Марина, или Уволенное благоразумие

С трудом переставляя ноги по ступенькам обветшалой лестницы, Марина поднялась в их с Сергеем маленькую квартирку на пятом этаже. В ноздри ударил кричащий запах тушёной капусты с третьего, раздался шум и крик на четвёртом, кто-то кашлянул на втором; два оборота ключа, стук двери – и всё стихло. Марина скинула туфли, бросила сумку на консоль в глубине стены, посмотрела на часики, перевернула листок на отрывном календаре – и постаралась, словно нырнув в бездонный океан, мысленно отстраниться от только что произошедшего («не слушая шум сущего»; так говорила она себе). Она так взволновалась, что даже не заметила, как немного запыхалась; со лба тёк пот. Немного болела голова.

Хозяйка квартиры прошла на кухню, включила радио, настроенное на развлекательную волну, съела пару мини-круассанов с творогом, запив холодной водой из фильтра, затем – в ожидании Сергея – проследовала в ванную, налила тёплой воды с лавандой и, зажмурившись, мечтательно раздвинула ноги. Мысли путались. Всё было близко – и далеко. Ничего не вернётся. Всё только начиналось. Прежде чем потереть спину и передние части тела, она долго лежала, разглядывая ногти на ногах с их чуть уже пооблупившейся бордовой краской. Телефон покоился невдалеке выключенным. И даже его красный чехол ни о чём не помышлял. Как и книги на полках, усмехнулась Марина. Детей они пока не завели, хотя она мечтала о беременности. Настроения философствовать не было. Лучше ничего не замечать. Просто жить, жить – и всё. Даже в условиях инфляции смыслов. А там само собой наладится, придут и признание, и успех. И Слотердайк не сразу стал знаменит.

Она вытянула облепленную ароматной пеной руку и провела по волосам, предварительно распущенным и освобождённым от резиночек. Затем с громким плеском опустила конечность обратно, в образовавшуюся в ванной небольшую «бухточку», как она сама себе говорила, заполненную ароматной водой. Несколько горячих струек долетели до пола и смочили тапочки, но Марине было всё равно. 

 Что же так огорчило пришедшую, и почему в ясный солнечный день – понедельник, 15 мая 2023 года – молодая и перспективная аспирантка философского факультета едва не оказалась в эпицентре пусть и не титанических масштабов, но всё же заметного производственного скандала?

Мы наметим ответ чуть позже. А пока проследим, как Марина, помывшись и облачившись в нарядный макового цвета халат, дошла до гостиной, проверила сообщения на телефоне (их было 7, из них шесть – спам), взяла с цветочного столика пару горшков с кактусами, недавно обработанными ею от клеща и тем паче нуждавшимися в поливке, отнесла в ванную и залила воду в поддоны. Оставив на какое-то время цветы в месте уединения, наша героиня подошла к гардеробу, облачилась в ярко-розовые расклешённые штаны, гольфы и маечку с эмблемой «Ювентуса», затем вернулась на кухню и стала готовить ужин из стейков и гавайской смеси. Когда ближе к семи пришёл Сергей, она ему за ужином и потом – при свете торшера и настольной лампы – всё и рассказала.

– Сергей Давыдович, извините, но я больше не могу совмещать обучение в аспирантуре – серьёзный научный труд – с исполнением обязанностей лаборанта кафедры онтологии и теории познания. Понимаете? Я всё решила. Потому что это – не онтология и не теория познания. А нечто совершенно, совершенно иное. К чему я в конечном счёте оказалась не готова. А получаемое мною жалование не компенсирует и малой части осуществляемых мною затрат.

– Мы здесь занимаемся чем угодно, кроме философии. На этих заседаниях, в этих протоколах… В этих стенах, в конце концов… Это всё равно, что взять, объявить конкурс красоты, все к вам приедут, а потом резко изменить условия и сказать: «Три-четыре, надеваем бахилы на сапоги или там на ботинки зимние, не суть важно, кто красивее всех наденет, не разорвав, тот и победил». Вы понимаете? Вот что это такое. Это подмена! Какая тут красота будет? При таких условиях?

– А культура подмены, – это я уже потом, ласково, почти шёпотом, – закономерным образом переходит в культуру отмены… Ибо без бунтаря нету ценностей. Вы же сами нам вслед за Ницше про это говорили. Весёлая наука, весёлая наука. До первой камеральной проверки, между прочим. Вы уж меня извините, такая я… Вы хотите, чтобы у нас, как в Америке при демократах, было?

