Год Перелёта

I was seen a beautiful dream
Dream that there was only
Clean sky with boquet of rose
And you, you and I, Yoni

You said it is your wish
To see once phenomenon of rose
If have to choose between
Life and death
Said you’d take both

Rose means mountain
Rose means sky
Rose is my main reason
For clean life fly

(Посвящается светлой памяти Йонатана Нетаньяху)
Наступают такие моменты в истории человечества, когда, находясь на краю, ты должен выбирать каким путем идти. И у каждого пути есть свои концы. Тогда-то люди начнут искать помощи у других. Не находя её, обратят взоры к небу. Но небо не ответит так быстро, как хотелось бы. От отчаяния безнадежные пожмут плечами, молча спрашивая причину. В надежде выяснить, до какого уровня неба их мольбы взлетели, они чаще станут смотреть на него, но с каждым днем надежд станет меньше, а глаза начнут тускнеть. Только самые выносливые, самые смелые будут пытаться вновь зажечь потухшие искры глаз, утверждая о том, что Господь непременно ответит им. На рассвете они толпами, как ангелы с белой накидкой, пройдут по узким дорогам Багдада. Старик Давид бен Соломон с тугими глазами от тускло желтого цвета лампы, что держит в руках, сможет увидеть только белую накидку самого последнего из них. Он будет ему казаться то ли двоюродным братом, что живет в Амадии, то ли сыном соседа – Иокава бен Исхаака. Иногда он представляет самого себя вместо парня с белой накидкой. Бывает, что он даже дремлет у окна в надежде снова увидеть его. Тогда тень его пухлого среднего роста падает на тех «предрассветных» прохожих, якобы догоняя их. Мирный ветер мирного Багдада перемешивается с тяжёлыми вздохами старика. В этой тишине он никак не может обрести покой. Он часто утверждает о том, что ему было бы хорошо, если бы они остались на войне. Новость о поражениях крестоносцев лишила старика ходьбы на целых три дня. Он все утверждал, что Иерусалим перед его глазами.
-Действительно, должно быть так – утверждает старший сын старика Ерщалаим. – Интересно, сколько раз в день он вспоминает о нем?
- При каждом вздохе – отвечает младший сын Иоанн.
У старшего сына имеется небольшая лавка на центральном рынке Багдада, где он торгует чернильными орехами. Иоанн работает у него помощником. Но иногда в голову старика приходит мысль о том, что парнем в белой накидке может оказаться его младший сын – Иоанн. При виде того юноши у старика начинают дрожать колени. Едва появившись, он исчезает как мираж. Несмотря на то, что старик несколько раз пытался об этом поговорить со старшим сыном, его желания не увенчались успехом. «Они, наверное, раввины, которые по утрам идут читать Талмуд», - сказал Ерщалаим. С вопросом о том, увидят ли они вновь Иерусалим, старик каждый день обращался к людям. Не получив ответа, он начал спрашивать у всего, что его окружает. Люди не сочли нужным обратить внимание на то, что старик совсем слабеет и разговаривает с самим собой. Это случилось в те дни. Давид бен Соломон, сидя на бревне, которое находится на краю своего маленького огорода, снял чалму. В это же время появился его младший сын Иоанн. Он впервые за долгое время увидел белые, как осадки, редкие волосы отца
- Послы появились, – оповестил он тихим голосом. Давид бен Соломон был удивлён и не знал, что сказать. Недоверчивая улыбка на лице Иоанна потихоньку исчезла. Нахмурив брови, он продолжал стоять в задумчивости.
