Духовное завещание Н. С. Лескова

12.04.2025г. Рассказ  «Духовное завещание Н.С.Лескова».
  На зимние каникулы, с начала января, если позволяют средства, с желанием и удовольствием, ездим с женой на отдых и лечение в санаторий «Кедр», расположенный рядом с сибирским городом Саянском.
   Санаторий расположен в сосновом бору, где можно увидеть белок, красивых птиц, услышать «работу» дятлов.  Все лечения под одной крышей. Современная комфортабельная лечебница. Минеральные ванны, грязевые аппликации, бассейн. Имеется лыжня, заливается каток. Лыжи беру с собой, удобней: не тратить время на получение и сдачу лыж. Еще и платить за прокат. Питание хорошее, для тела. В качестве духовной пищи для души беру из дома: что-нибудь из классики, журналы «Сибирь». Часто беру книгу «Пословицы русского народа» В.И.Даля. Дома читать эту книгу не получается. Надежда на отпуск – может найдётся кусочек времени заглянуть в эту книгу. Однажды был случай, когда потребность в этой книге возникла в день приезда в санаторий. Что же такое случилось, что вызвало такую необходимость в этой книги? Дело интересное. Рассказываю. Это было примерно лет восемь назад.
   Купили с женой  путёвки  на  начало года, на сколько позволяли накопленные финансы,  примерно, дней на десять.
   Оставили домашние заботы, в хорошем настроении едем в автобусе в санаторий.
   За Черемхово, моей малой родины, у села Шаманаево, рядом с дорогой, есть кафе с сокращённым названием «Шаман». Маршрутные автобусы всегда останавливаются у этого кафе на привал. Имеются туалеты и буфет с хорошей выпечкой.
    Выходим из автобуса, жена предлагает зайти в платный, теплый туалет. Отвечаю: зачем, мне, мужчине, тратить деньги на платный туалет. Испытал в этот момент какую-то гордость и весёлость. И пошёл в холодный туалет, который выглядел довольно приличным: стены из кирпича, пол – бетонный, в нём узкая щель. Занял  исходную позицию, расстегнул дублёнку, брючный ремень и как только раскрыл ширинку, почувствовал, что что-то у меня от живота упало в щель туалета. Это был бумажник, который я положил под рубаху в автобусе и забыл про него. В автобусе было жарко и я снял и дублёнку и вельветовый пиджак и положил их в багажное отделение, расположенное под крышей автобуса. А бумажник положил ближе к телу, для его лучшей сохранности.  В бумажнике были: паспорт, пенсионное удостоверение, деньги, банковская карточка. У меня пропал позыв помочиться в щель, куда только что упали мои документы и сбережения. Сначала я подумал, что ничего страшного: выйду на улицу, зайду с заднего прохода, открою дверь и достану потерянное.  Освещение в туалете и на улице было слабым. Вышел на улицу, обошёл туалет, ни каких  дверей не было. Проблема оказалась посерьёзней.
    Обратился к администрации за помощью. Дали работника, фонарик и обычную клюку. Щель была узкая, шириной примерно 10 см. Встал на четвереньки, опустил в щель руку с фонариком и стал смотреть по сторонам.  И, какая радость - увидел краешек  своего бумажника. Взял клюку и осторожно ей подвинул бумажник ближе  к щели. На бумажнике была не застёгнута лямочка. Это позволило завести нижнюю часть клюки между створками бумажника и поднять его вверх. Всего потратил примерно 10 минут.
   На радостях  заплатил работнику, который меня сопровождал, 300 рублей, которые достал из этого бумажника. Стоимость посещения теплого платного туалета была примерно 20 руб.  У меня хватило времени на посещение этого платного туалета и ещё перекусить в буфете. Жена довела до сведения наших близких о моём приключении. И все мы порадовались его исходом.
   Как только приехали в санаторий, устроились в комнате, я взял эту большую книгу пословиц русского народа и стал искать пословицу, отвечающей моему «случаю». Я был уверен, что должна быть пословица, описывающая моё переживание в случившейся со мной оплошности.
