Мой научный руководитель Еремин Е. Н

УРОКИ ПРОФЕССОРА ЕРЕМИНА

Евгений Николаевич был очень внимателен ко мне, постоянно интересовался, чем я занимаюсь, но не вдавался в детали и предоставлял мне решать текущие вопросы и выбирать методику исследования.
Однако сначала, чтобы я освоила методику работы на плазмохимической установке, которая была изготовлена из стекла и требовала бережного обращения, он приставил ко мне в качестве своего помощника молодого кандидата наук Сядука Валерия Леонидовича.
Валера был довольно своеобразным человеком, и мне не сразу удалось найти к нему подход. В то же время, когда дело дошло до работы на оборудовании, он оказал мне неоценимую помощь. Сначала я работала с ним над его темой — изучением поведения окиси углерода в плазме тлеющего разряда. В августе 1976 г. мы опубликовали результаты наших исследований в Армянском химическом журнале. Евгений Николаевич сам предложил мне организовать публикацию в Армении, посчитав, что это может быть полезно для моей дальнейшей карьеры. Я подхватила эту идею, и у меня получилось претворить её в жизнь. Без поддержки и авторитета Евгения Николаевича мне, тогда ещё безвестной аспирантке, вряд ли удалось бы это осуществить.

После того как я освоила работу с оборудованием, Валера показал, как изучать кинетику синтеза аммиака в смеси азота и водорода в условиях тлеющего разряда. С этими вопросами я была мало знакома, поскольку в институте занималась в основном термодинамическими закономерностями. 
Аммиак я собирала в специальной колбе-ловушке, которая была помещена в жидкий азот. Затем я проводила его количественный анализ методом титрования. Этот метод я освоила ещё во время обучения в институте на практических занятиях по аналитической химии. Но с аммиаком я раньше не сталкивалась.
 
Евгений Николаевич не вмешивался в мои дела, но всегда внимательно наблюдал за тем, что и как я делаю. Заметив, что я не хочу посвящать Валеру в детали своих зондовых измерений, он с улыбкой сказал:
- Зря не хотите советоваться с Валерием Леонидовичем. Одна голова хорошо, а две лучше.
Я возразила:
- Только не в этом случае. Он не в курсе этих вопросов и только мешает.
Евгений Николаевич не настаивал.
 
ВЫБОР МЕТОДИКИ ЗОНДОВЫХ ИЗМЕРЕНИЙ

Мне пришлось самостоятельно заниматься всем, что было связано с зондовыми измерениями - поиском специального оборудования, созданием измерительного комплекса, обработкой результатов измерений, решением сложных математических задач и многим другим, поскольку в лаборатории ранее никто этим не занимался.
Одним из ключевых вопросов для меня стал выбор методики диагностики плазмы. Опробовав несколько методик зондовых измерений, я их отбросила, так как они не давали полной информации об электронной компоненте плазмы.
 
ФИАН – Физический институт АН СССР

Мне повезло: в журнале «Труды ФИАН» за 1970 год я обнаружила статью. Новгородова М.З., который занимался экспериментальным исследованием плазмы тлеющего разряда в молекулярных газах. В статье была подробно описана методика зондовых измерений ФРЭЭ - от теории до необходимых приборов, схемы подключений и анализа результатов.
Евгений Николаевич предоставил мне самостоятельно заниматься вопросами, связанными с диагностикой плазмы, и одобрил моё решение обратиться за консультацией в ФИАН.
 
Я сразу же решила поехать в ФИАН, чтобы посмотреть, как работает установка. Каким-то образом я нашла номер телефона Максима Зосимовича, позвонила и сказала, что хочу обсудить с ним статью и посмотреть оборудование. Я спросила, где его можно найти. При этом я не догадалась, да и не знала, что нужно заранее заказать пропуск. В то время в любой корпус МИСиС и МГУ мы могли пройти без пропуска. Не помню, чтобы кто-то проверял их.
 
Я знала, что ФИАН находится на Ленинском проспекте, так как часто бывала в этом районе и видела вывеску. Я приехала в ФИАН и если бы у меня спросили пропуск, я бы показала свой паспорт или аспирантский билет (хотя не уверена, был ли он у меня, студенческий билет точно был, а вот аспирантский не помню). Пропуск у меня не спросили, я прошла и без проблем нашла комнату Новгородова.
 
