Старая муха Шибэ

Муха Шибэ с грустными глазами сидела на подоконнике. С каждым днем она становилась всё слабее, и жизнь, казалось, катилась к закату. Никто из детей не навещал её — у каждого были свои заботы, спешка, дела.

За окном уже сгущались сумерки. Солнце давно спряталось за горизонтом. Муха Шибэ поднялась и полетела на кухню, поставила чайник на газовую плиту и, закутавшись в тишину, приготовилась попить травяного чаю.
Чайник зашумел, но она, погружённая в раздумья, словно не слышала его. Крышка гремела всё сильнее.
— Я закипел, закипел! — будто бы взывал он.
Очнувшись, Шибэ вздрогнула, метнулась к плите, налила кипяток в кружку, добавила ромашку — и снова села за стол.
Запах ромашки наполнил кухню мягкой свежестью. Тёплый пар коснулся её усиков, в груди стало чуть легче.

— Да… постарела я, — подумала она. — И похудела, и красоты той былой уже нет.
Огромные глаза померкли, веки опустились, зрение стало слабым. Не слетаешь никуда, как в юности — ах, как кружилась я тогда с одного двора на другой! Как мы с подругами носились по саду, по карнавальной поляне, где все были такие яркие, звонкие, шуршащие, стрекочущие, поющие, живые! Да, среди них встречались и те, кто был готов проглотить сородича без сожаления. Но я уцелела…

Сколько их — весёлых, доверчивых, летело прямо в пасть этим убийцам, в мясорубку челюстей, жужжащим юнцам не было пощады.
А птицы небесные, словно коршуны, налетали с безжалостной скоростью. Хватали — и исчезали бабочки, осы, пчёлы, стрекозы…
— Господи, как же я тогда уцелела?

Ромашковый чай согрел её, по телу пошла лёгкая дрожь, словно оживляя каждую клеточку. Щёки порозовели, силы немного вернулись.

— Слетаю к детям… — решила она наутро.
Съела немного печенья и отправилась отдыхать.
— Утром рано встану и полечу — к детям, к внукам.

;

Утро. Солнце только поднималось, его лучики ласково касались всех углов.
Муха Шибэ взяла со стола печенье — внукам — и полетела к сыну.

Долго стучалась. Наконец дверь приоткрылась — сноха, сонная, недовольная, зашипела:
— Зачем с утра пораньше? Мы ещё спим! Нельзя было позже прийти?

Тут вбежала внучка:
— Бабуля! Бабуля прилетела!

— Вот, разбудили всех, и в выходные покоя нет, — пробурчала сноха.
Шибэ протянула внучке печенье, но та вырвала его из рук:
— Они такое не едят! Забирайте, сами чай попейте!

Муха Шибэ вздохнула и улетела — сердце стало чуть тяжелее.
Полетела к старшей дочери. Долго стучалась:
— Тук-тук…
Дверь приоткрыл сосед-комар.
— Пссс… Их нет. Улетели отдыхать.

Шибэ вздохнула.
— Ах, эта старшая… всегда была красавицей, с огромными зелёными глазами. Обожала зеркало, друзей, праздники… — подумала она. — А до матери — дела нет. Всё занята.
— Мама, сама попей чай, мне некогда, — всегда спешила она.
— А покушать есть что, доченька?
— У себя не могла поесть? Обязательно у меня?

Слёзы подступили. Не обнимет, не спросит про здоровье. Холодная, далёкая...

Шибэ тихо вылетела во двор и села на старую скамейку.

— Может, сама виновата? Всю жизнь думала о еде, о делах… Не хватало времени на ласку, нежность. Не прижмёшь, не прошепчешь доброе… — думала она.

К младшей решила не лететь сразу. Подождёт обед — всем не нравится, что с утра прилетает.
Прошло немного времени — и она собралась.

— Приду, обниму её… Просто посижу рядом в тишине, — с надеждой подумала Шибэ.

Постучалась.
— Сейчас иду! — раздался голос.

Дверь открылась.
— Доченька, я так по вам соскучилась! — и нежно поцеловала дочь в щёку.
Та не ожидала такой ласки, но сразу заулыбалась.
Поставила чайник, заварила целебную траву.
— Пей, мамонька, набирайся сил.

— Спасибо, доченька… Ты утолила мою жажду, — прошептала Шибэ, прижавшись к ней.
— Мамочка, у меня фартук грязный…

— Ничего, родная. Даже с грязным халатом и растрёпанными волосами — ты самая красивая.
Дочь удивилась: мать изменилась. Стала мягче, нежнее, добрее.

Она уложила мать на диван, накрыла одеялом:
— Отдыхай, матушка. Завтра поговорим.

Шибэ посмотрела вокруг: новая квартира, чистота, уют.
А вечером услышала, как дочь говорила с мужем:
— Может, перевезём маму к себе? Она уже слабенькая, пожилая. Домик ее продадим,
кроватку ей поставим на балконе,рядом с кухней, так как она у нас же утепленная.

— Давай, — ответил он,  — хоть часть ипотеки покроем, а там дальше посмотрим, если ей у нас не понравится, то устроим в приют.


В ночной тишине Шибэ всё это услышала.
— Нет… Лучше уж дожить в своей постели. Не хочу в приют, не хочу быть обузой.
Утром, пока все спали, она вылетела.

Села на листик, умылась в росе, протёрла глаза лапками. Свежий ветерок тронул её крылья, и она полетела домой.

Вот и сад родной, вот и дом — рукой подать. Солнце уже поднялось. Всё вокруг гудело, свистело, будто радовалось её возвращению.
Она растрогалась.

— Вот и две берёзки… — прошептала Шибэ. Листва шуршала, как приветствие.
Она мягко прикоснулась к стволу.
— В гостях хорошо… но дома лучше, — прошептала, обнимая берёзку крылышками.