Уроки Ефима. IV

Солнце близилось к полудню, когда Андрей, выдохнув с облегчением, собрал все необходимые документы и отнёс их в отдел кадров. Завтрашний день маячил впереди неизведанной тропой – работа на овощной базе. Внутри клубился хоровод чувств: его переполняла благодарность деду Васе за то, что он за него поручился, но робкое волнение щекотало под ложечкой.

"Интересно, что будет дальше?" – пронеслось в голове Андрея, когда он шел обратной дорогой в деревню. "Главное, не опростоволоситься. Дед Василий ведь не просто так за меня хлопотал…"

Во второй половине дня, движимый порывом благодарности, он решил предложить соседям свою помощь. Баба Маша, услышав его предложение, радостно всплеснула руками:

– Ой, Андрюшенька! Как раз вовремя ты, милок, а то мы с дедом в запарке совсем. Помоги-ка нам огурчики собрать да помидорки перебрать, а то спина уж больно ноет.

Андрей, с энтузиазмом, достойным лучшего применения, взялся за работу. Снимал пупырчатые огурцы с кустов, стараясь не поцарапать нежную кожицу. Срывал спелые, налитые солнцем помидоры, ощущая их упругость в ладони. Земля дышала теплом и каким-то первобытным ароматом, а труд на свежем воздухе дарил нечто новое, доселе неведомое ощущение – словно корни его, долгое время оторванные от земли, наконец-то находили свою опору. Правда, с непривычки руки быстро налились свинцом, а по спине, будто пронёсся табун лошадей.

– Ох, и нелегкое это дело, – признался Андрей, выпрямляясь и разминая поясницу с характерным хрустом.

Дед Вася, с доброжелательной усмешкой наблюдал за его стараниями, как за диким зверьком, оказавшимся в незнакомой среде.

– Городской ты, видать, совсем от земли отбился. Ничего, приноровишься. Зато какой воздух! Легкие нарадоваться не могут. И продукты свои, натуральные, не то что в этой вашей Москве… одна химия.

– Да уж, чувствуется разница, – улыбнулся Андрей, вытирая пот со лба рукавом старой рубашки. – В магазине такого добра не сыщешь и за три цены.

– Эх, молодость… – вздохнула баба Маша, глядя на них с теплотой в глазах. – Помню, как мы с Василием в молодости… Ох, и пахали, ох, и сеяли! Ничего, зато какая жизнь была…

Вечером, уставшие, но довольные, они уселись за стол. Баба Маша постаралась на славу: жареная картошка с хрустящей корочкой, ароматные колбаски, утопающие в золотистой луковой подливке, пироги с капустой, источающие дурманящий запах, и, конечно же, дедов фирменный самогон, настоянный на травах, – эликсир, способный воскресить даже мертвого, как он сам говорил.

– Ну, за хорошую работу! – провозгласил дед Вася, поднимая стопку, словно знамя победы. – Чтоб прижился ты у нас, Андрюха, чтоб корни пустил!

Андрей немного поколебался, вспоминая свои ощущения после утренней рюмки, но, в конце концов, чокнулся с дедом.

– За хорошую работу, – повторил он, стараясь придать голосу уверенности, и залпом выпил содержимое стопки. Жидкость раскаленным углем прокатилась по горлу, оставив приятное тепло в груди.

За ужином Андрей притих, погруженный в сумбур мыслей. Дед Василий, острым взглядом подмечая малейшие изменения в настроении молодого соседа, заметил его хмурый вид и спросил, с грубоватой прямотой:

– Чего нос повесил, Андрюха? Вроде день удачный выдался. На работу устроился, с огородом познакомился. Радоваться надо, а он как в воду опущенный!

– Да я… просто… – Андрей замялся, не зная, как облечь в слова свои сумбурные чувства. – Как-то непривычно всё это. В городе хоть и тошно было, хоть и гниль одна вокруг, но там я всё знал, как рыба в воде. А здесь… чужой я какой-то, словно ворона белая.

– Брось эту дурь из головы!  – воскликнул дед Вася, – Раз ты с нами за столом сидишь, хлеб с нами делишь, значит, уже свой. А то, что непривычно – дело наживное. Освоишься, притрешься. Втянешься, как пить дать!

– Вот именно, Андрюшенька, – подхватила баба Маша, поддерживая мужа. – Не переживай ты так. Мы тебя в беде не оставим!

