й.

На следующее утро Павлу пришла радиограмма следующего содержания:
«Ковалёву. Тчк. Силами ВВС подавить объект „Д“ не удалось. Приказываю начать подготовку к уничтожению объекта на земле. Разрешаю привлечь отряд им. Коминтерна. Тчк.»

А в партизанском отряде им. Коминтерна в это же время получили другую радиограмму:

«Командиру отряда Бруносу. К вам вылетела разведгруппа для организации работы и выполнения секретного задания. Командир группы — ст. лейтенант ГБ Ковалёв. Поступаете в его распоряжение. Тчк.»

Получив радиограмму, Павел стал думать над планом диверсии на месте дислокации пушки «Доры».
Имя или позывной «Ковалёв» его командир Споргис использовал, обращаясь в радиограммах к Павлу всегда, если задание было очень важным.
Но Павлу для выполнения задания не хватало информации. Катастрофически не хватало информации.

Даже если бы у него было сейчас не 2, а 200 бойцов, всё равно нужен был план, как подобраться и уничтожить пушку «Дору».
И тут ему мог помочь инженер Вебер, встреча с которым была назначена у Павла завтра в гаштете Бахчисарая.
А сегодня он отправил двух своих бойцов на станцию Бахчисарай в разведку.

Два бойца диверсионной группы — поволжские немцы Ганс и Вальтер — в немецкой военной форме должны были попасть на станцию и разведать обстановку, параллельно фиксируя все передвижения войск и техники, которая прибывает на станцию.

В конечном итоге собранная информация должна была лечь в основу плана по уничтожению станции или проведения крупной диверсии как отвлекающего манёвра, когда его группа вместе с партизанами пойдёт на штурм дислокации пушки «Доры»... — думал Павел.

Разведчики вечером вернулись с подробной картой станции, постов охраны и расположением железнодорожных складов, доложили, что был авианалёт на станцию, был взорван эшелон, стоявший на путях, и повреждено здание самого вокзала.

После изучения добытых разведчиками сведений Павел твёрдо решил сделать диверсию на станции, которая, находясь в 2 км от объекта, должна была отвлечь силы противника с боевых позиций «Доры» и тем самым помочь Павлу с партизанами совершить диверсию.

В среду вечером должна была состояться встреча Павла с инженером Вебером, и на неё очень хотел попасть инженер разведгруппы Штольц.
Но Павел решил, что на первую встречу пойдёт он с Гансом и Вальтером.
Павел решил, не таясь, войти в ресторан-гаштет под видом обер-лейтенанта вермахта в сопровождении двух солдат.

Перед любым заданием в разведшколе им с начала 1942 года начали выдавать по несколько комплектов настоящих немецких документов — солдат и офицера вермахта.
А у Павла ещё были документы на офицера СС.

В начале 1942 года все начальники и руководители особых отделов дивизий и полков РККА получили приказ НКВД собирать всю немецкую документацию, в том числе документы личного состава вермахта, которые им попадают в руки при проведении разведопераций, и отправлять спецпочтой в Москву во 2-е управление НКВД к Судоплатову.

Особое внимание было уделено сбору чистых бланков и оригинальных печатей различных воинских частей и соединений вермахта.
Поэтому все документы, которые получили разведчики в Москве, были подлинные — и бланки, и печати, и командировочные удостоверения — всё это было подлинным.
На этом задании у них были документы на несколько групп — офицер и солдаты: на интендантов, артиллеристов, военных инженеров, связистов.

Советские диверсанты были снабжены не только документами, но и шевронами-нашивками всех этих родов войск, и, меняя их, практически мгновенно превращались из связистов в интендантов, а из интендантов в артиллеристов.
Павел также, меняя офицерские эмблемы и погоны становился то офицером связи, то интендантом.

Сейчас он решил идти в город под видом группы квартирмейстеров диверсионного батальона Абвера «Бранденбург-800».
Он лично упросил Судоплатова сделать ему и его бойцам эти документы.

По легенде, они прибыли в Бахчисарай для определения места размещения 650 человек личного состава карательного батальона «Бранденбург-800», прибывающего на днях в Крым для борьбы с партизанами.




­­Глава 25. Встречи Павла с братом и инженером


Вечером, в районе 17 часов, Павел, переодевшись в форму обер-лейтенанта вермахта, вместе с бойцами на машине доехал почти до Бахчисарая.
Машину они спрятали в горах, в 3 км от окраины города, забросав её ветками, и пешком прошли по улицам Бахчисарая.
В 19 часов они были у ресторана-гаштета.

По дороге их остановил патруль военной полиции, проверил документы, командировочные удостоверения, и их документы не вызвали никаких подозрений.
Подойдя к ресторану, они осмотрелись по сторонам и вошли внутрь.

Ресторан был довольно большой, но на ресторан он как-то не был похож, а скорее на большую пивную, очень отдаленно напоминающую пивные Мюнхена.
Тут была длинная барная стойка и два десятка столов.
Ресторан был почти заполнен - в основном в ресторане были немецкие офицеры.
Павел увидел несколько человек по гражданке, и несколько женщин, но среди них он не увидел инженера Вебера.

Чтобы привлечь к себе внимание, Павел, войдя в ресторан, сделал вид, что уже пьян, стал посреди зала и что есть мочи крикнул:
— Хайль! Г***лер!!

Несколько молодых офицеров тут же вскочили и так же отсалютовали ему в ответ немецким приветствием.
Но основная масса офицеров, попивающих пиво, шнапс и закусывающих баварскими сосисками с кислой капустой, сидевшая за столами, даже не обратила на Павла никакого внимания.
В ресторане на патефоне играла музыка и пела Марика Рёк.

Павел с своими солдатами нашёл им свободный столик и, подозвав официантку, заказал всем по три кружки пива и три рульки с кислой капустой, чем очень обрадовал изголодавшихся бойцов Ганса и Вальтера.
В это время мимо их столика прошёл инженер Вернер и как бы невзначай толкнул Павла, чтобы обратить на него внимание. Инженер вышел на улицу, отошёл от крыльца к углу ресторана и, сев на лавочку, закурил.

Павел через пару минут подошёл к нему и также сел рядом, попросив прикурить. Нагнувшись, сказал:
— Я был уверен в вас, господин Вернер. Вы меня не разочаровали.
— А где Штольц? — спросил Вернер.
— Штольц не заслужил пока пиво и баварские сосиски, — смеясь, сказал Павел.
— Точно, точно, это напыщенный индюк, столько крови попил, что когда его отправили в СССР в командировку, многие перекрестились, — продолжил он, смеясь.

— Хорошо, Фридрих, мы слышали, что "Дора" стреляет уже третий день. Как идут испытания? Может, вы что-то придумали, как остановить это сатанинское оружие?

Вернер задумался и вдруг спросил:
— Простите за мой вопрос, а вы, Пауль, русский или немец?
— У вас нет никакого акцента, да и у ваших солдат...
— Фридрих... — заулыбался Павел. — Я и мои солдаты, с которыми вы познакомились в сторожке, мы все, к несчастью или счастью, немцы. А Ганс и Вальтер, эти светловолосые и голубоглазые "викинги", вообще истинные арийцы...
— Да уж, — засмеялся инженер Вернер. — Гитлер с "истинными арийцами" всю Германию переполошил.

Все вдруг стали искать еврейские корни друг у друга, смотреть на длину носа и так далее... — сказал инженер Вернер.

— Ну что вам сказать... — продолжил Вернер. — Испытания идут неплохо, пушка стреляет.
Уже было отстреляно 17 снарядов. Но есть и неприятные моменты. Как правильно говорил наш общий друг Штольц, пока никакой прицельной стрельбе не может быть и речи.
— Штольц, когда мы ругались в сторожке, говорил, что разлёт снарядов будет до ста метров.

Мы посчитали и получили кое-какие подтверждения от наблюдателей — разлёт снарядов "Доры" на самом деле от 100 до 300 метров.
Ну, явно не самое точное артиллерийское орудие в мире... — засмеялся инженер Вернер.
И добавил:
— Пушка безусловно требует доработок.
— Я вас понял, — ответил Павел. — А как нам всё-таки подобраться к пушке? Вы подумали?
— Пауль, я подумал, но ничего не придумал.

Пушку охраняет рота эсэсовцев во главе с гауптштурмфюрером СС фон Бергом...
Они стоят на всех этажах, во всех помещениях и у каждой входной двери.
Павел слушал очень внимательно, и вдруг его мозг пронзила огненная стрела:
— Эсэсовец фон Берг!!!

— Фридрих, а вы не знаете, как имя этого офицера эсэсовца? — спросил Павел.
— Знаю, конечно... Его зовут Гюнтер!!!
— Вот это да!!! — воскликнул Павел.

— Вот это да! — и даже встал со скамейки.
— Вы что, с ним знакомы?.. Очень мерзкий и подозрительный тип, — спросил Вернер.
— Ну как знаком... — засмеялся Павел. — Виделись пару раз!

— Фридрих, вы подтверждаете наш разговор, что если у вас будет тротила килограмм 50, то вы сможете вывести пушку из строя, вернее, повредить зарядный механизм?
— Пауль... — ответил Вернер.

— Я всё рассчитал... Два заряда по 25 кг, заложенные в критических местах, взорвут это 300-килограммовое зарядное устройство.

А так как, насколько мне известно, в запчастях нет второго зарядного устройства, то изготовление его займёт минимум два месяца, потом доставка в Крым и монтаж на месте...

Ну, минимум пушка не будет стрелять месяца три-четыре, а то и больше.
— Ну и отлично... — сказал Павел.

— В день "Ч" у вас будет 50 кг взрывчатки и полчаса, чтобы её заложить и взорвать.

Ганс и Вальтер принесут её в рюкзаках к самой пушке, а вы их там у пушки встретите, укажите места подрыва, и мы все вместе сделаем очень благое дело, заставим замолчать эту пушку.

— Фридрих, вы готовы? — спросил Павел серьёзным голосом.
— Я готов. И назад пути больше нет.

— Я устал бояться фашистов. Я хочу тем, что мы с вами делаем, доказать прежде всего самому себе, что я настоящий мужчина и немец-патриот, который не боится Гитлера.

Инженер Вернер сказал это шёпотом, на одном дыхании... очень эмоционально, чего, в общем-то, Павел даже и не ожидал от него.

— Итак, каждую среду и пятницу мы с вами встречаемся здесь, в пивной, — сказал Павел.
— Хорошо, — ответил инженер Вернер.
— Все, расходимся. До встречи. И... — Павел, сделав паузу, сказал: — Вы, Фридрих, настоящий немец, и вы Настоящий Мужчина!

Вернер потушил сигарету и ушёл в зал ресторана.

Ещё раз прокручивая весь разговор с инженером, Павел вошёл в ресторан и присоединился к своим бойцам, которые уже доедали свои рульки и имели очень-очень довольные рожи.

Павел выпил кружку пива, осмотрелся.

Публики стало немного больше, свободных столиков в зале практически не было.

Все сидящие в зале ресторана, все, …кто мог дышать, сейчас курили, и дым стоял столбом.

А голоса подвыпивших немцев стали громче.

Марика Рёк, наверное, в сотый раз что-то подвывала на патефоне.

"Эх, — подумал про себя Павел, — нам троим нужно будет минуты четыре и три автомата... И мы положим всех этих упырей спать вечным сном в этом убогом ресторане-пивной".

Его мысли прервал какой-то шум у входной двери ресторана.

Павел обернулся и увидел... Увидел!! Своего брата Гюнтера в эсэсовской форме!
Гюнтер был не один — с ним были ещё двое каких-то мелких эсэсовских фюреров, и все были изрядно уже пьяные.
Гюнтер, увидев стол посреди зала, нагло, размахивая пистолетом, согнал сидевших за ним трёх молодых пехотных немецких офицеров и сел с дружками за стол.

— Да, это был Гюнтер!

Его двоюродный брат Гюнтер, который украл у него все документы на имя Пауля фон Берга и бросил у немецкого военкомата в надежде, что его заберут в вермахт, отправят на Восточный фронт солдатом, и он, Пауль, там погибнет.
Они не виделись почти три года, но этот визгливый голос он узнал бы и с закрытыми глазами.

— Это он! Я сейчас ему устрою цирк с конями, — сказал шёпотом Павел своим бойцам.
— Вон тот эсэсовец — мой двоюродный брат Гюнтер.
У Ганса и Вальтера от удивления глаза полезли на лоб, и они на секунду даже прекратили есть свою кислую капусту.
— Да, брат... двоюродный, — сказал Павел. — Это он меня хотел убить и сдать в гестапо за то, что я русский немец и жил в СССР.

Понимание ситуации сразу просветлило лица его бойцов.
— Командир, а что ты хочешь сделать? — спросил Ганс.
— Я хочу ему набить прилюдно морду, — сказал Павел.

— Но не из-за мести... а так, мы с ним войдём в контакт.
— Это он, командир эсэсовской роты охраны нашей пушки "Доры", мне инженер рассказал, — добавил Павел.
— А вы меня страхуете.
— Помним! Мы из Абвера... мы спецбатальон "Бранденбург-800". Действуем нахально, нагло, уверенно... Ну, как всегда, в общем, — заулыбался Павел.
— Но только к вам просьба: если начнётся драка... не стреляйте.

В крайнем случае работаем только кулаками, даже ножом нельзя, — сказал Павел, увидев, как Вальтер проверил нож в сапоге.
— Нам после драки с ним, с пьяным, и его эсэсовцами, которые его сопровождают, надо мировую будет выпить. Понятно?
— Так точно! — по-немецки гаркнули его бойцы.

Павел встал из-за стола и, расстегнув три верхние пуговицы офицерского кителя, направился к столу Гюнтера.
Ганс и Вальтер, быстро сделав по большому глотку пива, пошли вслед за ним.
Подойдя к столу, Павел, не говоря ни слова, поднял сидевшего к нему спиной Гюнтера, повернул к себе лицом и быстрым коротким ударом своего лба ударил Гюнтера в голову.

Гюнтер от неожиданности свалился с ног и упал прямо на стол, за которым они с другими эсэсовцами только что сидели и пили.
Эсэсовцы вскочили из-за стола и с изумлением смотрели на Павла, не проронив ни слова.
Гюнтер вскочил на ноги и, ещё не разглядев лица Павла, закричал:
— А ты, сука, ты напал на офицера СС!

— Да я тебя... — но в этот миг его пьяный мозг отреагировал на лицо Павла.
Он от неожиданности опешил... но пришёл в себя и закричал:
— Пауль, это ты!! Не может быть!!! — и, сделав шаг вперёд, недолго думая, ответным ударом в челюсть чуть не сбил Павла с ног.

После удара в голову лицо их командира Гюнтера от неизвестного обер-лейтенанта эсэсовцы, пришедшие в ресторан с Гюнтером, опешили, а вот после ответного удара Гюнтера явно осмелели и стали расстёгивать чёрные кобуры своих пистолетов.
И тут... как потом смеясь рассказывал Павел... на арену цирка вышли два брата-акробата... два бойца — Ганс и Вальтер.
Они только что, очень хорошо поели и были в прекрасном расположении духа.

Ганс, молниеносным движением, достав два "парабеллума" из двух висящих у него на ремне кобур, направил их в эсэсовцев.
А Вальтер просто не придумал ничего лучше, как достать из кармана немецкую противопехотную гранату М34 и засунул палец в кольцо чеки гранаты.

Его свирепое арийское лицо могучего викинга показывало всем в этом убогом ресторанчике, что он готов в сию минуту вырвать чеку и взорвать гранату вместе с собой... да и со всеми находившимися в ресторане.
А в это время зал ресторана гудел, пил и жил своей жизнью.

Это была небольшая стычка для десятка зрителей соседних столиков.
Увидев гранату в руке Вальтера, зрители "партера" будущей драки вздрогнули.

Ганс, держа два пистолета наготове, грубым и низким голосом на чистейшем баварском наречии прорычал:
— СС, спрячьте оружие... Мы — спецбатальон Абвера "Бранденбург-800"!!

От слова "Абвер" эсэсовцы встрепенулись!
И стали слушать внимательно, что ещё скажет этот здоровенный фельдфебель с двумя пистолетами в руках.

В Германии с приходом Гитлера было три слова, которые вызывали страх и трепет: это слова "СС", "Гестапо" и "Абвер".
Все офицеры вермахта знали эти слова, и если людей, принадлежавших к СС и Гестапо, боялись и не уважали, то людей, служивших в Абвере... то есть в разведке и контрразведке, боялись, конечно, не меньше, но их никогда простые офицеры вермахта не ненавидели и не презирали.
К ним скорее, даже относились с чувством некоторого уважения. Потому, что все знали, что попасть служить в Абвер было просто нереально ни одному из присутствующих в этой пивной офицеров, и все знали, что Абвер выявляет прежде всего врагов внутри страны в том числе и в вермахте, а также работает и в тылу врага, уничтожает русских диверсантов, партизан и предателей.

Когда в умах пьяных офицеров молнией пролетело слово "Абвер", они уже по-другому взглянули на ситуацию.
Ганс, выждав секундную паузу, продолжил:
— Это два родных брата, у них семейное дело.

— Пусть решают его по-мужски!!

Эсэсовец, пришедший в ресторан вместе с Гюнтером, спросил его:
— Гюнтер! Это что, твой брат?
— Да, брат... эта, сука, мой брат!

— Но я-то думал, что он уже давно сдох... — проговорил Гюнтер сквозь зубы.

Услышав, что это дерутся родные братья, эсэсовцы успокоились и отошли в сторону.
Павел вышел из-за спин своих солдат, снял портупею с пистолетом и сказал:
— Ну что, Гюнтер, давай как мужчины решим нашу проблему.

Гюнтер был чемпионом на 1 курсе кадетского корпуса по боксу и был сильно пьян.
Кровь прусских аристократов смешавшись со шнапсом закипела и ударила ему в голову.
Он, тоже сняв свою портупею с пистолетом и расстегнув эсэсовский китель, кинулся с кулаками на Павла.
Так они дрались минуты три-четыре, причём с переменным успехом.

Несколько хороших ударов пропустил Гюнтер.
Павел также получил два-три неплохих удара от Гюнтера, но Павел поддавался ему и делал вид, что пропускает удары.
Столпившиеся офицеры в центре зала с интересом наблюдали за дракой двух братьев, и по некоторым репликам было видно, что их симпатии скорее на стороне офицера Абвера, а не эсэсовца

В этой грязной пивной, за тысячи км от своего дома, дрались два брата — пусть и двоюродные, но когда они оказались рядом, сходство их между собой невозможно было не заметить.

Они были очень похожи друг на друга.
Дрались два брата, так похожих и так не похожих друг на друга. Братья с одной кровью, которую им дал их родной дед — Генерал Прусской армии Отто фон Берг.

Два брата! Один — эсэсовец... второй — советский разведчик.

После трёхминутного раунда махания кулаками Павел и Гюнтер изрядно подустали, и Павел первым предложил остановиться.
— Ладно... — ответил Гюнтер. — Всё, закончили.
— Всё, давайте выпьем, сядем, поговорим, — сказал Павел.
Гюнтер не ожидал такого отпора, который ему оказал Павел, и, получив несколько прямых ударов в голову, быстро согласился прекратить драку.
Они сдвинули два стола — и все сели за один стол вшестером: Павел со своими бойцами и Гюнтер с пришедшими вместе с ним эсэсовцами.

Народ понял, что концерт и драка закончились, разбрелся по своим столикам...
А Павел заказал 2 бутылки шнапса и сосисок.

Они выпили за мировую раз... потом ещё... и ещё раз.
Через полчаса они уже называли друг друга по имени и на вид были прям друзьями.
Ближе к 11 часам вечера они все, уже сильно пьяные, вышли на улицу подышать.

Ганс и Вальтер расспрашивали эсэсовцев про публичный дом. Эсэсовцы описывали проституток-немок, которые там работали, и все четверо смеялись и гоготали.

Павел с Гюнтером закурили и сели на лавочку перед рестораном. Гюнтер был сильно пьян и вдруг сказал:
— Знаешь, Пауль... Мой папа в январе 1942 года умер.

Гюнтер не сказал, от чего умер его отец... этот заносчивый и напыщенный прусский индюк, и Павел решил и не спрашивать.
— Ну умер и умер... это сволочь, который за пять лет знакомства с ним ни разу не назвал меня по имени и практически ни разу со мной не разговаривал.

— Мы с тобой остались одни из фон Бергов... — загнусавил и заплакал пьяными слезами Гюнтер.
— Да, это точно, — сказал с притворным сочувствием в голосе Павел.

Гюнтер посмотрел на Павла и сказал:
— Пауль, ты меня прости. Я не желал тебе смерти. Я поступил с тобой очень, очень плохо. Ты простишь меня. Ты простишь меня... — стал он повторять и клянчить несколько раз.
— Ну всё, всё, успокойся, Гюнтер. Я тебя прощаю, брат, — сказал Павел.
И они обнялись.

