Цепные псы самодержавия. Глава 44

 
 
                Глава сорок четвёртая

  Мчались дни и были похожи один на другой. Грабовский с утра до позднего вечера находился на службе, пытаясь «не утонуть» в вале входящих и исходящих бумаг.
 
Начался октябрь и резко похолодало. За неделю до Покровов выпал снег. «Зима будет крепко холодной»! - так говорили коренные жители.

 Николай виделся со Степаном только по воскресеньям, в трактире, где они обсуждали события прошедшей недели.

Воробьёв очень его  радовал. Парень уже читал и не только букварь,  а даже газеты.  Как обстояли дела у Степана с русским письменным языком Грабовский не мог никак выяснить. Ведь он не мог же устроить Степану диктант в трактире! Нужно было подождать удобного случая.
 
Воробьёв уже выучил таблицу умножения, знания которой Николай у него постоянно проверял.
 Самое главное было в том, что у парня была сильная тяга к знаниям, а Самсонов и , впрямь, оказался талантливым педагогом.
 
 -Степан, а как там Петрович? Не болеет? - всегда интересовался Грабовский.
 - На спину жалуется Акинфий Петрович, на пояснице старую шерстяную шаль носит. Говорит, что помогает! Мечтает себе нательную рубаху из собачьей шерсти достать. Уверен, что она его исцелит. Ещё очень он по вам, Николай Васильевич, скучает. Ждёт вас в гости! - рассказывал Воробьёв, и речь у него была хорошая с правильно построенными фразами без слов »паразитов».

 При расставании Грабовский всегда передавал для старика гостинцы: колбасу, сахар, чай, мятные пряники, которые тот обожал.

 После трактира Степан шёл домой, а Николай брал извозчика и ехал к Зинаиде и оставался у «сладкой женщины» до утра понедельника.
 
«Надо бы Петровича посетить! Нехорошо получается... Старик меня ждёт, спрашивает. Да и «хождение в народ» нужно, совершить! Сколько можно с бумажками сидеть?  Жизнь надо познавать! Петровичу деньги отдать за квартиру...» - думал Грабовский и, наконец, в последнее воскресенье октября, купив две бутылки «Московской особой» водки, с золотыми медалями и вензелями на этикетках, а также различных закусок, в том числе буханку свежего ситного хлеба, отправился в Солдатскую слободу.
 
Лёгкий морозец, под ногами  скрипел тонкий снежок. На синем безоблачном небе светило солнце. «Сейчас одиннадцать часов, а к двенадцати таять начнёт, а к вечеру гололёд образуется. Как бы ноги тогда в этих местах не поломать!» - думал Николай, смотря вниз на тропу.
 Одет он  был в короткий купеческий тулупчик, яловые сапоги, фуражку из толстого драпа.

Вахрамеев сидел на табурете и кроил что-то из куска сапожной кожи.
 Увидев вошедшего Грабовского, он попытался резко встать, но застонал, схватился рукой за бок, затем  за подоконник,  и с трудом приподнялся.
 
- Здравствуй, Петрович! Поясница продолжает тебя мучить? - Николай помог встать старику.
 - Она самая! Она! - Вахрамеев обнял гостя, - ну, здравствуй! Я тебя жду , а ты не приходишь. Стёпка говорит, что у тебя дел много, - старик снял очки с треснутыми линзами в железной оправе и аккуратно положил их  в деревянную коробочку.
 - Так оно и есть! Ты уж прости меня, Петрович! - виновато улыбнулся Грабовский.
 - Дак, дела должны быть  на первом месте, ну а потом уже всё остальное! Сейчас я чугунок картошки поставлю. Печь горит, Стёпка затопил. Какой парень золотой!  Николай, спасибо тебе за ... - Акинфий что-то хотел сказать, но не смог.
 
По его щекам, вдруг, побежали слёзы. Он стыдливо отвернулся от Грабовского.
 - Бог не дал мне ни детей, ни внуков, зато на старости лет парня послал хорошего. Спасибо, Николай!
 - Повезло нам с ним, Петрович! - согласился Грабовский и положил вещевой мешок на стол. - Не нужна картошка! Я принёс водочки хорошей, селёдку, колбасу, сало, как ты любишь с прожилками мясными, есть буханка хлебушка ситного. Садись за стол, Петрович!
 
