08

Молния, гром, капли дождя на окне.
На кровати "по-турецки" сидит Бездомный и пытается написать заявление, озвучивая написанное себе под нос:
- В прокуратуру. Ивана Николаевича Бездомного. Заявление. Вчера вечером я пришел с покойным М. А. Берлиозом на Патриаршие пруды...
Иван нахмурился:
- Глупость какая: пришел с покойным? Действительно, за сумасшедшего примут!
Подумав так, Иван Николаевич начал исправлять написанное. Вышло следующее:
-  С М. А. Берлиозом, впоследствии покойным...
И это не удовлетворило автора. Пришлось применить третью редакцию, а та оказалась еще хуже первых двух:
- ...Берлиозом, который попал под трамвай... Хм...
- ...не композитором...
Всё написанное зачеркивается. Иван вскакивает, начинает нервно ходить по комнате:
- С чего-то надо начать, чтобы сразу привлечь внимание!..
- С кота, который ездит в метро?... нет, не то!
- С отрезанной головы?
- С Понтия Пилата?.. В белом плаще, с кровавым подбоем...
Зарницы освещают комнату. Иван творит.
Молния. Удар грома. Всполохи освещают парк. Вода сплошной пеленой валит за окном. В небе то и дело вспыхивают нити, небо лопается, комнату больного заливает трепетным пугающим светом.
Исписанные Иваном листки валяются на полу, он сам лежит спокойно, закинув руки за голову.
Портрет Понтия Пилата. на уровне детского рисунка с подписью "Пилат"
Рисунок кота на задних лапах...
Разные глаза и кривой рот.
Единственная более-менее вменяемая картинка: гора с тремя крестами под ливневым дождём.
– Почему собственно я так взволновался, что Берлиоз попал под трамвай? – рассуждал поэт. – Я, в сущности, даже и не знал как следует покойника. В самом деле, что мне о нем было известно? Да ничего, кроме того, что он был лыс и красноречив до ужаса. И чего это я взбеленился на этого консультанта? К чему вся эта погоня за ним со свечкой в руках? Хотя, что голову Берлиозу трамваем отрежет, он все-таки знал заранее? Как не взволноваться? Впрочем, что здесь дело нечисто, это понятно даже ребенку. Он личность незаурядная и таинственная, но ведь в этом-то самое интересное и есть! Человек лично был знаком с Понтием Пилатом! И вместо того, чтобы поднимать глупейшую бучу, не умнее ли было бы вежливо расспросить о том, что было далее с Пилатом и этим арестованным Га-Ноцри? А я черт знает чем занялся! Подумаешь – редактора задавило! Кааакоооое гоооре!.. Ну, царство небесное ему! Будет другой редактор и даже, может быть, еще красноречивее прежнего... И кто же я такой выхожу в этом случае?
– Дурак! – отчетливо сказал где-то бас, чрезвычайно похожий на бас консультанта.
Иван сел на кровати и увидел как вдруг решетка беззвучно поехала в сторону, и на балконе возникла таинственная мужская фигура. Прижимая палец к губам, мужчина прошептал:
– Тссс! - И начал отдёргивать штору. Которая превращается в театральный занавес.
Занавес раздвинулся и перед публикой предстал веселый как дитя человек с небритым лицом. Это был хорошо знакомый всей Москве конферансье Жорж Бенгальский.
– Добрый вечер, – заговорил Бенгальский, улыбаясь младенческой улыбкой, – сейчас перед вами выступит... – тут Бенгальский прервал сам себя и заговорил с другими интонациями: – Я вижу, что у нас сегодня половина города! Как-то на днях встречаю я приятеля и говорю ему: «Отчего не заходишь к нам? Вчера у нас была половина города». А он мне отвечает: «А я живу в другой половине!» – Бенгальский сделал паузу, ожидая, что произойдет взрыв смеха, но так как никто не засмеялся, то он продолжал: – ...Итак, выступает знаменитый иностранный артист мосье Воланд с сеансом черной магии! Ну, мы-то с вами понимаем, – тут Бенгальский улыбнулся мудрой улыбкой, – что ее вовсе не существует на свете и что она не что иное, как суеверие, а просто маэстро Воланд в высокой степени владеет техникой фокуса, что и будет видно из самой интересной части, то есть разоблачения этой техники, а так как мы все как один и за технику, и за ее разоблачение, то попросим господина Воланда!