- Говорят, что они посредники Давида Алруя, что они приехали забрать нас в Иерусалим, - сказал он потом, с каким-то трепетом, все ещё недоверчиво уставившись глазами. Он боялся разбить мечты отца. Молчание старика означало его согласие. Это было предзнаменованием того, что Иоанну следует быть осторожным. Исходя из любопытных глаз отца, он понял, что его осторожность была не впустую. Человек, который долго живёт в ожидании, бывает очень доверчивым. Иоанн предугадал, что эта новость обрадует отца, и спешил сообщить раньше всех. Во-первых, он захотел увидеть счастливую улыбку отца, а во-вторых, захотел проверить свое отношение к этой вести. Лицо старика Давида было спокойным как, небо Багдада. Если оставить его в таком положении, то никто не смог бы подумать о его тоске по Родине.
- Наконец-то, – сказал он глубоко вздохнув. На тот момент его глаза были в стадии оживления. Когда он уставился на сына, они уже начали оживляться. Искры зажглись в карих глазах старика. Иоанн понял, что, чем больше отец верит в это сообщение, тем больше он сам сомневается в нём. Особенно это чувствовалось, когда отец проходил мимо с едва скрываемой улыбкой. Какое-то скрытое чувство противоречия усиливало его страх перед правдивостью этой новости. В течении дня уже все багдадцы услышали её. Они, путаясь в своих узких, не имеющие концы улицах, с радостью спешили сообщить «благую весть», не обращая внимания на заранее осведомленности ею человека. И всякий раз чувствовали себя первыми, кто слышал эту новость. В этой суматохе никто не замечал маленькую плачущую, из-за отсутствия внимания своей мамы, девочку четырёх лет и её маму, которая бегает босиком по улице. Людям казалось, что так должно было быть. Они все больше были склонны верить тому, чего в обыденной жизни сочли бы странным. Чем больше странностей происходило, тем больше они в нее верили. Люди полностью погрузились в эту весть. Ерщалаим почуял, что отныне Багдад не будет жить прежней жизнью. Его клиенты вели себя странно в этот день. Один, маленький ростом, рыжеволосый мужчина, который забавно на все вокруг всматривался, забыл свой кошелёк. Ерщалаим случайно увидел забытую вещь перед закрытием лавки. После рыжеволосого, пришедших в лавку людей было около четырёх, но казалось, что какая-та неизвестная сила завязывает им глаза и ум. Для Ерщалаима было все равно, где они будут жить. Его торговля и здесь приносила неплохую прибыль. Если не считать, что хяким города Муктаби некоторое время противился из-за недавнего бунта, теперь он был спокойным. В отличии от других, которые считают дополнительный налог бедствием торговли, Ерщалаим уверен, что его чернильные орехи, коими он торгует, никогда не останутся без спроса. Его не пугают рассказы об убытках. Он даже тогда найдет выход. Вообще-то, он не похож на остальных торговцев. Ерщалаим невозмутимый человек для торговли и всегда разговаривает спокойным тоном. А сдачу дает, проверяя одну за другой. Он и сейчас, когда, закрыв лавку, идет домой по узким улицам Багдада, смотрит на эту путаницу покорно. Как чужеземец, которого эта суматоха не касается, он идет домой походкой, выдающей свое спокойствие на каждом шагу. Он потом много раз, измеряя улицы медленной походкой, вспомнит тогдашний Багдад. Попробует восстановить самые незначительные, самые маленькие детали вещей: заброшенные дома, что находились вдоль маленьких улиц, их открытые двери даже во сне не оставят его в покое. Он, услышав какие-то звуки за этими дверьми, каждый раз захочет там побывать гостем, но каждый раз, приближаясь, его сердце будет биться сильнее, и тем самым разбудит его ото сна. Испытывая сожаления, спокойный торговец вытрёт пот чалмой и поймет, что этот страх теперь никогда не закончится. В тот день, прогуливаясь по коротким улочкам Багдада, которые обрываются неожиданно, как его воспоминания, он без особого интереса наблюдал за происходящим. Про себя не знал, что делать, улыбаться или нет. Всё происходящее в его сознании запечатлевалось отнюдь не порознь с мельчайшими подробностями, а как единое целое без окраски. Навсегда перед глазами осталось то, как люди решительно избавлялись от