(Серёжа потом: «Ничего себе! Ты так ему и сказала?!» – А я ему: «Только тот, кому нечего терять, идёт ва-банк!» И усмехнулась, как Чеширский кот. С обоими Сергеями так было. И с мужчинами вообще – это же особая, легко предсказуемая порода. Вот мы, девочки…)

Заведующий впервые за многие месяцы казался растерянным. Он и вправду не нашёлся, что сказать, предложил сесть. Поправил очки и подкрутил бороду (как будто снежный ролл, нашлась я – но не дерзнула высказать дерзкое замечание вслух). И только затем уже посмотрел на меня – с надеждой. Которая родилась неизвестно откуда. Но я воспроизведу и из его речи – просто кусочек, чтобы было что послушать. А он – тоже молодец в своём роде, профессор Парфентьев. Хайдеггеровед и хайдеггерианец. Он говорил:

– …и если присмотреться, то конец всего этого – не за горами. Вуз скоро пройдёт аккредитацию, появятся новые рейтинги, новые кадры. Новое финансирование – от спонсоров и от министерства. Новые рекламные площадки, новый потянется абитуриент. Советы переоформят и расширят. Неужели ты ради таких благ не готова потерпеть семестр – другой? Марина! К разумности твоей взываю!

Наш заведующий любил – и любит – пафосные вещи. Многое из этого я и так уже знала. Набралась за два года лаборантства. Но главного произнесено не было, а отступать было поздно. И я решилась:

– Сергей Давыдович, спасибо, что Вы всё это мне – и коллективу кафедры, – тут я обвела всех присутствовавших рукой и призывно улыбнулась, – так подробно объясняете. Но Вы упустили из виду главное. Наш университет есть храм науки и технологии. Технологий, – я картинно всхлипнула, – включая философские. Феноменологии, психоанализа, мнемотехники… Но никак не искусства перекладывания документов и бумаг в континууме пространства и времени. – Парфентьев побагровел от иронии. – Да, это оплачивается. Но помните тему отчуждения у Маркса? Несвободный труд обедняет человека, дегуманизирует, выхолащивает его… Сергей Давыдович! Это не я, это Фромм говорит… Ну, и, – я пожала плечами, – я согласна с Фроммом. «Быть или иметь – вот в чём вопрос?» А чтобы прорваться к бытию… простите, это ведь – и Ваша тема…

Но он уже был зол – да так и размахался руками, едва не задевая за лацканы коллег:

– Ну, Старостина, ну, ты даёшь!.. Хорошо даёшь. Умно даёшь. Но… Боже, как же ты из-за этого пожалеешь!

И затем, внезапно, словно на него что-то снизошло после тяжких раздумий:

– Ну, ладно. Сказано – сделано. Gesagt – getan. – Он не упускал случая высказаться по-немецки. – Так и быть. Я найду тебе замену. Иди, пиши свою диссертацию. И даже под моим руководством. И даже в декрет уйти можешь…

Тут я, описав было уже полукруг между столом и дверью, не выдержала, убрала со лба рукой прядь и обернулась:

– Сергей Давыдович, конечно, спасибо Вам большое! Вы знаете, как я Вам признательна, правда. Но в декрет я уйду не под Вашим, – я выделила это слово голосом, – руководством, хорошо?

Окружающие тоже засмеялись, включая даже сурового материалиста, ученика Руткевича, Митрохина – и, как мне показалось, вмиг подобрели. Вот какие чудеса, господа, за просто так творит женщина в окружении целого взвода мужчин – неважно, кого: политиков, актёров, депутатов, военных… философов! И их – тоже. Потому что не один Ницше мечтал жениться на Лу Андреас Саломе. (К примеру, Рильке тоже.) А я бы их обоих отвергла. Мне мой Серёженька нравится. Он такой тёплый, уютный, обстоятельный…

Ох, как хохотал Сергей на этом месте, когда я ему в лицах эту нашу заключительную перед увольнением беседу пересказала! Мы занимались дрифтом на нашей тюнингованной «Левин-Труэно» на одной из площадок близ Песчаного, и он как раз мне показывал техники выжимания ручника в управляемом заносе (типа хэнд-брейкинга, кажется, так это называется), и машину как раз резко крутануло у самой стены и чудом – мне показалось? – не вмазало в тонны и тонны песка, когда он, отклонившись от руля, прямо-таки бухнулся на спинку сиденья, потом опять согнулся об руль, и так ещё раза два… Машина затем, мало-помалу, встала в отдалённом углу пересохшего пруда, и я взяла его под руку и чмокнула в правое веко и в висок, и он предложил мне продолжить разгорячёнными прямо тут же, на ветерке, но я всё-таки уговорила своего витязя доехать до квартиры… Не подумайте, что только ради этого всё впрямь и затевалось. Но ведь всё-таки надо же, надо, чтобы и женщины тоже не были пленницами и рабами – быта, ложных ценностей, системы, а также, наравне с мужчинами и даже успешнее их – прорывались к Смыслу…

А сама, как вспомню эту сцену с коллегами и Сергеем Давыдовичем, так и не могу – прыскаю, закатываюсь от хохота да хватаюсь стройными ручками за свой спортивный и потому подтянутый животик…