История одного черновика

Я никогда не поставлю своего имени под этими стихами, поскольку написаны они не мной, а неким существом, которого нет и не было. Впрочем, не совсем так: люди, которые могли написать нечто подобное и оказаться в подобной ситуации, действительно существовали, принадлежа определенной эпохе и известному пространству, тем самым заключая в себе соответствующие хронотопу достоинства или же безвкусицу. И потом, есть что-то сомнительное в том, что в результате повествования должно появиться на свет не стихотворение, а его черновик, — процесс, обратный тому, который принято называть творческим.
Персонажей, собственно, двое — два поэта. Они заведомо известны, ибо историчны, с той разницей, что этого стихотворения, повторюсь, не сочиняли, хотя вполне могли бы. Тем самым наши Максим и Лиза утрачивают некую долю своей конкретной явленности, но при этом не становятся (для меня, во всяком случае) менее реальными, а может быть, как раз наоборот. Да и что называть реальностью?..
Э.К.

МАКСИМ. Ну что? Как?
ЛИЗА (в отчаянии). Ничего не выходит! Я просто не знаю, о чем писать. Как-то странно сочинять за кого-то другого, и так скоро. Может быть, в эту минуту я вообще не расположена писать стихи.
МАКСИМ. А то, что вы напишете, когда останетесь одна и будете расположены, опять будет никуда не годно.
ЛИЗА. Благодарю вас! Буду теперь знать, что как поэт я никуда не гожусь, в ваших глазах во всяком случае.
МАКСИМ. Да нет же, я не о том! И вам прекрасно известно, что…
ЛИЗА. И не кричите на меня!
МАКСИМ. Хорошо. Будемте рассуждать положительно. Вспомним поэтические соревнования древних поэтов. Давайте найдем тему.
ЛИЗА. И все же это странно — писать на заданную кем-то тему…
МАКСИМ. Почему «кем-то»? Придумайте ее сами.
ЛИЗА. Вы же знаете мою тему…
МАКСИМ. Вот и сформулируйте ее.
ЛИЗА. Извольте: «стремиться к любви всей душой, но понимать всю невозможность ответного чувства».
МАКСИМ. Прекрасно! В самом деле, ваша тема. Но она ущербна. В ней нет главного — жажды власти, нет напора, экспансии… Вот представьте себе, дорогая, что вы — это не вы, а совсем иная женщина, что у вас есть всё: происхождение, красота, сила чувства. Вы ничем не обделены Богом, напротив — словно бы созданы для счастья. Наконец, вы любимы, но…
ЛИЗА. Но что?
МАКСИМ. Внезапно вы понимаете, что как бы ни любили вы и ни любили вас, полностью слиться с возлюбленным вы не можете.
ЛИЗА. Почему?
МАКСИМ (несколько торопливо). То есть можете, конечно, но краем сознания вам ясно, что полное единение, полная гармония невозможны. Помните у Пушкина: «Но недоступная черта меж нами есть»… Вы понимаете, о чем я?
ЛИЗА. Может быть.
МАКСИМ. Такое стихотворение должно быть насквозь эротично, эротично — до святости!
ЛИЗА. Ну да, и непременно с Андрогином!
МАКСИМ. Напрасно вы смеетесь. Пусть Андрогин, почему нет? Ни одна интеллектуальная беседа ныне не обходится без него. И, видите ли, Андрогин Андрогином, но тут должен быть парадокс. Андрогин — это ведь что-то самодостаточное, по определению. Давайте придумаем эпитет, который совершенно переворачивал бы это понятие.
ЛИЗА. Несчастный.
МАКСИМ. Пожалуй… Но это не поэтично.
ЛИЗА. Вот как? Отчего же не поэтично?
МАКСИМ. Потому что писать о несчастье — свидетельство дурного вкуса. Чужое несчастье только раздражает.
ЛИЗА. Пусть так. Хотя я не согласна… Безутешный.
МАКСИМ. Прекрасно! Безутешный Андрогин! Чудесно! Концовка стихотворения готова: «как безутешный Андрогин» — или что-то вроде этого. Ведь красиво, вы не находите?
ЛИЗА (пожав плечами). Красиво.
МАКСИМ. А теперь — начало. В нем, по всей видимости, должен содержаться вопрос, ответом на который и будет «безутешный Андрогин». Помните: эротичность и святость. Думайте, Лиза, думайте же…

Пауза. Вдруг Лиза пишет. Затем с сомнением глядит на листок. Максим с нетерпением ждет.