Произнеся всю эту ахинею, Бенгальский сцепил обе руки ладонь к ладони и приветственно замахал ими в сторону кулис.
Рукоплескания потрясли здание. Выход мага очень понравился публике, судя по оживлённым аплодисментам. Прибывшая знаменитость поражала своим невиданным по длине фраком дивного покроя и тем, что явилась в черной полумаске. Но удивительнее всего были двое спутников черного мага: длинный клетчатый в треснувшем пенсне и черный жирный кот, который, вошёл на задних лапах.
– Кресло мне, – негромко приказал Воланд, и в ту же секунду, неизвестно как и откуда, на сцене появилось кресло, в которое и сел маг. – Скажи мне, любезный Фагот, – осведомился Воланд у клетчатого, носившего, по-видимому, и другое наименование, кроме «Коровьев», – как по-твоему, ведь московское народонаселение значительно изменилось?
Маг поглядел на затихшую публику.
– Точно так, мессир, – негромко ответил Фагот-Коровьев.
– Ты прав. Горожане сильно изменились, внешне, как и сам город, впрочем.
Публика внимательно слушала этот разговор, полагая, что он является прелюдией к магическим фокусам. Кулисы были забиты артистами и рабочими сцены.
Физиономия Бенгальского, приютившегося сбоку сцены, начала выражать недоумение. Он чуть-чуть приподнял бровь и, воспользовавшись паузой, заговорил:
– Иностранный артист выражает свое восхищение Москвой, выросшей в техническом отношении, а также и москвичами, – тут Бенгальский дважды улыбнулся, сперва партеру, а потом галерее.
Воланд, Фагот и кот повернули головы в сторону конферансье.
– Разве я выразил восхищение? – спросил маг у Фагота.
– Никак нет, мессир, Вы никакого восхищения не выражали, – ответил тот.
– Так что же говорит этот человек?
– А он попросту соврал! – звучно, на весь театр сообщил клетчатый помошник и, обратясь к Бенгальскому, прибавил: – Поздравляю Вас, гражданин, соврамши!
С галерки плеснуло смешком, а Бенгальский вздрогнул и выпучил глаза.
– Но меня, конечно, интересует – медленно говорил маг тяжелым басом, – более важный вопрос: изменились ли эти горожане внутренне?.. Однако мы заговорились, а публика начинает скучать. Покажи для начала что-нибудь простенькое.
Зал облегченно шевельнулся. Фагот и кот разошлись в разные стороны по рампе. Фагот щелкнул пальцами, залихватски крикнул:
– Три, четыре! – поймал из воздуха колоду карт, стасовал ее и лентой пустил коту. Кот ленту перехватил и пустил ее обратно. Фагот раскрыл рот, как птенец, и всю ее, карту за картой, заглотал.
После этого кот раскланялся, шаркнув правой задней лапой, и вызвал неимоверный аплодисмент.
– Класс, класс! – восхищенно кричали за кулисами.
А Фагот тыкнул пальцем в партер и объявил:
– Колода эта таперича, уважаемые граждане, находится в седьмом ряду у гражданина Парчевского, ранее судимого, в правом заднем кармане брюк, в бумажнике, который он только что украл у своего соседа справа. В партере зашевелились, начали привставать и вдруг послышалась плюха, возглас: «Ах, ты гад!» Тотчас из партера кого-то повели. А сосед справа, весь пунцовый от изумления, извлек из бумажника колоду и стал тыкать ею в воздух, не зная, что с нею делать.
– Пусть она останется у Вас на память! – прокричал Фагот. – Недаром же Вы говорили вчера за ужином, что кабы не преферанс, то жизнь Ваша была бы совершенно несносна.
– Стара штука, – послышалось с галерки, – эти в партере из той же компании.