— Ты говорил, что ваш Батальон диверсантов... тсссс... — прижав палец к губам, Гюнтер засмеялся идиотским смехом.
— Что, ваш батальон прибывает на днях? Да, да... Я тебе помогу. Я тут не последний человек — гауптштурмфюрер!! Вообще-то.
— Я помогу тебе, брат, найти или казарму, или ещё какое-то помещение.

Выселим этих чёртовых русских, я их всех расстреляю, и у вас будет место для вашей базы, — пьяным голосом, усмехаясь, продолжил Гюнтер.
— Хорошо, брат, — ответил Гюнтеру Павел.
— Ганс! — крикнул он стоящим невдалеке своим бойцам. — Ваши два эсэсовца в норме?
— Так точно, командир, — ответил Ганс.
— Так скажи им, пусть забирают Гюнтера, а то он совсем поплыл, и везут его домой.
Ганс всё передал. Эсэсовцы погрузили пьяного Гюнтера в машину и уехали в сторону объекта "Д", как его назвали в Центре.

Глядя вслед уезжающей машине, Павел сказал:
— Я очень надеюсь, что он завтра хоть что-то вспомнит...
— А то если нет — придётся бить ему морду ещё раз, — и засмеялся.
— Командир, — спросил Вальтер совершенно трезвым голосом, — а здорово ты, конечно, Гюнтеру навалял. Пара ударов были просто блеск!
— Командир, мы тут, кстати, кое-что интересное узнали про публичный дом…, — начал Ганс.
— Там много можно почерпнуть ценной для нас разведывательной информации...
— Ганс... — прервал его Павел. — Кто про что, а вшивый — про баню. Ну опять ты …про публичный дом завёл шарманку.
— Я вам сейчас так почерпну! — засмеялся Павел.

— Тоже мне! Мне два страдальца! Я вас с немцами свёл, чтобы вы добыли ценную информацию, а вы с ними про бардель трепались??! — с усмешкой ворчал Павел.
— Никак нет, командир, мы сначала всё у них выпытали, ну... а потом... ну там слово за слово... так парой слов перебросились про бардель...
Павел изо всех сил сдерживал смех и не сдержался — расхохотался вместе со всеми.
— Все, идём к машине и едем домой, — сказал Павел, и они ушли в сторону гор.

— Командир, а что будем делать с вашим братом Гюнтером? — спросил Ганс.
— Зачем вы так подставились у всех на виду?
— У меня теперь есть два варианта, — начал Павел. — Первый — убить Гюнтера, чтоб не мешался, когда мы придём на огневую позицию "Доры". Или...
— Вариант два, на который я очень рассчитываю: я скажу Гюнтеру, что я русский разведчик, и когда меня схватят, меня, конечно, расстреляют... но все быстро узнают, что он мой брат — человек 50 видели, как мы дрались в ресторане, как он называл меня братом и как потом в обнимку уходили из ресторана.

— И его так же расстреляют вместе со мной... — засмеялся Павел.
— Или... он мне поможет, и мы его не тронем.
— Или его карьере конец, и да, я думаю, его гестапо точно свяжет со мной, и его точно расстреляют, — закончил Павел.
— Вот это да!!! — сказал Вальтер. — Вот это комбинация, командир — уважаю!!!

Павел задумался и продолжил:
— Так что я думаю, Гюнтер — трус, и именно он откроет нам калитку, и мы войдём к ним на базу и уничтожим эту «Дору».



­­Глава 26 Встреча партизан с разведчиками


У Павла стал понемногу складываться план, как и каким образом он сможет выполнить задание командования и уничтожить или хотя бы вывести из строя немецкую суперпушку «Дору».

Он понимал, что силами его группы это сделать просто невозможно, и он принимает решение идти в партизанский отряд, командир которого в прошлом — бригадный комиссар латыш Ян Брунос. Именно о нём ему в Москве говорил командир его разведшколы Споргис. Место дислокации партизанского отряда, координаты базы Павел получил еще в Москве.
Павел посмотрел на карту, и выходило, что если идти пешком, то это займёт часов пять.

Рано утром, собрав все свои вещи и спрятав взрывчатку, которую они привезли из Москвы, недалеко от сторожки, они вышли в горы. Павел выбрал не самый короткий путь, но, по его мнению, самый надёжный.

Они шли сначала по горам, а потом по самой кромке моря.
Сделав один привал, группа продолжила движение.
Переход по горам вконец вымотал инженера Штольца.
Он умудрился натереть себе ноги и теперь шёл, ворчал и кряхтел:
— Товарищ командир, надо было на машине к ним ехать!

Ну где это видано, чтобы человек — заметьте, уже совсем не молодоооой человек, как я — так избивался ногами в этих горах?
— Вы молодые, вам всё нипочём.
— Вот исполнится вам 50 лет — вы меня вспомните, вы все меня вспомните, и вам будет стыдно!
Ой-вей, как вам будет стыдно, что вы заставили такого блестящего учёного, как я, тащиться по горам и истирать себе ноги в кровь по колено!

— Абрам Моисеевич, отставить ворчание. Ещё часа два — и мы будем на месте, — ответил Павел.
— Пауль, уже через час, максимум через два, моё безногое тело вы похороните в этих проклятых горах!
— Абрам Моисеевич, давайте я вас понесу, — сказал, смеясь, Ганс.
— Вот он, вот он выход! — вскричал Абрам Моисеевич.
— Юноша, — сказал он, обращаясь к Гансу, — ваша мама была бы вами довольна.
Вы такой добрый человек, у неё родились...
— А вы мне за это отдадите ваш обед... — вдруг, смеясь, продолжил вечно голодный Ганс.
— Ой-вей, что я слышу!

— Меня сначала решили убить — истиранием ног внутрь до костей, а теперь меня хотят заморить голодом?
Что мне делать? Куда бедному еврею податься? — закончил он мысль, и все засмеялись.
По просьбе Абрама Моисеевича Павел сделал ещё один привал. Около 19 часов вечера они подошли к месту предполагаемой базы партизан.
Они остановились в небольшой расщелине... но никакой базы не было.
Павел сверился с картой. Место — то самое, но базы нет.
И тут на них сверху на них прыгнули сразу несколько человек с криками:
— Ну всё, сдавайся, немчура! Оружие на землю, иначе всех вас положу!

Диверсанты мгновенно по боевому расчёту взяли на изготовку оружие и заняли круговую оборону, поставив в центре круга рацию и инженера Штольца.
Павел ожидал, что,что-то подобное будет при встрече с партизанами, так как шли они все, кроме инженера и радистки, в немецкой полевой форме.
Павел поднял одну руку и скомандовал своим бойцам на русском языке:
— Не стрелять! Всем — положить оружие и поднимите руки.
— Похоже, мы нашли то, что искали.

Бойцы аккуратно положили оружие на землю и усмехнулись.
Ганс многозначительно посмотрел на Павла.
В его ухмылке и глазах читалось: «Командир, мы сейчас эту пацанву положим и придушим как цыплят за пару минут, даже без оружия...» Павел, поняв взгляд Ганса, покачал головой, давая понять, что этого делать нельзя ни в коем случае.

Спрыгнувшие со скал и окружившие его группу пятеро партизан были молодыми, щуплыми ребятами и, судя по тельняшкам и чёрным форменным брюкам, — моряками-краснофлотцами.
Павел спокойным голосом спросил:
— Кто из вас старший?
И продолжил:
— Мы — разведгруппа из Москвы. Ведите нас к командиру.
Я — старший лейтенант Ковалёв.
И добавил:
— Ваш комбриг нас ждёт!

Моряки собрали оружие разведгруппы и повели их в пещеру, где, как понял Павел, и располагался их партизанский отряд.
На входе в пещеру их встретил такой же молодой, как моряки, лейтенант-пограничник. На нём была сильно потёртая, но чистая офицерская форма пограничника.

— Товарищ лейтенант, — сказал один из моряков, — похоже, это гости, о которых говорил Батя.

Вот этот... — он показал на Павла, — сказал, что он старший лейтенант Ковалёв.
— Разберёмся. Ковалёв — за мной.
— Остальных возьмите под охрану. Дёрнутся — расстреляйте их на месте, — жестко скомандовал лейтенант-пограничник.
Павел пошёл за лейтенантом вглубь пещеры, а остальные бойцы его группы присели в углу пещеры.
Пещера, в которой расположился партизанский отряд, была большая и просторная.
«Грамотно выбрали место для базы», — подумал Павел.
Внутри неё, справа и слева, располагались сколоченные из досок помещения.

По ходу движения внутрь пещеры Павел заметил кухню, столовую и две сиротливо стоящих в углу 45-мм пушки и несколько ящиков с боеприпасами.
В пещере кипела жизнь: каждый был занят каким-то своим делом, и при появлении пограничника с «пленным немецким офицером» никто практически не обратил на них внимание и не прекратил работу.

«Значит, пленные в пещере — не диковинка», — подумал Павел.
Пограничник привёл его в просторное помещение, в котором было несколько человек.
Они что-то рассматривали на карте. Обратившись к высокому худому человеку лет пятидесяти, он сказал:
— Товарищ комбриг, этот немец сказал, что он старший лейтенант Ковалёв.
— Спасибо, Коля, ты свободен, — ответил комбриг пограничнику.
— И вы, товарищи, тоже свободны, — обратился он к стоящим рядом с ним у карты командирам.

Когда все вышли из комнаты, комбриг внимательно посмотрел на Павла и спросил:
— Так это вы из Москвы?
— Так точно. Ян Карлович, — обратился к комбригу по имени Павел.
— Ну и как там Москва? Выстояла?
— Так точно, выстояла. И сейчас немцы отброшены от Москвы, идёт наступление.
— Ну, хорошо... Это очень хорошо!
Помолчав, комбриг посмотрел внимательно на Павла и вдруг спросил:
— Кого-то ты мне напоминаешь... Ты не латыш, случайно? — заулыбался он.
— Никак нет, я не латыш.
— Ну ладно... Я вспомню, на кого ты сильно похож...

Помолчав, комбриг продолжил:
— Документы у тебя спрашивать, я так понимаю, смысла нет? — и усмехнулся.
— Да у вас, у диверсантов, наверное, мешок с собой разных документов. Фамилия, я понимаю, тоже не настоящая? А имя?.. — продолжил комбриг.
— Имя мне своё скажешь, настоящее? А то как общаться-то будем?
Павел заулыбался и сказал:
— Меня зовут Павел. Имя — настоящее.
И добавил:
— Кстати, вам привет от Споргиса Артура Карловича.

Комбриг очень удивился и сказал с усмешкой в своей манере, с латышским акцентом, растягивая буквы в словах:
— Ну... будемммм считааать, что это пароллль, — сказал комбриг.
— А отзыв будет такой: «А что... Не всех ещё латышей пересажали?» — сказал он, усмехнувшись.
— Артур, выходит, выжил?.. Я его помню 15-летним пацаном ещё в гражданскую.
— Храбрый парнишка был.
— Я Артура лет двадцать не видел, но от земляков-латышей слышал, что он молодец — выучился, стал красным командиром, а потом геройски сражался в Испании.

Задумался на минуту и сказал:
— Может быть, потому, что мы с ним 20 лет не виделись, его и не арестовали?
— Нет, Ян Карлович, не всех латышей посадили. Многие сейчас служат в Красной армии, и многих реабилитировали.
Артур Карлович Споргис сейчас капитан Госбезопасности, мой командир и начальник разведшколы 2-го управления НКВД.
Я думаю, что всё образуется, — с уверенностью в голосе добавил Павел.
— Ну да, ну да... — задумчиво ответил комбриг.
Помолчав, он продолжил:
— Ладно, лейтенант НКВД. Радиограмму я о тебе получил.

Сколько вас в группе? Где они?
— Нас осталось пятеро: я, двое бойцов, радистка и инженер.
Комбриг, услышав слово «инженер», сказал:
— Я так и думал, что вы идёте за этой «царь-пушкой» немецкой, которая уже больше недели стреляет по Севастополю.
Да так, что земля дрожит.
— Лейтенант! — крикнул комбриг.
В комнату вошёл лейтенант-пограничник.
— Диверсантам верните оружие, поселите и накормите.
Пусть отдыхают. А нам принеси чая и сухарей.
— Есть! — ответил лейтенант.
— А мы с тобой продолжим... пока продолжим говорить. Дождёмся комиссара, и вместе всё поедим.

Комиссар сейчас на задании, скоро будет. Когда он придёт, ты нам двоим расскажешь о своём задании, и вместе подумаем, как его выполнить.
Он помолчал, затем добавил:
— Я уверен, что перед заброской сюда ты читал моё личное дело. Рассказывать, как я в 1941-м из зэка превратился в командир партизанского отряда, я чуть позже, скорее всего, буду подробно рассказывать твоим старшим товарищам из НКВД.
А сейчас я расскажу, что из себя представляет наш партизанский отряд.
— У нас 250 человек — фактически две роты.

База партизанского отряда подготовлена райкомом партии еще перед войной.
Есть оружие, взрывчатка, миномёты, два пулемёта «Максим», пара мелких пушек.
Штук 50 гранат осталось — остальные за полгода израсходовали. Есть связь с подпольем Севастополя.
Бьём фашистов с октября прошлого года: взорвали несколько эшелонов с живой силой и горючим, казнили штук 50 предателей и полицаев.
Вообще, воюем потихоньку.

Лейтенант принёс чай. Они сели за стол и начали пить.
— Товарищ комбриг, я читал ваше донесение в Центральный партизанский штаб, честно говоря, работа, которую вы проделали вашим отрядом здесь в тылу врага, меня как разведчика очень впечатлила, — сказал Павел с уважением в голосе.
— А вы не думали пленных наших освобождать из концлагерей? — спросил Павел.
— Ну как не думали... Думали, конечно.
Но тут Павел, вот какое дело: все мои бойцы — это окруженцы.
В плен не сдавались, геройски выходили с боями.
Три группы вышли: моряки, пограничники и артиллеристы — это костяк моего отряда.
Лейтенант-пограничник, которого ты видел, вообще раненый вышел из окружения с Красным знаменем своего погранотряда.

А вот с пленными тут всё непросто... — сказал задумчиво комбриг.
— Понимаешь, Павел, многие, конечно, попали в плен из-за бездарности своих командиров.
Отступление, паника, окружение, плен.
Мои бойцы прошли только три круга этого ада, а военнопленные — все четыре!
Но ты же знаешь и понимаешь, что после голода в Поволжье, раскулачивания и арестов 1937 года очень много людей были озлоблены на Советскую власть, и кое-кто сдавался в плен сам.
Я решил, что не вправе рисковать отрядом и базой, если вдруг появится предатель.

Так что пока мы военнопленных в отряд не берём.
Тем более что мы недавно разгромили комендатуру со взводом полицаев — все бывшие военнопленные и уголовники, а командовал полицаями целый майор РККА, артиллерист.
Мы их всех уничтожили, а бывшего майора повесили на площади.
Он посмотрел на Павла:
— А почему ты спросил про военнопленных?
У тебя, что — есть какой-то план?
— Да, есть, — ответил Павел.
Вдруг в пещере послышались голоса и шум.
— Вот и наши пришли с задания.
Сейчас я тебя с комиссаром познакомлю, — сказал комбриг.

­


Глава 27. Встреча Павла с отцом


­Через пару минут дверь в помещение штаба партизанского отряда открылась, и на пороге появились два человека.

Увидев стоящего рядом с комбригом человека, они почти в один голос закричали:
— Пауль!! Пашка!!
«Паулем» назвал немецкого офицера комиссар.
А «Пашкой» — лётчик Андрей Громов.
Павел в полумраке пещеры не сразу разглядел, кто его позвал, но голос... Голос был его отца.

Он его никогда ни с кем не спутал бы.
— Отец... — взволнованно выдохнул Павел и оказался в крепких объятиях своего отца, Густава фон Берга, ставшего в СССР Василием Железновым.

Комиссар не мог от волнения проронить ни слова. Он жадно вдыхал воздух и, обнимая Пашу, гладил его по голове:
— Сынок... Сынок... Родной мой... — повторял он.
Сзади на них набежал лётчик Андрей Громов и, обняв обоих, кричал:
— Я знал! Я знал, что вы встретитесь! Пашка, друг, ну ты даёшь!
— Ну ты даёшь!

Комбриг Брунос с большим удивлением и с неподдельным интересом наблюдал разворачивающуюся на его глазах картину.

Пока комиссар, лётчик и командир диверсионной группы из Москвы хлопали друг друга по плечам и голове, комбриг Брунос, закурив, размышлял о превратностях судьбы и о том, какие удивительные кружева плетёт жизнь.
Комбриг выждал ещё пару минут и зычным голосом вдруг как крикнет:
— Смирно!

Командный голос комбрига и лежащая в подкорке с детства команда «Смирно» смогла лишь разорвать объятия.
Теперь все трое стояли друг против друга и, смеясь, толкались и били друг друга по плечам.
— Да уж... — сказал комбриг. — Теперь точно отпала необходимость запрашивать в Москве подтверждения личности командира разведгруппы.

Похоже, вы все друг друга знаете, а некоторые даже родственники оказались! — также смеясь, добавил он.
Павел, Андрей и комиссар начали засыпать друг друга вопросами:
— Как ты?
— Где ты был?
— Откуда?

Причём все перебивали друг друга.
Комбриг, смеясь, посмотрел ещё минуту и, хлопнув по столу ладонью, сказал:
— Всем молчать! Слушать меня!

Все замолчали. Волнение, которое они все трое только что испытали, зашкаливало.
— Я, как старший по званию, расскажу вам кратко друг о друге, и как вы здесь все оказались, — смеясь сказал комбриг.
Кто меня перебьёт или примётся снова обнимать и хлопать по разным местам стоящего рядом — пойдёт на гауптвахту!

Он сделал паузу и продолжил:
— Итак. Это Василий Железнов, он же Густав фон Берг — комиссар нашего партизанского отряда, бывший зэк.
Я его давно знаю. Тот еще зануда! Мы с ним ещё в Гражданскую воевали вместе.
— Я в прошлом бригадный комиссар и тоже бывший зэк — мы с Василием случайно встретились на этапе, — засмеялся комбриг.
— Мы оба оказались в Севастополе случайно.

Меня привезли на допрос, Василия прикомандировали как инженера — ремонтировать береговую батарею Севастополя.
Нас готовили на этап в Астрахань. Но этап разбомбили немцы — и мы ушли в партизаны.
Вот это коротко про нас, пока всё!

Он указал на Андрея:
— Андрюха — лётчик, герой...
— Ну, какой там герой... — начал было Андрей, смущаясь.
— Цыц! Молчи, а то получишь! — строгим голосом, как учитель, сказал комбриг.
— Так вот. Андрюха, защищая наш транспортный корабль, в паре со своим товарищем уничтожил два немецких торпедных катера. Вернее, один уничтожил, а на второй пошёл на таран и тараном уничтожил.

Потом, сам спрыгнув с парашютом, как уж залез к немцам в спасательную шлюпку, перебил их там всех и доковылял до берега. На берегу мы его грязного и воняющего соляркой от уничтоженного им немецкого катера подобрали, обмыли и обогрели.

Сейчас громит фашистов в Крымских горах и лесах... и очень скучает по небу.
— И мысли у него в основном заняты только тем, как бы где-нибудь украсть немецкий самолёт и сбежать к себе в полк!
Все опять дружно засмеялись.

Комбриг указал на Павла:
— Далее. Этот юноша в форме немецкого офицера — командир диверсионной группы из Москвы, пришёл к нам сегодня и привёл с собой друзей — ещё четверых человек.

Откликается на разные имена: и Павел, и Пауль. Фамилию свою, пока вас не было, скрывал. Но теперь-то я знаю, что фамилий и имён у него, как у дурня махры — как и у любого диверсанта!
Все опять засмеялись на рассказ комбрига про Пашку.

Он оглядел всех:
— Вопросы есть? Вопросов нет!
— Вот так, друзья мои, вкратце я вам поведал друг о друге.
Он строго посмотрел на всех:
— Итак, я очень-очень хочу поесть.

Если мы все прямо сейчас не сядем за стол и не поедим — я вас всех под трибунал отдам!

Как поедим — можете продолжить избивать друг друга по спине и плечам и трясти друг друга... — засмеявшись, закончил комбриг.
Своим юмором комбриг сбил немного эмоции или, как минимум, направил их в мирное русло.
Им принесли еду: по большой тарелке гречневой каши с мясом, хлеб и чай. Они поели.
После ужина комбриг сказал:
— Не разорвите Павла вопросами.
Час свободного времени. Через час в штабе всем быть на совещании.

Задание, которое получил Павел в Москве, нам нужно сначала обмозговать и потом обязательно выполнить — а вернее, при сложившихся обстоятельствах мы просто обязаны его выполнить!

Но не через час, не через полтора никакого совещания не состоялось.
К комбригу срочно пришёл связной из Севастопольского подполья, и они с ним проговорили два часа.
Павел навестил своих бойцов, посмотрел, как они расположились, узнав, что их тоже накормили, сказал, что он будет занят до утра, чтоб они не волновались.
Сказал, что проверку он и они его группа прошли, и завтра вместе с партизанами будем все вместе готовиться к операции.