 Они выпили по первой. Грабовский ложкой зачерпнул из глубокой глиняной миски квашенной капусты. Захрустел её.
 - Капустка, объедение! Знатная! - похвалил он.
 - Так это Валька заплатила Стёпке за то, что он ей набойки поставил на сапоги. Заработал парень! Молодец! - Акинфий понюхал колечко колбасы.
 - Петрович, я тебе десять рублей за квартиру вот кладу на стол. За этот месяц! - Грабовский достал бумажник и вынул из него две ассигнации по пять рублей.
 - Ты прекращай это! Не надо! - как всегда принялся отказываться старик, но потом взял деньги.
 - Да, Петрович, Степану книги читать нужно, а у тебя кроме Псалтыря ничего нет. Вот я ему  принёс, - Николай поднял с пола вещевой мешок , - вот держи! Только с книгой нужно обращаться очень аккуратно! - предупредил он.
 
Вахрамеев встал из-за стола, открыл сундук и вынул из него чистую тряпицу, которая когда -то, очевидно, была полотенцем.
 - Как сочинение сие называется? Без очков не вижу, - спросил он, бережно заворачивая книгу  в тряпицу.
 - «Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо»! Да ты, наверное, её читал? - предположил Грабовский.
 - Нет! - коротко ответил старик, - я книг вообще не читал. Окромя уставов, Псалтыря, да старых газет, в которые мне в лавках селёдку заворачивают. Название увлекательное! Может осилю? Если нет, то Стёпка её прочитает и мне расскажет.
 
Когда заканчивали вторую бутылку водки, Акинфий икнул, а потом медленно стал сползать с табурета на пол.
 «Всё набрался Акинфий! Спать ему пора! На печь мне его положить будет неудобно. Сделаю я, как раньше, уложу на топчан! Пусть отдыхает! Который час? - Грабовский достал из кармана часы. Открыл крышку, - без четверти два. Быстро мы водку выпили! Степана ждать не буду, чтобы время не терять! Поеду к Зинаиде!»
 
Небо затянуло плотными чёрными тучами. Температура воздуха, очевидно, упала, потому что снег, растаявший днём, сейчас схватился тонким предательским ледком.
 
Грабовский шагал медленно, очень опасался подскользнуться и упасть на дорогу, которая представляла собой глубокую канаву, наполненную грязной водой.
 «Совсем немного осталось, и я выберусь на так называемый тротуар, представлявший из себя также тропу, но уже довольно широкую».
 
- Ай-й-й! Ванька, ты чавой? - вдруг раздался совсем рядом громкий женский крик.
 Николай вздрогнул, резко обернулся, и его ноги заскользили вниз к дороге. Он попытался сохранить равновесие, раздвинув руки в стороны. Но ничего не получилось, через несколько мгновений он упал навзничь в канаву.
 - Плю-х-х! - Грабовский сильно ударился затылком то ли об камень, то ли о бревно.
  Дышать стало невозможно: в ноздри вошла жидкая грязь. Глаза он закрыл, рот также.
 С трудом ему удалось перевернуться и встать на четвереньки. «Сейчас задохнусь! Задохнусь! Нет!» - Грабовский рывком встал на ноги.
 
Открыл рот и начал жадно хватать морозный воздух. На ощупь достал из кармана носовой платок, вытер им руки. Другим - протёр вокруг глаз. «Слава тебе Боже! Слава тебе! - принялся он осенять себя крестными знамениями. - Живой! Живой! Слава тебе Господи!»
 
Вокруг ни души, кто-бы помог ему подняться по скользкому откосу на «тротуар».
 «Это всегда так! «- усмехнулся Грабовский и пошёл  прямо по дороге.