 Долго искал, прочитал много пословиц на разные темы. И нашёл. И порадовался этому. Вот эта пословица: « Человек с лихостью, Бог с милостью». Так и было: я проявил гордость, какую-то лихую радость, а Господь отнял у меня бумажник – посмеялся немного надо мной, да и пожалел меня -  не шибко далеко спрятал моё сокровенное и дал мне возможность  увидеть и поднять его. Велика милость Бога к людям. Теперь к теме рассказа.

 Два года назад отдыхал и лечился  в этом же санатории, в этот раз один.
 Прочитал журналы «Сибирь», которые обычно беру с собой.  Без духовной пищи, как и без телесной, долго не проживёшь. Телевизор не смотрю, кинофильмы, которые показывают в большом кино зале, не все смотрю. Смотрю те, которые снимались в советское время. Тогда посмотрел два фильма: « Карнавальная ночь» и «Приходите завтра». Первый фильм демонстрировали только для меня одного, на втором фильме было чуть побольше зрителей – 3 человека. Прекрасные фильмы, а интереса у современной публики нет. Художественные  ценности человека меняются.
     В санатории есть хорошая библиотека: имеются полные собрания сочинений русских и зарубежных писателей. Из классики мне нравятся произведения Н.С. Лескова.
   Что интересного нашел у Николая Семеновича в тот приезд? На полке стояли два экземпляра полного собрания сочинений этого писателя в 12-ти томах. Сначала взял том с произведением о жизни какого-то монастыря. Надеялся узнать что-нибудь о жизни монахов и священников. В повествовании же описывалась жизнь семей помещиков, и их  растлевающие нравы. Интриги, измены, вымогательства, шантаж. Не понравился мне этот том с его произведениями о нехороших нравах богатой аристократии. На другой день вернул этот томик назад.
   Стал смотреть другие тома.  Взял в руки последний, 12-й том. Прочитал оглавление. Обратил внимание на последний рассказ этого тома.  В предисловии ко всему изданию сказано, что порядок размещения произведений в этом издании указал сам автор. Последний его рассказ, размещённый в 12-м, последнем томе, называется «Томленье духа». Это его воспоминание из детства о клятве и совести -  его итог жизни, завещание потомкам, т.е. нам. Привожу полный текст этого рассказа.
ТОМЛЕНЬЕ ДУХА. Н. С. ЛЕСКОВ
 

(Из отроческих воспоминаний)
«Всё это томленье духа».
Екклезиаст[*]
В числе людей, которые принимали участие в моём воспитании, был длинный и тощий немец Иван Яковлевич, по прозванью Коза. Настоящей его фамилии я не знаю, — он своею наружностью напоминал козу, и все мы звали его заочно Козою.
Это было в деревне, в Орловской губернии, у моих богатых родственников. Я у них рос и воспитывался, пока меня отдали в школу, в город. Для нас в деревне было несколько учителей: русский — Иван Степанович Птицын с женою, жил во флигеле, и француз, мосье Люи, тоже с женою и сыном Альвином, который учился вместе с нами. Эти тоже жили в особом флигеле, и ещё был немец Кольберг, одинокий, часто пьяный и драчливый. Он так часто ссорился с прислугою, что надоел дяде и был внезапно рассчитан: тогда на его место был взят Коза, который ранее этого жил уже в нескольких помещичьих домах в околотке, но нигде долго не уживался. Говорили, что он человек очень смирный и хороший, но «с фантазиями». Его к нам и приняли с таким уговором, чтобы жил с нами и учил нас по-немецки, но никаких своих фантазий не смел бы показывать.
Он взялся это исполнять, и месяца три исполнял очень хорошо, но потом вдруг не выдержал и показал такую фантазию, как будто и не давал никакого зарока.
