03

И когда секретарь и конвой вернулись на свои места, Пилат объявил:
- Я утверждаю смертный приговор, вынесенный в собрании Малого Синедриона преступнику Иешуа Га-Ноцри. Осуждённого сдать начальнику тайной службы, отделить его от других арестованных, а также запретить команде тайной службы под страхом тяжкой кары разговаривать с ним.
По знаку Марка вокруг Иешуа сомкнулся конвой и вывел его с балкона.
- Легату себастийской когорты выделить две кентурии. Одна из них, под командой Крысобоя, должна будет конвоировать преступников, повозки с приспособлениями для казни и палачей на Лысую Гору, а при прибытии на нее войти в верхнее оцепление. Другую сейчас же отправить на Лысую Гору и оцепить её немедленно. Для этой же цели отправить туда вспомогательный кавалерийский полк – сирийскую алу… Пригласи президента Синедриона!
Секретарь отсалютовал и быстрым шагом вышел, и по лестнице к террасе поднялся президент Синедриона первосвященник Иосиф Каифа, и поприветствовал прокуратора.
- Я разобрал дело Иешуа Га-Ноцри и утвердил смертный приговор.- не отвечая на приветствие, сказал Пилат. - Таким образом, к смертной казни, которая должна совершиться сегодня, приговорены четверо преступников: Дисмас, Гестас, Вар-равван и Га-Ноцри. Первые двое взяты с боем римскою властью и, следовательно, о них здесь речь идти не будет. Вар-равван и Га-Ноцри, схвачены местной властью и осуждены Синедрионом. Согласно закону и обычаю, одного из этих двух преступников нужно будет отпустить на свободу в честь праздника пасхи… Я желаю знать, кого намерен освободить Синедрион: Вар-раввана или Га-Ноцри?
Каифа склонил голову и ответил:
– Синедрион просит отпустить Вар-раввана.
Брови на надменном лице поднялись с изумлением.
– Признаюсь, этот ответ меня удивил, – мягко заговорил прокуратор, – боюсь, нет ли здесь недоразумения. Преступления Га-Ноцри и Вар-раввана совершенно не сравнимы по тяжести. Если первый, явно сумасшедший человек, повинен в произнесении нелепых речей, то второй мало того, что позволил себе прямые призывы к мятежу, но еще и убил стража при попытке ареста. Вар-равван гораздо опаснее, нежели Га-Ноцри. В силу изложенного прошу пересмотреть решение.
Каифа прямо в глаза посмотрел Пилату и сказал тихо, но твёрдо:
- Синедрион внимательно ознакомился с делом и намерен освободить Вар-раввана.
– Как? Даже после моего ходатайства? Ходатайства того, в лице которого говорит римская власть? Первосвященник, повтори в третий раз.
– И в третий раз сообщаю, что освобождаем Вар-раввана, – тихо сказал Каифа.
– Хорошо, – сказал Пилат, – да будет так. – Он рванул пряжку с ворота плаща – Тесно мне!
– Сегодня душно, где-то идет гроза, – отозвался Каифа, - Страшный месяц нисан в этом году!
– Нет, – сказал Пилат, – это не от того, что душно, а тесно мне стало с тобой, Каифа, – и, сузив глаза, Пилат улыбнулся и добавил: – Побереги себя, первосвященник.
Первосвященник выразил на лице удивление.
– Что слышу я, прокуратор? – гордо и спокойно ответил Каифа, – ты угрожаешь мне после приговора, утвержденного тобою самим? Может ли это быть? Мы привыкли, что римский прокуратор выбирает слова. Не услышал бы нас кто-нибудь, игемон?
Пилат изобразил улыбку.
– Что ты, первосвященник! Кто же может услышать нас сейчас здесь? Разве я похож на юного бродячего юродивого, которого сегодня казнят? Мальчик ли я, Каифа? Знаю, что говорю и где говорю. Оцеплен сад, оцеплен дворец, так что и мышь не проникнет ни в какую щель! Да не только мышь, не проникнет даже этот... из города Кириафа. Кстати, ты знаешь такого, первосвященник? Да... если бы такой проник сюда, он горько пожалел бы себя... Так знай же, что не будет тебе, первосвященник, отныне покоя! Ни тебе, ни народу твоему, – это я тебе говорю – Пилат Понтийский, всадник Золотое Копье!
– Знаю, знаю! – бесстрашно ответил Каифа. Он вознес руку к небу и продолжал: – Знает народ иудейский, что ты ненавидишь его лютой ненавистью и много мучений ты ему причинишь, но вовсе ты его не погубишь! Защитит его бог! Услышит нас и всемогущий кесарь, укроет от губителя Пилата!