 Глубина её колеи достигала его колен, а иногда Николай проваливался по пояс.
 Грязная холодная жижа хлюпала  в сапогах. Дышать было трудно. Грабовский высморкался от забившей его ноздри грязи и попытался дышать через нос. Не получилось!  Идти с открытым ртом для него было хуже пытки. Тогда он принялся пальцами выковыривать засыхающую грязь из ноздрей. » Последний раз я ковырялся в носу лет так двадцать назад!» - засмеялся Николай. 
  Там, где заканчивался забор Молоканского сада, ему наконец-то удалось подняться на «тротуар».
 
А вот и улица с редкими прохожими.
 Грабовский расстегнул мокрый полушубок, затем пиджак, залез под рубаху и вытер ладони об нижнее бельё.
  Сухими пальцами достал из бумажника ассигнацию в десять рублей и вытянул её перед собой.

 Дул пронизывающий ветер. Мокрая одежда быстро покрывалась слоем то ли инея, то ли льда. Грабовского трясло от холода. » Если минут через десять не возьму извозчика, то вылью воду из сапог и побегу. Стоять нельзя!» - решил он.
 
-Тпру-у-у! - со скрипом остановилась рядом  с Грабовским старая облезлая пролётка. - Красненькую предлагаешь? - подозрительным тоном осведомился бородатый дед в тулупе и малахае.
- Да! Кра-кра-крас, - попытался выговорить Николай, но не смог. - Да! !Её!  На Саратовскую,  к дому Дё-дё-дёмушкина!
 - Влезай! - старик бесцеремонно вырвал из пальцев Грабовского ассигнацию и бережно спрятал её себе за пазуху. - Смогёшь? Аль подсобить?
 - Смогу! - Николай рывком прыгнул в пролётку и упал на пол.
 
 Грабовский даже и не пытался открыть дверь ключом. Пальцы так свело от холода, что попросту нельзя было покрутить «хвостик» звонка. Он попросту начал колотить сапогами в дверь.
 - Это что такое? Лихоимцы! Щас хозяин вас всех застрелит! - раздался возмущённый голос прислуги.
 
 Дверь чуть приотворилась. Грабовского рассматривали в щель.
 - Варвара, чего медлишь? Открывай! - приказал он.
 - Николай Васильевич? - рябое лицо женщины стало бледным, - заходите! Быстро! Раздевайтесь! - без причитаний и плача, распорядилась Варя.
 
- Да не могу я! Пальцы скрючило от холода... Помоги! - Грабовского трясло от озноба.
 - Щас, Николай Василич, щас... Потерпите чуток! - Варвала стала перед ним на колени и принялась стягивать сапоги.
 - Плюх! - потекла  по полу лужа воды из левого.
 - Плюх! - из правого сапога с шумом вылилось не менее четверти ведра густой вонючей грязи.
- Варя, давай быстрее! Трясёт меня! - торопил женщину Грабовский.
 - Чуток потерпите, Николай Василич! Чуток! - прислуга стащила с него тулупчик и принялась расстёгивать пиджак. - Одежду я замочу, чтобы откисла от грязи, а потом уж постираю.
 - Выбросить всё! Нечего стирать! Всё выбросить! - Грабовский пытался стянуть рубаху, но у него никак это не получалось.
 - Вы, Николай Василич, по полу босым не ходить! Я щас вас сама отнесу! - Варвара  легко и умело подняла голого Грабовского
на руки и отнесла в спальную комнату.
 
Там, сначала, растёрла до красна всё его тело, затем одела на него толстые шерстяные носки. Уложила в постель и накрыла двумя толстыми одеялами.
 - Щас, я вам ванную горячую сделаю! Полежите чуток! - Варвара вышла.
 
 Грабовский не мог согреться. Его трясло. «Где же Варька? Куда она пропала?»
 Вошла прислуга. Вновь подняла его на руки и понесла в ванную.
 Вода  была тёплой и ароматной. Пахло чабрецом, мятой и ещё чем-то незнакомым.
 Минут через десять Грабовский почувствовал, что наконец-то согрелся.
 Варвара искупала его, насухо вытерла.
 - Щас я вас, Николай Васильевич, молоком горячим с мёдом напою. Куда вас нести на кухню или в спальную?
 - В кровать давай, Варвара! В кровать!
 