Он внимательно выслушал меня, ответил на все вопросы и показал приборы. Однако он не мог с полной уверенностью сказать, подходит ли этот метод для систем с химическими реакциями.
Я помню, что провела там довольно много времени, делая записи в тетрадь.
Когда я собралась уходить, Новгородов попросил мой пропуск.
— Какой пропуск? — не поняла я.
— Чтобы отметить время вашего ухода.
Я растерянно посмотрела на него.
— Как вы прошли через проходную? — спросил он удивлённо.
— Просто прошла. Никто не спрашивал. Я и не знала, что нужен пропуск.
Он озадаченно посмотрел на меня.
— Как же вы выйдете?
— Так же, как и вошла, наверное, - не совсем уверенно ответила я.
— Без пропуска вас могут не выпустить. — Подумав, добавил: — пройдите через вторую проходную.

На второй проходной меня остановили и спросили пропуск. Я объяснила ситуацию, и меня пропустили. Возможно, в этом помог Новгородов, который, вероятно, позвонил на проходную. Не могу точно сказать.

Поход в ФИАН был очень полезен. Я решила использовать методику Новгородова. Она привлекла меня своей простотой и в то же время позволяла получить информацию о распределении электронов по энергиям, что было важно при исследовании неравновесной плазмы. Для меня особенно ценно было то, что в своей статье Максим Зосимович так подробно описал электрическую схему, указав параметры и марки приборов, что даже мне, не являющейся специалистом в этой области, всё было понятно. Я обнаружила свои статьи, опубликованные во время аспирантуры, и была удивлена, что ни в одной из них не было электрической схемы измерений. Возможно, я не считала это своей разработкой и решила ограничиться ссылкой на статью Новгородова. Действительно, методика не была моей, я лишь успешно адаптировала её под свои цели.

НЕЛИКВИДНОЕ ОБОРУДОВАНИЕ

Я рассказала Евгению Николаевичу о результатах своего общения с Новгородовым М.З. и выразила мнение, что его методика заслуживает внимания. Однако меня беспокоило отсутствие необходимого оборудования в лаборатории, и я не знала, где можно его найти. Евгений Николаевич сразу мне сказал:
- В этом вопросе я не могу вам помочь. Оборудование — это ваша задача. Если вам потребуется помощь в его приобретении, я постараюсь помочь, если это будет в моих силах.
 
Я начала искать нужные приборы. Купить их было невозможно. Мне посоветовали поискать в списке неликвидов. Не помню, как у меня оказался огромный талмуд со списком оборудования, выставленного разными институтами в качестве неликвидного. Это оборудование можно было забрать без оплаты, просто оформив акт передачи с одного баланса на другой. Список был систематизирован, и я легко нашла то, что мне было нужно. Забыла, какой институт или предприятие их выставило, помню только, как я ездила за ними в кузове (?) университетской грузовой машины (возможно, я что-то путаю, ведь мне за время работы приходилось не раз ездить за разным оборудованием, и память не всегда даёт точную информацию).

Параллельно с поиском оборудования и разработкой методики зондовых измерений, я
по совету Евгения Николаевича занималась обычными экспериментами, писала статьи, участвовала в конференциях. Я осознавала, что это обычная мера предосторожности на случай, если что-то пойдет не так с зондовыми измерениями.

В качестве педагогической практики Евгений Николаевич предложил мне прочитать пару лекций вместо него для студентов химического факультета. Однако я отказалась, потому что мой тихий голос мог бы потеряться в большой химической аудитории. Но я согласилась проводить лабораторные работы со студентами на кафедре физической химии вместе с доцентом Страховым Б.В.

Пока я искала необходимое оборудование и измерительные приборы, разрабатывала методику, придумывала конструкцию зондов, собирала установку, незаметно подошёл третий год моей аспирантуры, 1977-й.

Почему не 1976-й? А потому, что на первом году аспирантуры я вышла замуж, после первого курса в августе родила ребёнка и больше года провела в академическом отпуске. Годы, проведённые в аспирантуре, слились для меня в единый поток. Моя семейная жизнь и учёба в аспирантуре существовали как бы в параллельных мирах.

СБОРКА И НАЛАДКА НОВОЙ УСТАНОВКИ

Поскольку комната Евгения Николаевича находилась рядом с моей, он почти каждый день, проходя мимо, заходил ко мне и интересовался, как идут дела. К сожалению, они продвигались очень медленно. Собранная электрическая схема капризничала.
 
