Синий краб и глазастые асцидии

...Наконец послышался треск разбиваемой изнутри скорлупы. Самка приподнялась с насиженного места. В обломках скорлупок копошились маленькие дракончики. Наконец один из них выпрямился, выгнул шею и ... Из его клюва вырвался очень странный звук - серия щелчков и свистов, образующих очень сложную мелодию с чётким ритмическим  рисунком. Как только раздался последний щелчок, оба родителя упали на снег мёртвые.
Это было еще одно приспособление к жизни во льдах - единственный способ накормить беспомощных птенцов в пустыне, в которой даже взрослые и опытные едва могли прокормить самих себя. Птенцов не нужно было защищать - в этих краях у них не было врагов. Главное - снабдить птенцов запасом пищи на первое время, чтобы они окрепли и смогли охотиться сами.
Так появилась в процессе эволюции Песня Птенца. Она была сложна, как сложен ключ от секретного замка. И так же сложен был сам замок - особая структура в мозгу взрослого, которая сравнивала все звуки, доходившие до его слуха, с Песней Птенца. Никакое случайное сочетание звуков не могло заставить эту систему сработать - случайный ключ не подходил к замку.
Лазарев А. В. Песня птенца.
 
 
Темнота леса, нарушаемая лишь пульсирующим свечением голубых и красных плодов Иггдласили и Сикоморы с Иусат, была тихой и безмятежной. Весна в этот раз была на редкость длинной и тёплой, так что обитатели леса усиленно нагуливали жир на суровую и страшную зиму. Минус пятьдесят на пол-года и иногда больше – не шутка, половина всего живого не переживает такую зиму, как в прошлый раз. Суровая прошлогодняя зима прибрала столько разных животных, что все выжившие были сытыми до отвала.
 
Плоды круглогодично закрывавших Солнце от полога леса деревьев, бывших когда-то кустов ежевики и терновника, уже созрели и были готовы к попаданию в желудок бесчисленных переносчика их семян. И они не заставили себя ждать. Покрытый белесым мхом корень старого дерева Иусат, бывшего терновника, вдруг зашевелился. Восемь шипастых по внешнему краю ног с острыми булавами на концах перенесли покрытого шипастым же панцирем владельца к ближайшему красному плоду размером с голову человека. Свет, с равномерной алой пульсацией исходящий от огромной ягоды, делал плод подобием светящегося сердца и осветил фигуру похожего на робота сухопутного крабоида, размером с давно вымершего белого лебедя. Мощные и очень острые клешни в форме толстых ложек, на манер ног покрытых снаружи острыми шипами, оторвали от плода большой кусок, и кожура больше не скрывала от окружающего мира разделённое на одинаковые дольки содержимое.
 
Но едоку надо было торопиться: свет заметят другие, и тогда придётся побороться за завтрак. Через пять минут от плода не осталось и кусочка, даже кожура оказалась во рту шипастого торопыги. Лишь белый крабоид (Oniscideus albus) мог вскрывать толстенную колючую кожуру этих плодов, остальным беспозвоночным и большинству позвоночных это было не по силам. Будучи потомком мелкой мокрицы, белый крабоид не утратил «лишние» ноги, они переместились на головогрудь ближе ко рту и обзавелись острыми толстыми лезвиями, заменяя необходимый для столь специфического рациона консервный нож. Клешни лишь крепко держали плод, тогда как четыре «консервные лапки» делали основную работу.
 
Этого завтрака лесному резвому любителю ягод хватит дня на два, поэтому он мирно пошёл к своему корню, где привычно замер.
 
Вдруг мимо корня прошёл ужас всего леса будущего. Зелёная с ярко-красными, неравномерно расположенными пятнами, шерсть и широкие когтистые лапы с цепкими когтями создавала иллюзию, что дерево Исуат (Prunus Isuatus sp.), до двух полных лет сохранявшее основные черты предка-кустарника, вдруг взяло и сдвинулось с места. Но это было опасной иллюзией: массивная голова со страшными челюстями поворачивалась направо-налево, высматривая добычу. Мощное тёмное рыло задвигалось, а зубы, похожие на зубы гигантской крысы, засверкали алым в свете плодов.
 