МАКСИМ. Что-то получилось?
ЛИЗА (смущенно; читает).
«О, разве вы не знали, что снимая
Мой крест…»
МАКСИМ. Гениально! (Сочиняет дальше.) «Мой медный крест…» Впрочем, почему медный?
ЛИЗА. «Нательный крест…»
МАКСИМ. Да вы чудо, Лиза: так просто, так целомудренно! «Нательный» — вот момент свежести! Мне бы никогда не пришло в голову… Любовник снимает нательный крест с возлюбленной перед тем, как предаться любви…
ЛИЗА (не слышит).
…Нательный крест с прильнувшей к вам груди…
МАКСИМ. Дальше, прошу вас!
ЛИЗА. «Не знали…» — «Что наша близость…»
«Что чем тесней, тем дальше мы от Рая…»
Нет, Рай — это слишком…
«Последней пропасти…» «что манит впереди…»
МАКСИМ. Очень хорошо. Но давайте скажем точнее. «С прильнувшей к вам груди» — пошло. Не нужно цыганщины. Давайте возьмем с «напрягшейся» груди.
ЛИЗА. Это грубо.
МАКСИМ. Это не грубо, а это есть фиксация факта. Понимаете, героиня как бы смотрит на себя, волнуемую страстью, со стороны, а?
ЛИЗА. Нет, женщина так не может сказать. Женщина всегда немножко любуется собой.
МАКСИМ. Жаль. «С напрягшейся груди» — это хорошо… Тогда с какой груди? С «волнуемой»? «Томящейся»?
ЛИЗА (неуверенно). Может, проще? — «с нагой моей груди»?
МАКСИМ (с сомнением). Ну, пусть пока так…
«Нательный крест с нагой моей груди…» Ладно, а что там дальше?
ЛИЗА. Да это дурацкое «впереди»!
МАКСИМ. А что — впереди?
ЛИЗА. «Последняя бездна», разумеется. «...От края
Последней бездны… та-та… впереди…» Стопы не хватает.
МАКСИМ. «Манящей впереди».
ЛИЗА. Да нет: бездна как бы застится туманом — ведь «тем дальше мы от края…» Надо в прошедшем времени: «манившей впереди». Но «манившей» — плохо…
МАКСИМ (подсказывая). «Черневшей впереди».
ЛИЗА. Да, «черневшей» лучше. Но все равно один слог лишний:
«Последней бездны, черневшей впереди».
«Пропасть» тоже не подходит. Последней — «лжи»?
МАКСИМ. Вы поражаете меня! Какая точность:
«Чем ближе мы, тем дальше мы от края
Последней лжи, черневшей впереди…»
ЛИЗА. Да, но по смыслу должно быть, что чем дальше от лжи, тем ближе к правде. А ведь у нас тема совсем противоположная.
МАКСИМ. Вы полагаете? Дайте листок. (Читает, бормоча себе под нос.) Пусть так… Здесь есть священная путаница. Это даже лучше, что противоречие. Ведь в стихах мы воспринимаем не смысл, а музыку неотменимости…
ЛИЗА. Но и смысл тоже… А может, вы и правы, оставим так.
МАКСИМ. Да, давайте оставим… Можно мне поправить?
Лиза. Разумеется.
МАКСИМ. Давайте начальное О! — уж слишком романтично — заменим на «нет»… нет — на «как»: «Как, разве вы не знали, что…» Два «что»… «Как, разве вы не ведали, снимая…» Так лучше. И не «с нагой моей», а «с моей нагой». Обратный порядок слов здесь не нужен, вы согласны?
ЛИЗА. Не вижу особой разницы.
МАКСИМ. А что дальше?
ЛИЗА (вдруг растерявшись). Не знаю. Что-то было в голове — забыла, пока правили…
МАКСИМ. Во всяком случае, интонация требует ответа на вопрос или подтверждения сказанного, типа:
«О нет, вы не ослышались, мой милый…»
ЛИЗА. Мой «милый» — нехорошо.
Максим. Согласен… Дальше нужно что-то про «соитье» и неслиянность.
ЛИЗА (чуть покраснев). Очень просто:
«…В соитье
Мы так непоправимо далеко…»
Просится «нить» какая-то, но «нить» не подходит: она соединяет, тогда как надо сказать обратное…
МАКСИМ. «Далеко» — «молоко». Фу! Надо — далеки»… А «нить» — пусть: давайте усилим соединение, чтобы с тем большим эффектом разлучить.
ЛИЗА. Ничего не приходит в голову… Я знаю, что в конце строфы должно быть очень значимое слово, существительное, но у меня какие-то дурные рифмы лезут: «виски», «тиски» какие-то… и еще «отголоски» — это уж вообще ни в какие ворота…
МАКСИМ. Что можно перевязать нитью?
ЛИЗА. Да что хотите! Я устала.
МАКСИМ (отрешенно). Колоски можно перевязать…
ЛИЗА. «Колоски»? Какая-то деревня получается. Уж лучше «волоски».
МАКСИМ. Колоски… Жатва... Вы понимаете, Лиза, смерть ведь все равно их срежет…
«…Мы так непоправимо далеки,
Что, перевязанные прочной нитью…»
ЛИЗА (ерничая, заканчивает строчку).
«…Смерть скосит, Боже, наши колоски.»
МАКСИМ (серьезно).
«…Двух наших душ раздельны колоски…»