В основном сборкой установки занималась я, но когда у меня возникали проблемы, с которыми я не могла справиться, мне помогали мужчины из лаборатории. Одной из моих задач было автоматизировать процесс подачи плавно изменяющегося напряжения на зонд. Мужчины предложили мне использовать специальное вращающееся устройство, которое помогло мне в этом.

Хочется по возможности доступным языком и без деталей изложить методику физических исследований, которую я применяла в своей работе.
В основе метода лежит принцип, согласно которому при изменении напряжения, подаваемого на зонд, меняются электрические характеристики зонда, погружённого в плазму. Эти изменения зависят от параметров самой плазмы, а точнее, от скорости электронов, их температуры.
Изменения регистрировались с помощью двухкоординатного самописца. Полученные кривые отображали зависимость количества электронов от их энергии, или, иными словами, число электронов, которые преодолели электрический барьер у зонда и достигли его поверхности.
Таким образом, можно было наглядно увидеть функцию распределения электронов по скоростям, или энергиям (ФРЭЭ). Кривые распределения я затем нормировала по специальной программе и обрабатывала в соответствии с теорией.

Работа была красивой, увлекательной, но полной неожиданностей. В электрической схеме что-то работало нестабильно. Однако я уже видела, что это именно та методика, которая не только докажет определяющее влияние электронов на скорость химических реакций, но и позволит количественно связать одно с другим.

- Вы уверены, что это уже то, что надо? – спрашивал Евгений Николаевич с тревогой. – Не придется ли отбросить и эту методику?
- Уверена, - отвечала я.
 
Евгений Николаевич успокаивался, но ненадолго. Почему я была так уверена в этой методике, сама не знаю. Ведь эту схему и приборы я видела только в одной публикации, Новгородова, и то он исследовал плазму азота в равновесных условиях. Мне же предстояло работать с аммиаком и азотно-водородной смесью в неравновесных условиях.

Наконец установка заработала! Я не могла поверить своим глазам. Самописец начал записывать нормальные кривые, как будто по волшебству.
Чтобы убедиться, что прибор действительно фиксирует функции распределения, я начала изменять условия экспериментов: ток и давление. Кривые распределения тоже менялись в соответствии с изменившимися условиями в реакторе.
 
РАБОТАЕТ!

Я схватила записи и побежала к Евгению Николаевичу. Я буквально ликовала. От чрезмерного волнения у меня сильно разболелась голова. но я не обращала на это внимания.
Евгений Николаевич посмотрел на кривые и ткнув пальцем в горб распределения спросил с удивлением:
- Что это?
Я стала объяснять.
- Какова воспроизводимость* - спросил он, казалось с недоверием.
- Пока не знаю, - сказала я. – Это первые кривые.
- Покажите, - попросил он, приглашая меня к выходу. – Не исключено, что это ошибка.

Я немного расстроилась. Ведь это были первые кривые. Я видимо хотела, чтобы Е.Н. тоже был в восторге.

Мы подошли к установке. Я включила разряд, включила приборы, самописец молчал.
- Понятно, - сказал Е.Н. – Сработал эффект присутствия.

Я вопросительно взглянула на него, не совсем понимая, что он имеет в виду. Я могла думать только об одном - что я не так сделала? почему установка не сработала? Головная боль усилилась, и я не хотела трогать настройки при Е.Н. Мне нужно было прийти в себя. Я чувствовала, что мне необходимо отдохнуть и подумать.

- Всё в порядке, — успокоил меня Е.Н. — Иначе и быть не могло. Эффект присутствия обычно срабатывает всегда. Вы сделайте перерыв, повторите еще раз, а потом позовите меня.

Но я не хотела делать перерыв. Когда он ушёл, я, успокоившись, продолжила работу. Внезапно я обнаружила, что где-то нарушился электрический контакт. Я взяла паяльник и быстро устранила обрыв. Самописец заработал. Кривые записывались с поразительным постоянством.

- Ну, показывайте, - услышала я рядом голос Е.Н.

Увлечённая работой, я не заметила, как он подошёл. Оказывается, он не сразу вошёл. Увидев, что я паяю, остановился в дверях и наблюдал, как я это делаю. Чувствовалось, что он очень доволен, что я справляюсь с такими проблемами сама.
 
Я показала на записи. Увидев, что перо самописца четко записывает одну и ту же зависимость, Е.Н. заметно повеселел, и поздравил меня с первой удачей.