Изо лба у свирепого зверя рос на первый взгляд покрытый зелёной же шерстью рог, но нет. При ближайшем рассмотрении было видно, что он напоминает утолщённый ствол двухствольного ружья и растёт под углом 45 градусов по отношению к остальной морде. Дополнительный орган чувств и средство демонстрации здоровья с силой. Статолиты в очень плотной желеобразной субстанции внутри костяных полостей-сегментов определяли изменение гравитации, а полости между сегментами с «желе» - атмосферное давление. Сейчас он с точностью до получаса показывал матёрому Пятачку (Sus meteosensoitivus), что скоро будет солнечный прилив, и надо идти к реке, лакомиться сытными обитателями каменистого речного дна.
 
Да, в будущем Земли, а именно периоде Ведоцен 70 миллионов лет спустя после написания этого текста, Луна покинула орбиту Земли и стала вращаться вокруг Солнца между матушкой-Землёй и Марсом. Это устранило лунные приливы и дополнительное освещение в ночном небе как явление, но солнечные приливы потихоньку начавшего раздуваться Солнца были каждый полдень и много миллионов лет стабильно кормили всех, живших по берегам любых больших водоёмов.
 
Пройдя мимо затаившегося белого крабоида, Пятачок вдруг резко кинулся в его сторону, и вскоре с оглушительным хрустом остатки белого панциря полетели во все стороны. Повторив это трижды, Пятачок пошёл дальше, довольно урча. И причина хорошего настроения у сытно покушавшего потомка полевой мыши была весомой. Кажется, дождь собирается, думал зелёный зверь, а это означает, что на поверхность речки выплывут бубуны. Дышащие воздухом рыбы, потомки гольянов бубуны (Phoxinus oratorius) размером с хорошего толстолобика обожали размножаться именно в проливной дождь, когда инфразвук от падающей дождевой воды глушил остальных водных жителей, немало мешал охотиться сухопутным любителям рыбки и их тёмной, крупной икры. 
 
Но именно дождь стал любимой порой охоты для Пятачка: инфразвук мешает услышать его самого, а саму рыбу видно на поверхности достаточно хорошо. После единственного броска массивного зелёного «снаряда» одна старая рыбина уже яростно трепыхалась с прокушенной головой в пасти триумфатора. На берегу есть было неудобно, и под сенью леса бубун был с шумом съеден. Лишь кости да шкура с ломтями жира остались лежать на корне старого Иггдласиля, бывшей ежевике.
 
Правда, и у такой пищи был едок: увидевшие, что для них опасность миновала, оставшиеся в живых белые крабоиды кинулись на останки, съев их целиком. Кому беда, кому обед!
 
Но к месту событий шёл, привлечённый запахом, другой обитатель леса. Бежевый и в тёмных разводах, он яростно зарычал, видя, что унюханной им рыбки давно нет на месте. Острые подвижные уши охотника и скребущие корень дерева втяжные когти с блестящими в темноте тёмными глазами говорили сами за себя. Голод был сильным, и острые зубы могли раскусить всё, что угодно. Пометив невыносимым для остальных запахом это место, охотник ждал случая напасть на кого-либо. Случай представился скоро: на дереве в ветвях на короткий миг зверь услышал движение. В три резких прыжка он оказался в кроне дерева, и отчаянный визг с довольным рычанием завершили охоту.
 
Но землю упало существо, отдалённо напоминавшее бесхвостую обезьяну размером и весом с кавказскую овчарку, то есть, почти вдвое меньше самого убийцы. Бесшумным прыжком бежевый зверь оказался рядом и с аппетитом съел добычу. Единственное, что отличало её от бесхвостой обезьяны, было наличие длинных когтей на толстых пальцах и зубы грызуна, подвижные уши, а также узкие для примата плечи. Это был взрослый лесной тролль (Bobak epiphitophagus), бывший грызун. Он живёт на любых деревьях постоянно, плетёт гнёзда для потомства и объедает как растения-паразиты, помогая плодоносящим деревьям нормально расти, и так и их плоды. Боится он только одно животное, летающее в кроне леса, но его видно не было. Это фатально обмануло обедавшего лесного тролля: он не заметил сидевшего у дерева охотника.
 