домашних вещей, считая их виновными во всем – и в налогах, и в жизни на чужбине. Среди тех предметов домашнего обихода выделялись большим количеством посуда, одеяла и различные вещи быта. Звук, который исходил от них при выбрасывании, навсегда останется в ушах Ерщалаима. Такой суматохи не было бы, даже если бы они готовились к пиру. Невозмутимый Ерщалаим шёл, не сливаясь с уличной суетой. Позже он сделает попытку восстановить все, что связано с тем днем. Вот он, занимающийся торговлей человек, держит себя на стороне от этого базара. Спокойный Ерщалаим, которому, «море по колено», идёт по коротким, как его воспоминания, улицам. Некоторых женщин, одна из них последняя жена их соседа Иакова бен Исхаака, он узнает по кадфе. Потому что она никогда не снимает кадфу с головы, даже если запутается в нем. Из-за худости тела в этой длинной кадфе она похожа на тутового шелкопряда, который прядет шелк. У семьи Ерщалаима есть ещё один сосед, но они евреями не являются, точнее, матерью главы семейства была туркменка, родом из древнего города Мерв, а отец арабом по имени П. После смерти туркменки-мервчанки, оставившей сына, её муж женится во второй раз на еврейке и по совету жены поселяется там. Поселить-то поселился, но его долго не принимали как своего. Поэтому П редко выходил из дому. Наверное, эта неразбериха тоже прошла мимо их дома. Сколько бы ни старался, Ерщалаим больше ничего не помнит. Воспоминания быстро возвращают его к маленькому дому с кованым забором до пояса. Представление счастливого лица отца занимает у него много времени. И каждый раз так. «Почему? Почему ты такой счастливый, почему?» - как бы спрашивая себя, он хватается за голову. Это доставляет ему огромную боль.
В тот день Солнце Багдада простояло особенно ярко, желая напомнить о своем присутствии как можно дольше. По крайней мере, людям так казалось. Оно не спустилось с неба в своё время, и этим продолжало волновать людей. Лучи Солнца стремились проникнуть либо через окно, либо через открытые двери домов. А люди хотели побыстрее сменить Солнце дня на долгожданную Луну ночи. Потому что тогда, когда Солнце зайдёт и наступит ночь, они должны были выйти на крышу своих домов, и соединиться с ветром, который унесёт их в Иерусалим. Мысль о том, что они улетят с ветром, так радовала их, что они готовы были избавиться от всех ненужных вещей, дабы они им не мешали во время перелета. Домашние вещи были разбросаны повсюду. Было ощущение, что тесным улицам Багдада не привычен такой беспорядок. Вещи валялись под ногами, создавая тем самым следующие трудности: острые царапали, твердые задевали. Но ни одно препятствие не в силе было остановить их. Тогдашняя картина очень напоминала внутреннюю поспешность старого Давида. Ерщалаим нашел его, когда тот продолжал кланяться Солнцу. Давид бен Соломон сначала приветствовал заходящее Солнца, а затем поклонился во все четыре стороны. Чтобы не мешать процессу прощания, который старик Давид с большим энтузиазмом и удовольствием выполняет, Ерщалаиму пришлось подождать в стороне. Лишь тогда, почувствовав тяжесть халата, обрамлённого золотой каймой, он понял, что устал за весь день.
- Мы скоро возвращаемся на Родину, – сказал старик Давид, приблизившись к сыну. В общем, он не сомневался в том, что Ерщалаим услышал эту весть. За короткое время все уже знали о ней. Пошли слухи о том, что к ним присоединятся люди даже из Амадии и Мосула. Вспоминая свое равнодушие, Ерщалаиму думается о притворной радости Иоанна. Иоанн, конечно, был навеселе ради отца. Та мысль, что Иоанн любил отца больше всех, мучает Ерщалаима. Иоанн перетаскивал все вещи наружу, подшучивая. Люди, кое-какие, недовольные замкнутостью Иаонна, не предполагают, что он в тот день был словоохотливым. Он даже закружился с какой-то длинной накидкой словами: «Мы летаем». На тот момент старик Давид, который все не решался, что делать со старыми книгами и со стальными инструментами, застыл на месте. Перед его глазами опять появился силуэт того юноши, которого он видит на рассвете, и не смог двинуться с места, пока, Иоанн не прошел мимо. Ерщалаим намекнул на то, что лучше оставить книги дома.