Когда комбриг вернулся в штаб, он увидел, как, обнявшись, его друг Василий Железнов увлечённо разговаривает с сыном, которого не видел шесть лет...
Комбриг даже сам немного расчувствовался и сказал:
— Всё, на сегодня совещания не будет.
Всё подождёт до завтра.
И вышел из комнаты. "Они меня даже и не услышали", — подумал комбриг и усмехнулся.
Потом, ложась спать, он, перебирая события сегодняшнего дня и особенно вечера, подумал:
— Я очень,очень рад за своего друга Василия, что тот нашёл своего сына.

И очень, очень рад был тому, что, несмотря на всё то, что про Пашу рассказывал лётчик Андрей... про то, как он жил в Германии... стал немецким диверсантом, Павел вопреки всему на свете смог доказать, что он не предатель.
И теперь он стал командиром разведгруппы уже в Красной Армии.
"Человека, которому не доверяют..." — подумал комбриг Брунос, — "никогда не послали бы в тыл врага и тем более не сделали бы командиром."
— А пушку «Дору» эту мы достанем... — подумал комбриг и заснул.

Павел с отцом проговорили всю ночь и смогли заснуть только к утру. Они не виделись шесть лет, и им столько надо было друг другу рассказать.
Павел рассказал, как они жили с мамой после ареста отца, как от них отвернулись старые друзья и как в школе стали смотреть на Павла с презрением и укоризной.
Мама через знакомых как-то умудрилась, как-то смогла сделать разрешение на выезд, и они вдвоём приехали в Польшу.
Павел рассказал со слезами на глазах, как мама старалась, чтобы они в Польше жили нормально, работала на двух работах. Рассказал, как её, приняв за еврейку, случайно убили погромщики-фашисты.

Говорил, что, оставшись один, он даже не знал, как похоронить маму, и тут приехала тётка Грета.
Его отец, комиссар Железнов, слушал всё, что говорил Павел, и его сердце разрывалось.
— Знаешь... — он сказал Павлу, — тогда ещё в 1906 году, когда я только стал ходить на собрания революционеров, Грета, узнав это, очень плакала, просила меня прекратить... а потом ругалась и снова плакала.
Она была моей старшей сестрой и всегда заботилась обо мне, хотела помочь.
И меня совсем не удивляет твой рассказ, что она тебя забрала в Кёнигсберг.

Она в тебе видела меня и хотела... искренне хотела тебе помочь, может быть, исправить, как она думала, свою ошибку по отношению ко мне.
Не уберегла, не защитила.
Грета искренне хотела, чтобы хотя бы ты стал настоящим графом фон Бергом, не то что я, — засмеявшись, сказал комиссар партизанского отряда Красной армии Василий Железнов, урождённый граф Густав фон Берг.
— Да, папа, я чувствовал её заботу... — согласился Павел.
— Но её муж — напыщенный прусский индюк, и её сын Гюнтер, твой племянник, меня просто ненавидели.

И то, что я с ними практически не жил, а учился в Берлине в школе и потом в кадетском корпусе на полном пансионе, который оплачивала тётя Гретта, в принципе было для меня и неплохо.
Всё изменилось, когда тётя Грета умерла.
— А от чего она умерла? — спросил сын.
— От сердечного приступа, как сказал потом доктор Миллер, наш семейный врач.
«Своё большое и доброе сердце она раздала людям».

— А потом начался цирк с наследством.
Тётя Грета завещала мне и Гюнтеру, практически все богатства фон Бергов поровну.
— Слушай, пап, я читал завещание — там были дома, квартиры в Вене и Берлине, виноградники и даже какое-то имение-ферма, — засмеялся Павел.
— Ну, — вальяжно сказал Василий Железнов голосом прусского аристократа фон Берга, — наша семья, сын, никогда не была бедной.
— И они оба засмеялись.
— А потом Гюнтер, не решившись меня убить, решил избавиться от меня.
Он меня опоил каким-то снотворным, одел в рваную и грязную одежду, заплатил кому-то, и меня из Пруссии вывезли на машине в Берлин.
Я очнулся на призывном пункте с документами на имя Пауля Ковальского и повесткой в военкомат, которую, как я потом понял, Гюнтер тоже сделал через своих знакомых.

Целая операция у них там была по нейтрализации нежелательного наследника, — ухмыльнулся Павел.
— Ну а почему ты не пошёл в полицию, не стал восстанавливать документы? Я думаю, за неделю ты смог бы всё сделать, — сказал отец Павла.
— Да, согласен, смог бы.

Я же жил в Берлине, и нотариус был тоже из Берлина, он меня вообще знал в лицо и мог подтвердить мою личность.
— Но... пап, — сказал Павел, — я не хотел жить в Германии.
— Не хотел.
Там фашисты вовсю готовились к войне, во всех пивных кричали «зиг хайль».
Я подумал, что пойти в вермахт и потом, дезертировав, вернуться в Советский Союз — это очень хорошая идея.
Тем более подвернулись эти эмигранты, белогвардейские недобитки, есаулы, сыны графов, которые мне предложили уже в вермахте служить в диверсионном спецбатальоне «Бранденбург 800».
И я, недолго думая, тоже согласился.

Сейчас, оглядываясь назад, я в ужасе от своей наивности.
И то, что я сейчас жив и разговариваю с тобой, папа, — это просто чудесный случай, невероятные обстоятельства...
— Это, сын, называется не случай, а судьба.
У каждого она своя. Тебе вот выпала такая непростая, и ты идёшь по ней с достоинством.

Мне выпала моя судьба. И мы с тобой, сын, даже и предположить не можем, что с нами будет дальше — или завтра, или через год, — сказал с грустью комиссар Железнов.
— Согласен, пап, это точно судьба, — сказал Павел.
— И то, что я встретил тогда Андрюху в лесу под Брестом, и то, что мы потом уничтожили вместе немецких диверсантов, — всё это кружева судьбы, которая привела нас с тобой в эту пещеру.

И сейчас мы сидим рядом, и я тебя очень-очень люблю, мой папочка, — сказал со слезами на глазах Павел.
— И ещё горжусь — ты не сломался, стал даже комиссаром партизанского отряда!
— Как ты жил, пап, все эти годы? — спросил Павел.
— Ну что сказать, сын, жил по-разному. Не пристало отцу жаловаться сыну на жизнь.
— Сын, прежде всего, я должен сказать тебе очень важную вещь, — сказал взволнованно комиссар.
— Тогда в 1935 году меня осудили несправедливо.
Тогда в тоннеле Метро произошло короткое замыкание электричества, начался пожар и сгорели люди, но я к этому не имел никакого отношения.
Меня там в тот день вообще не было, и я никогда не занимался электричеством, я всегда был строительным инженером, земляные, бетонные работы.

Но меня вместе со всеми арестовали, и несмотря на то, что я не признал своей вины, которой то и не было, меня осудили на 10 лет лагерей, — сказал Василий Железнов взволнованным до предела голосом.
— Я просто хотел, чтобы ты, сын, — это знал! — сказал Комиссар

— В начале, в 1935 году на Беломорканале было очень непросто, канал построили в 1933, а вокруг непроходимые леса на тысячи гектаров, я почти 2 года руками рубил лес, а потом стало полегче, — начал свой рассказ Василий Железнов.
— К нам, политическим, в 1935-1936 годах относились вначале все очень плохо — и блатные, и охранники.

Но потом в 1937 и 1938 году, когда начались репрессии, политзаключённых стало в разы больше, мне стало полегче.
Потом меня перевели на должность помощника инженера, и в 1940 году я все равно был зэк, но уже зек-инженер.
Никаких особых поблажек не было, но теперь я хоть не валил лес и не корчевал пни, как раньше, сидел в конторе, выезжая на объекты, принимал строительные работы.
А в 1941 меня вообще на курорт отправили — сюда, в Крым, восстанавливать строительную часть береговых батарей Севастополя.

Работы было много, много бетонных работ. Я именно бетонные работы и контролировал — арматура, опалубка.
Мы там на батареях бетонные стены толщиной три метра заливали, — сказал отец Павлу.
— Ну а потом, как ты говоришь, -случай , меня ещё раз свел с моим командиром и другом, тоже, как оказалось, зэком-латышом Яном Бруносом.

Который перед своим арестом уже был бригадным комиссаром.
— Так ты его давно знаешь?
— Да, давно. С 1919 года. Я тогда в их латышский полк по линии Коминтерна был направлен комиссаром. Был комиссаром во взводе латышских стрелков, которым командовал Ян.
— Папа, ты не рассказывал про это! — сказал Павел с напускной укоризной, улыбаясь.

— Так ты у меня герой Гражданской войны, и ты молчал!
— Ну какой я герой... — засмущался комиссар.
— Я в армии был всего около года.

Воевали с Яном и его латышами, а потом по распоряжению Коминтерна меня направили учиться на инженера — да я и сам этого хотел.
Ну а дальше ты уже всё знаешь.
Ян Брунос — очень хороший человек. И я тебе скажу по секрету — мы с тобой носим фамилию Железновы именно благодаря ему.
Это именно он меня подбил сменить нашу «фон Берг» на «Железнов»...
Хотя, — комиссар засмеялся, вспомивая, — этот латышский юморист предлагал очень настойчиво мне взять девичью фамилию его бабушки — «Цирулис».

В переводе с латышского на русский это «жаворонок».
Мы, когда служили вместе, часто жили с ним в одной комнате, и я рано вставал, а он дрых всегда, потому что ложился спать всегда поздно.
Вечно где-то загуливал.
И по утрам он всегда ворчал на меня, что я не достоин фамилии Железнов, что это якобы самая большая ошибка в его жизни, что он мне посоветовал такую красивую фамилию.

Потому что я, бессовестный человек, который по утрам постоянно чем-то громыхает и будит его Красного Командира по утрам, и что я должен быть Цирулисом и никем иначе, и что я типичный конченный Цирулис, — смеясь, закончил комиссар.

— Причём этот гад, когда особенно на меня злился, заменяя первую букву в фамилии своей бабушки, называл меня вообще — Сирулисом!!
— Были бы мы сейчас с тобой, сын, Цирулисами, — смеясь, сказал Василий сыну.
— Нет, я только на Павла Железнова согласен, — смеясь, отвечал отцу Павел.





­­Глава 28. Совещание в штабе. План Павла

Только под утро Павел с отцом смогли заснуть.

В девять часов утра комбриг собрал совещание в штабе, на котором присутствовали он сам, комиссар, капитан ВВС, лётчик Андрей Громов и Павел Железнов, командир диверсионной группы из Москвы.
— Докладывай подробно, Павел. Что у тебя за задание и чем мы, партизаны, сможем вам помочь... — сказал комбриг.

— Ну что ж, товарищи офицеры, все тут друг друга знают.

Я буду говорить откровенно, но всё, что я скажу, не должно выйти за эти двери.

Наше задание идёт с самого верха и находится на контроле Ставки Верховного Главнокомандования.

— В Крыму наша разведгруппа уже больше недели, — сказал Павел. — Наше задание было провести разведку и всё выяснить о супероружии немцев — 800-мм пушке "Доре" и доложить по рации в Москву о том, что мы узнали. Мы, взяв пару языков, все выяснили и доложили в Москву.
Но неделю назад пушка начала стрелять, и после моего доклада в ставку о пушке, её технико-технических характеристик, командованием ВВС Южного фронта была предпринята попытка массированного бомбометания огневой позиции пушки нашими бомбардировщиками и штурмовиками.

К сожалению, система ПВО, которую немцы создали вокруг пушки, практически уничтожила все наши самолёты ещё на подлёте.

— То есть с воздуха её никак не достать.

И три дня назад я получил радиограмму с приказом о том, чтобы готовить операцию по её уничтожению с земли.
В радиограмме мне дали разрешение привлечь к операции ваш партизанский отряд имени Коминтерна.

— Мы тоже получили радиограмму, что поступаем в распоряжение разведгруппы для выполнения секретного задания, — сказал комбриг.
Павел закивал головой и продолжил:
— Мы смогли собрать разведданные, взяли двух "языков". Один из них — немецкий майор, дав сведения, и главное немецкую карту местности, был нами ликвидирован.

А второй — инженер Вернер — оказался старым знакомым прикомандированного к нам в группу советского инженера Штольца, который прибыл в составе моей группы в Крым.
Немецкий инженер Вернер - пошёл с нами на сотрудничество.

И теперь у нас есть человек, который, во-первых, дал ценные сведения, и во-вторых, будучи непосредственно на самом объекте, готов участвовать в операции и оказать нам на месте посильную помощь.
Все выслушали рассказ Павла очень внимательно.

— И вот тут, — продолжил Павел, — начинается самое неприятное. Со слов инженера Вернера, уничтожить тысячетонную пушку, тысячетонную, — повторил Павел, — с земли практически невозможно.

И это не только потому, что её и периметр огневой позиции охраняет рота СС, взвод военной полиции с собаками и три зенитных батальона ПВО.
На территории объекта, в разных помещениях, домах и бараках находится ещё около 1000 человек технического персонала — это техники, инженеры, грузчики, водители и разные подсобные рабочие.

Причём эта 1000 человек — тоже немцы, и почти все они с личным оружием.

— Одним словом, немцы срыли гору и построили практически целый город, выкопали посредине города силами наших военнопленных канаву длиной 200 метров и глубиной с пятиэтажный дом, смонтировали там тысячетонную махину, а вокруг этой канавы построили целый город.
Павел посмотрел на находившихся в комнате командиров.

На лицах каждого читалась озабоченность и досада.
— Но и это ещё не всё. Инженер Вернер сказал, что пушка настолько массивная, что даже прямое попадание авиабомбы в пушку в лучшем случае поцарапает краску на стволе.
И с его слов, у нас есть единственный шанс — нет, не уничтожить, а вывести эту пушку из строя на длительное время.
И этот наш шанс — это умудриться как-то... как — я пока не знаю, заложив в двух местах взрывчатку в 50 кг, повредить полутонный механизм зарядного устройства этой пушки.

Ремонту он не подлежит, запасного такого же нет — его придётся заново отливать по чертежам на заводе Круппа в Германии.
А это значит, если мы сможем добраться до зарядного устройства и повредить его, пушка прекратит стрелять!
И на несколько месяцев, а может быть и полгода, станет просто грудой металла.
Вот такие у нас с вами вводные, товарищи командиры и комиссары.

— Да... — сказал комбриг. — Задачка... Мы слышали, как тряслась земля от выстрелов этой пушки, но что она такая огромная, я даже и представить себе не мог.
— Ян... — спросил комиссар Железнов, — а как тебе тысяча разных немцев внутри объекта и охрана возле неё?
Я пока тоже не понимаю, что мы вообще с нашими 250 партизанами сможем сделать.

— Эх, меня не было в составе авиагруппы, бомбившей пушку, я бы долетел, — сказал с уверенностью в голосе Андрей.

— Да, …ещё один момент, папа, тебе будет интересно, — сказал Павел, обращаясь к комиссару Железнову.
— Командует ротой СС которая охраняет объект …твой племянник и мой брат — Гюнтер фон Берг!!
Комиссар с изумлением посмотрел на Павла.
— Да, да, эта сволочь выслужился и сейчас здесь. Нам об этом рассказал в разговоре случайно инженер Вернер.

И я с ним встретился вчера в баре.
Все с изумлением посмотрели на Павла.
Андрей, смеясь, спросил:
— Что, пивка попили?.. — и засмеялся.
— Ну нет, я вчера встретил его как командир взвода спецбатальона Абвера "Бранденбург-800", который прибыл в Крым для борьбы с партизанами.

Вы бы видели его удивлённую эсэсовскую рожу!
Он был уверен, что я уже сдох где то в канаве или меня как рядового уже убили где-то.
Так вот, я эту рожу при 50 свидетелях — немецких офицерах, которые были в это время в ресторане-пивной, и набил.
— Сын, — смеясь, сказал комиссар, — драться нехорошо!!
— Павел, я надеюсь, ты набил ему рожу не только из-за мести, — спросил комбриг.
— Конечно, нет.
— Я хочу, чтобы он нам открыл двери на объект.
— Я на следующей нашей встрече раскрою ему страшную тайну, что я советский разведчик, и что у него просто нет другого выхода, как помогать мне.

— Потому, что если меня поймают, по отпечаткам пальцев, которые есть во всех картотеках Германии, а я их дважды сдавал — когда учился в кадетском училище в Берлине и в батальоне "Бранденбург-800", поймут кто я такой и поймут, что он Гюнтер мой брат.
Все 50 человек в ресторане видели, как мы дрались с ним один на один, и он называл меня братом, а подравшись, мы помирились и выходили из ресторана в обнимку.
При любом раскладе его карьере конец, и я думаю, Гестапо его свяжет со мной и точно расстреляет.
Там, в Гестапо, не верят в такие совпадения, — усмехнулся Павел и добавил: — Я уверен, Гюнтер — трус, и он откроет нам двери.


Конечно, потом попытается меня убить и замести следы, например, сжечь мой труп, но мы ему этого не дадим делать, — сказал Павел.
— Я тебя понял, Павел, — ответил комбриг. — Нагло, нахально, дерзко.
— И улыбнулся: — Думаю, этот эсэсовец нам пригодится.

Ну что, все высказались? А теперь давайте думать, что будем делать.
Не выполнить задание мы не имеем права.
И мы его выполним, — сказал Комбриг и добавил, посмотрев на всех: — Выполним любой ценой!
— Я уже думал, что и как нам сделать, — начал Павел.

— Прежде всего ,нам надо устроить силами вашего партизанского отряда грандиозный шухер в Бахчисарае, причем сразу в нескольких местах, чтобы когда мы будем входить на объект, все, кто может им оказать подмогу, были заняты разгребанием своих проблем.
— Во-первых, концлагерь.

Он находится в 2 км от объекта, и там около 1000 наших военнопленных.
Нам надо напасть на него, взорвать ворота и, по возможности, закидав охрану гранатами, сделать так, чтобы военнопленные стали бежать из концлагеря.
1000 бегущих человек — это очень много для Бахчисарая и это очень весомый аргумент в нашу пользу.

Наступит паника, хаос, многие побегут по пути уничтожая фашистов, и по возможности бежать они должны в сторону объекта.
— В идеале, конечно, было бы неплохо подогнать машину с винтовками и вооружить выбегающих военнопленных — они нам тогда здорово помогут, — сказал Павел.

— Так давайте обсуждать и комментировать, — сказал комбриг.

— По поводу концлагеря: у подпольщиков есть связь с военнопленными в этом концлагере, так что мы сможем их предупредить, когда начнем штурм.
Далее, у нас тут на базе мы найдем штук 30-40 винтовок.

— И грузовики тоже сможем найти — один у нас есть, мы его в горах спрятали, еще пару штук захватим на дороге, они постоянно тут проезжают.
— Гранат у меня штук 50 найдется.

И самое главное — бате своему скажи спасибо: мы на прошлой неделе, когда брали немецкую колонну с продовольствием, нам попалась машина с немецким обмундированием и формой.
Я предлагал ее сжечь на месте, но наш комиссар, твой батя, настоящий рачительный хозяин, немецкий бюргер, не дал мне это сделать — как знал, что пригодится.

Так вот, не знаю, сколько там формы, но думаю, человек 30-40 партизан мы переоденем во фрицев.
— Прекрасно! — воскликнул Павел.
— Мысль пошла, пошла... отлично, Товарищ комбриг!

— Параллельно, — продолжил Павел, — нам надо взорвать все, что взрывается, на железнодорожной станции.

Мы с моими бойцами были там, присматривались.
На станции, я думаю, всегда полно разных вагонов,в том числе с боеприпасами и цистерн с горючим.
Вот это все …нам надо подготовить и в определенный момент их там взорвать.
Тогда никто им не придет на помощь, когда мы начнем штурм огневой позиции "Доры" — все будут разгребать свои проблемы, которые мы им и создадим.

— Я думаю, мы свяжемся с товарищами из подполья Севастополя и сможем решить этот вопрос, — сказал комиссар Железнов.
— И на самой станции найдем людей, которые нам помогут.
— Товарищ комбриг, вы говорили, что у вас есть артиллеристы?
— Да, есть, — ответил комбриг. — Они вышли из окружения, боевые ребята, их привел старшина-минометчик Прозоров, серьезный взрослый мужик, воюет с 1939 года, у них руки чешутся пострелять, — сказал комбриг.

— У нас есть две пушки 45-ки с боекомплектом по 40 выстрелов на каждую.
А еще у нас есть два мощных батальонных 82-мм миномета.

На каждый по 30 выстрелов, — продолжил комбриг.
— Вот это у вас арсенал! — закачал головой уважительно Андрей.
— Андрюха... прости, самолета — нету, — смеясь ответил комбриг.
— Прекрасно, — продолжил Павел.