На земле события разворачивались стремительно, тем временем. Вонни-Бух (Felibearus aromatus), главный хищник Ведоцена на суше, не смог съесть в один приём свою добычу: рядом показался Пятачок. Не тот, что охотился на рыбу, другой. Поменьше. Он шёл без страха, ведь «ружьё» на самом конце имело железу, которая делала Вонни Буха тихим и смирным. Более того, он по-особому поднял уши, опустил голову и принял позу, похожую на готовность к прыжку. И положил лапку на голову Пятачка. Тот направил ему в рот свой рог, который стал сочиться на конце чем-то маслянистым и сладким на запах. Облизав рог Пятачка, Вонни Бух впал в блаженство, прикрыв мигом помутневшие глаза. У Пятачка всегда есть доза, чтобы Вонни Бух Мон упороться!
 
Таким образом часто Пятачок охотится и использует телохранителями самых опасных животных суши своего времени: так же ныне делает ломехуза с муравьём. Вонни мёд, как называется дурман, сделал Вонни Буха катающимся в экстазе котёнком, ведь произошёл он именно от мелких пустынных кошек, уцелевших во время Смертельного Фейерверка. Страшного события, когда Солнечная Система попала в кометный рой Леонидов, и ровно миллион лет с точностью до секунды метеориты с кометами без перерыва на сон и отдых падали на ту или иную часть Земли. Погибло всё меньше килограмма весом, включая человека, лишь мелкие кустарники и травы из флоры уцелели, и они заняли место павших жертвой огненной катастрофы деревьев. Травы заняли все аридные части суши, и больше ничего там не растёт. Грызуны как самые мелкие и быстро размножающиеся съели почти всех насекомых на Земле и заняли в степях их место, а в тёмных лесах и неглубоких морях их место заняли воспрявшие мокрицы, превратившись в крабоидов всех форм, размеров и образов жизни.
 
Вот стая из ста таких без утайки шла к реке под сенью деревьев, но от белых сородичей, замаскировавшихся под комки белого мха, они отличались разительно. Синее шипастое тело размером с настольный монитор для компьютера, блестело всеми оттенками вышеупомянутого цвета. Ноги у них по «моде века» были шипастыми, но не имелись «консервные лапки». А вместо них были громадные кроваво-красные клешни с пустотелыми утолщениями размером с остальную шипастую клешню каждое. Стоило крабоиду много раз в секунду щёлкнуть клешнёй, так пустотелые утолщения, они же резонаторы, разносили резкое щёлканье на сотни метров по лесной чаще. Крабоиды вместе останавливались, громко выщёлкивали сложную мелодию, шли дальше и через сто метров повторяли это же ритуал.
 
Вот они наткнулись на блаженствующего Вонни Буха и съевшего остатки его добычи Пятачка. Последний недоуменно посмотрел на наглых гостей. Их было слишком много, чтобы драться с ними, поняли оба зверя. И бочком ушли. Крабоиды после этого им вслед долго щёлкали фразы со смыслом, что они тут главные. «Однозначно! Однозначно! Однозначно!» - кричали они таким образом. В отличие от муравьёв-кочевников, чей образ жизни они конвергентно переняли, они были опасны даже для крупных животных в большом количестве. Когда Вонни и Пятачок решили убраться с их пути, они вдруг поменяли свои планы и последовали за ними. Причина изменения поведения была очевидной: в стаи они собирались при дальней миграции, а голод – не тётка. Однозначно!
 
Стая крабов Жириновского (Oniscideus djirinus) преследовала двоих любителей мяса долго, при медленной ходьбе не уставая, в отличие от млекопитающих. Несдобровать бы Вонни, который даже в дурмане понял ситуацию и дал стрекача наравне с Пятачком, но помощь им пришла сверху. Очень необычная помощь, и Пятачок знал, что произойдёт дальше. Как и многие жители леса.
 