После горячего молока с мёдом Грабовский словно куда-то провалился. То ли спал, то ли бредил. Только вот показалось ему, что стены спальной начали раздвигаться, а потом потолок стал падать прямо на него.

 Он вскочил с кровати, открыл дверь и хотел бежать, но сил не было, и Грабовский упал.  Тогда Николай с трудом стал на четвереньки и пополз к комнате прислуги.
 - Ва-ря-я-я! Ва -ря-я-я-я! - Грабовскому казалось, что он громко и страшно кричал, но самом деле из его рта вырывались лишь тихие стоны.
 
Он добрался до двери и хотел было постучать. Но как это сделать Грабовский не знал. Руки и ноги стали «ватными» и не было  уже никаких сил, чтобы ими шевелить. Тогда он упёрся лбом в дверь и сделал попытку ударить её...
 
- Господи! Кто там? - дверь открылась.
 На пороге стояла Варвара в ночной сорочке с зажжённой керосиновой лампой в руках.
 - Николай Васильевич! - прошептала она и опустилась на колени рядом с ним. - Да у вас жар! Сильный! - женщина рукой провела по его щекам.
 - Варя, там... там потолок валится, - с трудом прошептал Грабовский.
 - Щас! Щас! Подождите! - прислуга зажгла все лампы в квартире и вернулась к Николаю, который уже ничком лежал на полу.
 
Варвара легко подняла его и понесла в спальную комнату. Положила на кровать.
 - Ох жар какой сильный! Тело горит! Горит! Щас я, Николай Василич, чаю горячего сделаю и вас напою с малиновым вареньем.
  Она маленькой ложечкой насильно засовывала Грабовскому в рот варенье, вкус которого он вообще не ощущал, и  при этом заставляла делать его крошечные глотки чая.
 Потом Варя  накрыла его тремя толстыми пуховыми одеялами и села на стуле у изголовья.
 
Николай потерял сознание. Очнулся он от того, что по его телу ручейками стекал пот.
 - Слава тебе, Господи! - принялась креститься прислуга, увидев, что он открыл глаза. - Утром за доктором пойду! Пусть он вас послушает и порошки нужные назначит! Слава тебе, Господи! Слава тебе, Господи!

 - Варя, на службу зайди... Пре-предупреди, что захворал я... - едва ворочая языком,  попросил Грабовский и вновь впал в забытье.
 
Ещё не было и 8 часов утра, как дежурный по управлению унтер-офицер Огурцов разбудил полковника Сердюкова и сообщил тому, что адъютант Грабовский сильно болен и на службе в ближайшие дни не появится.
 Известие повергло Михаила Владимировича в очень плохое состояние духа. Не позавтракав как обычно, он поднялся наверх в кабинет Грабовского.
 
- Огурцов, объяви всем, что теперь я буду находиться здесь! - приказал он унтер-офицеру. - Самовар поставь! Чай пить буду тоже здесь!
 Настроение было скверное. Особенно ухудшилось оно у полковника после того, как Огурцов принёс толстенную кипу обыкновенной почты.
 - Михаил Владимирович, только что доставили! Куда вам положить? - вежливо осведомился унтер - офицер, преданно пожирая глазами своего начальника.
 - На стол клади! Куда же ещё? - недовольно буркнул Сердюков.
 
Очень давно полковник начинал свою службу адъютантом Астраханского жандармского губернского управления, но тонкости делопроизводства не забыл.
  Михаил Владимирович удобно устроился на стуле и пододвинул к себе письма. «Делать, наверное, нечего, поэтому  пишут и шлют!» - вздохнул он и взял самый верхний конверт.
 - Из дворянского собрания, - вслух прочитал Сердюков.
 - Хрясь! - полковник, не  вскрывая конверта, со злостью разорвал его на две части и швырнул в корзину для бумаг.
 - Из пароходной компании!  Они, придурки, чего хотят?
 - Хрясь! - две бумажки полетели в корзину.
 
 Третьим оказался конверт без марок, с чернильными кляксами и жирными пятнами. » Это какой-то анонимщик  свой гнусный  донос сочинил! Не живётся людям! Ох не живётся спокойно! Вернётся Грабовский - разберётся! А это письмо из канцелярии губернатора. Оставлю его в шкафу! Вернётся адъютант - пусть и разбирается!»
 
