Мудрость женской наготы

Может ли истина быть увидена без слов, или слова — её единственный, пусть и тернистый, путь? В сердцевине этого вопроса пульсирует провокационное высказывание, приписываемое Ницше и подхваченное Иосифом Левиным: «В женской наготе больше мудрости, чем у всех философов и в их учениях». Хотя точный источник этого афоризма в корпусе текстов Ницше остается неуловимым, возможно, он откликается эхом на мотивы из «Так говорил Заратустра», где жизнь и женщина предстают как глубочайшие загадки. Сама идея мощно резонирует с ницшеанским преклонением перед жизнью как первозданной, обнаженной силой и его критикой обескровленного академизма. Левин же немедленно воздвигает парадоксальную стену: чтобы «вычитать» эту мудрость, необходимо не только знать философию, но, возможно, и самому быть философом. Так разворачивается драма познания: как соприкоснуться с истиной, возможно, до-вербальной, если наш основной инструмент — мысль, логос, философия? Не есть ли эта «мудрость женской наготы» отблеск того, что Хайдеггер назовет aletheia — истиной как несокрытостью, требующей особого способа видения?

Что же символизирует эта «мудрость женской наготы»? Вероятно, это метафора самой реальности в её непосредственности, до того, как разум укутал её в покровы концепций, морали и интерпретаций. Женская нагота здесь — отсутствие масок, чистая явленность бытия. Это может быть отголоском Дионисийского начала из «Рождения трагедии»: экстатический прорыв к до-индивидуальному, до-концептуальному единству жизни, стихийной мощи, не скованной аполлоническими формами. Почему именно женская нагота? Возможно, для Ницше, как и для многих мистических и философских традиций, женское начало воплощает саму жизнь — загадочную, плодородную, пассивно-восприимчивую и одновременно всепорождающую силу. Это может перекликаться и с архетипами — от античной Афродиты до индийской Шакти, воплощающей космическую энергию, или суфийским образом земной возлюбленной как зеркала Божественной Красоты. Женская нагота здесь — манифестация той истины, что, по словам раннего Хайдеггера, есть «ближайшее, и однако для человека самое далекое». Она рядом, но чтобы увидеть в ней не просто биологический факт, а онтологическое откровение, требуется путь.

Именно здесь вступает Левин, указывая на необходимость философии. Чтобы прочесть тело как текст мудрости, нужен «культурный код», нужна оптика, которую веками вытачивала философия. Без Платона, учащего восходить от телесной красоты к Идее Прекрасного, без гётевского видения природы как «первофеномена», без герменевтики, позволяющей расшифровывать символы, взгляд останется поверхностным. Философия дает инструменты — феноменологическую редукцию, деконструкцию предрассудков, диалектическое мышление — чтобы отделить сущностное от случайного. Она подобна гегелевской сове Минервы, вылетающей в сумерки, когда «действительность завершила процесс своего формирования», — понимание приходит после, но именно оно ретроспективно конституирует сам опыт как значимый.

Однако здесь кроется парадокс, та самая «двойная слепота». Философия, необходимая для постижения, сама по себе есть мир абстракций, систем, опосредований — антитеза непосредственности наготы. Учёный, вооруженный концептами, рискует утратить саму способность к чистому видению, проецируя свои схемы на реальность (видя лишь феномены, упуская кантианский намек на ноумен?). Профан же, не обремененный знанием, видит «вещь как она есть», но не распознает в ней мудрость, не видит её символической глубины (видит ноуменальную данность, но не её феноменальное значение?). Но неизбежно ли философия коррумпирует изначальное видение? Мог ли бы неискушенный взгляд, свободный от понятийных сетей, ухватить ту истину, которую философия лишь заслоняет? Или, как опасался сам Ницше в своей критике Сократа, рациональность неотвратимо убивает живую интуицию?

Путь к постижению мудрости женской наготы, похоже, лежит через диалектическое преодоление этого разрыва. Это напоминает путь, описанный в дзенском коане: «Сначала горы — это горы. Потом горы — это не горы. И наконец, горы — это снова горы». Первое видение — наивно и непосредственно. Второе — аналитично, критично, полно сомнений и концепций, когда философия разбирает реальность на части. Третье — это возвращение к простоте, но уже не к наивной, а к «ученой», прошедшей через горнило рефлексии. Это пост-концептуальный или транс-рациональный  взгляд, который вновь видит горы как горы, но уже с глубиной понимания их места в мире и их значения для смотрящего.

Философия здесь — не конечная цель, а инструмент, возможно, та самая ницшеанская «змеиная кожа»: её нужно отрастить, чтобы защититься и вырасти, но затем необходимо сбросить, чтобы двигаться дальше. Это путь к тому молчанию, о котором говорил Витгенштейн: «О чем невозможно говорить, о том следует молчать». Но чтобы осознанно молчать, чтобы понять границы языка и мысли, нужно пройти весь путь внутри них. Нужно научиться говорить, чтобы понять ценность молчания.

Итак, тайна «мудрости женской наготы», подброшенная Ницше, — это не столько ответ, сколько зеркало, поставленное перед самой философией. Оно отражает не столько что есть истина, сколько как мы на неё смотрим, когда перестаём слепо проецировать на мир свои категории и ожидания. Левин прав: чтобы увидеть отражение смысла, а не просто поверхность стекла, нужен опыт смотрения, нужен навык, который дает философия. Но конечная цель — не остаться у зеркала, анализируя отражения, а, возможно, обрести такой взгляд, который способен выдержать саму несокрытость бытия. Возможно, последняя мудрость философа — это не накопление знаний, а обретение способности видеть мир так, как будто он ничего не знает, помня при этом всё пройденное. Это взгляд, который возвращается к женской наготе не как к объекту изучения, а как к живому присутствию, узнавая в ней ту самую истину, что всегда была рядом, — простую, безмолвную и бесконечно глубокую. Путь философии ведет к порогу, за которым начинается видение.

-----------
«Ницше где-то говорит: « В женской наготе больше мудрости, чем у всех  философов и в их учениях». Допустим; но чтобы вычитать, постичь эту мудрость, надо знать философов и их учения, хотя бы того же Ницше, а быть может и самому быть философом» (Левин И. Сочинения. Т. 1. М., 1994. С.330).