Летом раз заехала к дяде, по дороге в своё имение, губернаторша с сыном, мальчиком лет одиннадцати, очень избалованным и непослушным. Мы пошли в фруктовый сад, и там этот гость оборвал какую-то редкостную сливу, плоды которой были у дяди на счету. Мы испугались его поступка и дали себе клятву во всём запираться и ничего не сказывать. Дядя вечером пошёл в сад и увидал, что слива оборвана. Он рассердился, позвал садовникова сына, мальчика Костю, и стал его спрашивать: кто оборвал сливу? Костя не знал, и на него упало подозрение, что эту сливу оборвал он и теперь запирается. Его за это велели высечь крыжовником, а он испугался и сказал, что будто в самом деле он съел сливы. Тогда его всё-таки высекли. А мы знали, кто оборвал, но ничего не говорили, чтобы не нарушать клятву и не пристыдить своего гостя, но к вечеру некоторых из нас это стало невыносимо мучить, и когда мы начали укладываться спать, то я не стерпел и сказал Ивану Яковлевичу, что Костю наказали напрасно, — что он не вор, а вор вот кто, а мы все дали клятву его скрыть.
Иван Яковлевич вдруг побледнел и вскрикнул:
— Как клятву! Как вы смели клясться? Разве вы не христиане! Кто вам позволил чем-нибудь клясться? Видите, сколько от этого зла вышло, и теперь я уйду от вас.
Мы ещё больше встревожились и стали его упрашивать, но он твердил:
— Нет, я уйду, я непременно уйду, и не сам уйду, а меня выгонят, и это будет хорошо... Это будет к лучшему.
Так всё говорил, а сам плакал и потом вдруг приложил лоб к оконному стеклу, вздохнул и побежал из комнаты.
Куда и зачем побежал — мы не могли догадаться и долго ждали его возвращения, но потом так и уснули, не дождавшись, чтоб он назад пришёл; а утром, когда старая девушка Василиса Матвеевна принесла нам свежее бельё, мы узнали, что Иван Яковлевич к нам и совсем не воротится, потому что он сошёл с ума.
— Боже мой!.. — Мы так и обомлели... — Бедный, добрый Иван Яковлевич сошёл с ума!.. Это всё мы виноваты. Но что же он такое сделал?
— А он явился в бесчеловечном виде к господам и сделал фантазию, и ему за это отказано.
Фантазия состояла в том, что, взволнованный нашим двойным злочинством, Коза сошёл вниз, в гостиную, и, «имея в лице вид бесчеловечный», подошёл к губернаторше и сказал ей совершенно спокойным «бесчеловечным голосом»:
— У вашего сына дурное сердце: он сделал поступок, за который бедного мальчика высекли и заставили налгать на себя... Ваш несчастный сын имел силу это стерпеть, да ещё научил других клясться, чего Иисус Христос никому не позволил и просил никогда не делать. Мне жаль вашего тёмного, непросвещённого сына. Помогите ему открыть глаза, увидать свет и исправиться, а то из него выйдет дурной человек, который умертвит свой дух и может много других испортить.
С губернаторшею сделалось дурно, и она зашлась в истерике.
Страшно рассерженный происшедшею сценою, дядя вытолкнул Козу за двери и сейчас же велел запереть его в конторе, а сегодня его велено уже отправить на мужицкой подводе в Орёл.
Мы за него обиделись и сказали:
— Для чего же это «на мужичьей подводе»?
— А то на чём же? — отвечала Василиса.
— Можно было в тележке, в которой на почту ездят.
— Ну, как же! ещё ему чего? В этой тележке попа святую воду петь возят... Для чего же его, глупого немца, держать в одной чести с батюшкой. Батюшка за наши грехи в алтаре молится, а его довольно бы ещё и не на подводе, а на навознице вывезти.
— И за что вы его так не любите?
— За то, что он дурак и вральмен.
— Он никогда не врёт, а всегда правду говорит.
— А вот это-то совсем и не нужно! Что такое его правда? Правда тоже хорошо, да не по всякую минуту и не ко всякому с нею лезть. Он сам для себя свою правду и твори, а другим свой закон на чужой кадык не накидывай. У нас свой-то закон ещё горазде много пополней ихнего: мы если и солжём, так у нас сколько угодно и отмолиться можно: у нас и угодники есть, и страстотерпцы, и мученики, и Прасковеи. Ему до нас встревать нечего. Зато ему и показали, где бог и где порог.
— Как же это показывают?
— Где бог-то?
— Да.
— А поставят человека к двери лицом да сзади дадут хорошенько по затылку шлык, а он тогда должен в подворотню шмыг.