 - Огурцов! - минут через двадцать позвал полковник.
 -  Слушаю вас, Михаил Владимирович! - стоял перед полковником унтер-офицер.
 - Возьми ты,братец, корзину с бумагами, отнеси её на двор и немедля сожги всё! Проследи, чтобы всё сгорело  дотла! До пепла! Понял?
- Понятно, Михаил Владимирович, сделаю! - Огурцов вынул корзину из-под стола и вышел с ней из кабинета.
 
«Входящих сегодня было мало! Исходящие будут позже! Повременят! Вернётся Грабовский - ответит всем,  - Сердюков, довольный собой, встал. - Жаль, что с секретной корреспонденцией так поступить нельзя! Надо бы Грабовского навестить? Осведомиться о его самочувствии, о том, когда он собирается вернуться на службу. Деньков через несколько я это сделаю, а пока пошлю к нему вахмистра Колодникова Харитона Павловича!»
 
 Врач был огненно рыжим, с пышными усами и щеками, обильно покрытыми веснушками.
 - У вас был сильный жар! - утвердительно спросил он и достал из небольшого потрёпанного саквояжика фонендоскоп  и  приложил его к груди Грабовского.
 - Кха-кха -кха! - зашёлся Николай.
 - Кашель сухой, - задумчиво прошептал доктор. - Шум в груди!  У вас острый бронхит! Я вам выпишу порошки. Купите их и начинайте принимать сегодня же! Немедля! Девушка! - обратился он к Варваре, стоящей  у входа в спальную, - ты грамотная?
 - Да, барин! - ответила Варвара, и её некрасивое рябое лицо покраснело.
 - Уже хорошо! Я дам тебе рецепты. Купишь в аптеке и  начнёшь давать их больному. Я отдельно напишу как. Печатными буквами, как в газете, чтобы разобралась и не забыла! Поняла? - доктор осмотрел  прислугу.
 - Да, барин! - потупилась Варвара.
 - Очень хорошо! Очень! У вас же, Николай Васильевич, сухой кашель может смениться на мокрый. Завтра я буду часиков так в 10! - доктор сунул фонендоскоп в саквояж. - Отдыхайте! А вы, девушка, проводите меня в другую комнату!
 
Уже через час Варвара поила Грабовского какими-то мерзкими порошками, давала отхаркивающий сбор трав из подорожника, матери и мачехи. Вместо чая, он до самого вечера, употреблял только тёплую лимонную воду, смешанную с мёдом.
 
Кашель стал мокрым, но продолжал душить Николая.
 Варвара всю ночь просидела у его изголовья, прислушиваясь к любому его стону или хрипу.
 Утром прислуга с трудом уговорила Грабовского выпить стакан горячего молока с сухарём.
 
После этого завтрака в квартире появился Колодников. Варвара немедленно провела его к своему патрону.
 - Николай Васильевич, вы звиняйте за то, что я вас потревожил. Мы все обеспокоены! Особливо Михаил Владимирович, - вахмистр сел на самый краешек стула.
 - Я понимаю Харитон Павлович, что я .. я - Грабовского начал душить кашель. - Кха-кха-кха... Поставил полковника Сердюкова кха-кха -кха в тяжёлое положение своей болезнью, кха -кха. Но я постараюсь как можно скорее вернуться на службу, чтобы выполнять мои обязанности. Кха -кха.
 
Колодников хотел вежливо спросить когда, но в этот момент прибыл рыжий мужик, который оказался доктором. Вахмистр вышел и остался ждать в прихожей комнате.
 
Минут через двадцать из спальной комнаты, в сопровождении Варвары, вышел доктор.
 - Девушка, - наставлял он прислугу, - пусть дышит паром сваренного горячего картофеля. Средство истинно народное, но помогает очень хорошо! Также не забывай о мёде с лимонной водой и
 
- Господин доктор! Господин доктор! - кинулся к рыжему Колодников, - скажите, а когда Николай Васильевич из хвори выйдут?
 - А вы собственно кто? - доктор с интересом смотрел на невысокого худого мужичонку с широкими усами.
 - Кто я? - переспросил вахмистр и тут же ответил, - как кто? Сослуживец! Мы все в печали и...
 
