Фигурка из папье-маше

Мой секрет в том, что я разваливаюсь. Как древний монумент, по которому пошли трещины. Сначала отвалился один маленький кусочек, потом второй, потом третий и так далее. Я старался это скрыть. Замазывал штукатуркой, накладывал грим, но пустоты становились заметнее и заметнее.
Началось всё вполне обыкновенно. Стали выпадать волосы. «Неужели старость?» — подумал я тогда. Кому нужен лысеющий парень на рейв-вечеринках? Это довольно унылое зрелище.
Теперь, каждый раз понюхав порошок или проглотив таблетку, я начал задумываться, не откажет ли сердечко или не оторвётся где-нибудь тромб. При таком раскладе веселье напрочь сдувает ветром безнадёги.
Потом отвалился ноготь. Ни с того ни с сего. Абсолютно непонятная ситуация. Больно не было, но как-то некрасиво. Всё это мясо, покрытое кровавой жидкостью. Как раздавленная вишня.
А на следующее утро я стоял возле зеркала в ванной и закашлялся. Долго кашлял, натужно, до тех пор, пока какие-то серые ошмётки не вылетели изо рта. Что за чёрт? Мне ещё даже тридцати нет. Это было, кажется, в августе.
Потом вывалился и повис на нерве правый глаз. Кое-как втолкал его обратно и поехал к врачу, надев солнцезащитные очки. Внутри клокотало. Тело волнами накрывала паника, усиливая и без того яростное сердцебиение.
— Какого хрена? — спросил меня терапевт, трогая пальцем мой свисающий глаз. — Больно?
А мне почему-то не было больно. Мне было сладко и сонно. Будто бы я смотрю на мир сквозь мутную завесу из сиропа. Глаз окончательно выпал и уполз под медицинскую кушетку.
Мы с доктором пытались выманить его обратно, но он нашёл дырку в плинтусе и скрылся туда. Через какое-то время оттуда раздался зловещий писк. Вскоре он умолк.
— Вам, наверное, лучше к офтальмологу, — предположил врач.
— Думаю, уже не нужно, — ответил я, проваливаясь в сладкий обморок.

***
— Пока вы отдыхали, у вас тут выпало, — спокойно сказал терапевт, передавая мне в руки тёплую селезёнку.
— Что мне с ней делать? — решил уточнить я.
— Возьмите домой, не уверен, что вам поможет медицина…
И я пошёл с селезёнкой под мышкой.
Дома положил её в морозилку, а уже вечером отвалилось левое ухо – прямо в белоснежный унитаз. Какая-то апатия накрыла меня, и я нажал на кнопку слива.
Когда-то в детстве, перед тем как увлечься всевозможным саморазрушением, я любил мастерить из папье-маше.
— Как хорошо у тебя получается, — врала мама.
Другие взрослые иногда спрашивали:
— Кем ты станешь, когда вырастешь?
И я по-детски наивно отвечал:
— Великим скульптором…
А потом не поступил в университет. Раз.
Два не поступил.
Три не поступил…
И бросил это бесполезное занятие.
И вот сидим мы поздно вечером с батей за кухонным столом. Мне двадцать один. Лампа кидает сверху скупое электрическое пятно на нас. Отец достаёт вискарь и разливает по стаканам.
— Теперь ты — взрослый! — говорит он тихо. — Пора вести себя соответственно.
— Я Ницше начал читать… — ответил я невпопад. По правде, я скорее не начал читать, а начал открывать Ницше.
— Это хорошо, — кивнул он серьёзно, — но пора тебе купить велосипед и стать добрым почтальоном.
— Бать, я не хочу почтальоном…
— А чего ты хочешь? — искренне удивился он.
— Хочу на дискотеках танцевать и жить на пляже, как грязный бродяга.
— Дурак! — злобно ответил он, стукнув по столу. — У нас десять месяцев из двенадцати минусовая температура. И потом… твой дед был добрым почтальоном, я тоже — добрый почтальон, и ты им должен стать.
А я так и остался никем. Танцевал и жил на пляже, пока от меня не стали отваливаться куски.

***
Спустя полгода я смотрю на себя в зеркало и не вижу своего настоящего отражения. Только вылепленная мной фигурка из папье-маше вместо человека. Откровенно говоря, не очень-то похожая. Всё-таки не было во мне задатков скульптора.
К тому же, как я не ковырялся в отваливающейся плоти, так и не нашёл в себе души. А сейчас уже поздно её отращивать. Или нет? Только я не знаю как…

Автор: Вадим Березин
18.11.2024