Андрей немного приободрился от их слов, почувствовав тепло и искреннюю заботу. Затем, решившись, задал давно мучивший его вопрос:

– Дед Вась, а почему Вы так за меня хлопотали перед Павлом Валерьевичем? Мы ведь, по сути, чужие люди. Ну, откуда столько участия?

Дед Вася строго посмотрел на него, пронзая взглядом насквозь.

– Ты что такое говоришь? В свой дом чужих не пускают. Да и ты для нас не просто новый сосед, залётный какой. Ты – внук Анучиной Антонины Васильевны. А с ней мы ещё до твоего рождения бок о бок жили, соседствовали. Так что ты нам почти как родной, понимаешь?

В разуме вспыхнула искра, озаряя светом понимания. Вот оно! Причина радушия этих людей крылась в отголосках минувшего, в почтении к его бабушке.

– Так вот, значит, как… – прошептал Андрей, внезапно ощутив себя проводником между прошлым и настоящим.

В сумраке его сознания возник зловещий образ: он совсем один, затерянный в бескрайней глуши, лишенный опоры и согревающего тепла. Леденящий ужас сковал его душу при одной лишь мысли о подобном существовании. Что может быть страшнее, чем бремя абсолютного одиночества, когда рядом нет ни единой родной души? Не с кем разделить светлое ликование приобретений или горечь потерь, некому подарить объятия в час печали, и твой голос, как камень, падает в бездонную пропасть пустоты, не находя отклика. Человек - дитя общества, и одиночество, подобно ледяной пустыне, разрастающейся в самом сердце, способно сломить даже самую несгибаемую волю.

Именно поэтому, осознавая глубину подобного кошмара, Андрей с еще большей силой ощутил благодарность к деду Васе и бабе Маше за их бескорыстное радушие. Их лучезарные улыбки, простые, но душевные разговоры, их гостеприимство стали для него сокровищем неоценимой важности. Они были маяком, рассеивающим тьму глуши, живым доказательством того, что он не забыт, что есть люди, которым небезразлична его судьба. Он чувствовал, что их доброта - это не просто ритуал вежливости, а искреннее проявление человеческого участия, и это тепло согревало его  сердце, даря силы для дальнейшего пути.

Солнце уже скрылось за горизонтом, окрашивая небо в багровые и фиолетовые тона. Андрей, слегка захмелевший от самогона деда Васи, шагал по деревенской улице, чувствуя лёгкую усталость во всем теле. Странное дело, но за эти сутки он даже не подумал выйти на связь с родителями. Не то чтобы забыл, просто… отодвинул на задний план. И почему-то не испытывал ни капли вины. Может, это и есть та свобода, к которой он так стремился?

Войдя в свой пустой и темный дом, Андрей ощутил, как сонливость тянет его к старенькой раскладушке. Скинув грязную одежду прямо на пол, он рухнул на скрипучее ложе, пытаясь растворить навязчивые мысли в ночной тишине.

Он почти уснул, когда где-то вдалеке залаял пес деда Васи, Рекс. Лай становился все громче и громче, и любопытство заставило Андрея подняться и выглянуть во двор. В свете луны, не далеко от дома деда Васи, двигалась странная фигура: длиннобородый старик в шляпе и рубахе, а рядом с ним плелась такая же старая и потрепанная дворняга. Андрей сразу понял – это и есть тот самый отшельник, о котором вчера рассказывал дед Вася.

"Интересно,  что он делает на дороге в такое время?" - подумал Андрей, провожая взглядом таинственного старика, пока тот не исчез в темноте. Вернувшись на раскладушку, он долго ворочался, пытаясь уснуть, но образ отшельника никак не выходил из головы. Усталость, в конце концов, взяла свое, и он провалился в беспокойный сон.

Утро встретило Андрея резким запахом перегноя и подгнивающих овощей, витающим по всей базе. После краткого, словно выговор, инструктажа от хмурой женщины в заляпанном халате, он был брошен в самое пекло – на погрузку ящиков с овощами. "Ну, с Богом, – прошептал он, собираясь с духом, и с тяжелым вздохом впрягся в лямку. – Поехали".

Первый ящик, казалось, врос в землю. Второй поддался чуть легче. К десятому спина уже пылала огнем, а руки, словно чужие, отказывались повиноваться. То и дело из его рук выскальзывали помидоры, расплющиваясь о шершавый асфальт алыми кляксами. Сортировка, упаковка, перетаскивание… Бесконечный хоровод труда, казалось, не имел ни начала, ни конца.