- Я предложил их послам, но они отказались. Зато взяли золотые украшения. Я им кольцо свое отдал. Зачем оно мне? – сказал старик Давид так, чтобы Иоанн услышал. То ли от того, что дом опустел из-за отсутствия вещей, то ли от того, что они мысленно с ним попрощались, дом становился холодным. Будучи не в состоянии выдержать опустошения, они поторопились подняться на крышу дома. Это, конечно, нелегко далось старику Давиду. Он за это время успел вспомнить осла св. Христа и то, что было сущим испытанием возиться с ним. Солнце, наконец-то, склонилось к закату и отдало свое место новолунию. От сломленных линий розового заката очевидно было нежелание солнца покинуть мирных жителей Багдада. Вечерний закат округлился как роза, которая обнимает край неба. По краям того кругавиднелся горизонт. А за горизонтом расположилась дорога, ведущая в Иерусалим. Чтобы преодолеть ее с ветром, они вышли на крышу домов в легонькой одежде. В лёгонькой, потому что боялись излишек веса. Но у них был ещё один страх касаемо стариков и детей. Мамы младенцев держали их под грудью, умеющих самостоятельно ходить брали за руку. Страх за детей был велик чем свой собственный. Если вдруг ветер подует в их сторону сильнее, чем ожидался, то дети могли бы отпустить руку матерей, или еще хуже, ускользнуть от них. Это была причиной взволнованности женщин. Ничего не говоря, они трепетали даже на самый обычный вечерний ветер. Их легкие одежды привлекли внимания многих. Некоторые из старых людей предложили им свой верхний халат, сочтя внутренний достаточным. Людям, которые считали себя дотянувшими до небес, не терпелось узнать, что скрывается за розовым горизонтом. Они сердцем покинули Багдад раньше, чем их ноги. Они ждали, чтобы скорее магический ветер, усилившись, унёс их на Родину – в Иерусалим. Женщины, стоявшие кучкой в легкой одежде, напоминали плакучую иву. Слабое колыхание их одежды можно было сравнить с шуршанием ивы. Итак, создалась картина, в которой перед сломленными линиями розового заката тряслись безнадёжные ивы на вечернем ветре. Люди на крыше стояли неподвижно. Они продолжали ждать. Любое движение могло прервать их внимание. Тем самым это могло вернуть на крышу тех, кто уже мысленно на пути в Иерусалим. Поэтому ни один из них не горел желанием общаться. Особенно мужчины, словно превратившись в мумию, стояли молча. Вечерело, и тонкая луна на небе всё больше росла. (утолщалась) Глаза стоящих на крыше людей начали сиять как звёзды. Незначительное дуновение ветра могло усиливать их сердцебиение. Именно из-за этой сентиментальности Иоанн переживал за отца. Он с благодарностью кивнул в сторону Ерщалаима, который ни на минуту не отходил от отца, и обратился к соседям:
- Есть кто уже на пути в Иерусалим?
- Нет ещё, – ответили ему.