— И это по-вашему значит показать человеку «где бог»?
— Да. Вон пошёл, вот и всё!
— Так, значит, и ему показали «где бог»?
— Ну, уж как-никак, а показали «где бог» и всё тут.
— Что же: он его увидит, и... пожалуй, будет рад, что его прогнали.
— Ну, уж это пусть его радуется как ему нравится: нам его жалеть нечего.
Мне было очень жалко Ивана Яковлевича, а сын француза Люи, маленький Альвин, ещё более о нём разжалобился. Он пришёл к нам в комнату весь в слезах и стал звать меня, чтобы вместе убежать через крестьянские коноплянники за околицу и там спрятаться в коноплях, пока повезут Ивана Яковлевича на подводе, и мы подводу остановим и с ним простимся. Мы так и сделали, — побежали и спрятались, но подвода очень долго не ехала. Оказалось, что Иван Яковлевич пожалел мужика, который был наряжен его везти, и уволил его от этой повинности, а сам пошёл пешком. На нём был его зелёный фрак и серая мантилия из казинета[*], а в руках у него мотался очень маленький свёрток с бельём и синий тиковый зонтик. Коза шёл не только спокойно, но как бы торжественно, а лицо его было даже весело и выражало удовольствие. Увидав нас, он остановился и воскликнул:
— Прекрасно, дети! Прекрасно! О, сколько для меня есть радости в одну эту минуту! — и он раскрыл для объятий руки, а на глазах его заблистали слёзы.
Мы бросились к нему и тоже заплакали, повторяя: «Простите нас, простите!» А в чём мы просили прощения — мы и сами того не могли определить, но он помог нам понять и сказал:
— Вы дурно сделали, что не берегли свою свободу и позволили себе клясться: поклявшись, вы уже перестали быть свободны, вы стали невольниками вашей клятвы... Да; вы уже не имели свободы говорить правду и вот через это бедного мальчика сочли вором и высекли. Могло быть, что его на всю жизнь могли считать вором и... может быть, он тогда бы и сделался вором. Надо было это разорить... И я разорил... Надо было бунтовать, и я бунтовал... (Иван Яковлевич стал горячиться.) Я иначе не мог... во мне дух взбунтовался... проснулся к жизни дух... свободный дух от всякой клятвы... и я пошёл... я говорил... я стёр... я опроверг клятву... не должно клясться... Без клятвы будь правдив... Вот что нужно... нигде и ни перед кем не лги... не лги ни словом, ни лицом... Не бойся никого!.. Что писано в прописи, чтобы кого-то бояться, — это всё вздор есть! Иисус Христос больше значит, чем пропись... О, я думаю, что он больше значит! Как вы думаете, кто больше?
— Христос больше.
— Ну, конечно, Христос больше, а он сказал: «никого не бойтесь». Он победил страх... Страх пустяки... Нет страха!.. Даже я!.. я победил страх! Я его прогнал вон... И вы гоните его вон!.. И он уйдёт... Где он здесь? Его здесь нет. Здесь трое нас и кто между нас?.. А!.. Кто? Страх? Нет, не страх, а наш Христос! Он с нами. Что?.. Вы это видите ли?.. вы это чувствуете ли?.. вы это понимаете ли?
Мы не знали, что ему отвечать, но мы «понимали», что мы «чувствуем» что-то самое прекрасное, и так и сказали.
Коза возрадовался и заговорил:
— Вот это и есть то, что надо, и дай бог, чтобы вы никогда об этом не позабыли. Для этого одного стоит всегда быть правдивым во всех случаях жизни. Чистая совесть где хотите покажет бога, а ложь где хотите удалит от бога. Никого не бойтесь и ни для чего не лгите.
— О, да, да! — отвечали мы. — Мы вперёд не будем ни лгать, ни клясться, но как нам загладить то зло, которое мы сделали?
— Загладить... загладить может только один бог. Заглаждать — это не наше дело. Любите Костю и напоминайте другим, что он не виноват, — что он оклеветал себя от страха.
— Мы все так сделаем, но вы, Иван Яковлевич, куда вы идёте? У вас есть где-нибудь свой дом?