Дальше предстояло регистрировать эти кривые при различных условиях тлеющего разряда и при использовании разных составов газовой смеси в реакторе. В то же время при этих условиях нужно было определять количество продуктов реакции. Объём работы был значительным. Однако, поскольку методика уже была отлажена, от меня требовалось лишь методично проработать все режимы процесса и на основе полученных результатов выявить закономерности.


БЫВАЛО И ТАКОЕ
(из записей 2.04.- 9.05.1984)

Помню лекцию Еремина Е.Н. в большой химической аудитории по термодинамике необратимых процессов и цикл лекций по статистической термодинамике и теории информации.
Цикл лекций он читал для слушателей ФПК (факультет повышения квалификации).
Хотя в лекциях было много знакомого материала, подход и интерпретация были новыми и очень интересными, даже захватывающими. Особенно меня заинтересовало, как Еремин объясняет энтропию в контексте статистической термодинамики и информации.
Все слушали лекции с большим вниманием и интересом.
 
На заключительной лекции Евгений Николаевич с улыбкой подвёл итог всему сказанному и завершил словами.
- Надеюсь, я удовлетворил ваше любопытство, и мы сделали ещё один шаг вперёд в той области, которой вы занимаетесь. Рассмотренные вопросы актуальны и имеют непосредственное отношение к современным проблемам физической химии.

ФПК вел проф. Полторак Олесь Михайлович. Он должен был сказать заключительное слово. Тут он вышел к доске и сказал, как мне показалось, несколько нервно:
- Вряд ли эти вопросы относятся к современным проблемам физической химии. Они рассматривались ещё Гиббсом в 1902 году в его книге «Основные принципы статистической механики»…
 
Что тут началось! Дальше я уже не вникала, поскольку не была столь осведомлена в исторических перипетиях развития темы и не запомнила термины, какими апеллировали уважаемые профессора.
 
Олесь Михайлович говорил нервно и довольно резко. В то же время Евгений Николаевич сохранял спокойствие и с достоинством возражал, приводя убедительные аргументы.
Оба профессора продемонстрировали глубокое знание истории вопроса, цитируя «классиков».
Не могу точно сказать, сколько времени продолжался эта захватывающая дискуссия.
Но до сих пор перед глазами стоит образ спокойного и корректного Еремина, и импульсивного Полторака.

Впервые я стала свидетелем публичного спора между профессорами, и мне было приятно видеть, как Евгений Николаевич ни на мгновение не вышел из себя и не потерял самообладания. Он был, как говорят, из старой интеллигенции — из тех, кто никогда не теряет контроль над собой. Возможно, у таких людей тоже иногда случаются срывы, но я не видела.

P.S. Я помню, как приобрела брошюру Евгения Николаевича «Статистическая термодинамика в общем курсе физической химии и некоторые соображения о роли энтропии». Это было ещё до нашего знакомства с Е.Н. В тот период я активно готовилась к встрече с ним и изучила почти все его работы.

Меня также интересовало понятие энтропии.
Да, можно сказать, что энтропия — это мера беспорядка, хаоса и неопределенности, но я не могла до конца понять её термодинамическую суть, которую невозможно измерить, а можно только вычислить. Для меня это было похоже на подгонку фактов под заранее определенные выводы. Однако я испытывала уважение к «энтропии», потому что она позволяла объяснить сложные понятия на доступном языке.
Поэтому лекции Еремина я всегда слушала с большим интересом, каждый раз получая новую информацию и новое понимание энтропии.
 
До сих пор я не могу ответить на вопрос, какие претензии были у Полторака к лекциям Евгения Николаевича.

СПРАВКА.
Евгений Николаевич был одним из лучших лекторов на химфаке. Он с 1956 г. (22 года) читал общий двухсеместровый курс физической химии для студентов Химического факультета. Его сменил профессор О.М. Полторак (1978-2003). Их высокая профессиональная эрудиция, лекторское мастерство по заслугам оценены студентами и сотрудниками факультета.


БЫЛО И ТАКОЕ
(из записей 23.03.1984 г.)