Это был сын соседа Иакова бен Исхаака. «Нужно было найти самих послов. Так правильнее» - подумал Ерщалаим, опустив голову. Он вовсе не хотел смотреть на лицо отца. Это означало лишний раз беспокоить его. Было очевидно, что если он сегодня не поднимется на небо, тогда ему не будет покоя на земле. Когда полностью стемнело, и ночь бросила тёмную шаль вокруг, люди начали думать об обратном. Конечно, они и раньше сталкивались с мыслью о вероятности не улететь, но она сразу заменяла свое место надеждой. Люди нарочно обходили ту мысль стороной. Исходя из «Чего боишься, то и случится», они надеялись на хорошее. Как будто надежда на хорошее обеспечит им полёт, люди невольно питали к ней склонность. Откуда возьмись, должен был появиться сильный ветер и, как волшебный ковер, унести их в Иерусалим. Дойдя до этой мысли, Иоанн горько улыбнулся. Кроме сияющих в темноте звезд, никто её не увидел. Сочинивший несколько песен в мирные ночи Багдада Иоанн, взглянув на своих поклонников на небе – звёзды, закрыл глаза. В его представлении люди, оставившие домашние вещи на узких улицах Багдада, летали над ними. Покрывала, как летающие ковры, накрыв своих хозяев, поднялись ввысь. Люди, подскользнувшись о ложки, летали. Старик Давид летал в обнимку со старыми книгами. Сын соседа Иакова бен Исхаака летал, опираясь на палку пастуха. Ерщалаим летал с мешком чернильных орехов. Мария летала вместе с дочерью четырех лет. Они все, без исключения, летали. Иоанн пришел в себя, когда одна слезинка сошла с горькой улыбкой на его губах. В воображениях летавшие в реальности стояли на крыше своего дома. Стояли тихо, как будто воды в рот набрали. Ни у кого язык не повернулся сказать о том, что с большой вероятностью они сегодня ночью не улетят в Иерусалим. Молчанием они хотели возложить ответственность сообщить об этом кому-нибудь другому. Но было бы неправдой утверждать, что они ждали каких-либо слов. Это невозможно было назвать чистым ожиданием по одной простой причине. Скорее, оно было формальностью, о которой все знали. Простая формальность в виде озвучивания сообщения. Но такое, на взгляд, пустяковое дело, кто-то должен был выполнить. В конце концов, Ерщалаим, не выдержав, положил руку на плечи отца. Старик Давид весь дрожал. До этого он тихо плакал про себя. Когда Ерщалаим положил руку, опустившись наземь, он начал рыдать. Мурашки пошли по телу всех тех, кто его слышал, но этот плач особенно тяжело пришелся для Иоанна.
- Эй вы, проклятые, - крикнул он на сторону темноты. Иоанн имел в виду, двух импостеров, что назвали себя послами от имени Давида Алруя. Почему-то Ерщалаиму вспомнился тот рыжеволосый мужичок, который забыл свой кошелёк на лавке. – Бог вас накажет. Вы будете отомщены, – добавил Иоанн ничуть не успокоившись. Начался переполох. Некоторых нельзя было увидеть из-за расстояния. Все равно, было заметно их «оживление» после столь долгой тишины. Поспешно поднявшиеся люди медленным образом спускались на землю. Были те, кто стоял в нерешительности. В воздухе витала ругань, постепенно растущая на проклятие. Кто-то свистнул. Каждый возвращался в свою прежнюю жизнь: сын соседа Иакова бен Исхаака как св. Иаков, который был обречен ещё на семь лет пасти овец, Мария как Мария Магдалина, которая ещё должна ждать отпущения своих грехов – покорно шли друг за другом. От отчаянной мысли, что невозможно ничего изменить, Иоанн крепко сжал губы. Не считая других, он даже собственному отцу не в силах был помочь. Взяв отца за руку, Ерщалаим молча прошел мимо него. Хотел было кое-что сказать, но из-за того, что Иоанн не отрываясь смотрит на темный горизонт, решил промолчать. Слава Господу, что соседи помогли старику Давиду спуститься, иначе хочешь, не хочешь, пришлось бы звать Иоанна на помощь.