Он покачал отрицательно головою и сказал:
— Зачем мне свой дом?
— Ну, у вас есть... семейные... кто вас любит?
— Семейные?.. Нет... И зачем мне семейные?
— Кто же у вас свои?
— Ну, кто свои... кто свои!.. Ну, вот вы мне теперь свои... «свои» — это те, с кем одно и то же любишь...
— А особенно близких разве нет?
— Для чего же особенные? Что это вам такое!.. Надо делать всё вместное, а совсем не особенное.
— Но куда же вы теперь отправляетесь?..
Он повёл плечами и весело ответил:
— Куда я?.. К блаженной вечности; а по какому тракту, — это совсем всё равно — только надо везде делать божие дело.
Мы не поняли, что такое значит «делать божие дело», и плачевно приставали к Козе.
— Нам жаль, что вам отказали совершенно напрасно.
Он тихо покачал головою и отвечал:
— Нет, мне отказали совсем не напрасно.
— Как не напрасно: ведь вы поступили всех нас честнее и ничего дурного не сделали.
— Ну вот! Для чего же делать дурное! Это не надо... но я сделал беспокойство: я сделал бунт против тьмы века сего... и меня нужно гнать... Это уж так... и это очень хорошо!
— Вы это так говорите, как будто вы сами этому даже рады.
— Даже рад! Да, я рад! Я очень рад! Ведь у нас «борьба наша не с плотию и кровию, а с тьмою века, — с духами злобы, живущими на земле». Мы ведем войну против тьмы веков и против духов злобы, а они гонят нас и убивают, как ранее гнали и убивали тех, которые были во всём нас лучше.
— Но за что? За что это гонят тех, кто не сделал никому зла? Это ужасно!
— Ничего, — отвечал, ещё больше сияя, Коза, — напротив, это хорошо... это-то и хорошо, что их гонят напрасно: это их воспитывает; это их укрепляет... И неужто вы хотели бы, чтобы меня не так выгнали, как теперь выгоняют за бунт против тьмы века и духов злобы, а чтобы я сам сделал кому-нибудь зло!
— О, нет!
— Ну так что же!.. Значит, всё как следует быть... всё прекрасно... Со временем... если вам откроется, в чём состоит жизнь, и вы захотите жить самым лучшим образом, то есть жить так, чтобы духи злобы вас гнали, — то вы тогда будете это понимать... Когда они гонят — это прекрасно, это радость... это счастье! Но...
Он взял нас за плечи и продолжал пониженным голосом:
— Но когда они вас ласкают и хвалят... Вот тогда...
— Вы говорите что-то страшно...
— Да, это страшно. Тогда бойтесь, тогда осматривайтесь, тогда... ищите, чтобы спас вас отец ваш небесный.
— Отец небесный! Но мы ведь не знаем... как это искать, что надо сделать...
— Что сделать?
— Чтобы он нас спас.
— Ага! И я это тоже не знаю... и я это... даже не стою, а он...
У Ивана Яковлевича в груди закипели слёзы, и он стал говорить точно в экстазе:
— Я бедный грешник, который вышел из ничтожества: я червяк, который выполз из грязи, а отец держит меня на своих коленях; он носит меня в своих объятиях, как сына, который не умеет ходить, а не бросает меня, не сердится, что я такой неумеха, и хотя я глуп, но он мне внушает всё, что человеку нужно, а я верю, что я у него могу понять как раз столько, сколько мне нужно, и... вы тоже поймёте... вам дух скажет... Тогда придёт спасение и вы не будете спрашивать: как оно пришло?.. И это всё надо... тихо... Тсс! бог идёт в тишине... Still!
Коза вдруг поник головою, сжал на груди руки и стал читать по-немецки «Отче наш». Мы без его приглашения схватили с голов свои шапочки и с ним вместе молились. Он кончил молитву, положил нам на головы свои руки и с полными слёз глазами закончил свою молитву по-русски.
