Глава 51 Песчаные врата

Часть 3: Выбор без благородства
Глава 51: «Песчаные врата»
Глава, в которой Кая находит завод, где разливают "настойку от насекомых" — аллегорию подавления свободы; Сансара как конвейер: завод символизирует буддийский цикл страданий, где люди — сырьё для системы; жертва ради мифа: Кая, поглощая песок, повторяет путь демиурга, становясь одновременно разрушителем и основой нового мира; бутылка с джинном превращается в "настойку" — символ религии, где божество заменено ядом, V-знаки на стенах завода эволюционируют в шрамы-предупреждения; песок из метафоры времени становится оружием и надеждой, а трубы, извергающие песок: фаллические символы системы, рождающей смерть.
Завод возвышался над пустыней, как кривой зуб, вырванный из челюсти бога, трубы изрыгали песок — не золотой, не сизый, а прозрачный, словно стекло, растёртое в пыль, каждый выброс оставлял в небе шрамы, складывающиеся в V-знаки, которые медленно опадали на землю, обжигая её до черноты. Кая шла к воротам, и песок скрипел под ногами, напоминая шепот: «Сансара. Сансара. Сансара». Стены завода дышали, металл, покрытый ржавыми струпьями, пульсировал, как живой, V-знаки на нём не были нарисованы — они проступали изнутри, будто завод сам излучал их, словно радиацию. Кая прикоснулась к воротам, и её пальцы онемели. Где-то в глубине, за толщей стали, стучали моторы — не механические, а органические, как сердце спящего зверя.
Конвейер иллюзий:
Внутри царил полумрак, разрываемый вспышками неоновых ламп, воздух был густым от запаха спирта и горелой изоляции, посреди цеха тянулся конвейер — бесконечная лента, на которой стояли бутылки предполагаемой «Настойки от насекомых», но вместо этикеток на них были лица: Микка, брат, Клава, сама Кая, жидкость внутри переливалась всеми оттенками страха — от бледно-зелёного до густо-чёрного. Рабочие в прозрачных скафандрах, лица которых скрывали маски с V-знаками, молча подносили бутылки к кранам, из труб капала жидкость, но Кая быстро поняла — это не настойка, это были слёзы, сгустки боли, отчаяния забытых «почему». Каждая капля, попадая в бутылку, застывала в форме насекомого: жуки с циферблатами вместо крыльев, муравьи с бинарными кодами на спинах, бабочки, чьи узоры складывались в дату 1991.10.08.
— Сансара, — прошептала Кая, и эхо ответило со всех сторон: «Колесо. Колесо. Колесо».
К ней подошёл рабочий, его маска треснула, и сквозь щель проглядывало лицо — точная копия Микки, но глаза были пусты, как экраны выключенных телевизоров.
— Ты новенькая? — спросил он, и голос его звучал как помехи между радиостанциями. — Здесь все новенькие, даже те, кто работает тысячу лет.
— Что вы разливаете? — Кая указала на бутылки.
Рабочий засмеялся, и из-под маски вырвался рой цифровых мух.
— Не разливаем, перерождаем. — Он поднял бутылку с лицом брата. — Страдание — это топливо, каждая слеза — капля в моторе Сансары, а насекомые... — он тряхнул ёмкостью, и жуки внутри забили в стекло, — они съедят всё, включая память, так работает цикл.
Кая взглянула на конвейер, бутылки исчезали в туннеле, а на их месте возникали новые — с теми же лицами, но другими насекомыми.
— Как выбраться?
Рабочий снял маску, под ней не было лица — только воронка из песка.
— Ты уже выбралась, ведь ты здесь.
Кая подошла к главной трубе, из которой сочилась «настойка», внутри, в облаке пара, плавала гигантская бутылка джинна — та самая, купленная родителями, её горлышко было заткнуто пробкой в форме сердца, а внутри булькала тьма, разбавленная пеплом.
— Это не лекарство, — сказала она, но завод ответил гудком, заглушив слова.
Стены содрогнулись, V-знаки замигали, и Кая поняла — завод смотрит на неё, Сансара — не цикл, это механизм, перемалывающий «почему» в «потому что». Она повернулась к выходу, но дверь исчезла, а вместо неё появилось зеркало, в котором отражалась она сама, но с крыльями из песка.
— Выбор, — сказало отражение. — Стать шестернёй или пеплом.
На полу цеха Кая заметила жука с циферблатом — он показывал 4:04. На спинке насекомого выжжено: «Ищи королеву. Она знает выход».
Буддийская метафора:
«Сансара — это конвейер, где души разливают по бутылкам, а истина растворяется, как сахар в чае страданий».