— 82-мм миномет бьет до двух с половиной километров. Надо, чтобы ваши минометчики выбрали позицию и перед самым нашим штурмом закидали минами всю территорию объекта.
— Павел, давай захватим аэродром, он в 5 км от Бахчисарая, — с воодушевлением в голосе сказал Андрей.
— Андрей, я понимаю тебя, но на аэродром у нас сил уже не хватит. Мы с тобой, скорее всего вместе возглавив две группы, которые будут штурмовать железнодорожные ворота этого спецобъекта.

— Товарищ комиссар, нам будет нужна дрезина, на нее мы положим 15-20 кг тротила и взорвем ворота к едрёной матери.
И с бойцами моего отряда и лучшими бойцами вашего партизанского отряда пойдем на штурм.
Нашей задачей в этой суматохе будет подобраться как можно ближе к пушке, бойцы моей группы русские поволжские немцы Ганс-Игорь и Вальтер-Володя, они еще и саперы, они вместе с немецким инженером Вернером заложат взрывчатку в места …куда он им покажет и мы взорвем зарядный механизм пушки.


— Ну, конечно, и все мы обязаны держать оборону взорванных железнодорожных ворот, пока саперы будут делать свою работу.
И потом… все вместе будем отступать и уходить в горы.
Мы все должны, товарищи, отчетливо понимать, что в этом бою на объекте нам не победить.
Против нас будет до 1000 немцев, а через 15-20 минут боя приедет еще и подкрепление.
Вполне возможно, будет много убитых и раненых с нашей стороны, но у нас к сожалению нет другого выхода.

И... — сделав паузу, сказал твердым голосом: — Может, это и есть,тот самый… наш последний бой в нашей жизни!




­
Глава 29 Подготовка к диверсии

— Очень толково, Павел, — сказал комбриг, выслушав план Павла.
— Василий, — сказал он, обращаясь к комиссару, — не пойму, в кого он такой смышленый?

Ты у нас в военном деле, мягко скажем...

— Ян, сейчас по шее получишь, не посмотрю, что ты комбриг, — засмеялся комиссар.
— Все, замолкаю, замолкаю, — смеясь сказал комбриг.
— Товарищи, он мне, старшему по званию еще с 1919 года, не дает и слова сказать, постоянно перебивает, а сейчас даже физической расправой угрожал.

Вы все свидетели, — закончил он фразу, смеясь во весь голос. — Вы все слышали?

— Товарищ комбриг... я ничего не слышал, — смеясь сказал Павел, чтобы поддержать отца.
— Я тоже, — смеясь, ответил Андрей.
— Товарищи, — сказал Павел, — считаю, что все подробности плана операции доводить до сведения подпольщиков и партизан нет смысла. Нам нужна строжайшая секретность.

Подпольщики и партизаны должны знать …только свою часть задания.

— Те, кто будет наводить шухер на станции, должны думать, что это разовая акция.
— Те, кто будет штурмовать и освобождать заключенных, — тоже.

Ну, а что говорить минометчикам — решайте вы, товарищ комбриг.
В курсе всей операции будут бойцы моей группы и мы все, находящиеся в этой комнате.

Дату и время мы определим за день-два до начала — ведь, мы и сами еще не понимаем, когда будем готовы.
— Я согласен с Андреем, — ответил комбриг. Так и поступим.
— А если серьезно, — продолжил комбриг, — быть тебе, Павел, генералом.

Ты молодец, план неплохой, нам, конечно, многое еще надо сделать, но я считаю, надо брать его за основу и готовиться.

— Комиссар, на тебе подпольщики и подготовка к уничтожению концлагеря, продумайте вместе, как мы уничтожим этот концлагерь, освободим наших пленных.
На мне минометчики — поищем им огневую позицию.
Ты, Андрей, с сегодняшнего дня входишь в разведгруппу Павла.
И именно вы в немецкой форме проведете разведку и на железнодорожной станции, и у концлагеря.

Диверсия на станции за группой Павла - вас собственно, этому этому и учили, — засмеялся комбриг.

А тебе, Павел, еще надо встретиться со своим эсэсовским двоюродным братом и нагнать на него жути.
Все согласны? Вопросы есть?
— Нет!
— Выполнять! — скомандовал комбриг.

В течение недели все готовились к заданию.
Павел дал радиограмму в Центр о том, что группа вошла в контакт с партизанским отрядом им. Коминтерна, и что он подтверждает личности и командира, и комиссара партизанского отряда.

Павел не стал пока докладывать, что комиссар отряда — его отец, написал, что с комиссаром был лично знаком до войны.
Также в радиограмме он доложил, что в партизанском отряде 250 бойцов и есть всё для выполнения задания, в том числе оружие, боеприпасы и взрывчатка.

Комиссар отряда встретился с подпольщиками Севастополя и обсудил захват концлагеря.
Подпольщики с энтузиазмом приняли предложение о разгроме концлагеря и взяли на себя ответственность проинформировать надёжных людей в самом лагере о дне и времени начала операции по его уничтожению.

Также подпольщики взяли на себя обязанность предоставить две грузовые машины, в которых партизаны подъедут к концлагерю и привезут винтовки для коммунистов, готовых вместе с партизанами держать оборону, пока все военнопленные не покинут лагерь.
Комиссар обозначил на карте пути отхода партизан и военнопленных, а также указал точку сбора после.

В разговоре выяснилось, что в лагерь военнопленных попал раненый командир погранзаставы майор НКВД Лаптев, которого хорошо знали и подпольщики и пограничники, пришедшие в партизанский отряд.
Именно он сможет организовать и возглавить военнопленных, когда они будут уходить из лагеря.
Все пограничники, узнав, что их командир в плену, тут же записались добровольцами на это задание.
Комиссар решил вопрос с дрезиной и доложил комбригу, что дрезина будет.

Комбриг вместе со старшиной-миномётчиком нашли в горах недалеко от объекта огневую позицию для миномётов, подготовили её и замаскировали.
Остался вопрос, как скрытно доставить два 82-мм батальонных миномёта на огневую позицию.

Павел с Андреем в немецкой форме несколько раз приезжали на железнодорожную станцию Бахчисарай.Бойцы разведгруппы Павла были в засаде у станции две ночи и записывали все передвижения вагонов и поездов.
Павел определил места закладки взрывчатки, а также решил, что нужно взрывать и само здание вокзала, так как там всегда, даже ночью, находится много немцев.

Договорились, что подпольщики узнают за сутки дату и время диверсии и смогут предупредить товарищей на станции, чтобы они смогли отойти на безопасное расстояние от мест взрывов и не погибли.
Провели инвентаризацию немецкой военной формы — оказалось, что есть 35 комплектов новой солдатской и 3 комплекта офицерской немецкой формы.

А потом, собрав группу партизан, которые будут в немецкой форме, комиссар, заставив их всех переодеться, поставив переодетых партизан в немецкую форму по стойке "смирно", провёл в пещере импровизированный а-ля "строевой смотр".

Далее, встав перед строем, на немецком языке сказал:
— Вас одели в эту форму только потому, что мы идём на диверсионное задание — освобождать наших военнопленных.
А потом на русском спросил:

— Кто понял, что я сказал? Шаг вперёд!
Из 35 человек… шаг вперёд сделали только 6 человек.
Комиссар засмеялся и сказал:
— Ну, это лучше, чем ничего.
И продолжил:
— В школе, товарищи бойцы, надо было хорошо учиться, а не филонить.
Каждый должен знать и владеть языком противника.

Вы, товарищи бойцы, — он обратился к шести вышедшим из строя красноармейцам, — будете на задании около меня, изображая фашистских ефрейторов и фельдфебелей, и отвечать мне только по-немецки "Яволь, герр офицер!", когда я буду на вас орать, — смеясь, сказал комиссар.

— Остальные — молчок. Пока мы не войдем в лагерь, немцы должны быть уверены, что мы немецкий взвод, который прислали им на подмогу, так как на них наступают эти «страшные и ужасные» партизаны.
А вот... когда мы войдём внутрь, — улыбнулся комиссар,
— Я …объявляю конкурс на самое виртуозное матерное выражение, какое вы знаете.
Бейте фрицев почём зря — ни один из охранников концлагеря не должен остаться живым!
— Всё понятно?
— Так точно! — засмеялись бойцы.
— Вопросы есть? — спросил комиссар.

— Так точно, есть! — сказал боец с одесским босяцким говором, у которого из расстёгнутого немецкого солдатского кителя торчала тельняшка.
— Товарищ комиссар, обсЧиство моряков краснофлотцев, чисто конкретна, интересуется, а какой будет приз за самые забористые матюки?

Шеренга взорвалась от хохота.
— Приз? Приз... — начал говорить вслух комиссар.
— А приз будет — пять пачек махорки! — выпалил комиссар и тоже засмеялся.
Шеренга "немцев" одобрительно загалдела и загудела. Послышались смех и крики:

— Погранцы, Пехотаааа... вам не светит!!
— Мы, моряки, мы на мате с пеленок разговариваем!!

— Оставить! Смирна! — оборвал едва начавшуюся бузу комиссар. — Всё, инструктаж закончен, все свободны. Посмотрите друг на друга — кому мала или велика форма, можете поменяться или подшить.

К 25 июля 1942 года все приготовления к выполнению задания по уничтожению огневой позиции 800-мм немецкой пушки «Дора» были сделаны: назначены командиры групп и определён поименно состав каждой группы.
Командиром группы бойцов в 35 человек в немецкой форме, которая будет захватывать и освобождать концлагерь, был назначен комиссар партизанского отряда Василий Железнов.

Командование основной группой в составе 100 человек, которая будет штурмовать огневую позицию суперпушки «Дора» и войдёт на объект через железнодорожные ворота, комбриг взял на себя.
Миномётный расчёт, который должен был перед началом штурма объекта провести артподготовку и закидать всю территорию четырёхкилограммовыми минами, возглавил старшина-миномётчик Прозоров.

Провели инвентаризацию всей взрывчатки в партизанском отряде, распределили её по группам.
Бойцы Павла на трофейной легковой машине привезли в отряд 50 кг взрывчатки, спрятанной в сторожке.
Установить взрывчатку на железнодорожные пути и станцию Бахчисарай планировали в ночь перед началом операции.
А Павлу Железнову, командиру разведгруппы из Москвы, и его бойцам Комбриг дал секретное задание, и они к нему готовились.

Комбриг назначил начало операции на 5 часов утра 27 июля 1942 года.

Павлу оставалось встретиться с немецким инженером Вернером, оповестить его о дате и времени начала операции, а также встретиться со своим братом Гюнтером и рассказать ему, что он теперь предатель и пособник диверсантов Красной Армии.
На встрече Павел должен был рассказать Гюнтеру, что он советский разведчик, и что у Гюнтера нет выбора, кроме как помочь партизанам войти на охраняемый его ротой СС объект «Дора».

Вечером они втроём — Павел и два его бойца, Ганс и Вальтер, — под видом немцев снова пришли в ресторан «Гаштет» на окраине Бахчисарая.
Встретившись с инженером, ему дали инструкции: что он должен делать, где находиться во время артподготовки и как вместе с Гансом и Вальтером будут закладывать бомбу на зарядный механизм пушки «Доры».

Павел решил, что подрывать «Дору» вместе с немецким инженером будут именно его бойцы: во-первых, они уже знают друг друга, а во-вторых, у них было больше опыта и выдержки, чем у кого-либо.
Ганс и Вальтер — опытные саперы-диверсанты, и Павел был уверен, что если вдруг, что-то пойдёт не по плану, эти два русских парня с немецкими корнями выполнят приказ любой ценой, даже ценой своей жизни.

Инженер Вернер всё выслушал внимательно, задал пару вопросов и, получив ответы, сказал, что всё понял и утром 27 июля будет готов выполнить свою задачу в уничтожении пушки «Доры».
Павлу в этот вечер нужно было встретиться ещё с двоюродным братом, который командовал ротой эсэсовцев, охраняющих объект. Но Гюнтер не приезжал, и только затемно, около часа ночи, появился снова полупьяный Гюнтер со своими дружками.
Павел со своими бойцами и Гюнтер со своими эсесовцами встретились как старые друзья.

Немцы уже изрядно выпили.

Бойцы Павла и немецкие фельдфебели сели пить пиво, а Павел взял Гюнтера за руку и вывел его на улицу поговорить.
Гюнтер был рад видеть Павла, ну или делал вид, но он явно был настроен доброжелательно.
Они отошли от ресторана, и сели на лавочку, и Гюнтер спросил:
— Ваши приехали? Почему ты ко мне не пришёл? Я обещал найти вам место дислокации для вашего спецбатальона.

— Мои сейчас под Москвой, скоро приедут, — сказал Павел.

— Но я тебя позвал, чтобы сказать кое-что важное, Гюнтер.
— Слушаю тебя, Пауль, — сказал Гюнтер.

И в этот миг Павел точным, выверенным ударом в нижнюю челюсть сбил Гюнтера с ног.
Наклонившись, он вставил ему в рот кляп, забрал из кобуры пистолет и, связав ему руки за спиной, посадил обратно на скамейку, нахлобучив откатившуюся от удара эсэсовскую фуражку.
Гюнтер через минуту пришёл в себя и начал дёргаться и мычать. Павел ещё раз ударил его в бок и сказал:

— Гюнтер, молчи и внимательно слушай. Я советский разведчик, командир разведгруппы.
У нас задание — взорвать пушку «Дору», и ты мне поможешь.

Если ты решишь меня сдать или меня схватят, все узнают, что ты мой брат, и никто в гестапо не поверит, что ты не был со мной в сговоре. Да и я на допросе в Гестапо первым делом скажу, что именно ты, мой старший брат все это и придумал, — засмеялся Павел.
— Тебя арестуют вместе со мной и тоже расстреляют. Ты со мной согласен?
Гюнтер утвердительно кивнул и опустил голову.
— Ну суть ты понял. Если не будешь орать, я вытащу кляп, и мы поговорим.

Гюнтер закивал. Павел вытащил кляп, и Гюнтер зашептал:
— Пауль, сука…какая же ты сволочь!! Я всегда знал, что ты русская сволочь, коммунист. Какой же я идиот, что не пристрелил тебя раньше, тогда в Кёнигсберге… Какой я дурак, что поверил тебе здесь! Боже, какой я идиот!

А потом, немного успокоившись и обдумав ситуацию, спросил уже спокойным голосом:
— А всё-таки …ты Ковальский, идиот… — назвав Павла фамилией его матери.
— И твои русские идиоты… Ты вообще в курсе, что эта пушка — с пятиэтажный дом и весит полторы тысячи тонн? Вам её никогда не взорвать! Сдавайся, у вас ничего не получится!

Но потом осекся и добавил:
— О мой бог… Тебе нельзя сдаваться. Из тебя гестапо вытянет, что ты мой брат, и мне конец…
— Вот уже хорошо, видно, что твой пропитой мозг заработал, — сказал Павел.
— Так что тебе нужно?! Чем я должен помочь вам?! — вырвалось у Гюнтера.
—Ты, Гюнтер… откроешь нам Главные ворота объекта и мы туда въедем на 2 машинах
— Хорошо, я помогу вам! — вдруг согласился он.
— Вас всех всё равно перестреляют, вы смертники и уже трупы…
— Мне нужно, чтобы ты открыл нам главные ворота. Мы с группой войдём и будем прорываться к пушке.
— Ну ты и идиот… Полный идиот, — пробурчал вполголоса Гюнтер.

Гюнтер про себя подумал, что после того как он откроет главные ворота, как просит Павел и русские диверсанты войдут в них, он со взводом солдат с пулемётами, которых он поставит у ворот, мгновенно всех уничтожит.
— А вслух сказал: сволочь ты, Пауль… Ты не оставил мне выбора… Но ты мой брат, и я сам ненавижу Гитлера! Я тебе помогу! — произнёс он гнусавым, фальшивым голосом, словно бездарный провинциальный актёр.
— Ну вот и славно, — сказал Павел, ухмыльнувшись.

«Рыбка заглотила наживку.»

Гюнтер, даже не спросил, что будет после нашего штурма.
Он уверен, что мы все погибнем!
Ведь ты же будешь ждать меня за воротами, чтобы уничтожить…

А это то, что мне и надо! Интересно, ты один взвод там поставишь или два… Лучше бы два, — подумал Павел и заулыбался. А вслух сказал:
— Ну вот и славно, мы с тобой договорились.
Гюнтер и вот еще что, даже не пытайся меня убить — все мои бойцы скажут, что ты самый главный их командир …и ещё 50 немецких офицеров из ресторана знают, что ты мой брат.

На допросе в Гестапо, а их обязательно будут допрашивать, они первым делом об этом расскажут.
Ну а дальше… ты знаешь… что дальше — засмеялся Павел.
— Да понял, я понял! — с раздражением, сказал Гюнтер и подумал про себя: «Ты прав, Пауль… Мне вас всех надо уничтожить самому, а тебя сжечь.
Я открою вам Главные ворота, и когда вы войдете внутрь базы, вы попадёте в мою ловушку, и я вас всех уничтожу.»

А вслух с усмешкой сказал:
— Пауль, даю слово офицера, что помогу тебе и открою вам ворота.
— Ну что ж, мы придём к воротам вашего объекта рано утром, в половине пятого, 27 июля. Будь готов, — сказал Павел.
— Яволь, Пауль! Я буду готов… Не сомневайся! — ответил Гюнтер.

Павел развязал ему руки и отдал пистолет, предварительно вынув патроны.
Его бойцы и два эсэсовских фельдфебеля вышли на улицу посмотреть, где Пауль и Гюнтер.
Увидев их мирно беседующих вдалеке на лавочке, успокоились и продолжили пьяную болтовню.

Павел свистнул своим бойцам, те тут же подбежали, а Гюнтер направился к своим фельдфебелям. Разойдясь в разные стороны, они уехали.
По дороге Павел рассказал бойцам:

— Гюнтер, как я и ожидал, поверил, что мы идиоты и будем штурмовать объект в лоб.
Поэтому, в полпятого утра наша легковая машина, в которую мы загрузим кг 50 взрывчатки, должна будет подъехать к главным воротам.
Думаю, они будут приоткрыты. Разогнав машину, заблокировав руль и газ, она на полном ходу врежется в ворота, и 50 кг тротила разнесут всё на 20 метров вокруг.
Очень надеюсь, что Гюнтер поставит за воротами не один взвод эсэсовцев, а два!» — засмеялся Павел.

— А Дальше, — продолжил Павел: старшина минометчик Прозоров с огневой позиции в 2 км от базы …закидает минами территорию базы, и потом, уже взорвав железнодорожные ворота дрезиной, тоже начиненной взрывчаткой, на территорию войдёт комбриг с сотней бойцов — добивать оставшихся фрицев.
— Похоже на план, командир,— сказал Ганс с усмешкой
— Кто будет за рулём машины, командир? — спросил Вальтер.
— За рулём машины будет мой друг и одноклассник, лётчик Андрей Громов.

Ему не впервой идти на таран, — сказал Павел.
— Он сможет! С уверенностью в голосе Павел добавил:
— Я ему доверяю!
— А почему не кто-то из нас? — с ноткой обиды в голосе спросил Вальтер.
— У вас другое задание, — сказал Павел.

— Вам мужики выпало не менее, а может быть, самое ответственное задание.
Вы должны будете сделать главное — ради чего все мы пойдём завтрашним утром в бой: - взорвать "Дору"!
Так как пушка ближе к грузовым воротам, вы со взрывчаткой в немецкой форме, пойдёте через них скрытно, не вступая ни с кем в бой и встретив инженера Вернера, доберетесь до самой пушки и взорвёте ее зарядный механизм.
— Ну что, принимаете мой план? Готовы? — спросил Павел.
— Так точно, командир! Готовы!
Мы всё сделаем "по-красоте", не сомневайся! — ответили бойцы.

— А Андрей, кстати, знает, что ему предстоит таран на земле, а не в воздухе? — спросил, улыбнувшись Ганс.
— Пока нет, — засмеялся Павел.
— Но он с радостью согласится. Я в этом уверен.


Глава 30. Диверсия на станции и уничтожение концлагеря

­
Вернувшись в партизанский отряд, Павел собрал комбрига, комиссара и Андрея в штабной комнате и, закрыв дверь, рассказал о встрече с Гюнтером и о задании, которое должен будет выполнить Андрей.

— Да уж, Павел...
Твой родственник-фашист совсем о нас невысокого мнения, если поверил тебе, — и он сделал паузу.
— А вот Андрею ты нарезал совсем не простую задачку. Очень большой риск... Что скажешь, лётчик? — спросил Андрея комбриг.
— Товарищи, я всё сделаю, — ответил Андрей серьёзным и даже в некотором роде торжественным голосом.
— Не сомневайтесь!! Да и кто среди нас лучше меня знает, как идти на таран? — смеясь, продолжил он.

Этой ночью никто в партизанском отряде не заснул — все готовились к завтрашнему дню.
В 11 часов вечера подпольщики, как и обещали, пригнали две грузовые машины.
Один грузовик был спрятан у партизан в горах.

Его пригнали тоже к партизанской базе и загрузили в него два 82-мм миномёта и по 30 мин на каждый миномёт.
Шесть партизан-миномётчиков, одетых в немецкую форму, во главе со старшиной Прозоровым погрузились в машину и уехали на заранее подготовленную позицию.
Павел в форме офицера СС и два его бойца на своей легковой машине обеспечили им прикрытие и сопроводили при проезде через город.

