Парыж 12. Зольдаты фюллера

Бим понял по-своему: «Я давно уже встал, – сказал он генералу, – это ты дрыхнешь».

(Кажется, мы снова вернулись к началу: какой-то сурковый день!)

– Я не дрыхну, – сказал генерал, – я час назад вскочил, позавтракал и к машине сбегал.

– Ну и как вскоч, пользителен был? – поинтересовался Порфирий.

– Потом расскажу.

Судя по глазам, всё было не так уж кончено и с пользой всклокочено. Так как наша Реношка с чемоданом на крыше в какой-то момент оказалась близко – под нашими окнами, на расстоянии двух плевков от главного входа.


***


Но я забежал вперёд.

И никаких лазерных датчиков, никаких микропроцессоров, фиксирующих приближающуюся теплоту в виде полицейских, а в итоге тревогу не было.

Не было ни глаз у нас, ни ушей.

Все в ожидании беды, а Ксан Иваныч больше всех.

Бим слова не знал, хотя они вроде бы стали международными, – или это про Марсельезу? – зато вспомнил мелодию.

А я некстати, а, может, даже и не правильно, вспомнил, что в Мюнхене мы тоже жили у вокзала типа Ду Норда, Северного, то бишь.

Меня послали далеко, так как не в названиях вокзалов была суть, а в наличии рядом с ними бесплатных стояков.

Буква «Р» (Пэ) где у вас, уважаемые парижане?

Есть такая буква у вас в алфавите? Ну, так в чём же дело?

– Хренов тут найдёшь бесплатные стоянки! Вот в чём!

Я тоже стал зольдатом фюрера и смирился с будущими штрафами, хотя штрафы пришлось бы платить мне из общака.

Это не экономично: я был главбухом и кассой, вёл счёт расходам. Поначалу.

В Люцерне, это Швейцария, запутался, замотал товарищей отчётами и несовпадухой. И плюнули.

Плюнули сообща. А рад я: там и мои паевые вложены. Не хочу платить штрафы из своего.


***


…Я уже сказал, что давно проснулся, успел заглянуть в душ, состирнуть вчерашние носки, трусы и майку, в которых спал, и вывешал всё это хозяйство на заоконную решетку…

– А ты молодец: хорошо с трусами придумал. С сушкой то есть. Я бы не допёр. Не сдует? Кирюха, а ты всегда такой?

– Какой такой?

– Ну, типа чистоплотный…

Слово чистоплотность для Бима – постыдное слово. Сквернее, чем мат.

– Я обыкновенный, – сказал я, – зачем грязное бельё увеличивать? Потом хуже будет. Где бельё вешать, если его целый мешок? Я ма-а-аленькими дольками, но зато каждый вечер. Мне это отдыхать не мешает.

– А в Праге было где вешать, – мечтательно напомнил Бим.

Красоты ансамблей ему были как бы пофигу – на четвёртом месте после пива, состояния миокарда и некоторых интимных удобств.

На самом деле в Праге обычного окна, которое удобно использовать в качестве сушилки, не было.

В большой комнате было только малюсенькое мансардное окошко, до которого, чтобы дотянуться и облокотиться, нужно было подставлять стул.

В это окно мы только курили.

И, рассуждая о строительной судьбе Родины, обозревали черепичные, медные, цинковые крыши древнего города, освещаемые звёздами: тускло и невыразительно, будто испорченными точечными светильниками фирмы «Рос-Свет».

Грамотеев видно по афише.


Россвет, бля!


Иногда наши пиарменеджеры хуже китайских партнёров, ити их мать, с их «Пильменями у Люски пот самаварам».

– А ты не вешал, а по полу и по столам раскладывал, – вспоминал я факты. И перечислил все бимовские грехи:


На спинках кроватей и по стульям.

Телефон занавесил. Хотели позвонить на вахту, спросить расписание столовки, а нетути телефона!

Ещё бы на крышку унитаза умудрился.

Все места забил, а мы кое-как.

Мы между твоего белья и шмоток как зайцы прыгали.

Товарищей надо уважать, и подвигать свои интересы в пользу общества.

От целой надо идти заинтересованности, а не от личных частностей.


– Не забивайте мне голову товарищами. Гусь свинье… это пустяк. Фу.

Бим дунул в меня. Лёгкий утренний смрад двинулся в мою сторону. Я невольно поморщился и отпрял.

– Фуйшуй твой воздушный, вот что это, – философствует Бим дальше, – скупое мужское рукопожатие по почте. Понял?

Товарищество отдельно бельё отдельно трусы товарища ещё не флаг товарищества! у каждого свои трусы я не частная собственность товарищества я честь наша, а не часть товарищества, понял?

Бим кидается словами так быстро, что я и не особенно разобрал наличия в них смысла.

– Я человек! – Бим поднял палец вверх и загудел. – У-у-у! Человек это звучит! Просто звучит. Я даже «гордо» не вспомянул. Я спросил просто: «не сдует вниз?» А ты затеял дискуссию.

– Это ты затеял! – возмутился я.

Без алгоритмов.

Дальше спорить бесполезно.

Бим:

– Ладно, как там у них улица называется? – и съехидничал дальше примерно так: «Трусы Кирьяна Егоровича с российским флагом поперёк фуя (вот что к чему?) всю ночь искали хозяина на гишпекте таком-то».

– Вау!

– Так в газетах пропишут. Ой, прости мя, – Бим перекрестился и захохотал, – прости, ну прости, милейший товарищ. Ты же понял: я просто китаец. Иа Шу Чу. Как нашу улицу-то звать?

А кто его помнит, как звать нашу улицу. Что-то связано с маргаритками вроде, или с госпожой Тэтчер.

В Гугл за уточнениями я больше не полезу: родных мегабайтов жалко.

– Варвара Тимофеевна, ты где, ау? Ну ты-то точно должна знать: проститутки всех стран объединяйтесь!

Спросить у библиографов? Они-то знали бы и в доску разбились, чтобы найти нашу обитель по подробному описанию карнизов.

А библиографам это надо? А? Не слышу.

(А тогда у меня не то, чтобы библиографа, а даже биографа не было).

Бим: «Не надо это библиографам».

Я: «Не родились ещё нужные стране биографы. Сиськи покамест выращивают».

Бим: «Пока вырастят – ты помрёшь».

– Спустимся, спросим и у Чу, и у Шу, – сказал я тихо и без напора.

А сам, между прочим, надулся, если так можно про самого себя сказать при таких-то бимовских шуточках.

Но я за честность, даже если она неприятна слуху.

– Прочтём на вывеске, – сказал я, – узнаем, какие тут в газонах растут цветы… и ничего вашим трусам не будет. Мои же за ночь не сдуло. Откуда в Париже ураганы? Тут классно! Просто. Без выкрутас. Но классно. Тебе же не важны звёзды… мне вообще звёзды – на… шахер-махер: тепло, ключ есть, полы моютЪ, полотёшки меняют регулярно. Чего нам ещё надо? Бабы не хватает, так выйди и… в душе подро…

– Чичи таскала кирпичи, – шипит машина куева, предлагая замену точкам.

Бум ей по крышке!