Лиза, пожав плечами, записывает.

МАКСИМ. «Что, перевязанные»… «Что, связанные самой прочной нитью»… Так лучше, да?
ЛИЗА. Но душу нельзя «скосить».
МАКСИМ. Почему?
ЛИЗА. Потому что колоски — это персть, а души нетленны.
МАКСИМ. Да? А мне почему-то от «срезанных колосков душ» очень печально… Не знаю… И потом, колоски — это не обязательно колосья ржи, пшеницы, ячменя или других злаков. Это могут быть цветы. А влюбленные — как цветы, каждый на своем стебле.
ЛИЗА (подхватывая).
«…И каждый на своем томится стебле…»
(Прыскает.) Получается, что каждый колосок на стебле!
МАКСИМ. «Каждый» — это каждый из любящих.
ЛИЗА. Да, но у нас «каждый» стоит после «колосков».
МАКСИМ. Ну, и что? Вы совершенно не доверяете читателю. Уверяю вас, он вычитает то, что нужно… А вот тут загвоздка: к «стеблю» я не знаю другой рифмы, кроме «колеблю». И «землю», конечно… И «внемлю»… «Приемлю»…
ЛИЗА. Ну, если у нас там «цветы» и «безутешный Андрогин», то почему бы не пролиться дождю, колебля лепестки цветов?
МАКСИМ. Я всегда говорил, что вы умница! Вы рифмуете изнутри!.. А с «Андрогином» надо срифмовать, конечно же, «один»: дескать, каждый цветок все равно один, и чем он ярче, красивее, тем более он одинок… Дайте взглянуть:
«И каждый на своем томится стебле,
Чем ярче, тем………………..один,
………………………………..колебля,
Наш с вами безутешный Андрогин…»
Ведь хорошо?
ЛИЗА. «Чем краше цвет…»
МАКСИМ (продолжая строчку). «…тем более один…»
ЛИЗА. «Тем жалобней — один!..»
МАКСИМ. «И плачет…»
ЛИЗА. «…И плачет, наши лепестки колебля,
Наш с вами безутешный Андрогин…»
(С неудовольствием.) «Наши лепестки»… «наш Андрогин»…
«…И плачет, лепестки мои колебля,
Наш с вами безутешный Андрогин».
МАКСИМ (в восхищении). Помяните мое слово — вас будут читать нарасхват!
ЛИЗА (с неясной печалью). Столько меня, сколько и вас.
МАКСИМ. Глупости: я тут только повод, не более… Пожалуйста, напишите набело, и, будьте добры, поразборчивей… Подождите, у меня была где-то гербовая бумага… Ага, вот она, прошу…

Лиза послушно пишет. Максим нетерпеливо ходит по комнате, бубня стихи.

ЛИЗА. Вот, переписала. (Подает Максиму листок.)
МАКСИМ (читает вслух).
Как, разве вы не ведали, снимая
Нательный крест с моей нагой груди,
Что чем тесней, тем дальше мы от края
Последней лжи, черневшей впереди?
Да-да, вы не ослышались. В соитье
Мы так непоправимо далеки,
Что, связанные самой прочной нитью,
Двух наших душ раздельны колоски.
И каждый на своем томится стебле:
Чем краше цвет, тем жалобней — один!
И плачет, лепестки мои колебля,
Наш с вами безутешный Андрогин.
Прекрасно! Вы просто гений, Лиза!.. (Идет в прихожую.)
ЛИЗА. Куда же вы?
МАКСИМ. На почту. Отправить в редакцию. Этого они не посмеют не опубликовать! Вот увидите, месяца не пройдет, как слава лавиной обрушится на вашу голову.
ЛИЗА. Но ведь это не я…
МАКСИМ. Это не имеет значения… (Выходит.)

Оставшись одна, Лиза склоняется над черновиком, читает, вертит листок в руках, вдруг разрывает его в клочки и бросает в камин. Долго глядит на огонь.