— Наш отец! — сказал он, — благодарю тебя, что ты вновь дал мне радость быть изгнанным за исполнение святой воли твоей. Укрепи сердца терпящих за послушание твоей воле и просвети разумом и милосердием очи людей, нас гонящих. Не оставь также этих детей твоих надолго в пустыне: дай им войти в разумение и вкусить то блаженство, какое я теперь по твоей благости ощущаю в моём духе. Дай им понять, в чём есть твоя воля! — И он ещё раз обнял нас, поцеловал и пошёл в город совершенно бесприютный и совершенно счастливый, а мы, у которых всё было изобильно и готово, стояли на коленях, на пыльной дорожке, и, глядя вслед Козе, плакали.
Он будто метнул в нас что-то острое и вместе с тем радостное до восторга. Коза на нас что-то призвал, нас что-то обвеяло, мы хотели что-то понять, чтобы кончить мольбой о смягченьи сердец, и вдруг оба вскочили, погнались за ним и закричали:
— Иван Яковлич!..
Он остановился и обернулся, и показалось нам, будто он вдруг сделался какой-то другой: вырос как-то и рассветился. Вероятно, это происходило оттого, что он теперь стоял на холме и его освещало солнце. Но однако и голос у него тоже изменился. Он как-то будто лил слова по воздуху:
— Что вам ещё? Что вам?
А мы не знали, что именно хотели ему сказать, и спросили:
— Увидим ли мы вас когда-нибудь?
Он ясно отвечал:
— Увидите.
— Когда же это будет?
Он глуше проговорил:
— Это случится... может быть... совсем неожиданно, а потом это опять не случится, и потом это опять иногда случится...
Мы, казалось, бежали за ним, а между тем он один шёл впереди, а мы всё отставали и кричали:
— Где мы увидимся?
Но он отвечал уже издалека:
— Всё равно, — и качал разводить руками во все стороны, точно хотел пояснить, что для свидания с ним «иногда» все стороны равны. Пространство для него не существует. «Всё равно... иногда увидимся.., и опять... не увидимся... иногда», и ещё что-то такое, а сам всё дальше и дальше от глаз, и вдруг как-то будто даже смешно затрепетал ручками и побежал-побежал, и скрылся, и с тех пор шло очень много лет, и Козы долго, очень долго не было передо мною, но потом вдруг он совершенно неожиданно явился раз, и два, и ещё втретье, и стал так близко, как будто он и не отходил, а между тем... всё бежит и бежит вперёд... И в эти минуты мне показалось, будто и я не совсем всё стоял... И я будто иногда плёлся и тоже помаленечку подвигался, но зато я чувствовал и то, как я слаб, как я устал и дальше плестись не в силах... Кончено! я отстану и его опять уже никогда более не увижу!.. Но тут всегда приходит нежданная помощь: откуда-то кто-то возьмётся и покажет «где бог»... и тогда сейчас же опять обозришься, всех своих тогда чувствуешь в собственном сердце, и ни с одним из них уже не боишься расстаться, потому что «у всех напоённых одним духом должно быть одно разумение жизни»[*].
Н. С. Лесков, 1890, конец рассказа.
Имеет ли данный рассказ значение в настоящее время для нас современников?
 Посмотрим, что говорил Иисус Христос о клятве. Информация из интернета:
«Что сказал о клятвах Иисус Христос
«Еще слышали вы, что сказано древним: «не преступай клятвы, но исполняй пред Господом
клятвы твои».
А Я говорю вам: не клянись вовсе: ни небом, потому что оно престол Божий;
ни землею, потому что она подножие ног Его; ни Иерусалимом, потому что он город великого
Царя; ни головою твоею не клянись, потому что не можешь ни одного волоса сделать белым
или черным.
Но да будет слово ваше: «да, да»; «нет, нет»; а что сверх этого, то от лукавого». Евангелие
от Матфея 5 глава 5.33-37.
Клясться нельзя
Этими словами Иисус Христос говорит просто и понятно о том, что класться нельзя. Никогда. Ни
при каких обстоятельствах.
Человек просто не имеет право это делать.
Как, например, можно клясться своею жизнью или жизнями своих близких?
Как можно клясться Богом?
Делая так, человек забывает о своем предназначении, о том кто он и к чему должен идти, к чему
стремиться.