Машина выехала за черту города и поехала к заранее оборудованной миномётной позиции.
Павел с бойцами вернулся на партизанскую базу.
Бойцы разведгруппы Павла — Ганс и Вальтер, вернувшись из сопровождения миномётчиков, сразу поехали на железнодорожную станцию Бахчисарай, куда они заранее привезли взрывчатку и спрятали её на станции у подпольщиков.
На станции их уже ждала группа партизан во главе с сержантом-сапёром Никифоровым.
В течение часа они скрытно заминировали железнодорожное полотно со стоящими на нём двумя эшелонами с горючим и боеприпасами.

Эти эшелоны стояли на станции уже двое суток и ждали разгрузки. Также бойцы заминировали здание вокзала.
Взрыв на железнодорожной станции и вокзале должен был стать отвлекающим манёвром и состояться ровно в 4 часа 30 минут утра
Оставив подрывные машинки партизанам-сапёрам, Ганс и Вальтер уехали на базу партизан.

В час ночи 27 июля комбриг вывел с партизанской базы около ста партизан, и горными тропами они к 4 часам утра добрались до точки сбора в полукилометре от железнодорожных ворот объекта «Дора».
Поставив на рельсы ранее замаскированную дрезину, они нагрузили её принесённой с собой взрывчаткой и, спрятавшись в горах, стали ждать начала операции.
Для них сигналом к началу операции должен был стать взрыв на станции в 4:30 утром
А основная фаза операции — взрыв ворот дрезиной, начинённой взрывчаткой, и штурм объекта — по плану должна была начаться в 5 часов 30 минут, сразу после окончания миномётного обстрела территории базы.

На финальном совещании комбриг собрал всех старших групп и ещё раз рассказал, кто, что и когда должен был делать, сверив со всеми часы.
Ещё раз напомнил, что только точные совместные действия всех групп приведут к успеху, а также определил каждой группе пути отхода на партизанскую базу после выполнения задания.

В половине четвертого утра , 35 партизан в немецкой форме, которые должны начать штурм немецкого концлагеря для военнопленных, стали грузиться по машинам.

Штурм концлагеря был назначен на половину пятого, сразу после взрыва на железнодорожной станции
Комиссар проверил у всех оружие, боеприпасы и наличие двух гранат на каждого.
Андрей с Гансом и Вальтером подготовили легковую машину, которая должна была ровно в 5 утра врезаться в Главные ворота объекта.

Загрузили в неё 50 кг взрывчатки, сделали приспособления, которые блокировали педаль газа и руль, и проверили её.
Машина работала исправно: при блокировке руля и прижатии деревянным бруском педали газа двигалась строго по прямой без присутствия человека в кабине.
В 3 часа 15 минут Павел, Андрей, два бойца его разведгруппы и снайпер Ляна Балан, которая была не только радистом их разведгруппы, но ещё и прекрасным снайпером, мастером спорта СССР по стрельбе, сели в немецкую легковую машину, начинённую взрывчаткой, и поехали к объекту «Дора».
Павел взял с собой на задание Ляну Балан, чтобы она подготовилась и заранее нашла место, с которого после взрыва главных ворот ей нужно будет уничтожить двух охранников-пулемётчиков, стоявших на вышках справа и слева от ворот.
Эти вышки контролировали периметр как снаружи, так и внутри объекта.

Прибыв, Ганс и Вальтер ушли в сторону железнодорожных ворот, где уже была большая группа партизан вместе с комбригом и готовилась к штурму.
Они со взрывчаткой должны были войти вместе со штурмовой группой, которая завяжет бой с фашистами внутри базы.
Далее у них было своё задание: вместе с инженером Вернером им нужно было пробежать метров 500 и, спустившись в котлован глубиной 10 метров, в котором стояла сама пушка «Дора», заминировать и уничтожить зарядное устройство пушки.
— Все приготовления закончены, все бойцы на позициях, — подумал Павел, посмотрел на часы. Было без двух минут четыре часа утра.
И в это время он, да и все окрестности Бахчисарая, услышали серию мощных взрывов на железнодорожной станции.
На объекте «Дора» включилась сирена.
Приоткрылись главные ворота, и Павел в бинокль увидел Гюнтера, который нервно вышел из ворот, показывая в сторону звучащих взрывов на станции, и стал что-то кричать и приказывать фельдфебелю.
Через несколько минут он ушёл, и Павел увидел, что ворота не закрыты!
Всё это Павел видел в бинокль и с удовлетворением сказал:
— Гюнтер нас ждёт с солдатами за воротами, ждёт, что мы сейчас в лоб через главный вход попрём на него... Ворота не заперты! Какой молодец! — засмеялся Павел.
— Ну что, лётчик, — обратился Павел к Андрею, — твой выход, Андрюха. Я тебя очень прошу, будь осторожен и не затягивай прыжок из машины, чтобы тебя осколками не задело.
— Всё будет хорошо, Паш, не волнуйся, — ответил Андрей.
— Сейчас отец должен после взрыва на станции уже подъезжать к концлагерю и якобы защищать его от партизан, которые ворвались в город, — засмеялся Павел.

В это время к воротам концлагеря подъехали две машины с немецкими солдатами.
Из одной вышел седой офицер в эсэсовской форме и стал командовать солдатами у ворот концлагеря.
Это был комиссар партизанского отряда Василий Железнов с группой партизан.
Солдаты, выпрыгнув из машины, стали делать вид, что занимают оборону прямо перед воротами концлагеря.
Некоторые, ради хохмы, по просьбе комиссара стали делать вид, что окапываются и роют окопы.
При этом немецкий офицер на всех кричал, ужасно ругался матом на немецком языке, а нерасторопные солдаты только и отвечали ему:
— Яволь, герр офицер! Яволь!

В это время охрана передала о нестандартной ситуации и суете, возникшей у ворот, и из ворот вышел начальник лагеря.
Эсэсовский гауптштурмфюрер, который приехал на двух машинах со взводом немецких солдат к воротам концлагеря, представившись начальнику лагеря, сказал:
— На город напали партизаны, и вполне возможно, это русский десант.

— Я видел в небе не менее 100 парашютов! У меня приказ усилить охрану вашего лагеря. Сколько у вас человек охраны?
— Два взвода, 60 человек, — отрапортовал старшему по званию начальник лагеря.
— Так мы сейчас загоним свои машины и займём оборону лучше не снаружи, а внутри лагеря!

— Вы собирайте всех своих солдат и тоже пусть все бегом к воротам. Командование обороной беру на себя! — закончил эсэсовский офицер.
Безапелляционный тон, резкие команды эсэсовского офицера не вызвали ни малейшего подозрения у начальника лагеря.
Тем более что вдалеке, на станции, была слышна канонада и грохот разрывающихся снарядов.
Он крикнул:
— Так точно! — и побежал в сторону казармы.

Охранники в лагере включили сирену и открыли ворота лагеря, куда и въехали задом две грузовые машины.
Вслед за машинами на территорию лагеря вошли 35 партизан в немецкой форме, и когда все партизаны оказались внутри, ворота лагеря закрылись, и комиссар с усмешкой подумал:
— Ну вот и всё, коробочка закрыта.

В это время по направлению к воротам уже бежали немецкие охранники лагеря, чтобы усилить охрану ворот, и бежало их много, отметил про себя комиссар.
Когда им до ворот осталось добежать шагов 15, тенты только что въехавших двух машин на территорию лагеря резко открылись, …

и два старых, добрых пулемёта «Максим» из двух машин начали стрелять шквальным огнём по подбегающим фашистам!


В кузовах машин, за пулемётами, сидели и сейчас поливали набегающих немцев смертоносным огнём два друга: армянин Сурен Казарян и грек Василис Хаджиопало.
Они за это время подружились в отряде и стали как братья — не разлей вода.

Первые бежавшие фашисты были убиты из пулемёта практически в упор и, падая на землю, создали затор и панику.
Пулемёты стреляли не умолкая, и в течение пяти минут эти два пулемёта «Максим» положили мёртвыми перед воротами не менее 40 фашистов.
Оставшиеся в живых фашисты стали убегать в сторону бараков лагеря.
Комиссар скомандовал:
— Взвод, в атаку! — и партизаны с криками «Ура!» бросились вдогонку за разбегающимися охранниками лагеря, забрасывая убегающих немцев гранатами.

Краем уха комиссар услышал крики «Полундра!» и отборнейший мат.
Он улыбнулся и подумал про себя:
— Ну вот и краснофлотцы получили возможность отвести душу.

В это время из бараков стали сначала малыми группами выходить военнопленные, потом их стало очень много, и все они побежали к воротам.
Комиссар снял с себя эсэсовский китель, выстрелил несколько раз вверх, остановил толпу и громко скомандовал на русском языке:
— Мы партизаны! Я комиссар партизанского отряда Железнов!

— Кто готов в бою искупить свою вину и бить фашистов — берите оружие в машинах и… — добавил он, — мы идём громить пушку «Дору»!
Часть военнопленных быстро подбежала к машинам, стала брать оружие. Другие подбирали оружие у убитых возле ворот немцев.


Но большая часть пленных в панике просто пробежала мимо комиссара и, выбежав за ворота, стала уходить в город, создавая немцам ещё большую панику.
К комиссару подошёл военнопленный и сказал:
— Я командир погранотряда капитан Лаптев. Со мной только командиры и коммунисты. Нас человек 30–40. Приказывайте, товарищ комиссар, что нам делать!
Комиссар пожал ему руку и представился:
— Комиссар партизанского отряда имени Коминтерна Железнов. Капитан, ты со своими бойцами всё тут знаешь, проверьте весь лагерь — может, кто где спрятался. 15 минут вам на это.

— Через 15 минут сбор здесь у ворот. — Выполнять, жёстко, по-военному! — сказал комиссар.
— Есть! — ответил капитан Лаптев, и бывшие заключённые разбежались по лагерю, вылавливая фашистов-охранников.

Через 15 минут штурм концлагеря закончился.
Военнопленные выловили всех разбежавшихся охранников и растерзали их на месте, подожгли бараки и казарму охраны — лагерь полыхал.
Почти тысяча военнопленных огромной толпой выбежав с территории лагеря и, разбежавшись по окрестностям, начала наводить ужас на сонный Бахчисарай, уничтожая на своем пути всех немцев которые выскочили на улицы города разбуженные взрывами и стрельбой
С комиссаром остались человек 30 бывших военнопленных и его взвод партизан.

— Сейчас идём на подмогу нашим на объект, — сказал комиссар.
Капитан сказал, что есть короткий путь из самого лагеря к объекту. Они построились в колонны, забрав два пулемёта «Максим» из машин, двинулись в сторону объекта.

— На весь бой и захват концлагеря у нас ушло чуть больше получаса, — с удовлетворением от хорошо выполненной работы подумал и заулыбался комиссар Василий Железнов.



­­­­Глава 31. Подрыв пушки Доры

В это время летчик Андрей Громов , сев за руль легковой машины, начинённой взрывчаткой, засмеялся и крикнул Павлу:
— От винта! — и стал её разгонять в сторону ворот.

Не доезжая примерно метров 70, он резко выпрыгнул из машины и, сделав кувырок, встав на ноги, побежал в сторону от ворот.

Где-то секунд через 10, ровно в 5 часов, легковая машина, начинённая взрывчаткой, врезалась в главные ворота объекта «Дора» и взорвалась с оглушительным взрывом.


Взрыв был такой силы, что вынес не только ворота на 5 метров внутрь базы, но вырвал по несколько метров стены по бокам ворот. Взрывчатка, куски ворот, стены и части машины просто разметали по сторонам несколько десятков немцев, которых Гюнтер поставил за воротами в надежде, что они уничтожат партизан, которые пойдут на прорыв.
Как потом стало известно, Гюнтер даже ничего и не понял, что произошло…

Он так и умер с большим удивлением на своём лице.

Он погиб на месте — его взрывом разметало на куски, так как он всё время стоял прямо у самых ворот, дожидаясь Павла.

Рядом, совсем близко от Павла, один за другим грохнули два одиночных винтовочных выстрела. Это снайпер Ляна Балан двумя точными выстрелами в лоб сняла двух часовых-пулемётчиков со сторожевых вышек базы.

В это время Андрей, удачно выпрыгнувший из взорванной машины, подбежал к Павлу, который ждал его в засаде перед воротами.

Они обнялись.
— Андрюха, я так переживал за тебя, — сказал Павел, — но ты, как всегда, молодец и… — похлопав его по плечу, спросил:

— Ты не ранен? Всё нормально?
— Я справился, — ответил Андрей, и только слегка дрожавший голос выдавал всё ещё охватившее его напряжение и волнение.

Невдалеке в районе концлагеря стали стихать выстрелы.
— Это мой отец… выполнил задание и уничтожил концлагерь немцев, — сказал с гордостью Павел.
— Всё, уходим к железнодорожным воротам. Сейчас начнётся миномётный обстрел внутри объекта.

И точно: только они отбежали, гулкие взрывы стали один за другим раздаваться на территории объекта.
Немцы, которые не погибли после взрыва ворот, стали в панике разбегаться по территории и тут же попадали под ураганный миномётный огонь партизан.

Часть немцев побежала к дальним железнодорожным воротам. Артобстрел минами длился примерно 20 минут.

Четырёхкилограммовые мины 82-мм миномёта сыпались на объект одна за другой, не переставая, пробивали крыши зданий, подсобных помещений, а попадая на землю, оставляли на месте взрыва воронки диаметром около 2 метров и трупы фашистов.

Павел с Андреем успели к началу штурма железнодорожных ворот , и когда стихли разрывы мин, комбриг дал команду разогнать и таранить дрезиной с заложенной на ней взрывчаткой ворота.

Дрезину разогнали, и она врезалась и в дребезги разнесла ворота.


Комбриг скомандовал:
— В атаку! — и в образовавшуюся брешь бросились около ста человек партизан, сметая всё на своём пути.

Обезумевшие от взрыва сначала главных ворот, потом миномётного обстрела и взорванных железнодорожных ворот, немцы были в панике.

Именно на это и рассчитывал Павел, когда готовил операцию.

Они не оказывали никакого организованного сопротивления и просто разбегались по территории.

Вслед за ними бежали партизаны, стреляя на ходу и бросая гранаты.

Когда основная масса наступающих партизан вошла внутрь объекта и стала громить фашистов, два бойца разведгруппы Павла — Ганс и Вальтер — уже бежали вдоль стены в сторону пушки «Доры».

У самого края котлована они увидели инженера Вернера, который, заметив их, махал им руками. Когда они подбежали, он держал в руках чёрный кожаный портфель и сказал:
— Передайте это от меня Штольцу.

— В лабораторию, где хранились все чертежи, наверное, случайно попала ваша мина, и начался пожар.

— Мы, все инженеры, бросились тушить пожар, многое сгорело, но я… — он улыбнулся, — кое-что всё-таки сумел собрать.

— Здесь, в портфеле, чертежи пушки «Доры». Наверное, …не все, но я думаю, Штольц разберётся.

Ганс с огромным уважением посмотрел на этого немецкого инженера, который, передавая чертежи, совершал свой личный героический поступок и оказывал неоценимую помощь Красной Армии. Он пожал руку инженеру и сказал:
— Вернер, вы герой! Спасибо вам большое за этот ваш подвиг!

И добавил:
— Всё передам Абраму Моисеевичу!

Они быстро спустились в котлован, на ходу уничтожив двух немецких часовых, которые, несмотря на панику и хаос, никуда не убежали и остались на своих постах, охраняя пушку.

Когда Ганс и Вальтер подбежали к пушке, они просто обомлели — настолько огромная она оказалась.

Одно дело — разговоры о том, что пушка большая, а другое дело — увидеть её воочию.

Инженер Вернер бежал первым и, подбежав к лестнице, ведущей вверх, стал на неё карабкаться.

Бойцы полезли за ним. Преодолев примерно три этажа этой махины, они оказались на парапете пушки, которая больше была действительно похожа на пятиэтажный дом с кранами, балками и лестницами.

Инженер подвёл их к какой-то бочке диаметром в два человеческих роста, открутил запирающее устройство, и они втроём открыли дверь этой бочки, которая и оказалась заряжающим устройством этой пушки с огромным бойком внутри.
— Закладываем заряды здесь и здесь, — сказал инженер.

Бойцы сняли тяжёлые рюкзаки с тротилом и установили взрывчатку в местах, которые указал инженер.

Далее они опять втроём закрыли крышку и, разматывая провод, стали спускаться вниз по лестнице.

Отойдя от пушки на расстояние 50 метров, Ганс достал из рюкзака подрывную машинку, присоединил к ней провода, покрутил ручку и затем двумя руками вдавил Т-образную ручку подрывной машины.

Прозвучал очень мощный, сильный взрыв, разбрасывая железные осколки в разные стороны.
— Всё, ура! — выдохнул инженер Вернер.
— Урааааааа!!! — закричали в один голос Ганс и Вальтер.
— Мы выполнили задание. Эта пушка больше не будет стрелять!

Все трое — Ганс, Вальтер и инженер Вернер — обнялись, и на их лицах светилась улыбка радости и глубокое удовлетворение от сделанной работы.

Вернер вздохнул и сказал с улыбкой:
— Всё, я пойду в наш инженерный корпус. Мне ещё надо куда-то спрятаться, чтобы… наступающие части Красной Армии меня не прихлопнули!
— Спасибо вам, господин инженер, — в один голос сказали бойцы. — Если бы не вы, у нас ничего бы не получилось!
— Спасибо и вам, Ганс и Вальтер. И Паулю передавайте привет.

— Дай Бог, увидимся.

И он убежал в направлении каких-то дальних зданий, где не было боя.

А бой шёл практически везде на территории.

20-30 немцев,оправившись от шока первых минут забаррикадировалась в казарме,главном корпусе и пыталась отстреливаться.

Часть собак, охранявших объект вместе со взводом немецких собаководов, погибла, многие собаки во время миномётного обстрела разбежались.

Партизаны держали оборону у ворот, короткими очередями стреляли два пулемёта «Максим».

По всей территории были разбросаны десятки немецких трупов, тут же на земле лежали и убитые партизаны.

Ганс и Вальтер добежали до ворот и увидели Павла и Андрея, которые вместе со всеми вели бой.

Тут же они, к своему огромному удивлению, увидели инженера Абрама Моисеевича Штольца, который лежал на земле в солдатской гимнастёрке, которая ему была на два размера велика, и стрелял из револьвера.

Ганс кивнул в сторону Штольца и спросил у Андрея:
— А инженер как тут оказался?..
— Как он мне сказал… — засмеялся Андрей. — Он просочился вместе с партизанами.

Он говорит: «Я не мог один оставаться на базе, когда все его товарищи воюют».

Ну что я могу поделать? — смеясь, сказал Андрей.

— Я у него отобрал винтовку, чтоб он штыком кого-нибудь не поранил, отдал ему револьвер. Вот он и воюет.

— Командир, нам немецкий инженер передал документы и чертежи по «Доре» и сказал передать привет Штольцу, — доложил Ганс.
— Вот молодец этот Вернер! — воскликнул Андрей, стараясь перекрикнуть звуки выстрелов.

— Отдай портфель Штольцу и скажи, что головой за него отвечает.
— Есть, командир! — ответил Ганс.

Ганс крикнул Штольцу и показал ему рукой, чтобы тот двигался к выходу из железнодорожных ворот базы.

Когда они встретились, Ганс передал портфель Штольцу и сказал:
— Тут секретные документы, которые передал немецкий инженер.

И вы, Штольц, ни в коем случае не должны умереть и не должны потерять эти документы. Вам понятно?

— Вы не должны снова идти внутрь базы, а должны ждать здесь у ворот, когда закончится бой .

У вас теперь, Абрам Моисеевич, другая очень важная задача — сберечь этот портфель.

Штольц молча слушал Ганса и кивал, потом расстегнул солдатскую гимнастёрку, спрятал портфель под ней и ответил:
— Ой вей, мооооолодой человек!

Абрам Штольц ещё не потерял ни одного документа в своей жизни и никогда не потеряет.

Ви же знаете: нас, евреев, в плен немцы не берут, да и мы не сдаёмся!

— Мы всегда сражаемся за Родину, где бы, в каком месте на земле, она у нас ни была!

— За 2000 лет, если бы евреи умирали так легко, как некоторым бы хотелось, нас бы давно никого не было.

— Вы, Ганс, очень мудрый человек… вы в очень правильные руки отдали эти документы… и ваша мама вами бы гордилась.

— У меня есть револьвер… и Абрам Щтольц не даст фашистам себя убить, — закончил свою мысль Абрам Моисеевич.

Ганс вывел Штольца из боя, сам вернулся и увидел комиссара, который, уничтожив концлагерь немцев, пришёл на подмогу на базу с бывшими военнопленными и уже штурмовал немецкие казармы.