- Господин сослуживец, нельзя относиться к бронхиту легковесно! -  укоряющим тоном объяснил врач. - Вы же сами слышали какой у Николая Васильевича сильный кашель! А кашель, почтенный вы мой, всегда предупреждает о серьёзной опасности! Очень серьёзной! Если говорить о каких-либо сроках, то я не могу давать прогнозов... Если эволюция будет положительной, то не ранее, чем через месяц!  Всего вам доброго, господин сослуживец! - доктор отвернулся от Колодникова и продолжил разговаривать с Варварой.

 Вахмистр, пришибленный незнакомым  ему словом «эволюция» застыл на месте.
 «Месяц? Значит нужно выдержать месяц! - грустно согласился сам с собой Сердюков, после доклада вахмистра. - Выдержу! А к Грабовскому схожу -ка я на следующей неделе!» - решил он.

 Однако к вечеру ему принесли шифрованную телеграмму из Департамента полиции.
 «Полковнику Сердюкову ЗПТ Прошу вас направить в наш адрес аналитическую записку о методах выявления на территории губернии подпольных революционных организаций ЗПТ а также  методах предотвращения возможных беспорядков ТЧК Записка должна иметь объём не более пяти страниц текста ТЧК  Послать по спецпочте ТЧК Срок исполнения одна неделя с момента получения данной телеграммы ТЧК За начальника третьего делопроизводства коллежский советник Ивановский ТЧК
 
«Они там в Департаменте полиции от безделья маются! - разозлился Сердюков, - раньше мы им подавали докладные записки, а сейчас уже требуются аналитические! Что-то новенькое! И какой умник это придумал?»
 
Несмотря на раздражение, охватившее полковника, полученный приказ  нужно было исполнять.
 «Сейчас напишу!» - Сердюков вынул из ящика стола чистый лист бумаги, обмакнул стальное перо в чернила и... «А что писать? Как писать?»
 
Михаил Владимирович до глубокой ночи задумчиво просидел над  чистым листом, оставив на нём  только две жирных кляксы.
 Потом встал, швырнул лист в корзину, ручку аккуратно положил на чернильный прибор и отправился домой ужинать и спать.

 Утром полковник встал с кровати и почувствовал себя очень дурно.  У него сильно кололо в груди.
 - Наташенька, накапай мне, родная, сердечных капелек! - попросил он супругу.
 - Мишенька, а может быть ты сегодня не пойдёшь на службу? -  предложила жена,  с тревогой смотря на бледные щёки мужа.
 - Нет! Нет! Родная, как то я не пойду на службу? Сейчас капель выпью и  всё образуется! - изобразил улыбку Сердюков.
 
 Полковник принял поступившую секретную почту. Разобрал её и вновь попытался начать писать аналитическую записку.
  Исписал целых два листа. Затем прочитал свою творчество вслух и остался недоволен. «Не то! Не так! Если я пошлю такой документ в Департамент полиции, то потом беду ложкой буду черпать! В отставку выпрут или, в лучшем случае, в Нарымский край за ссыльными приглядывать... Грабовский - великий умелец такие документы писать! Талант у человека!»
 
Сердюков надел пальто, каракулевую шапку и направился  в гости к своему адъютанту.
 
У Николая упала температура. Варвара поменяла ему нижнее бельё и простыни на кровати.
 - Звонит кто-то? - прислушалась прислуга, - щас выйду посмотрю!
  Через несколько минут в спальную комнату, стараясь тихо ступать, вошёл Сердюков. 
 