Он попал в подчинение к Игорю Ивановичу. Тот, процеживая сквозь зубы отборный мат, демонстрировал, как правильно брать ящик, чтобы не сорвать спину, как орудовать с гнилой морковью, не запачкав одежду, как дышать, чтобы не потерять сознание от едкой вони. Игорь Иванович походил на старого волка, чья шерсть местами вытерлась, но взгляд сохранил хищный блеск. Он ворчал и ругался, но своих в обиду не давал.

Коллектив встретил новичка настороженно, словно диковинного зверя. Разговоры об урожайности, ценах на дизель и политических баталиях в Зимбабве казались Андрею чем-то инопланетным. Шутки про тещу и нерадивого начальника вызывали лишь натянутую улыбку. "Да уж, вершина мысли" – тоскливо думал он, перетаскивая очередной мешок с луком, от которого слезились глаза.

Среди этой пестрой компании, подобно яркому подсолнуху на унылом поле, выделялся Славик. Щуплый, с вечной улыбкой, искрящейся в глазах, он сразу же полез знакомиться.

– Эй, новенький! Да ты это, не вешай нос! Освоишься, как миленький! – подмигнул он Андрею, ловко перекидывая через плечо мешок с капустой, словно тот был пушинкой. – Я Славик, если что. Звать можешь просто – Славян.

В короткий перерыв Славик, выудив из кармана засаленного пиджака пачку дешевых сигарет, угостил Андрея и они вместе закурили.

– Ты, я смотрю, не здешний будешь? – поинтересовался он, прикуривая и втягивая терпкий дым.

– Городской я, – вздохнул Андрей, чувствуя, как вместе с дымом улетучивается часть его сил. – Решил немного пожить в деревне, подышать свежим воздухом.

– Ну, правильно! – одобрил Славик, похлопывая его по плечу. – Здесь воздух – закачаешься, бабы – кровь с молоком… Чего еще для счастья надо? А то, что тяжело – так это дело привычки. Зато вечером – благодать! Тишина, птички поют… Лепота!

Славик оказался опытным рассказчиком. Он травил анекдоты про армию, про рыбалку, про незадачливого соседа, чья жена оказалась строже любого командира. Андрей смеялся, чувствуя, как лед недоверия начинает таять.

Вечером Андрей еле волочил ноги. Спина ныла, руки дрожали, а в голове крутился хоровод из помидоров, картошки и капусты. Вспомнились слова Игоря Ивановича, брошенные в порыве гнева: "Руки у тебя, как у пианиста! Иди лучше на скрипке пиликай, чем картошку давить!"

В конце рабочей смены Славик догнал его у проходной.

– Эй, Андрюха! Ты чего такой кислый, как неспелый лимон? – спросил он, по-дружески хлопая Андрея по плечу. – Все ли в порядке, братан?

– Да как сказать… – вздохнул Андрей, чувствуя себя загнанным в угол. – Кажется, я сегодня больше овощей испортил, чем перетаскал. Игорь Иванович на меня чуть ли не матом орал.

– Да ты не бери в голову! – отмахнулся Славик, словно от назойливой мухи. – В первый день все косячат. А Игорь Иванович… Ты на него внимания не обращай. Он у нас такой – ворчит, как старый трактор, но душа у него – золото. Наверное, это профессиональное. Он без этого жить не может. Зато мужик он хороший. Справедливый. И научит всему, если захочет. Ты главное, не сдуйся!

– Да я и не собираюсь.

– Вот и молодец! Пошли лучше пива выпьем! За первый рабочий день!

– Спасибо, Славян, но я лучше домой пойду. Надо отдохнуть.

– Ну, как знаешь, – пожал плечами Славик. – Завтра увидимся! Будет работа – будет и пиво!

Андрей одобрительно кивнул и побрел по дороге, чувствуя, как постепенно отступает тревога. Слова Славки, простые и незамысловатые, оказались неожиданно целительными для его души.

Домой он шел молча, ни о чем не думая. Но вдруг на окраине леса, метрах в ста от дороги, Андрей заметил знакомую фигуру. Отшельник. Он медленно шел, опираясь на посох, а рядом с ним трусила старая лохматая собака, чья шерсть давно потеряла былой блеск.

"Что он тут все бродит?" – подумал Андрей, провожая взглядом странного старика. В его облике было что-то загадочное, что-то необъяснимое. Он еще долго стоял на обочине, всматриваясь в темнеющую чащу леса, разглядывая таинственного отшельника. А лес молчал, храня свои секреты, словно мудрец, знающий ответы на все вопросы, но не спешащий ими делиться.