Ползком Ганс и Вальтер добрались к Павлу и доложили:
— Командир, задание выполнено! Мы взорвали «Дору»!
— Ура!!! Ура!!! — закричали Павел и Андрей.

Павел нашёл глазами комбрига, поднял указательный палец и показал, что всё отлично.

Комбриг всё понял и громким голосом крикнул:
— Всё! Внимание всем! Задание выполнено! Отходим!

Комбриг достал из кобуры ракетницу и выпустил красную ракету в небо.

Ещё перед началом боя на партизанской базе всем бойцам и командирам было доведено, что красная ракета будет сигналом, что задание выполнено и партизанский отряд отходит.

И партизаны стали пятиться к воротам и отходить, забирая с собой раненых.

Где-то через полчаса, собравшись в 2 километрах от горящего объекта «Дора», который они только что атаковали, они стали группами по взводно уходить через горы в сторону партизанской базы.

Павел, увидев отца, который был легко ранен в руку, подбежал и обнял его.

К ним подошли комбриг Ян Брунос и лётчик Андрей Громов, и они все вчетвером обнялись — эмоции переполняли их.

Они выполнили невыполнимое задание!

Хитростью и смекалкой преодолев всю эту якобы неприступную оборону немцев, и взорвали пушку «Дору»!
Каждый командир справился со своей задачей!


Поднявшись чуть выше в горы, Павел в бинокль рассматривал город. Город был весь в дыму от пожаров.

На дорогах уже появились колонны немцев, спешащих на подмогу к базе, немецкие мотоциклисты, машины и бронетранспортёры с солдатами.

Беспорядочная стрельба была слышна по всему городу.

Посмотрев на колонну партизан, идущих по горной тропе, Павел вздохнул и подумал: «Задание выполнено!»




Глава 32. После боя.

­­­Только через пять часов, все оставшиеся в живых партизаны после боя на объекте «Дора», вместе с ранеными товарищами прибыли на базу в пещеру.

Комбриг вызвал всех офицеров в штаб и приказал по списку проверить весь личный состав, а через час доложить о потерях и раненых.
Комдив дал команду накормить бывших военнопленных и передать командиру погранотряда Лаптеву, чтобы тот подготовил список бывших военнопленных с указанием: ФИО, званий, должностей и воинских частей до их пленения.

А самих пленных накормить и переодеть в новую форму.

Диверсионная группа Павла вернулась вся.

Абрам Моисеевич Штольц, как только пришёл на партизанскую базу, передал портфель с секретными документами и чертежами пушки «Доры» лично Павлу в руки, сдал револьвер старшине и пошёл приводить себя в порядок.

Павел поблагодарил Абрама Моисеевича и сказал, что теперь его, Штольца, главная задача как инженера-оружейника — ещё до приезда в Москву разобраться с этими документами, написать свои пояснения и замечания… и что он завтра с утра должен приступить к их изучению.
Вернувшиеся на базу Ганс и Вальтер были легко ранены.
У Вальтера по касательной пулей задело руку, а Гансу небольшой осколок гранаты попал в ключицу.

По старой привычке диверсантов они осмотрели друг друга, и, вытащив ножом осколок гранаты из ключицы Ганса, перевязали друг друга.

Весь лазарет был полон ранеными.
В лазарете медсестре Маше помогала Лянка, и они, как могли, обрабатывали несложные раны бойцов и перевязывали их.
Всего раненых после боя оказалось 18 человек, из них четверо были тяжело ранеными.
Через час по прибытии на партизанскую базу все офицеры собрались в штабе и начали по очереди докладывать.
Комбриг, слушая доклады офицеров, подумал, что очень дорогой ценой для отряда была выполнена задача командования.

Из 200 партизан, которые принимали участие в операции, вернулись вместе с комбригом на базу только 137 человек, из которых 18 были ранены.
Группа партизан, взрывавших железнодорожный вокзал, при отходе была атакована немцами, и в живых вернулись на базу только два сапёра.
В этом бою геройски погиб сержант-минёр Никифоров, прикрывая отход группы.
Пока не было никаких сведений о героях-миномётчиках, которые должны были после выполнения задания также вернуться на базу.

Капитану Лаптеву, командиру погранотряда, на вид было лет 35, он был худой и невысокого роста, где-то около 1.70 см, и когда до него дошла очередь докладывать, он доложил, что, прикрывая отход партизан от взорванных железнодорожных ворот, в бою погиб командир заставы лейтенант-пограничник Сергеев.
Комиссар Железнов от себя добавил:
— Когда отряд стал выбираться с территории спецобъекта, лейтенант Сергеев сам вызвался добровольцем прикрывать отход партизан.

Вместе с ним добровольцами вызвались ещё три пограничника и два брата, как они себя называли, наши геройские пулемётчики — грек Василис и армянин Сурен.
— Благодаря их подвигу, товарищи, мы смогли подняться в горы, и всё это время два пулемёта стреляли не умолкая, но потом всё стихло, — выдохнул комиссар.
И продолжил:
— Светлая память героям!

— Комиссар, ну не хорони геройских ребят заранее, грек он вообще из Крыма, местный, я верю, что они смогут выбраться и спастись, — оборвал на полуслове комиссара комбриг.
Капитан Лаптев передал комбригу списки бывших военнопленных, пришедших с ним.
В списках оказалось только 19 человек из тех 30 коммунистов, которых вооружил комиссар, когда они покидали концлагерь.
Остальные военнопленные, так же как и партизаны, погибли внутри этого немецкого спецобъекта «Дора».
Комбриг тяжело вздохнул, снял фуражку и сказал:
— Светлая память погибшим товарищам.

Все офицеры последовали его примеру и встали по стойке «смирно».
— Комиссар, — комбриг обратился к Василию Железнову,
— К утру составьте списки всех погибших поимённо.
— Разрешите, товарищ комбриг, — вдруг, сказал Павел.
Комбриг кивнул, разрешая.
— Я предлагаю, товарищи, чтобы каждый командир к завтрашнему дню представил списки особо отличившихся бойцов его подразделения для награждения орденами и медалями.

Мне и моей группе скоро надо будет возвращаться в Москву, и я возьму их с собой.
Когда буду писать рапорт о выполнении задания, приложу эти списки на награждение героев-партизан.
— Поддерживаю, — сказал комбриг и добавил:
— В списки включите не только живых, но и погибших, если они показали примеры мужества и отваги.
Они должны быть награждены даже посмертно, и их семьи будут знать, что их отец или сын погибли как герои, и наша Советская Родина благодарна им за их подвиги.

— После войны здесь, на месте нашей партизанской базы, мы установим памятник всем героям, погибшим в борьбе против фашистских захватчиков.
— Сегодня всю ночь и завтра весь день мы будем ждать наших героев-миномётчиков, и вполне возможно, придут ещё и другие партизаны.
Сейчас всех накормить, и пусть бойцы отдыхают.
— Все свободны!
— Комиссар и капитан Лаптев, задержитесь!
Когда все вышли и они остались втроём, комбриг сел на стул и сказал:
— Давай, капитан, знакомиться. Я — бригадный комиссар Ян Брунос.
— Я — капитан НКВД Сергей Лаптев, командир 14-го погранотряда войск НКВД, — представился и начал свой рассказ капитан.

— На начало войны мой погранотряд насчитывал 1090 человек личного состава и оборонял границу на участке побережья Чёрного моря в 180 километров.
— В моём погранотряде было 16 погранзастав по 45 человек в каждой, но они все были растянуты вдоль моря.
Каждая погранзастава охраняла участок примерно в 10 км.
Состав и вооружение любой погранзаставы позволяли ей успешно вести борьбу с одиночными нарушителями границы, диверсионно-разведывательными группами и небольшими отрядами врага, до двух взводов пехотной роты.
— Конечно, мы успели после начала войны вырыть на каждой заставе окопы в полный рост, нам добавили оружия и боеприпасов но, всё равно всего этого было, конечно же, мало, чтобы сдержать регулярные части наступавших немцев.

— 30 октября 1941 года на моём участке границы в трёх местах был высажен с моря немецкий десант численностью до двух полков. Немцы хотели подавить наш погранотряд с воздуха, и их пикирующие бомбардировщики бомбили нас более двух часов.
— Потери личного состава после бомбёжки были до 30 процентов в каждой заставе.
Дальше высадившийся немецкий десант силами трёх батальонов прорвал нашу оборону в трёх местах.

Пали смертью храбрых три заставы: 3-я, 8-я и 12-я.
Немцы вклинились в нашу оборону и стали заходить в тыл нашему обороняющемуся погранотряду.
Понимая, что сейчас буду окружён и уничтожен, я принял решение организованно отходить на резервные заставы, которые были в 15 км от моря.

С группой бойцов в 300 человек мы уничтожили больше роты немцев, с боем вышли из окружения и… снова попали в окружение.

Собрав командиров, я принял решение идти на прорыв, и мы атаковали немцев.
— Но тут нас зажали в тиски два немецких пехотных батальона.
— Все бойцы-пограничники сражались мужественно, в итоге дело дошло до рукопашной…
Голос капитана дрожал, когда он это всё рассказывал.
— После двухчасового боя нас осталось человек 20 вместе со мной. Немцы трижды предлагали нам сдаться.
— Мы им отвечали, что пограничники не сдаются. Мы готовились к последней атаке, и тут… нашу группу закидали минами.

Я был ранен, меня перевязали бойцы, потом потерял сознание, и меня в бессознательном состоянии и ещё четверых раненых пограничников немцы взяли в плен.
— Когда нас брали в плен, я был без офицерского кителя, а мой старшина-водитель Иван Михалыч, с которым я служу ещё с 1939 года, сообразил, что нас вот-вот захватят в плен, снял с меня форменные офицерские брюки, и вот так, весь в крови и исподнем, я и попал в плен.

— Нам ещё в начале войны всем довели, что офицеров НКВД, евреев и комиссаров немцы в плен не берут, и мои пограничники даже в плену хранили эту тайну всё это время.
Пока три месяца назад на нас через связного не вышли подпольщики Севастополя.
Я тогда и представился, кто я, и вместе с подпольщиками Севастополя мы стали готовить побег из лагеря.
Я подбирал надёжных людей — коммунистов, комсомольцев, и мы готовились к побегу.
И тут вдруг… несколько дней назад наш связной принёс весть, что готовится нападение на концлагерь партизанским отрядом…

— Мы вас ждали… Мы были готовы… Ну а дальше вы всё уже знаете! …закончил свой рассказ капитан НКВД, пограничник Лаптев.
Капитан встал и с чувством благодарности в голосе, сказал:
— Спасибо вам, товарищи!
Комбриг и комиссар всё это время очень внимательно слушали рассказ капитана-пограничника.
— Я составил списки всех бежавших из плена военнопленных, — продолжил капитан.
— Среди них 11 коммунистов в званиях сержантов и старшин разных полков и подразделений Красной армии, пятеро коммунистов с Севастопольского судоремонтного завода и троих я не очень хорошо знаю, возможно, они недавно прибыли в лагерь.
— Вот именно об этом я с тобой и хотел поговорить, капитан НКВД Сергей Лаптев, — сказал комбриг.

— Вспоминай, что ты не просто капитан, ты капитан НКВД, и я даю тебе приказ: провести допросы и взять подробные письменные показания с каждого пришедшего с тобой в отряд бывшего военнопленного — как, при каких обстоятельствах попали в плен. Ищи малейшие неточности, провоцируй каждого…
— Ну и так далее. Три дня тебе на это.
— Потом вместе почитаем, что они напишут, и будем принимать решения по каждому отдельно.
Особое внимание — на тех троих, которых ты мало знаешь.
— Приказ понятен!
— Так точно, товарищ комбриг, — ответил капитан.
— Да, и свои показания запиши… конечно, — добавил комбриг.
— Сергей, — он впервые обратился к капитану по имени, — ты кадровый военный, старший офицер и понимаешь, что всё, что ты нам рассказал, и то, что потом напишут бывшие военнопленные и ты в том числе, будут проверять и перепроверять не раз следователи НКВД.

И… ничего с этим не поделать. Такой порядок, — закончил комбриг.
— Я все понимаю, ответил капитан Лаптев —и продолжил:
— Товарищ комбриг, я хотел вас спросить: я дал лейтенанту Сергееву и группе бойцов его заставы приказ вынести с поля боя и сохранить Красное Знамя нашего погранотряда.
Он, к сожалению, погиб, и я не знаю, выполнил ли он приказ и где сейчас наше Красное знамя, — спросил капитан Лаптев.
— Лейтенант Сергеев геройски выполнил, капитан, твой приказ. Сохранил бойцов и вынес Знамя, а потом влился в наш партизанский отряд и геройски сражался до самой смерти.
Знамя здесь, в отряде.
Когда капитан-пограничник вышел из штаба, комбриг спросил комиссара:
— Ну что, думаешь, Василий, — веришь ему?
— То, что он рассказал про охрану государственной границы, это конечно !!! … ну, не буду ничего говорить, — ответил Василий.
— Я за ним наблюдал, пока он говорил, — продолжил комиссар. — Ян, не похоже, что он врёт…
Жаль погиб лейтенант-пограничник, который вынес Знамя погранотряда.
— Лейтенант погиб, но остались живы другие пограничники. Немедленно сегодня допроси их.

У них сержант-пограничник живой остался, по-моему, толковый. Пусть расскажет, что знает. И вызови прямо сейчас на допрос водителя капитана, старшину, выслушай и его рассказ.
Сравни все показания и доложи мне.
— Василий, давай мы с тобой лучше перестрахуемся!

Вечером комиссар доложил, что допросил старшину-водителя капитана-пограничника и сержанта, который был в группе, вынесшей с поля боя Знамя погранотряда.

— Показания капитана слово в слово подтвердил старшина-водитель, а сержант сказал, что капитана все в погранотряде уважали и он прекрасный командир.
И он лично присутствовал, когда капитан давал приказ лейтенанту спасти Знамя.
— Ну и славно, — с облегчением вздохнул комбриг.
— Пусть пока служит. Посмотрим, как он себя проявит дальше. Задание я ему дал, а ты, Вась, проконтролируй, как комиссар проведи сам парочку допросов.
— Хорошо, — ответил комиссар.
После совещания в штабе Павел подготовил радиограмму в Москву:
«Группой совместно с партизанским отрядом им. Коминтерна - задание выполнено! Тчк. Пушка "Дора" взорвана и надолго выведена из строя. Тчк. С 27 июля 1942 пушка не сделает больше ни одного выстрела. Тчк. Подпись: Ковалёв».

Уже поздно ночью в отряд пришли 2 раненых миномётчика, молодые парни лет по 19, и рассказали, как геройски погиб старшина-артиллерист Иван Прозоров.

— Мы, прибыв на место, быстро собрали все части миномётов, обустроили огневую позицию и точно по времени сделали из каждого миномёта по два пристрелочных выстрела.
— Ну а далее, в течение получаса мы расстреляли по спецобъекту «Дора» почти весь боекомплект — 30 мин из каждого миномёта.
— Когда на каждый миномёт оставались по одной последней мине мы услышали лай собак и увидели, что взвод пехоты немцев поднимается в горы прямо к нам, — рассказал боец-миномётчик.
— Мы начали отстреливаться и забрасывать немцев гранатами.
— Во время этого боя погибли трое наших товарищей, а остальные бойцы были ранены.
— Старшину Прозорова тоже тяжело ранило в живот.
— Нас на позиции осталось трое вместе со старшиной.
Взвод немцев разделился и стал окружать нас с двух сторон. Раненый старшина Прозоров отдал нам приказ уходить в горы, а сам остался на позиции.

— Старшина нам сказал, что нам всё равно его не вынести, так как он ранен в живот, а мы молодые ребята, что нам надо жить да жить, заводить семьи, а он старый солдат, который воюет с Гражданской, своё пожил — и он нас прикроет.
На глазах миномётчиков появились слёзы горечи.
— Мы вдвоём, помогая друг другу, поднялись метров на пятьдесят в горы и увидели, что старшина, наш Дядя Ваня… — голос миномётчика задрожал.
— Старшина снял окровавленную гимнастерку сел на плиту миномёта прислонившись спиной к его стволу.
— Он отвинтил головки от двух мин и взял обе мины в свои руки положив их перед собой, прикрыв их своей гимнастеркой.
— Когда немцы поднялись на нашу огневую позицию, старшина Никифоров Иван Павлович ударил две мины о плиту миномёта и, взорвав их и себя, взрывом уничтожило десяток фашистов, которые подошли к нему вплотную и обступили его!
— Вот так… погиб как герой, наш Дядя Ваня, — закончил свой рассказ молодой солдат-миномётчик.

Все стоящие рядом солдаты и офицеры во время рассказа не проронили ни слова, а потом как по команде молча сняли головные уборы в знак уважения и почтения силе духа русского старшины.

— Пусть земля ему будет пухом, и всем погибшим героям, — сказал комбриг и добавил:

— Комиссар, всех миномётчиков — и погибших, и живых, — он указал на стоящих перед ним двух бойцов, — представить к наградам, а старшину — к ордену Красного Знамени!

А рано утром в расположение партизанской базы пришли раненые пулемётчики — грек Василис Хаджиопало и армянин Сурен Казарян. Они оба были ранены.
Они шли к базе 10 часов, но не потеряли присутствие духа.
Армянин Сурен был ранен в руку, а Василис получил ранение ноги. Как только они вошли в пещеру, их тут же обступили бойцы, зная, что сейчас будет весёлый рассказ от Сурена, как они вдвоём разгромили всех фашистов, и чуть-чуть не поймали Гитлера в горах. Так оно и произошло!

Сурен аккуратно посадил грека Василиса на снарядный ящик и начал свой рассказ:

— Вай!! Как я рад вас всех видеть, дорогие мои братья, — начал он. — Я с этим хромым грээком всю ночь ходиль… туда-сюда, туда-сюда, по горам… ничего не видно…

Мы с братом, когда вас прикрывали из наших пулемётов, за 10 минут убили, может, сто, может, двести немцев! — сказал он важным и торжественным голосом.
Все стоящие рядом солдаты загоготали.

— Я кляяянус!! Мы там положили очень-очень много этих немцев, наверное, полк!! — сказал он и выпучил свои чёрные глаза.

— Я этому грэээку говорю: «Брат, пойди… посчитай, сколько мы немцев положили, домой придём — точную цифру будем говорить». Он высунулся из-за своего пулемёта и хотел уже бежать, …слушай, и тут ему ногу поранило конкррретно!!

— Сурен, и что потом? — спросил кто-то из партизан.

— Э, дарогой… что потом, что потом… Потом у нас патроны кончились, причём все.

И мы с Василисом пошли в горы.
За нами послали 250–300 фашистов!
— Но ми …их обманули — спрятались в пещере на горе…
— Ну как спрятались, — смеясь, сказал, улыбаясь, Василис.
— Сурен в эту пещеру провалился от невнимательности.

Ну а потом то да… мы в ней, конечно, спрятались… — и все опять засмеялись.

— Брат, я тебя не перебивал… молчи уже… дай я расскажу, — засмеявшись, продолжил Сурен.
— Провалился… спрятался… э, какая разница, клянусь… — продолжил Сурен.
— Короче, мы там просидели до ночи, а ночью пошли домой.
Да, я перевязал этого хромого грека… все Армяне — лучшие врачи в мире!! Мамой клянусь!!

— Я тоже очень сильный врач-хирург-перевя… перевя-зайчик!!

Бойцы опять хором прыснули от смеха.
— Товарищи, помогите!! — притворно смеясь, закричал Василис.
— Я так устал от этого человека-праздника, от этого перевязайчика, от этого человека-фонтана… заткните ему кто-то фонтан!!!

В это время к группе смеющихся солдат подошли комбриг и комиссар.
Все расступились, а Василис с трудом встал. Комбриг подошёл к ним, схватил их двоих в объятия и, обняв, сказал:
— Мои герои!! Спасибо вам, мои дорогие!!
— Как я рад, что вы живые!!
Стоящие полукругом бойцы одобрительно загудели.
— Эти два парня и лейтенант-пограничник Сергеев, который погиб в том бою, — сказал комбриг уже серьёзным голосом, — вызвавшись добровольцами прикрывать партизанский отряд при отходе в горы, не задумываясь ни на минуту, рискнули своими молодыми жизнями и геройски выполнив задание, вернулись в партизанский отряд.

Готовьте дырочки под награды… — и потом помедлил и добавил:
— Спасибо Вам!! Если бы не вы, прикрывавшие наш отход, если бы не ваш подвиг, полегло бы много партизан!



­­Глава 33. Возвращение в Москву


Утром на следующий день пришёл ответ из Москвы на радиограмму Павла о выполнении задания:

«Поздравляем с выполнением задания. Группе, командиру и комиссару партизанского отряда в три дня прибыть в Москву с докладом. Тчк. Способ, место и время переброски вас в Москву пришлю позже. Подпись: Артуро».