Его глаза внимательно смотрели на Грабовского. Он молчал.
 - Здравствуйте, Николай Васильевич! - наконец прошептал он.
 - Здравствуйте, Михаил Владимирович! - ответил Грабовский, - присаживайтесь, пожалуйста! Вот стул, а я сейчас скажу Варваре, чтобы она чаю вам принесла.
 - Нет! Нет! Благодарю! - полковник пригладил свои роскошные бакенбарды, переходящие в бороду. - Как вы себя чувствуете, Николай Васильевич?
 - Немного лучше... Жар спал, - улыбнулся Грабовский. - Кто сейчас вместо меня с бумагами возится?
 - Как кто? Я! - Сердюков поднял указательный палец правой руки, - у меня своих дел очень много, но что теперь поделаешь? Будем молиться за вас, Николай Васильевич, чтобы вы быстрее  поправились! Тут такое дело, - полковник перешёл на шёпот и опустил глаза. - Вы могли помочь со справкой в Департамент полиции? Я понимаю, что вы в постели... Однако дело настолько важное и срочное, что не терпит никаких отлагательств. Надежда только на вас, голубчик! Помогите!

 Вид у полковника был настолько отчаявшийся, что Грабовскому стало невыносимо стыдно:  ведь по его вине складывается очень нехорошая ситуация.
 - Михаил Владимирович, я - офицер и исполню всё, что вы мне прикажите!  Думаю, что за ночь я смогу подготовить любую справку!-  Николай даже попытался встать с кровати.
 -  Вы что? Лежите! Лежите! Николай Васильевич, я, лично, буду вам очень благодарен! Очень! - вдруг залебезил полковник. - Тогда я за вами вечером пришлю экипаж. Выделяю в ваше распоряжение Колодникова, Огурцова и Ратникова. Они  ребята смекалистые и расторопные.
 - Я буду готов часам к восьми вечера. Приму порошки, которые мне предписал доктор и поеду, - стараясь выглядеть бодрячком, пообещал Грабовский.
 
 На улице давно уже горели тусклые фонари, когда перед домом Дёмушкина остановилась пролётка. Из неё вышли двое просто одетых мужчин.
  Через несколько минут они вошли в квартиру Грабовского.
 - Николай Васильевич, мы должны вас отвезти в управление! - сообщил Огурцов, - на улице прохладно, так что вы одевайтесь теплее. Да ещё Колодников приказал тулуп взять, чтобы вас укутать.
 - А где сам вахмистр? - Грабовский с помощью Варвары надевал на себя тяжёлое драповое пальто.
 - Он на козлах! За извозчика! - заулыбался рябой Ратников.
 
Унтер-офицеры укутали Грабовского в длинный новый тулуп , подняли воротник и отнесли в пролётку. Усадили. Рядом разместился Огурцов. Ратников сел напротив.
 
Через пять минут унтер-офицеры поднимали  Николая на руках по лестнице на второй этаж.
 Внесли его в кабинет, сняли тулуп.
 - Ох и жара у вас здесь, ребята! Не топить пока! - распорядился Грабовский.
 Вошёл Сердюков.
 - Спасибо вам, Николай Васильевич! Спасибо! - полковник пожал ему руку, вы присаживайтесь! Вот шифровка из Департамента полиции. Надо ответить! - развёл он руками.
 -  Раз надо, значит ответим! Разрешите приступать, Михаил Владимирович?
 - Конечно! Конечно!  Если у вас возникнут вопросы, смело можете посылать ко мне домой в любое время! - Сердюков с надеждой посмотрел на своего адъютанта.
 
 Грабовский сел за стол. Ноги были слабыми. Дрожали колени, да и пальцы рук с трудом сгибались.
 
Он прочитал шифрованную телеграмму. Закрыл глаза и принялся думать. Потом стал писать:
 «После тщательного анализа социальной обстановки в Самарской губернии можно с большой долей уверенности предположить , что возможно повторение семидесятых годов с той лишь разницей, что теперь революционная агитация и пропаганда будет в основном проводиться не в крестьянской массе, а главным образом среди рабочего класса».
 
Во рту у Николая стало сухо. В горле стало колоть...
 -  Огурцов, - негромко позвал поручик.
 - Слушаю вас, Николай Васильевич! - немедленно открылась дверь.
 - Поставьте самовар! Да я и забыл совсем: сбегайте ко мне домой, возьмите у Варвары чая, малинового варенья, мёда и  листья подорожника. Да, ещё и булок каких-нибудь! Есть очень захотелось!
 - Слушаюсь! Щас сделаем, Николай Васильевич! - дверь закрылась.
 