Только однажды Е.Н. Еремин выразил свое недовольство мною.
Я сдавала спецминимум в его кабинете. В состав экзаменационной комиссии входили профессора, доктора наук Страхов Б.В., Некрасов Л.И.
Во время ответа на один из вопросов, я что-то сказала про уравнение идеального газа. Евгений Николаевич спросил, как называется это уравнение. Я как-то растерялась, и хотя название у меня было, как говорят на кончике языка, никак не могла озвучить. Причина была до абсурда незначительной — Менделеева-Клапейрона или наоборот, не могла вспомнить.

- Что же вы молчите? – спросил он удивленно.
- Вот черт, - вдруг сказала я про себя, но видимо слышно для других.
Некоторое время, недовольная собой, я продолжала чертыхаться, пока Евгений Николаевич не остановил меня.

Потом я, видимо все-таки озвучила название, но Евгений Николаевич этого мне не простил. Чертыхаться во время экзамена? – никто бы не потерпел.

Через некоторое время Е.Н. ушел на лекцию, а я продолжала сдавать экзамен.
Страхов Борис Васильевич и Некрасов Лев Иванович лояльно относились ко мне, тем более, что я была аспиранткой Евгения Николаевича.
Ответила на оставшиеся вопросы билета и на дополнительные вопросы. Мне поставили «отл.», а профессор Некрасов на правах председателя комиссии вывел общую оценку «отл.». Экзаменационный листок оставили на столе Евгения Николаевича, чтобы он, как член комиссии поставил свою подпись.

После лекции Евгений Николаевич вернулся к себе в кабинет и через какое-то время с экзаменационным листом подошёл ко мне.
- Что это? – спросил он.
Я ответила.
- Кто вам вывел общую отметку? – недовольно спросил он.
Я его не видела никогда таким недовольным. Меня это смутило.
- Лев Николаевич, - сказала я.
- Какой Лев Николаевич? Я знаю одного Льва Николаевича, - сказал он с усмешкой.
Я поняла, что сказала что-то не то. Исправившись, я произнесла:
- Извините. Я хотела сказать - Лев Иванович Некрасов.

Евгений Николаевич не скрывал своего недовольства.
- Никто не мог без меня поставить общую оценку.
Я была с ним согласна, но не понимала, зачем он это говорит мне.
- Я недоволен вашим ответом и как руководитель считаю, что больше четверки вы не заслуживаете.
- Я понимаю Вас, - сказала я, просто чтобы не молчать.

Подумав, он, в упор глядя на меня, добавил:
- Возьмите другой экзаменационный лист, отнесите Страхову и Некрасову, скажите о моем мнении. Пусть заново проставляют отметки,
- Я этого делать не буду, - не глядя на него твёрдо сказала я.
- Почему, чем вам не нравится четверка?
- Всем нравится, но не буду.
- Я не понимаю вашего упрямства, - сурово сказал он, даже немного растерявшись.
- Если Вы недовольны моим ответом, я могу пересдать, и там уж вы решите, - предложила я.
- Ничего не получится. Все равно, выше четверки вы не получите. И зачем вам это?
- Меня это меньше всего волнует.
- А что же тогда волнует?

Я колебалась. Сказать ему или нет, почему для меня неприемлемо идти к экзаменаторам и высказывать им мнение своего руководителя. Отметка по спецминимуму ровным счетом ничего не давала. Главное, чтобы этот экзамен был сдан. Просто я представила, как я приду к Некрасову, а затем к Страхову с объяснением от Еремина и мне стало не по себе. А как сами они должны будут при этом себя чувствовать?

- Мне кажется, что для вас всех будет более удобно, если Вы сами поговорите с ними, - преодолев свои сомнения, сказала я.
- Да, пожалуй, вы правы, - согласился Евгений Николаевич.

На этот раз мы расстались  неудовлетворенные, не поняв друг друга.
На дальнейшие наши отношения этот инцидент, как мне кажется, не повлиял.

Это произошло осенью 1977 года. Возможно, в то время он уже знал о своей неизлечимой болезни.

 

КОБОЗЕВСКИЕ ЧТЕНИЯ

Результаты экспериментов с использованием нового оборудования для изучения плазмы тлеющего разряда оказались уникальными и не имели аналогов для сравнения.
В связи с этим мы с моим научным руководителем Е.Н. долго и тщательно обсуждали полученные данные, чтобы понять, насколько точно мы интерпретируем процессы в плазме, которые фиксируются самописцем на графиках, и как нам следует действовать дальше.

Затем состоялся мой доклад на Кобозевских чтениях, которые проходили в нашей лаборатории КГЭ — Катализа и газовой электрохимии. В холле были расставлены стулья и установлены стенды для плакатов.
 