Павел взял радиограмму и пошёл в штаб, где её с воодушевлением зачитал всем.
Но комбриг и комиссар не очень воодушевились.
— Ну всё... Василий!
— Кончилась наша с тобой вольница. Нас вызывают из побега сдаваться в НКВД, и потом мы с тобой опять пойдём на нары, — сказал комбриг с горькой усмешкой.
— Ну какие нары?! — возмутился Павел.
— У меня было задание подтвердить личности командира и комиссара партизанского отряда, я подтвердил!
— Подтвердить, что отряд действительно существует... я подтвердил! — В радиограмме я сделал запрос на разрешение привлечь партизан к выполнению задания — я получил из центра согласие!
— Мы все вместе геройски выполнили задание, я в рапорте всё укажу... всю правду напишу, — сказал Павел.
— Ну не знаю... — задумчиво сказал комбриг.
— Ты пойми, Павел, мы с твоим отцом по нашим советским законам НИКТО.
Мы беглые зеки!
— Осуждённые: один на 10, и второй на 8 лет лагерей.
Сроки мы свои не отбыли, никто нам эти судимости не снимал... да и вряд ли снимет, — горько вздохнул комбриг.
— Ян... всё, что ты говоришь, — это правда! — сказал комиссар. — Да, мы формально два беглых зека, но и Павел во многом прав.
— Мы с тобой не предатели, мы не были в плену у немцев, мы не бежали с этапа.

Машина, нас перевозившая, была взорвана во время авианалёта, а мы с тобой ушли в горы, чтобы не попасть в плен немцам, окружившим и вошедшим в город в этот день.
— Мы себе оружие добыли в бою с фашистами, а потом, собрав разрозненные группы бойцов разных подразделений, выходивших из окружения, создали большой партизанский отряд и славно громили фашистов всё это время.

— И мы помогли Павлу... нет, не так... мы, в конце концов, помогли Командиру разведывательно-диверсионной группы, лейтенанту НКВД Павлу Железнову, выполнить секретное задание государственной важности... — закончил взволнованным голосом комиссар Василий Железнов.
— Так что у нас на руках козырей полно!! — улыбнувшись, сказал комиссар.
— Я бы, Ян, рискнул... и поехал вместе с Павлом в Москву.

Тем более, нас с тобой первым допрашивать будет твой земляк-латыш Артур Споргис, с которым ты воевал на Гражданской. Сейчас он большой начальник в НКВД и разведке.
Ведь именно он, Споргис, дал задание Павлу встретиться с тобой и уточнить — ты ли это, — сказал комиссар.
— Хорошо, я всех вас выслушал. Я подумаю, — ответил комбриг.

После получения радиограммы с приказом прибыть в Москву Павел сел писать рапорт, в котором всё подробно описал:
— Как при приземлении от огня зениток погиб командир группы Еремеев и бойцы группы.
— Как приземлившись, они взяли двух языков: одного — майора эсэсовца, которого после допроса ликвидировали, а второго — немецкого инженера Вернера, завербовали на получение сведений и совместную работу.
— Павел в рапорте отметил особую роль и заслугу прикомандированного к разведгруппе инженера Штольца при вербовке немецкого инженера.
— Написал о встрече, вербовке и последующей ликвидации его двоюродного брата Гюнтера фон Берга.
— Написал, что вместе с командиром партизанского отряда им. Коминтерна Яном Бруносом и комиссаром Василием Железновым они подготовили план ликвидации пушки «Дора» и потом его успешно реализовали.
— Написал о том, как лётчик Андрей Громов таранил на машине со взрывчаткой главные ворота спецобъекта «Дора».
— Подробно расписал, как группой во главе с комиссаром отряда Василием Железновым был уничтожен немецкий концлагерь и были освобождены около 1000 советских военнопленных, часть из которых впоследствии влилась в партизанский отряд.
— Отдельно в рапорте выделил мужество и героизм бойцов именно своей группы. Написал, что именно они, рискуя своей жизнью, смогли подобраться непосредственно к самой пушке и взорвали зарядный механизм, тем самым надолго... если не навсегда вывели её из строя.

Павел попросил комбрига и комиссара написать рапорт о воздушном бое лётчиков-штурмовиков и конкретно капитана ВВС Андрея Громова — как он потопил два торпедных катера, причём второй немецкий катер он потопил тараном, использовав свой подбитый самолёт.

К своему рапорту он приложил рапорты комбрига и комиссара, списки партизан-героев, достойных награждения государственными наградами, и портфель с чертежами пушки «Доры», который им передал инженер Вернер.
Павел был готов лететь в Москву, и ему было что рассказать и показать.
Через день Павел получил радиограмму из Центра о том, что их эвакуируют морем.
В радиограмме были точные координаты места и время.
Комбриг после долгих раздумий согласился ехать в Москву вместе со всеми.

Ночью их забрал с берега советский торпедный катер и доставил на Таманский полуостров, а оттуда с аэродрома Павел со своей группой, комбриг, комиссар и лётчик Андрей Громов были доставлены в Москву в расположение разведшколы к капитану Споргису.

Когда их машина въехала в ворота разведшколы и они выпрыгнули на землю, в дверях штаба показался капитан Споргис и, увидев своего бывшего командира Яна Бруноса, не выдержал и побежал ему навстречу.

Подбежав, обнял комбрига и сказал ему на латышском языке:
— Товарищ командир, рядовой Артур Споргис прибыл в ваше распоряжение… — он сказал так, как говорил много-много раз 20 лет назад.

Они обнялись как два родных человека, и на глазах у каждого блеснула слезинка. Комбриг, обнимая Артура, сказал ему так же на латышском языке:
— Как же ты возмужал, Артур… — прибавил с восхищением в глазах уже по-русски:
— Ты уже давно не рядовой! Ты уже офицер! Я тобой горжусь!
— Я в тебе не ошибся! — с гордостью сказал бывший командир взвода латышских стрелков и бывший бригадный комиссар Красной Армии Ян Брунос.

По приезду в Москву всех поселили на территории разведшколы. Павел передал свой подробный рапорт капитану Споргису.
Тот, внимательно читая его, вдруг спросил:
— Я не понял, а этот комиссар Железнов, он что — твой однофамилец?

Павел опустил глаза и сказал:
— Никак нет, товарищ капитан. Василий Железнов — мой отец!
— Да ладно... — вскочил капитан со стула.
— Вот это да! Паша, вот это да! А я читаю — не могу понять: Железнов... зек... Василий... ты ж Павел Васильевич!
— Вот это судьба! Так он, что, тоже граф фон Берг в прошлом? Теперь в Красной Армии воюют уже два графа... — сказал капитан Споргис и засмеялся.
— Судоплатову расскажу — он не поверит...
— Ну вот, я и не стал писать пока в рапорте... хотел посоветоваться с вами, как писать про это, Артур Карлович... — смущаясь, сказал Павел.
— Так и пиши, и нечего стесняться своего отца!
Он не только формально зек — он Комиссар партизанского отряда, геройски сражающийся с фашистами!

— Короче, Паша, пиши как есть.
— Я сначала всё покажу Судоплатову, прочитает и решит, что докладывать Берии.
А с судимостями Яна Бруноса и твоего отца уже работают 2 следователя НКВД — я ещё утром дал команду поднять их дела и разобраться. Если их тогда не расстреляли сразу, то шансы точно есть, тем более они уже отбыли каждый более половины своих сроков.

Думаю, всё будет хорошо, — закончил капитан НКВД Споргис.
В это время на территорию разведшколы въехала чёрная машина, и из неё вышел старший майор госбезопасности Судоплатов.
Он вошёл в кабинет, где были Павел и капитан Споргис, и сказал:
— Приветствую тебя, Павел! — и пожал руку. — Спасибо за выполнение задания!
Павел встал по стойке смирно и отрапортовал:
— Служу Советскому Союзу!
— Молодец, Паша, молодец! Порадовал ты меня.
— А вот товарищ капитан меня не радует совсем.
Меня Берия уже дважды спрашивал, где доклад по выполнению задания, а его сам товарищ Сталин к себе уже вызывал, про эту пушку спрашивал.
— Я тебя, Артур, перестраховщика знаю!
Пашка, наверное, всё ещё в Крыму написал, а ты сидишь тут, читаешь и перечитываешь.
— Рапорт готов? — он обратился к капитану.
— Так точно, товарищ старший майор, — ответил капитан Споргис.
— И кого ты ждёшь? Давай, неси чай, я буду рапорт читать.

Принесли чай. Судоплатов взял рапорт Павла и стал читать. Во время чтения он спросил:
— А лётчика, который таранил катера и потом, не имея самолёта, таранил ворота немецкого спецобъекта, привезли в Москву?
— Так точно, — ответил Павел.
— Хорошо, — кивнул Судоплатов.
Дочитав до конца рапорт Павла, Судоплатов сказал:
— Ну, с тобой и твоей группой мне всё понятно. Вы молодцы и герои. — Капитан, готовь представления к награждению на каждого из состава разведгруппы.

Далее он прочитал рапорта комбрига и комиссара и так же капитан спросил:
— А комиссар — твой однофамилец?
Капитан засмеялся и ответил:
— Павел Анатольевич, вы не поверите... но это его отец... ещё один граф фон Берг в Красной Армии! — и засмеялся.

Судоплатов от удивления поднял брови и, улыбнувшись, сказал:
— Ну, почему не поверю? Поверю.
Значит, такая судьба у этих пруссаков — служить Советскому Союзу! — и тоже засмеялся.
Потом сказал:
— Это даже и неплохо... что так вышло.
— Я доложу Берии отдельно про это.
— Как там твой бывший взводный? Встретились с ним? — с улыбкой спросил Судоплатов капитана. — И как он?
— Ну, постарел, конечно, — ответил капитан.
— Но всё равно могуч и силён духом.
— Сейчас я дочитаю. Зови их всех сюда, познакомимся, — сказал Судоплатов.
Дочитав все рапорты, он посмотрел на списки, представленные на награждения, и сказал коротко:
— Я поддерживаю. Оформят пусть весь список через наше управление.
Достав из портфеля документы и чертежи на немецком языке пушки «Дора», воскликнул:
— Ай, вы молодцы! Не только пушку грохнули там в Крыму, но и документы добыли.
Прекрасно! Теперь не только можно рассказывать про вас... но и показать есть что... Берии это точно понравится, — сказал Судоплатов, показывая рукой на чертежи пушки.

Через несколько минут в учебный класс разведшколы, где уже были Судоплатов, Споргис и Павел, вошли бывший комбриг Брунос, бывший инженер Метростроя Василий Железнов и капитан ВВС Андрей Громов.
Судоплатов встал со стула и представился:
— Старший майор госбезопасности Судоплатов, начальник 2-го управления НКВД.
О вас я наслышан уже, товарищи, да и вот уже прочитал ваши рапорта.
Каждый из вновь прибывших в комнату подошёл к Судоплатову и представился. Судоплатов пожал каждому руку.
— Ну что ж, товарищи, прежде всего, от имени командования Красной армии и лично Народного комиссара НКВД товарища Берии выражаю вам благодарность!

Капитан Громов первым ответил:
— Служу Советскому Союзу!
Так же ответили Ян Брунос и Василий Железнов.
— Капитан, — обратился Судоплатов к Андрею, — я прочитал про твои подвиги, про твои тараны... и на воде и на земле.

— Молодец, Андрей... молодец! Я напишу от имени нашего управления в штаб ВВС ходатайство о присвоении тебе внеочередного звания и представлении к правительственной награде.
— Спасибо, товарищ старший майор, — ответил Андрей.
— Василий Иванович, — обратился он к комиссару, — а вам я выражаю отдельную благодарность за вашего сына Павла... вы можете им гордиться... да и ты, Павел тоже можешь гордиться своим отцом.
Теперь мне понятно, в кого ты такой — отец твой вон как геройски сражается с фашистами.

Павел и Василий Железновы посмотрели друг на друга с огромной любовью и уважением.

— С вами, Ян Карлович, — Судоплатов обратился к комбригу Бруносу, — я тоже очень рад познакомиться.
Артур Споргис о вас мне много рассказывал, вообще называл вас своим учителем и даже кумиром, — и засмеялся.
— Я прочитал ваш рапорт... а ещё раньше я прочитал ту сводку, которую вы послали в Центральный штаб партизанского движения, наделав там форменный переполох... что эта сводка оказалась в НКВД у меня на столе... — смеясь, сказал Судоплатов.
— Но результаты действий партизанского отряда под вашим командованием очень впечатляющие, и я очень рад и благодарен вам, Ян Карлович.
— Вы, Ян Карлович, настоящий офицер, кадровый военный, герой Гражданской войны, бригадный комиссар.
И это никогда! ... никому! … и никак! … не забыть и не отменить! — сказал с металлом в голосе Судоплатов.
— Артур, неси рюмки, чайку попьём на дорожку, и я поеду.
Завтра я про вас всех расскажу товарищу Берии... как вы уничтожили эту пушку, покажу документы и чертежи, которые вы добыли. А он точно про вас будет докладывать... — Судоплатов поднял указательный палец вверх и сказал тихим голосом: — Товарищу Сталину. Ведь эта операция... всё это время была у НЕГО на контроле! — и Судоплатов снова поднял указательный палец вверх.

Капитан Споргис достал бутылку марочного коньяка «Армения», нарезал лимон, потом разлил всем по гранёным рюмкам коньяк. Судоплатов поднял свою рюмку и сказал:
— За Победу, товарищи!!
Все дружно, почти хором, сказали:
— За Победу!.. — послышался звон стекла... все выпили.

Через полчаса Судоплатов, забрав все документы, уехал.



­­­Глава 34. Награды Героям

На следующий день Судоплатов всё доложил и показал чертежи и документы Народному комиссару НКВД Лаврентию Берии, в том числе то, что комиссар партизанского отряда Василий Железнов — оказался отцом лейтенанта госбезопасности, командира разведгруппы Павла Железнова.

Берия внимательно всё выслушал, что ему рассказал Судоплатов, что-то написал на бумаге, затем, запоминая все подробности, прочитал каждый документ и, набрав приёмную товарища Сталина, сказал, что готов к докладу.


Около 19 часов вечера товарищ Сталин вызвал Берию к себе в кабинет. Берия вошёл в кабинет Сталина, достал из портфеля чертежи и документы пушки «Дора», разложил их на столе и вторую папку с докладом положил перед Сталиным на стол и начал вслух докладывать.
Сталин раскрыл папку и стал читать, в то же время Берия стал докладывать вслух.

— Э-э... подожды!! Что вы говориш!! Ти што не видиш!! Что товарищ Сталин читает!! — сказал с кавказским акцентом Сталин.
Берия тут же осекся и замолчал.

Сталин в полной тишине читал минут пять. Берия знал, что Сталин умел очень быстро читать. Сталин в день прочитывал не менее 300 страниц разной литературы, включая доклады, книги, журналы и разные новинки.
Сталин отложил доклад, написанный Павлом, в сторону и сказал:
— А вот теперь докладывай.
— Товарищ Сталин, задание выполнено... эта 800-мм пушка больше не стреляет, — сказал Берия и продолжил:
— Наша диверсионная разведгруппа под командованием лейтенанта НКВД Железнова во взаимодействии с партизанским отрядом им. Коминтерна — задание выполнила.
— Они что, вместе с партизанами, твои диверсанты всё-таки сумели взорвать эту пушку? — спросил Сталин.
— Так точно, товарищ Сталин, — ответил Берия.

— Лауууврэнтий... ты же говорил товарищу Сталину, что её невозможно взорвать... она размером с пятиэтажный дом, — сказал Сталин Берии с прищуром.
— Да, товарищ Сталин, говорил, — ответил спокойно Берия и продолжил:
— И они взорвали 50-ю килограммами тротила — зарядное устройство этой пушки, в пух и прах разнесли. Теперь эта пушка не будет и не может стрелять.
— Ай, молодцы! Они хытрость применили... — воскликнул Сталин и встал из-за стола.
— Это очень хорошо, Лауууврэнтий... вот, можете, когда на вас накричишь... молодцы диверсанты и партизаны!

У Сталина явно поднялось хорошее настроение, отметил про себя Берия, и продолжил:
— Но это ещё не всё, товарищ Сталин. Разведчики добыли нам чертежи этой пушки! Вот, посмотрите, — и показал на немецкие чертежи, которые он только что разложил на столе.
— Лауууврэнтий, отдай инженерам, пусть нам скажут, нужна ли Красной Армии такая пушка или, …может, пят таких пушек?
— Потом мне доложишь.
— Есть, товарищ Сталин, — сказал Берия.
— Как ты сказал, фамилия , командира развэдгруппы ? — спросил Сталин.
— лейтенант НКВД Железнов, — ответил Берия.

— Старшего лейтенанта НКВД Железнова наградить ордэном Лэнина.
— И всю его группу… тоже наградим ордэнами и мэдалями, прохаживаясь по кабинету,— сказал, Сталин
— Наградим ещё ордэнами командира и комиссара партизанского отряда, — прохаживаясь по кабинету, сказал Сталин.
— Но тут такое дело, товарищ Сталин... — Берия на секунду замялся. — Они оба — бывшие зеки.

— Лауууврэнтий, … а товарищ Сталин… тоже бивший зек!
— У меня… шесть ходок и пят… побэгов, — сказал Сталин с улыбкой. — А до того, как стали зеками, кем они были? — спросил Сталин.
— Брунос — латыш, командир отряда партизанского отряда, был до войны бригадным комиссаром.
Его по делу латышского подполья арестовали. Дали 8 лет, 5 лет он уже отсидел.
А комиссар — он инженер с Метростроя, ему дали 10 лет за вредительство.
— Значит так, Лаааврентий, ты там разберись с ними. Они коммунисты? — спросил Сталин.
— Да, так точно, в партии с 1918 года оба... — и добавил: — Были коммунистами, до того как были осуждены, — ответил Берия.

Сталин подумал примерно минуту и сказал:
— Значит так. Судимости с командира и комиссара партизанского отряда снять... они кровью искупили свою вину.
Товарищ Сталин считает, Лауууврэнтий, неправильным проверенных коммунистов во время войны держать на нарах... ты меня понял??
— Ты что, забыл, Лауууврэнтий — генерала Рокоссовского в 1937 году твои чекисты посадили, а потом…
— А мы его в 1940 году, перед самой войной, реабилитировали — и не ошиблись.
Он при обороне Москвы проявил себя как виидающийся полководэц, — сказал с уважением Сталин.
— Командира и комиссара партизанского отряда в партии восстановить... всех — наградить!

—Этого латыша, бригадного комиссара, восстановить в звании, вернуть все старые награды и пусть воюет в Красной армии. — Товарищ Сталин считает, что он доказал свою преданность партии.
Зачем он тебе, Лауууврэнтий, нужен в лагере... если он герой и коммунист, пусть сражается с фашистами на фронте.

Лауууврэнтий, если бы не этот латыш со своими партизанами, которые помогли твоим диверсантам, эта пушка «Дора» столько бы бед нам ещё наделала.
— Так точно , товарищ Сталин -сказал Берия
— Капитана лётчика, который таранил фашистские катера, а потом у него самолёта не было, так он вахх какой красавчик… машиной там ворота таранил, тоже надо наградить …

Сталин на секунду задумался и сказал— Наградить званием Героя Советского Союза.

Молодец какой! Слушай, …не растерялся.
И напишите о нём Лауууврэнтий в газете «Правда», пусть все советские люди знают, что в Красной Армии есть такие герои.
— Есть, товарищ Сталин, — сказал Берия, собрал немецкие чертежи со стола и вышел из кабинета.

Берия зашёл к себе в кабинет и вызвал Судоплатова.
— Записывай, Павел Анатольевич. Завтра в 17 часов, в моём кабинете должны быть ты, твой командир разведгруппы, лётчик и партизаны, командир с комиссаром, — сказал Берия.

Итак, начнём с партизан...
— С утра подготовь все документы о закрытии всех дел и снятии судимостей с Яна Бруноса и Василия Железнова, подготовь документы о восстановлении их в партии.
— Яна Бруноса по решению товарища Сталина восстановить в звании, вернуть все старые награды.

Принесешь мне петлицы бригадного комиссара с ромбом, я ему сам их вручу.
— Записал! — ответил Судоплатов.
— Далее подготовь документы о присвоении внеочередных званий: Железнову — старший лейтенант Госбезопасности, капитану Громову — звание майора.
В НКВД все сделаешь сам, а по лётчику я сам позвоню замнаркома обороны товарищу Новикову и передам приказ товарища Сталина.
— Также товарищ Сталин принял решение наградить старшего лейтенанта Железнова Орденом Ленина, а летчика майора Громова званием Герой Советского Союза.
— Тут всё также: по нашему наркомату сделаешь сам, по ВВС свяжешься с замом Новикова и проконтролируешь.
Чтоб все документы о награждении, сами ордена, Звезду Героя Советского Союза и новые погоны были у меня в кабинете в 17 часов.
— Тебе всё понятно? — спросил Берия.
— Так точно, я всё записал, — ответил Судоплатов.
— Командира и комиссара партизанского отряда наградим мы сами орденами Красного Знамени.