«Вспышка антиправительственной деятельности, проводимой социалистическими группами может случиться через два или более лет, если не проводить  активную агентурную  работу на всех  фабриках и мастерских, как старых, так и только что созданных».

 Грабовский закрыл глаза и принялся думать. Его стало знобить.
 - Колодников! - позвал он.
 - Слушаю вас, Николай Васильевич! - буквально через несколько мгновений перед ним стоял вахмистр.
 - Колодников, почему печь не топится? Зябну я...
 - Сейчас дровишек дежурный подбросит! Не извольте переживать, Николай Васильевич, - вытянулся перед ним Колодников.
 - Чудненько! - вздохнул Грабовский и вновь задумался.
  Голова у него стало тяжёлой, прямо «свинцовой». Мысли путались. «Как же дальше написать?»
 
В этот момент раздался вежливый стук в двери. Вошёл Колодников с  шипящим самоваром. За ним - Огурцов. Он в руках держал корзину, с которой Варвара ходила за покупками.
 - Всё принёс, Николай Васильевич! Чаёк вам готовить? - спросил Огурцов.
 - Завари! Только покрепче, чтобы чёрного цвета был! - попросил Грабовский.
 
Затем Николай выпил терпкого чаю с малиновым вареньем. Сначала один стакан, потом ещё два.
 Боль в горле прошла. Колени уже не дрожали. Вернулась ясность мышления.
 «Нужно объяснять хозяевам, управляющим фабрик и мастерских, что незначительное недоразумение, предоставленное собственному течению в кратком времени может обратиться в серьёзные волнения и под влиянием ничтожного обстоятельства принять   форму всесокрушающего стихийного разгрома. Их обязанностью должно стать постоянное и системное информирование полиции о настроениях среди их рабочих.»   
 
Теперь Грабовского стал душить сильный кашель.
  В дверь постучали, а потом она приоткрылась, и в щели показалось усатое лицо Колодникова.
 - Николай Васильевич, что-то нужно?
 -  Завари мне подорожник! Кашель дышать не даёт, - Николай едва отдышался.
 - Сделаем! Сделаем! - дверь закрылась.
 Грабовский выпил настоя из подорожника и продолжил писать. Ему вновь стало жарко. По лицу побежал пот.
 - Огурцов! Дверь открой! Дышать нечем!  - распорядился Николай.
 
 Теперь из коридора потянуло прохладным сквознячком.
 «Хорошо!»- подумал Грабовский и положил перед собой третий лист бумаги.
 Обмакнул в чернильнице перо и почувствовал, что хочет есть. Не просто есть, а его неожиданно стал терзать сильный голод.
 - Колодников! - позвал он.
 - Я здесь, Николай Васильевич! - вахмистр был уже в кабинете.
 - Колодников, пошли кого- нибудь к Варваре пусть она пельменей сварит или ухи, или щей. Только без промедления! Или в кухмистерской закажи еды! - Грабовский  посмотрел на свои часы. » Уже два часа! Какая кухмистерская?»- дошло до него.
 - В ресторан можно сгонять, Николай Васильевич! Варвара думаю долго готовить будет, а кухмистерские уже закрыты. В ресторане, думаю, ещё гуляют..- предложил вахмистр.
 - Правильно! Вот держи «синенькую»! Думаю хватит! - Грабовский достал из бумажника пять рублей и протянул деньги Колодникову.
 
Неожиданно возникший голод терзал Николая, зато кашля не было, что давало ему возможность плодотворно работать. Он писал и писал, почти не останавливаясь...
 Вахмистр вернулся почти в три часа с кастрюлькой щей,  печёным  картофелем и половиной жареного цыплёнка., а также тарелками, вилками и ложками...
 
- Это всё, что смогли добыть в ресторане! - оправдываясь, доложил он.
 - Чудненько! Чудненько! Накладывай в тарелку! - обрадовался Грабовский.
    К шести часам утра аналитическая записка была закончена.
  Николай вложил исписанные листы в конверт и заклеил его.
 - Колодников, конверт лично вручишь господину полковнику! Меня же отвезите домой! Глаза закрываются.