04

Уже совсем стемнело. Пруд отражал полную луну.  В аллее напротив появилась публика.
– Ваш рассказ чрезвычайно интересен, профессор, хотя он и совершенно не совпадает с евангельскими рассказами - как будто со стороны, с откуда-то взявшимся эхо, услышал свой голос Берлиоз.
– Помилуйте, – снисходительно усмехнувшись, отозвался профессор, – уж Вы-то должны знать, что ровно ничего из того, что написано в евангелиях, не происходило на самом деле никогда...
– Это так, – заметил Берлиоз, – но боюсь, что никто не может подтвердить, что и то, что Вы нам рассказывали, происходило на самом деле.
– О нет! Это может кто подтвердить! – начиная говорить ломаным языком, чрезвычайно уверенно ответил профессор и неожиданно таинственно поманил обоих приятелей к себе поближе.
Те наклонились к нему с обеих сторон, и он сказал, но уже без всякого акцента:
– Дело в том... – тут профессор пугливо оглянулся и заговорил шепотом, – что я лично присутствовал при всем этом. И на балконе был у Понтия Пилата, и когда он с Каифой разговаривал, но только тайно, инкогнито, так сказать, так что прошу вас – никому ни слова!.. Тсс!
Берлиоз побледнел и сглотнул.
– Вы... Вы сколько времени в Москве? – дрогнувшим голосом спросил он.
– А я только что сию минуту приехал в Москву, – растерянно ответил профессор, и лицо его заплясало тиком... стало совершенно безумным. Склонившиеся над ним Берлиоз и Бездомный переглянулись.
- Я же говорил! – прошептал Бездомный – сумасшедший!
– Да, да, да, – согласился уже с профессором Берлиоз, – тогда все это возможно! Даже очень возможно, и Понтий Пилат, и балкон...
– А дьявола тоже нет? – вдруг весело осведомился Воланд у Ивана Николаевича.
– И дьявола...
– Не противоречь! – одними губами шепнул Берлиоз, обрушиваясь за спину профессора и гримасничая.
– Нету никакого дьявола! – вскричал Иван Николаевич, – Перестаньте Вы психовать.
Тут Воланд расхохотался так, что шарахнулась пролетающая мимо ворона.
– Ну, уж это положительно интересно, – трясясь от хохота проговорил профессор, – что же это у вас, чего ни хватишься, ничего нет! – он перестал хохотать внезапно, раздражился и крикнул сурово:
– Так, стало быть нету?
– Успокойтесь, успокойтесь, профессор, – бормотал Берлиоз, опасаясь волновать больного, – Вы посидите минуточку здесь, а я только звякну по телефону, а потом мы Вас проводим. Ведь Вы не знаете города...
– Позвонить? Ну что же, позвоните, – печально согласился больной и вдруг страстно попросил: – Но умоляю Вас на прощанье, поверьте хоть в то, что дьявол существует! О большем я и не прошу. Имейте в виду, что на это существует доказательство. И оно Вам сейчас будет предъявлено.
– Хорошо, хорошо, – фальшиво-ласково говорил Берлиоз и отошёл в сторонку, доставая мобильник. Но на экране замигала индикация отсутствия покрытия сети. Берлиоз чертыхнулся, поднял руку с телефоном в поисках сигнала и устремился по аллейке к выходу из сквера.
Тут со скамейки навстречу редактору поднялся в точности тот самый гражданин, что тогда при свете солнца вылепился из жирного зноя. Только сейчас он был уже не воздушный, а обыкновенный, плотский, усишки, как куриные перья, глазки маленькие, иронические и полупьяные, а брючки клетчатые, подтянутые настолько, что видны грязные белые носки.
Михаил Александрович так и попятился.
– Сигнал не ловится, гражданин? – треснувшим тенором осведомился клетчатый тип, – сюда пожалуйте! Сюда-сюда... Прямо, и выйдете куда надо. С Вас бы за указание на четверть литра... поправиться... бывшему регенту! – кривляясь, субъект наотмашь снял жокейский свой картузик.
Берлиоз не стал слушать попрошайку-регента, подбежал к выходу, но из-за угла вылетел трамвай и выйдя на прямую, осветился изнутри, взвыл и наддал.
Осторожный Берлиоз, хоть и стоял безопасно, сделал шаг назад. И тотчас нога неудержимо, как по льду, поехала по булыжнику, откосом сходящему к рельсам, другую ногу подбросило и Берлиоза выбросило на рельсы.
Стараясь за что-нибудь ухватиться, Берлиоз упал навзничь, несильно ударившись затылком о булыжник, и успел увидеть в высоте, но справа или слева – он уже не сообразил, – позлащенную луну. Он успел повернуться на бок, бешеным движением в тот же миг подтянув ноги к животу, и, повернувшись, разглядел несущееся на него с неудержимой силой совершенно белое от ужаса лицо женщины-вагоновожатой. Вокруг отчаянными женскими голосами завизжала вся улица. Вожатая рванула тормоз, вагон сел носом в землю, подпрыгнул, и с грохотом и звоном из окон полетели стекла. Тут в мозгу Берлиоза кто-то отчаянно крикнул – «Неужели?..» Еще раз мелькнула луна, но уже разваливаясь на куски, и затем стало темно.
Трамвай накрыл Берлиоза и на аллею выбросило круглый темный предмет, который запрыгал по булыжникам к скамейке, на которой застыл Бездомный.
Это была отрезанная голова Берлиоза.