Документы о награждении и сами ордена... также ко мне на стол завтра в 17:00.
— Ещё вот что: — вызови корреспондента газеты «Правда», чтобы он написал большую статью о подвиге Героя Советского Союза майора Андрея Громова.
— Забери эти немецкие чертежи и в течение месяца разберитесь там вместе с инженерами.

Товарищ Сталин поставил конкретный вопрос, который я ему буду докладывать: нужна ли нам в Красной Армии такая же 800-мм пушка «Дора» или нет?
— Теперь по персоналиям:
— Бригадного комиссара отправь в Резерв Ставки — пусть сами думают, куда и когда его назначить.

Там у них кадров не хватает ещё с начала войны.
— Дальше: комиссара отправь обратно в партизанский отряд и назначь исполняющим обязанности командира.
— В своих рапортах они писали про командира погранотряда капитана НКВД Лаптева.

Вывезите его к нам на Лубянку и с пристрастием допросите.
Если пройдёт проверку — вернётся в партизанский отряд и возглавит его. А не пройдёт проверку — расстреляем его.
— Майор-лётчик пусть едет после награждения к себе в часть.

— Ну а с Павлом Железновым… нравиться мне этот парень… как грамотно операцию спланировал, подготовил и реализовал … присмотришь к нему повнимательнее, Судоплатов.
— Посоветуйся со Споргисом, как его в дальнейшем использовать, к какой работе привлекать.

Я думаю, с его биографией, аристократическим происхождением, настоящей учёбой в Берлине в кадетском корпусе, он нам может очень пригодиться — или в Берлине, или в Пруссии
Ему даже не надо придумывать легенду как нашим агентам за границей, он готовый резидент.

Я вижу в этом парне серьёзный потенциал, — сказал Берия, потом улыбнулся и добавил:
— А после того как он взорвал своего двоюродного брата, он единственный наследник графского титула и графских богатств...
— засмеялся Берия.
— Только ты ему передай, что пусть поторопится с вхождением в наследство и потом быстро всё продает.

Иначе, когда Красная Армия придёт в его Кёнигсберг, останется нищим, — сказал Берия, и они с Судоплатовым вместе засмеялись.
— Я подумаю, присмотрюсь, Лаврентий Павлович, — сказал Судоплатов.
— А за идею с наследством спасибо!!
— А ты думал, Паша, что ты тут один умный? Товарищ Берия тоже... «Неликом шит», как говорят по-русски. Ты, кстати, не знаешь, что это вооообще такое — «неЛи комшит»? — спросил Берия с кавказским акцентом.

— Никак нет, я сам толком не знаю, что это значит, — сказал и засмеялся Судоплатов.

Все задания, которые вчера Берия дал Судоплатову в своём кабинете, а Судоплатов каждое из них записал, были выполнены и готовы ещё в 15:00.
Ровно в 17:00 Судоплатов постучал и вошёл в кабинет Народного комиссара госбезопасности Лаврентия Павловича Берии вместе с офицерами: Яном Бруносом, Павлом Железновым, Андреем Громовым и комиссаром партизанского отряда Василием Железновым.

Берия встал со стула, вышел из-за стола и, став посредине своего большого кабинета, сказал:
— Приветствую вас, товарищи! Я — Народный комиссар Лаврентий Берия, и мне выпала честь зачитать вам приказы и наградить вас правительственными наградами.

Берия взял папку, раскрыл её, сказал:
— Начни по старшинству, как у нас принято на Кавказе, — и начал читать:

«ПРИКАЗ.
В соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 14 декабря 1941 г., постановлением Военного Совета фронта от 3 августа 1942 года за № 0236, бригадному комиссару Бруносу Яну Карловичу за проявленное мужество в боях с немецкими захватчиками приговор от 1937 г. по статье 58, часть 4, отменить, уголовное дело прекратить за отсутствием состава преступления, судимость по приговору — снять!
И наградить орденом Красного Знамени».

— Далее, — продолжил Берия:

«В соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 14 декабря 1941 г., постановлением Военного Совета фронта от 3 августа 1942 года за № 0237, инженеру Железнову Василию Ивановичу за проявленное мужество в боях с немецкими захватчиками приговор от 1935 г. по статье 58, часть 9, отменить, уголовное дело прекратить за отсутствием состава преступления, судимость — снять и наградить орденом Красного Знамени».


Берия отдал папку с постановлениями и приказами Судоплатову и взял в руки две коробки с орденами.
Подошёл к стоящим как вкопанные, не дыша, посреди этого огромного кабинета Яну Бруносу и Василию Железнову.

— Ян Карлович, — сказал Берия торжественно, — поздравляю Вас с отменой приговора за отсутствием состава преступления и поздравляю с наградой! — и вручил орден Красного Знамени.

Потом Берия достал из своего нагрудного кармана петлицы бригадного комиссара и большую Красную звезду нарукавного знака комбрига и, передав Бруносу, добавил:
— А это от меня лично: носите их с честью! — и пожал руку уже бригадному комиссару Яну Бруносу.

Ян Брунос — это бесстрашный командир Гражданской войны, не сломленный в лагерях коммунист, ставший во время нападения фашистов на его Родину Командиром партизанского отряда… еле сдержав ком в горле… сказал фразу… которую не говорил уже 5 лет, да и не очень-то верил, что когда-то скажет её снова.
Он встал по стойке смирно и сказал:
— Служу Советскому Союзу!


Берия подошёл к Василию Железнову и также торжественно зачитал приказ и сказал:
— Василий Иванович, и ваш приговор отменён за отсутствием состава преступления. Я вас поздравляю! — и вручил орден Красного Знамени.
У Василия Железнова начало бешено колотиться от волнения сердце ещё в тот момент, когда он услышал, что его приговор отменён.

А когда Берия вручал ему орден, у него слегка дрожали руки, но в то же время его сердце наполнялось глубоким чувством благодарности и веры в справедливость.
А ещё он был очень рад… что тут рядом с ним стоял его сын Павел и из уст Народного комиссара Берии слышал, что всё, …что с ним произошло: обвинения, арест, лагеря — было несправедливостью, и он ни в чём… не виноват!

Далее Берия взял со стола другую папку и сказал:


— А теперь пришло время награждать молодых! — и зачитал приказы:

«От имени Президиума Верховного Совета Союза ССР за образцовое выполнение боевых заданий Командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество НАГРАДИТЬ лейтенанта Госбезопасности Железнова Павла Васильевича — орденом ЛЕНИНА и присвоить очередное воинское звание старший лейтенант Госбезопасности».

Берия подошёл к Павлу и вручил ему орден Ленина и петлицы старшего лейтенанта. Павел, встав по стойке смирно… громким голосом… ответил:
— Служу Советскому Союзу!
— Хорошо служишь старший лейтенант! Спасибо! — сказал Берия.

— А теперь — лётчик Громов,
Андрей сделал два строевых шага и встал напротив Берии.

Берия достал третью папку с гербом СССР и зачитал:
«Присвоить капитану ВВС СССР Громову Андрею Григорьевичу очередное воинское звание майор ВВС».
— Ну а теперь — главное, — продолжил Берия.

«Президиум Верховного Совета Союза ССР за образцовое выполнение боевых заданий Командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество награждает майора ВВС СССР Громова Андрея Григорьевича…»
Тут «хитрый мингрел» Берия, как его иногда по-дружески называл Сталин, сделал небольшую театральную паузу.

И, выдохнув, сказал:
— …званием ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА! И медалью «Золотая Звезда»!

Берия достал «Золотую Звезду» Героя Советского Союза из коробки и собственноручно прикрепил её на грудь Андрея. Затем, пожав руку, сказал:
— Это тебе, Андрей, за твои тараны в воздухе, на море и на земле! — и добавил вполголоса:
— По личному распоряжению товарища Сталина!! Поздравляю!

Андрей стоял ни жив ни мёртв, всё происходило как будто во сне: он — Герой Советского Союза!! Он — Андрюха Громов! Мысли неслись одна за другой в его голове. Андрей встряхнул головой и, встав по стойке смирно, сказал:
— Служу Советскому Союзу!!
— Служи, лётчик, служи, — уже с улыбкой сказал Берия.
— Эх, нам бы таких, как ты, лётчиков человек сто — и война, глядишь, закончилась бы пораньше… — и продолжил:

— Завтра к тебе приедет корреспондент газеты «Правда» и будет писать статью о твоём подвиге…

— Ты там этого то-во… смотри, про «наши» дела не ляпни чего лишнего, лётчик… — и, смеясь, обвёл взглядом всех стоящих: партизан и разведчиков — Павла, Громова и Павла Судоплатова.
— Только про себя рассказывай!
— Про «тётю Дору» забудь… ничего этого не было!! Ты меня понял?

Все стоящие в комнате дружно засмеялись.
— Так точно, товарищ Народный комиссар, уже забыл… — ответил Андрей и засмеялся вместе со всеми.


Берия нажал на кнопку на своём столе, и двери в его кабинет открылись.
Вошёл капитан с подносом, на котором — бутылка редкого грузинского коньяка «Энисели» и шесть рюмок.

Берия сам лично, своими руками, открыл коньяк и разлил всем по рюмкам. И решил сказать тост:
— Товарищи коммунисты… — начал он и краем глаза увидел, что Ян и Василий что-то хотят сказать. — Да-да, товарищи коммунисты, — качая утвердительно головой.
— Вы… — он обратился к Яну Бруносу и Василию Железнову, — с сегодняшнего дня восстановлены в партии и получите свои партбилеты.
— Итак! Товарищи коммунисты, давайте выпьем
— За нашу Советскую Родину! За товарища Сталина и нашу Победу!

Все встали в круг, чокнулись рюмками и выпили.
— Спасибо, товарищи, всего вам хорошего и доброго, — сказал Лаврентий Берия на прощание.

Все дружно вышли из кабинета, не проронив ни слова, молча спустились по лестнице здания на Лубянке и, пройдя пост на входе, вышли на улицу.

И тут на улице …всех как прорвало — от напряжения или от коньяка Берии — все кричали, хлопали друг друга по плечам, обнимались и поздравляли друг друга.
Ян Брунос и Василий Железнов достали сигареты и закурили.
— Ну что… Василий, — сказал Ян Брунос, — я очень рад, что ты оказался прав, и мы с тобой больше не зэки, а я опять бригадный комиссар.
— Слава богу, справедливость по отношению к нам восторжествовала, и знаешь, — продолжил бригадный комиссар, — я не буду держать обиду за те годы, которые провёл в лагере.

Я буду смотреть вперёд, ждать нового назначения в войска…
— А как же партизанский отряд? — спросил Василий Железнов.
— Ну, не знаю… Пришлют, наверное, нового командира.
А ты остаёшься? — спросил он Василия.
— Я бы остался, но это как решит Центральный партизанский штаб, — ответил Василий.

В это время на крыльцо здания НКВД вышел Судоплатов и сказал:
— Товарищи офицеры-орденоносцы! Едем к Артуру, на базу отмечать!
Артур Споргис уже нас заждался!

Подъехали две чёрные «эмки». Все расселись по машинам, и через час уже прибыли на территорию разведшколы под Москвой.
Перед началом застолья, которое организовал капитан Споргис на базе разведшколы, Судоплатов сделал построение всех курсантов разведшколы на плацу и поставив рядом с собой командира разведгруппы Павла Железнова уже награжденного Орденом Ленина
Затем вызывал каждого бойца группы Павла поимённо, и поставив их перед строем зачитал приказ о награждении и лично всех наградил орденами и медалями.

Судоплатов понимал, что это очень важный момент — показать всем молодым разведчикам, которые сегодня или завтра уйдут выполнять задания в тыл врага, что ни один их подвиг не будет забыт или останется незамеченным, Родина их ценит и гордится ими.
Бойцы диверсионной группы Игорь Майер (он же Ганс) и Владимир Фишер (он же Вальтер) были награждены орденами Красного Знамени.

Снайперу-радисту Ляне Балан — Судоплатов вручил медаль «За отвагу».
Не остался без награды и Абрам Моисеевич Штольц.
Его наградили медалью «За боевые заслуги», которую он тут же надел на свой гражданский пиджак и весь вечер ходил, гордился, переживая, что его жена Циля и его мама Роза Соломоновна не могут его видеть с медалью и не могут очень сильно им гордиться.

Уже поздно вечером Андрей и Павел вышли на улицу покурить. В лучах закатного солнца у одного на груди блестел орден Ленина, у другого — Звезда Героя Советского Союза.
Павел задумчиво сказал:
— Знаешь, Андрей, какая удивительная жизнь нам с тобой выпала, какие удивительные кружева плетёт жизнь и судьба с нами.
Сначала 1941, сейчас вот, Крым 1942.
Люди всегда и во все времена хотели заглянуть в будущее.
Ты хотел бы знать, что будет с нами через год или два?
— Ну, я-то знаю, — усмехнулся Андрей.
— Ну что ты можешь знать?
— Я знаю, что я скоро стану папой... а мой папа станет дедушкой, — выпалил Андрей.
— Вот это да! Вот это новость! Воскликнул Павел!

Да я и сам ещё не опомнился, ,сказал Андрей
— Это мне Лена в письме вчера написала. Точнее, написала она письмо давно, но мы с тобой были слегка заняты, и я получил письмо от неё только вчера. Завтра поеду домой — Судоплатов дал отпуск три дня, сказал Андрей
— Андрюха, я тебя поздравляю! — сказал Павел, и они обнялись как братья.
— А у тебя что? — спросил Андрей. — Есть девушка на примете?
— Ну, пока нет, — вздохнув, сказал Павел.

— Ты видел, что сегодня после награждения на плацу Лянка-радистка пришла к столу в красивом платье, и все мужики как жеребцы начали охать, цокать языками? — спросил Андрей.
— Да, видел, — ответил Павел. — Я сам не ожидал. В платье она очень красивая. Я ж её только в солдатской гимнастёрке видел.
— Пашка, я думаю, она для тебя так оделась. Я ещё в Крыму замечал, как она переживала, когда ты был на задании и тебя долго не было.
— Я видел, как она переживала, когда тебя пару раз ранило, и потом именно она бежала к тебе и перевязывала твои царапины.
— Ну, вспомни, вспомни, — сказал Андрей.
— Ну, да, — задумчиво сказал Павел. — Было такое.
— Короче, Паша, присмотрись к ней. Девчонка правильная, честная, смелая, ещё и красавица. И я как человек более опытный в любовных вопросах говорю тебе — ты ей точно нравишься, — завершил с улыбкой свою мысль Андрей.
— Присмотрюсь, — ответил Павел.


На следующее утро, 7 августа 1942 года, лётчик — Герой Советского Союза майор Андрей Громов уехал на три дня в отпуск к жене, а далее — в свой авиаполк продолжать прохождение службы.

Ян Брунос, получив новую форму бригадного комиссара и прикрепив третий орден Красного Знамени к двум орденам, которые ему вернули после реабилитации, отправился в Главное управление кадров РККА, чтобы стать на учёт и ждать назначение в войска.

Василий Железнов, комиссар партизанского отряда им. Коминтерна, со списками партизан, представленных к наградам за успешно проведённую операцию по уничтожению пушки «Дора», прибыл для их утверждения в Центральный штаб партизанского движения и последующего возвращения в партизанский отряд.

Инженер Штольц по решению Судоплатова получил предписание прибыть из Челябинска в Москву вместе со всей своей семьёй и приступить к работе в Особом конструкторском бюро №247 при НКВД.

А Павла... а старшего лейтенанта Госбезопасности Павла Железнова вызвал к себе начальник разведшколы капитан Споргис, и они приступили к подготовке очередного нового задания.



Глава 35. Эпилог


­­17 июня 1945 года к Рейхстагу на «виллисе» с ординарцем и шофёром подъехал молодой, но уже весь седой полковник авиации со звездой Героя Советского Союза на груди.

Его лицо, в шрамах и ожогах и, словно карта сражений, говорило о пережитых испытаниях.
Водитель достал банку красной краски и кисточку, передав их полковнику.

Лётчик подошёл к Рейхстагу, поднялся по лестнице, словно взбираясь на вершину своей судьбы, и на одной из колонн красной краской написал: «Андрей Громов был здесь! Мы победили!»
Да… Это был командир 4-го авиаполка 16-й воздушной армии 1-го Белорусского фронта полковник Андрей Громов.

Андрей сел в «виллис», а его ординарец и шофёр тоже написали свои фамилии на стене Рейхстага, оставив следы своих имён в истории.
— Иван Григорьевич, наливай нам по сто грамм за Победу! — обратился полковник Громов к водителю, его голос звучал, как эхо долгожданного триумфа.

Они с ординарцем выпили, и Андрей, закрыв глаза, вспомнил свою любимую жену Леночку, по которой очень соскучился.
Он подумал, как скоро приедет домой, как она и сын его встретят, как они обнимутся.

«Мы победили, солнышко, — скажет он. — Вся война закончилась. Я так тебя люблю…»
Ординарец прервал мысли Андрея, напомнив:

— Товарищ полковник, нам сегодня ехать на совещание к американцам.
А там всегда пробка. Надо бы выезжать, чтоб не опоздать.
— Ну да, да, поехали, — сказал полковник, его голос звучал немного рассеянно, словно он всё ещё был погружён в воспоминания.

И они поехали в сторону КПП, который был на переходе в американскую часть Берлина.
У полковника Громова там сегодня должно было состояться совещание с американцами по взаимодействию в воздухе над Берлином с самолётами союзников.
Ординарец оказался прав.
На КПП, как всегда, была действительно огромная пробка.

С десяток машин стояли друг за другом, а рядом с дорогой длинным потоком шли гражданские люди: с колясками, чемоданами, вели за руку детей и стариков.
Причём человеческий поток двигался в обе стороны — и в «американский» Берлин, и в «русскую» часть Берлина.
«Да уж, — подумал Андрей, — сколько человеческих жизней уничтожил фашизм и сколько судеб разрушил…»

Андрей вышел из «виллиса», чтобы размять ноги.
Вдруг справа от себя он увидел сгорбленного седого старика-немца. Старик, хромая, катил тележку с каким-то скарбом в сторону американской зоны оккупации.
Вдруг он оступился и упал прямо головой вперёд, начав сползать в кювет. Андрей бросился к старику и схватил его за руку.

И вдруг старик на чистом русском языке ему сказал: — Привет, Андрюха, только тихо. Это я, Паша.
Глаза Андрея полезли на лоб. — Тихо, тихо, Андрюша, тихо…
— Отошли своего ординарца и шофёра, скажи, что всё в порядке…
—Я сам ему помогу… Говори, — прошептал скороговоркой старик.
Андрей не мог поверить, что здесь, в Берлине, седой старик в порванном пальто, сейчас лежащий в грязной луже, был его друг детства — Пашка Железнов.

Но ошибки быть не могло.
Голос Пашки он узнал бы из тысячи голосов, и озорной огонь его глаз он не спутал бы ни с чем.
— Всё в порядке, сидите в машине, я сам справлюсь! — громко скомандовал Андрей ординарцу.
— Пашка… Гад, — прошептал Андрей, наклоняясь к уху старика.
— Я ж тебя не видел с 1942 года, с тех пор, как мы с тобой погостили у тетушки «Доры» в Крыму

— Как ты, Паша? — Три года прошло… — спросил Андрей
— Андрей, — прошептал старик, у меня все хорошо, а что по моему смокингу не видно и показал на свои грязные лохмотья в которые он был сейчас одет и тихо засмеялся. Судоплатов…еще тот выдумщик! Ну, ты меня понял, — подмигнул Андрею Паша.

«Паша — на задании», — всё понял Андрей.
— Андрюха, ты вообще-то помогай мне, а то я тут и утопну, делай вид, что меня вытаскиваешь… Времени совсем нет. Как же я рад тебя видеть… Ты уже полковник! Поздравляю, — шёпотом произнёс Паша.
— Да что полковник… С Победой тебя, Пашенька, с нашей Победой!!
— И тебя, братик мой, Андрюшка, — так же шёпотом ответил старик.

Андрей помог старику вытащить его тележку.
Старик, низко склонив голову, сквозь зубы прошептал:
— Леночке и сыну привет от дяди Паши передай.
— Передам обязательно, брат, — выдохнул шёпотом Андрей.
— Куда ты сейчас? — шёпотом спросил Андрей.

Старик усмехнулся и, показав глазами на американское КПП, прошептал:
— Сейчас туда. А потом… а потом, замешкавшись на секунду, сказал, ну, наверное, в Аргентину!

— До встречи, брат, — прошептал Андрей.
— До встречи. Мы обязательно встретимся, — ответил Паша.

И старик-немец, весь испачканный грязью, в рваном и заштопанном пальто, запричитал, кланяясь:
— Данке, данке, герр официр!

И медленно, хромая и сгорбившись почти до земли, начал толкать свою тележку с грязными вещами и ржавым чайником к переходу КПП на американскую сторону…

Восемь лет спустя, в марте 1953 года, они случайно встретились в Москве в здании Генерального штаба… но это уже… совсем другая история.

_____
P.S.Формат варьируется от запроса Заказчика. Это может быть полнометражный фильм или горизонтальный сериал 8-12 серий
Готов к сотрудничеству со стороны потенциальных покупателей