Когда «жирики» подошли к запыхавшимся зверям, на них всех сверху стали падать камни, почти всегда пробивая их панцири посередине. Перебивая главный нервный узел и парализуя их страшные клешни, брошенный лесным троллем камень – опасное оружие, и убитый Вонни Бухом одинокий раненый после поединка за самку самец – счастливое для охотника исключение из правила. Толпа таких бы разорвала самого хищника себе на обед!
 
Выжившие крабы Жириновского не спешили отступать: не видя врага и не желая уходить дальше ни с чем, они просто кинулись на своих убитых и ещё живых раненых, и до отвала ими наелись. Вонии Бух и Пятачок со спустившимися лесными троллями также набили себе брюхо, но тролли погнали их самих прочь, поранив брошенными пару раз в туловище и голову камнями. Будь они голоднее или злее, обоим бы пришлось разделить участь отчаянно матерившихся «жириков». Последний из них активно ругался клешнями: «Все подонки, сука, однозначно! Жги! Жечь напалмом! Буду всех вас поливать соком!».
 
Раны были неопасными, и оба зверя спокойно пошли дальше. В Ведоцене у позвоночных регенерация стала в 15 раз лучше, чем во времена людского голоцена, чтобы переживать раны от острых камней и мелких метеоритов во времена Смертельного Фейерверка, так что надо было раздобыть пропитание на день-два. Питание нашлось быстро: они вышли с другой стороны к большой реке, и проливной дождь снова позволял Пятачку добыть пару среднего размера бубунов ещё с икрой внутри. Вонни Бух дал неспособному плавать товарищу по несчастью остатки трапезы, дополнив её тем. Чем не поделился и не поделится ни с кем. Потомок морской асцидии, глазоротик (Ascidia oculustomatus sp.), из морского фильтратора стал придонным хищником, и личинки всех крабоидов для него с мальками и икрой – главная еда.
 
Название это не случайно: рот у примитивного хордового состоит из складывающихся в одно целое лепестков, зубастых изнутри, и при складывании «бутон» напоминает по виду чей-то выпученный глаз. Такая маскировка наравне с ядом отпугивает крупную рыбу, а мелкая дичь думает, что пасть далеко от глаза, на чём и ловится. На самом деле любой глазоротик слеп и лишь ощущает водные колебания с запахом, точно определяя их направление и источник. В отлив он может «закрываться» от воздуха в особой роговой раковине, как двустворчатые моллюски, потомки мидий и беззубок, изобильно живущие на дне всех озёр, рек и морей Ведоцена. Густо растут на всех глубинах, от почти поверхности около берега до ровно 12-километровой глубочайшей точки Впадины Стоунхенджа, оставшейся на месте Британии после падения на неё самой крупной серии комет в истории Земли.
 
Пятачок, занявший в Ведоцене нишу вроде свиньи, устойчив к любому яду, потому глазоротики и моллюски – 40 процентов всей его еды. Лишь одно животное для него ядовито, и именно оно сейчас в огромном количестве пожирало глазоротиков. Рыба, сугубо донная и крепкая, плоская, как скат, но бронированная со всех сторон, плавала по дну реки и пожирала их вместе с раковиной. Материал раковины рыбе был тоже в пользу, становясь со временем её собственной бронёй, и стая этих рыб оккупировало всё речное дно. Они переговаривались между собой инфразвуком, как бегемоты, хоть и размер был с человека у бывшего кузовка. Его яд, тетродоксин, опасен даже для Пятачка, и тот в гневе ретировался, а рыбы высунули из воды плоские морды и триумфально стали голосить звуками, похожими в воздухе на «Иа-Иа-Иа». Рыбка Иа (Ostracon cubicus Ia-Ia).

Душераздирающее зрелище. Голоса рыбки Иа могли нагнать депрессию на любого, особенно, если они мешают обедать!