– Вы полагаете? – заорал Фагот, прищуриваясь на галерею, – в таком случае и Вы в одной шайке с нами, потому что она у Вас в кармане!
На галерке произошло движение, и послышался радостный голос:
– Верно! У него! Тут, тут... Стой! Да это деньги!
Сидящие в партере повернули головы. На галерее какой-то смятенный гражданин обнаружил у себя в кармане тугую пачку пятитысячных купюр.
– Ей богу, настоящие! – кричали с галерки радостно.
– Сыграйте и со мной в такую колоду, – весело попросил какой-то толстяк в середине партера.
– Авек плезир! – отозвался Фагот, – но почему же с Вами одним? – и скомандовал: – Прошу глядеть вверх!... Раз! – в руке у него показался пистолет, он крикнул: – Два! – Пистолет вздернулся кверху. Он крикнул: – Три! – сверкнуло, бухнуло, и тотчас же из-под купола, ныряя между трапециями, начали падать в зал купюры.
Через несколько секунд денежный дождь, все густея, достиг кресел, и зрители стали ловить купюры. Они вертелись, их разносило в стороны, забивало на галерею, откидывало в оркестр и на сцену. Поднимались сотни рук, веселье, охватило театр. Слышались восклицанья и веселый смех. Кое-кто уже ползал в проходе, шаря под креслами. Многие стояли на сиденьях, ловя вертлявые, капризные бумажки. Общее возбуждение возрастало и Фагот прекратил денежный дождь, внезапно дунув в воздух.
В театре стоял гул, у всех зрителей возбужденно блестели глаза. Бенгальский нашел в себе силы и шевельнулся. Стараясь покрепче овладеть собой, он по привычке потер руки и голосом наибольшей звучности заговорил так:
– Уважаемая публика, мы с вами видели случай так называемой магии. Попросим же теперь маэстро Воланда разоблачить её. Сейчас вы увидите, как эти, якобы денежные, бумажки исчезнут так же внезапно, как и появились.
Тут он зааплодировал, но в совершенном одиночестве. Публике речь Бенгальского не понравилась. Наступило полное молчание, которое было прервано клетчатым Фаготом.
– Это опять-таки случай так называемого вранья, – объявил он громким козлиным тенором, – бумажки настоящие!
– Браво! – отрывисто рявкнул бас где-то в высоте.
– Между прочим, этот, – тут Фагот указал на Бенгальского, – мне надоел. Суется все время, куда его не спрашивают, ложными замечаниями портит сеанс! Что бы нам такое с ним сделать?
– Голову ему оторвать! – сказал кто-то сурово на галерке.
– Как вы говорите? Ась? – тотчас отозвался на это безобразное предложение Фагот, – голову оторвать? Это идея! Бегемот! – закричал он коту, – Эйн, цвей, дрей! Шерсть на черном коте встала дыбом, и он раздирающе мяукнул. Затем сжался в комок и, как пантера, махнул прямо на грудь Бенгальскому, а оттуда перескочил на голову. Урча, пухлыми лапами кот вцепился в жидкую шевелюру конферансье и, дико взвыв, сорвал эту голову с шеи.
Две с половиной тысячи человек в театре вскрикнули как один. Кровь фонтанами из разорванных артерий на шее ударила вверх и залила и сорочку и фрак. Безглавое тело как-то нелепо загребло ногами и село на пол. В зале послышались истерические крики женщин. Кот передал голову Фаготу, тот за волосы поднял ее и показал публике, и голова эта отчаянно крикнула на весь театр:
– Доктора!
– Ради бога, не мучьте его! – вдруг, покрывая гам, прозвучал из ложи женский голос, и маг повернул в сторону этого голоса лицо.
– Так что же простить его, что ли? – спросил Фагот, обращаясь к залу.
– Простить! Простить! – раздались вначале отдельные и преимущественно женские голоса, а затем они слились в один хор с мужскими.
– Мессир? – спросил Фагот у Воланда.
– Ну что же, – задумчиво отозвался тот, – они – люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было... Ну, легкомысленны... ну, что ж... и милосердие иногда стучится в их сердца... в общем, напоминают прежних... квартирный вопрос только испортил их... – и громко приказал: – Наденьте голову.