А все мы должны стремиться к жизни вечной, к спасению и сохранению в раю, к достижению
Царствия Небесного в День Страшного Суда.
Об этом сказано в Священном Писании. Об этом должен знать каждый христианин.
Стоит ли жизнь вечная сиюминутного преимущества, которое якобы приобретает тот, кто клянется
чем-либо?
Безусловно нет.
Клятва – грех
Когда человек произносит слова клятвы он преступает христианские заповеди, совершает грех,
неправильный поступок.
Так делать нельзя.
Поступая так, человек сходит с правильного пути, ведущего к жизни вечной, более того, этим
самым он показывает общее непонимание своей главной цели в жизни – обретения бессмертия.
Клятва на Библии
Президент США произносит слова присяги при вступлении в должность, кладя руку на Библию. Так
же поступают некоторые другие правители христианских государств.
При присяге в суде, свидетель кладет руку на Библию и клянется говорить правду и только правду.
Так делать нельзя, ведь Иисус Христос в словах, приведенных выше, сказал об этом.
Для чего это делают люди? Это просто символическое действие, которое они соблюдают, сами не
понимая, что поступают неправильно.
Они не ведают, что творят.
Присяга
Люди, чтобы обойти запрет на произнесения клятв, придумали «присяги», это те же клятвенные
обещания при вступлении в должность, на службу в армию, при выступлении в суде.
Делая так, люди, тем самым разделяют себя на сословия, государства, обременяют себя
ненужными обязанностями перед властью.
Присяги не сплачивают, а разделяют.
Одним своим рождением человек уже присягнул.
И эта присяга – Богу. Все остальное – от лукавого. Об этом и сказал Иисус Христос»
   Далее. Соблюдают ли эту заповедь священноначалие русской православной церкви и её священники?
 Приведём текст присяги человека, решившего стать священником. Эта информация, также, взята из интернета:
«Священный Синод Русской Православной Церкви на заседании 22 марта
2011 года (журнал № 21) утвердил единообразный текст ставленнической
присяги при рукоположении во диакона и иерея.
ПРИСЯГА
ставленника перед рукоположением в сан диакона:
Я, многогрешный (имя), призываемый ныне к служению
диаконскому, обещаю и клянусь пред Всемогущим Богом и
святым Его Крестом и Евангелием, что при помощи Божией
всемерно буду стараться проходить свое служение во всем со-
гласно слову Божию, правилам церковным и указаниям Свя-
щенноначалия.
Богослужения и Таинства совершать с усердием и благого-
вением по чиноположению церковному, ничего произвольно
не изменяя.
Учение веры содержать по руководству Святой Православ-
ной Церкви и Святых Отец, заблудших вразумлять и обращать
на путь истины и спасения.
Проводить жизнь благочестивую, трезвенную, от суетных
мирских обычаев устраненную, в духе целомудрия, смиренно-
мудрия и кротости, и своим добрым примером руководство-
вать других к благочестию.
В молитвенное и каноническое общение с лицами, не при-
надлежащими к Православной Церкви или находящимися в
расколе, не входить. Ни в каких политических партиях, дви-
жениях и акциях участия не принимать.
Без воли своего Архипастыря место служения, куда буду
определен, не покидать и самовольно никуда не переходить.
Во всяком деле служения моего иметь в мыслях моих не
свою честь, интересы или выгоду, но славу Божию, благо Свя-
той Русской Православной Церкви и спасение ближних, в чем
да поможет мне Господь Бог благодатью Своей, по молитвам
Пресвятой Владычицы нашей Богородицы и всех святых.
В заключение моего клятвенного обещания целую Святое
Евангелие и Крест Спасителя моего. Аминь.
Верность данной присяге свидетельствую, в чем и подписы-
ваюсь.
(фамилия, имя, отчество)
Мною исповедован и приведен к присяге ставленник
.
При открытии его совести препятствий к рукоположению
его в сан диакона не имеется.
Духовник _____________________________
«______»_________________________20___ г.
Правильно ли поступает наше священноначалие, принуждая нас к отступлению от учений Иисуса Христа?
Должны ли мы  умалчивать эти очевидные нарушения нравственных законов общественной жизни?