– О нет! – воскликнул Пилат, – Слишком много ты жаловался кесарю на меня, и настал теперь мой час, Каифа! Теперь полетит весть от меня, да не наместнику в Антиохию и не в Рим, а прямо на Капрею, самому императору, весть о том, как вы заведомых мятежников в Ершалаиме прячете от смерти. И не водою из Соломонова пруда, как хотел я для вашей пользы, напою я тогда Ершалаим! Нет, не водою! Вспомни мое слово, первосвященник. Увидишь ты не одну когорту в Ершалаиме! Придет под стены города полностью легион Фульмината, подойдет арабская конница, тогда услышишь ты горький плач и стенания. Вспомнишь ты тогда спасенного Вар-раввана и пожалеешь, что послал на смерть философа с его мирною проповедью!
Лицо первосвященника покрылось пятнами. Он тоже улыбнулся, скалясь, и ответил:
– Веришь ли ты, прокуратор, сам тому, что сейчас говоришь? Не мир, не мир принес нам обольститель народа в Ершалаим, и ты, всадник, это прекрасно понимаешь. Ты хотел его выпустить затем, чтобы он смутил народ, над верою надругался и подвел народ под римские мечи! Но я, первосвященник иудейский, покуда жив, не дам на поругание веру и защищу народ! Ты слышишь, Пилат? – И Каифа поднял руку: – Прислушайся, прокуратор!
И прокуратор, как шум моря, услышал шум многотысячной толпы с площади.
– Слышишь толпу? – тихо повторил первосвященник, – И неужели ты скажешь мне, что все это, вызвал жалкий разбойник Вар-равван?
Прокуратор тыльной стороной кисти руки вытер лоб, поглядел на землю и сказал тихо и равнодушно:
– Дело идет к полудню. Мы увлеклись беседою, а между тем надо продолжать.
И они в сопровождении конвойных тронулись вниз по широкой мраморной лестнице к воротам, выходящим на большую, гладко вымощенную площадь, и выйдя из сада на площадь, поднялись на царящий над площадью каменный помост, и вслед за ними на помост ввели группу осужденных. Вскипел рёв толпы, в котором слышался свист и отдельные, женские стоны - задавили нескольких женщин, когда толпа подалась вперед.
Прокуратор выбросил вверх правую руку, и толпа утихла.
Пилат набрал горячего воздуха в грудь и закричал:
– Именем кесаря императора!
В когортах, взбросив вверх копья и значки, прокричали солдаты:
– Да здравствует кесарь!
Пилат уткнул голову прямо в солнце.
– Четверо преступников, арестованных в Ершалаиме за убийства, подстрекательства к мятежу и оскорбление законов и веры, приговорены к позорной казни – повешению на столбах! И эта казнь сейчас совершится на Лысой Горе! Имена преступников – Дисмас, Гестас, Вар-равван и Га-Ноцри. Вот они перед вами!
Толпа ответила длинным гулом, Пилат продолжал:
– Но казнены будут только трое, ибо, согласно закону и обычаю, в честь праздника пасхи одному из осужденных, по выбору Малого Синедриона, и по утверждению римской власти, великодушный кесарь император возвращает его презренную жизнь!.. Имя того, кого сейчас при вас отпустят на свободу... Вар-равван!
Рев, визги, стоны, хохот и свист.
Пилат повернулся и пошел назад к ступеням, не глядя ни на что, кроме разноцветных шашек настила под ногами, чтобы не оступиться. За его спиною на помост градом полетели бронзовые монеты, финики… в воющей толпе люди, давя друг друга, лезут на плечи, чтобы увидеть своими глазами как легионеры снимают с рук Вар-раввана веревки, и он, морщась и охая, улыбается бессмысленной сумасшедшей улыбкой. К стону начинавшей утихать толпы примешался дробный конский топот и труба, свист мальчишек с крыш домов и крики «берегись!».
Кавалерийская ала вылетела на площадь, чтобы пересечь ее в сторонке, минуя скопище народа, и по переулку под каменной стеной, по которой стлался виноград, кратчайшей дорогой проскакать к Лысой Горе. Летящий рысью маленький, как мальчик, темный, как мулат, командир алы – сириец, равняясь с Пилатом, что-то тонко выкрикнул и выхватил из ножен меч, переходя в галоп. За ним по три в ряд полетели всадники в туче пыли, запрыгали кончики легких бамбуковых пик, мимо прокуратора понеслись казавшиеся особо смуглыми под белыми тюрбанами лица с весело оскаленными, сверкающими зубами. Закрываясь от пыли рукой и недовольно морща лицо, Пилат двинулся дальше, а за ним двинулся секретарь и конвой. Было около десяти часов утра,

– …досточтимый Иван Николаевич, – закончил профессор.