Та старушка

В свои 20 лет я разговаривала со старушкой 80 лет о возрасте. Сейчас пытаюсь расшифровать записи.

Приятно помнить исторических деятелей. О них много пишут писатели и журналисты, и всё это можно сравнивать с собственным восприятием. Такой роскоши лишены молодые, Их мир не истинный.

Утром не надо бежать на работу. Можно сколько угодно оставатьсяся в кровати. Это огромное счастье. Но для здоровья надо подняться и походить по улице. А потом можно снова насладиться мягкой постелью.

Желания либо сбылись, либо забылись. Они уже не жгут душу.

Страшно стать жертвой болезни во сне. Всё кажется, что дыхание чем-то перекроется, и к утру мозг будет уже не полный.

Когда-то она была девочкой. И в ней память о сверстниках есть, а в окружающих нет. От этого окружающие кажутся инопланетянами, они из других миров.

Дневная сонливость. Она привязывает к дому. Так бы собралась и пошла невесть куда, но бабушке неприлично спать в скверике на лавочке.

Уже совсем немного до встречи с мамой и папой. Они стали часто сниться. Очень много разговоров с ними.

Вещи-свидетели просятся в руки. И часто рассказывают о других вещах, которые были выброшены или сгнили. Со сгоревшими вещами всё хорошо, а за выброшенные стыдно, будто щенков от мамочки на улицу выбросили.

О детях думать незачем, они большие самостоятельные, но их место должны занять внуки или правнуки. О ком-то думать всё-таки надо. Гордиться внуком и рассказывать о нём очень хорошо, а которым нет о ком рассказывать, тех жалко, и они немножко неприятны, как неполноценные.

Есть клубы, которые просуществовали лет 50, и туда приходишь как местная достопримечательность. Там очень уважают. А кто в клуб пришёл позже, тот завидует, но ждёт своего часа превратиться в патриарха. Такие жадно собирают местные байки и потом как свидетели будут рассказывать, что эту историю узнали от самой такой-то. Они в своих тетрадках воспоминаний записывают любую мелочь: в какой кофточке была и с кем сколько минут говорила.

Есть ли страх смерти? Раньше казалось, что он будет. А теперь с утра проснёшься и думаешь, что бы было, если бы не проснулась. И ничего особенного не было бы. Внуки собрали бы мои подушки и одеяла и вынесли на помойку, сделали бы косметический ремонт и продали мою квартиру, Так что вернуться было бы уже некуда, но я же и не вернусь. Так чего бояться?

Иногда думаю, что захочет какой-нибудь внук узнать о нашем времени правду, а я умерла за полгода до этого, до его желания. Неправильно это. Я должна дожить до его вопросов, ответить на все, пока не станут повторяться, только тогда и могу уходить. И вот я живу и всячески намекаю, что пора бы им дорасти до вопросов. Но нет, намёки не работают и дойдут до них только когда меня не станет.

Хочется спросить, догадываетесь ли вы, как нам, стареньким, трудно. Но нет, не трудно и даже намного легче, чем вам. Вы ведь не знаете, чем будете жить уже завтра и что вас ждёт за каждым поворотом. А мы уже всё знаем. Мы уверены в себе, а вы в страхе живёте. А вот держать равновесие в автобусе вам и правда легче.

Почему иногда ворчим? Это мы осторожно пробуем, как котик лапкой, управлять этим миром. И лучше, если мир отзывается. Тогда ворчать перестаём и снова начнём попозже. А если не отзывается, то тоже перестаём, но это уже навсегда. Ничего хорошего в апатии нет, ворчливость лучше апатии.

Это моя сонливость уже апатия или ещё нет? Мне пора пойти отдохнуть.