Мирные улицы Багдада наполнились шумом. Вернувшиеся в свою обыденную жизнь, люди не нашли её там. Она исчезла вместе с домашними вещами. Добровольно, когда они сами отдали их «послам», и вынужденно, когда остальные украли во время ожидания на крыше. Что касается первого, то они сами взялись избавиться от некоторых вещей, чтобы они не мешали им в течении полета. Как говорится, «Подстреленного сокола и ворона носом долбит», этот случай лишил людей настроения и покоя. Тогда-то все небылицы вышли наружу. Некоторые сравнили это с божьим гневом, связали с ошибками прошлого. Подумали о каре, что достигла их из-за грехов. Нашлись те, кто тешил себя мыслями об испытании бога для любимых рабов. В общем, можно было услышать разные предположения. Багдад не сомкнул глаз в эту ночь. Люди лишились покоя и возместили ущерб за украденные вещи таким образом. Они со слезами на глазах продолжали выдумывать разные истории. Если другие уже были дома, то один юноша все ещё стоял на крыше. Это был младший сын старика Давида – Иоанн.
- Спускайся, – приблизившись, крикнула Мария, и с иронией добавила – Приехали в Иерусалим.
Видя то, что Иоанн не сдвинулся с места, она со спешкой поднялась на крышу:
- Иоанн, что с тобой? Почему ты не спускаешься? Или до судного дня собираешься так стоять? Что, так и будешь ждать? – спросила она вновь. Не получив ответа, она встала прямо перед его носом. На то, чтобы удариться о землю, упав с крышы, остался всего лишь один шаг. У Марии дрожали коленки. Более того, внизу плакала её маленькая дочь.
- Иоанн! - воскликнула она в надежде обратить на себя внимания. Такой пронзительный крик издают, наверное, тогда, когда кого-то хотят привести в чувство. Зов Марии, конечно, был услышан, но это чуть не стоило ей жизни. Глаза Иоанна стали пугающе большими и с мигом зарделись в красный цвет. От испуга Мария сделала шаг назад, и в это время чуть не упала. Иоанн вовремя схватил её за плечи:
- Прости меня, Мария. Назад дороги нет, – сказал он. – Ты не жди меня больше, Мария. Я теперь никогда не вернусь. Я должен лететь, понимаешь, должен…
В его голосе, действительно, чувствовалась готовность к полету.
- Я полечу туда. В Иерусалим. Тебя заберу потом. И Сару. Я не брошу вас, – сказал он с перерывами. Было ощущение, что он окончательно решил про себя улететь. Это подкреплялось с его неизменной интонацией. Что касается Марии, то она стояла как статуя, без слов. Только выпученные глаза выдавали её за живую. Не слышен был даже её вздох.
- А теперь иди, – приказал Иоанн. И не смотри назад. Не оглядывайся Мария, я тебя знаю. Поэтому прошу тебя, не оглядывайся!
Позднее, Мария несколько раз сделает попытку восстановить образ Иоанна именно таким, каким его видела на тот раз. Никогда не сожалеет о том, что не оглянулась назад. Пугающе большие глаза Иоанна навсегда останутся у неё в памяти. Представляя их снова и снова на разных этапах жизни, она исчерпает от них тайный смысл как от иероглифов. В родных, и в то же время чуждых глазах Иоанна иногда будет появляться его печаль и надежда, присущая только юношам. А временами они заполнятся любовью к Марии. Каждый раз проходя мимо дома старика Давида, она бросит взгляд на крышу в надежде увидеть там Иоанна. Ни разу не оглянувшаяся Мария не забудет смотреть на крышу даже в последний день в своей жизни. Что касается Ерщалаима, то он до сих пор не знает, что произошло на крыше. Об этом никто не знает. Известно, что после той ночи больше не увидели Иоанна. Он остался с той ночью навсегда. Как будто испарился в воздухе, он не оставил следов. Его нигде не нашли. То ли от того, что хотят успокоить старика Давида, то ли от того, что сами в неё верят, люди уверены в том, что Иоанн улетел в Иерусалим. После той ночи старик Давид бен Соломон среди тех предрассветных прохожих, что проходят толпами по узким улицам Багдада, не увидел самого последнего из них. Старика в последний раз нашли заснувшим перед окном в ожидании того юноши.

Бягул Атаева