Кот, прицелившись поаккуратнее, нахлобучил голову на шею, и она точно села на свое место, как будто никуда и не отлучалась. И главное, даже шрама на шее никакого не осталось
Бессмысленно оглядываясь, конферансье ловил в воздухе что-то руками, бормотал:
– Голова моя, голова! Отдайте мою голову! Квартиру возьмите, машину возьмите, только голову отдайте!
. Фагот поднял сидящего Бенгальского на ноги и выпроводил со сцены со словами:
– Катитесь отсюда! Без Вас веселей. – и публике: – Таперича, когда этого надоедалу сплавили, давайте откроем модный бутик!
И тотчас на сцене возникли громадные зеркала, а меж зеркал витрины и манекены, разных цветов и фасонов женская одежда заслуженных брендов. В витринах появились сотни дамских шляп и шапочек, туфель и сапожек, заиграли разноцветным блестящие грани хрустальных флаконов. Горы сумочек, а между ними – целые груды чеканных золотых продолговатых футлярчиков, в которых бывает губная помада.
Откуда взявшаяся рыжая девица в вечернем черном туалете, всем хорошая, кабы не портил ее причудливый шрам на шее, заулыбалась у витрин хозяйской улыбкой и с хрипотцой, но сладко запела, картавя, что-то малопонятное, но, судя по женским лицам в партере, очень соблазнительное:
– Герлэн, шанель номер пять, мицуко, нарсис нуар, вечерние платья, платья коктейль...
Фагот, сладко ухмыляясь, объявил:
- Фирма совершенно бесплатно производит обмен старой женской одежды на новую. То же касается обуви, сумочек, духов и прочего.
Кот начал шаркать задней лапой, передней и в то же время выделывая какие-то жесты, свойственные швейцарам, открывающим дверь.
– Прошу! – орал Фагот, – без всякого стеснения и церемоний!
Публика волновалась, но идти на сцену пока никто не решался. Но наконец общее изумление вызвал явно подвыпивший мужчина, поднявшийся на сцену. Он объявил, снимая пиджак:
- У супруги грипп и поэтому прошу передать ей что-нибудь через меня. В доказательство того, что я действительно женат, готов предъявить паспорт.
Заявление было встречено хохотом, Фагот проорал:
- Что Вы?! Я верю Вам, как самому себе и без паспорта!
И вручил гражданину две пары колготок, кот от себя добавил футлярчик с помадой.
Зал проводил заботливого мужа аплодисментами, но на сцену по-прежнему никто не спешил. Тогда Фагот, переглянцвшись с Бегемотом объявил:
- Ровно через одну минуту наш магазин закрывается!
И тут зал прорвало - со всех сторон на сцену кинулись женщины. Они исчезали за занавеской, оставляли там свои платья и выбегали в новых. Неимоверная суета поднялась на сцене. Со сцены текли счастливицы в бальных платьях, в пижамах с драконами, в строгих визитных костюмах, в шляпочках, надвинутых на одну бровь. Опоздавшие женщины рвались на сцену, на ходу, забыв о стеснении, срывали с себя кофточки, стягивали брючки, прыгая на одной ноге, наскоро, без всякой примерки, хватали туфли. Одна, как буря, сбросила на бегу свой костюм и овладела первым, что подвернулось, – шелковым, в громадных букетах, халатом и, кроме того, успела подцепить два футляра духов.
Ровно через минуту грянул пистолетный выстрел, зеркала исчезли, провалились витрины и табуретки, ковер растаял в воздухе так же, как и занавеска. Последней исчезла высоченная гора старых платьев и обуви, и стала сцена опять пуста и гола. А Фагот, Бегемот и рыжая растаяли в воздухе, как раньше исчез маг в кресле с полинявшей обивкой. А из-под потолка, загустевая, посыпался дождь разноцветных бумажек. "Баксы... баксы... доллары" послышались крики и зал обезумел. Дождь купюр расфокусируется, размывается и сквозь него видно как закрывается занавес, который превращается в больничную штору.