Е.Н. неважно себя чувствовал и хотел уйти после своего доклада, который был одним из первых. Мне же хотелось, чтобы он присутствовал на моём выступлении. Но я не решилась попросить его об этом. Я уже и не думала, что он останется. И каково же было моё удивление, когда я увидела, что он остался! Я была ему очень благодарна. В его присутствии моё выступление звучало по-другому, более живо и осмысленно.
Я уверенно отвечала на вопросы. Мой доклад вызвал интерес у некоторых слушателей, и Е.Н. был очень рад этому.

В конце моего выступления он подошёл ко мне, пожал руку и поздравил с успешным началом освоения нового оборудования. Я почувствовала себя невероятно счастливой.
После этого Е.Н. сразу же ушел.

ПОСТАРАЙТЕСЬ ОБОЙТИСЬ БЕЗ МЕНЯ

Уже тогда, на Кобозевских чтениях Евгений Николаевич был серьёзно болен, но мы не знали об этом. Кажется, с ноября 1977 года он уже не появлялся на работе. Я не не знала, чем он болен и когда сможет вернуться к работе.

Через несколько месяцев, в феврале 1978 г., срок моей аспирантуры подходил к концу. Мне необходимо было обсудить с Е.Н. свой доклад по диссертационной работе, чтобы к предзащите успеть подготовить плакаты и проект автореферата. Самое главное, необходимо было назначить примерную дату предзащиты. Без руководителя я не могла взять на себя ответственность и назначить дату.

Валера Сядук посоветовал мне связаться с Е.Н. по домашнему телефону. Я никогда не беспокоила своего руководителя вне работы, но звонок был необходим. Мне нужно было сообщить ему о предзащите и обсудить с ним основные пункты научной новизны и практической значимости.

Не помню, кто ответил на звонок — он сам или его жена Ада Борисовна.
Но до сих пор в моей памяти звучат его слова, произнесённые глуховатым голосом с лёгкой хрипотцой:
- Теперь я уже не смогу вам ничем помочь. Постарайтесь обойтись без меня.

Это было сказано вежливо, но решительно и бесповоротно, что очень расстроило меня. Я не могла понять, чем я могла его огорчить, и почему он отказывает мне в поддержке накануне предзащиты.
 
Тогда я не осознавала всю серьёзность ситуации. Меня пытались успокоить, объясняя, что Е.Н. болен, и, возможно, серьёзно, из-за чего он часто бывает в плохом настроении. Меня убеждали, что после обследования, когда станет ясно, что никакой опасности нет, он снова станет прежним.

ПЕЧАЛЬНОЕ ИЗВЕСТИЕ

На Новый год я поехала в Ереван. Хотела оставить трёхлетнюю дочку Анну у родителей, чтобы спокойно подготовиться к предзащите. Через несколько дней мне позвонил муж, Слава.
- Тебе нужно срочно возвращаться, - сказал он голосом, который не предвещал ничего хорошего.
- Что случилось? - спросила я, предчувствуя неладное.
- Приедешь, узнаешь, - ответил он, явно не желая продолжать разговор.
Тогда я и представить себе не могла, что всё дело в Е.Н.

Мне удалось вылететь в Москву только в период с 7 по 10 января, точную дату не помню. Уже в аэропорту Слава сообщил мне печальную весть - Е.Н. ушёл из жизни 2 января после неудачной операции. Я была потрясена.

Я долго не могла привыкнуть к мысли, что больше не увижу человека, который был мне дорог не только как руководитель, но и как близкий по духу человек. Его отношение к людям, его общение со мной, его подход к работе, к чтению лекций, к написанию статей — всё это было близко и понятно мне.
Я всегда поражалась тому, как он понимал, где я могу достичь успеха, а где не стоит ожидать от меня многого. Он ставил передо мной такие вопросы, которые отвечали моим интересам.
К сожалению, я не успела на похороны Евгения Николаевича

ПАМЯТИ ЕВГЕНИЯ НИКОЛАЕВИЧА ЕРЁМИНА

13 января мы отмечали 69-летие Евгения Николаевича у него дома, уже без него. Он ушёл из жизни за 11 дней до этого события. Я тогда впервые увидела Аду Борисовну, жену Евгения Николаевича, а теперь уже вдову.
Зная, что через месяц предстоит мой доклад по диссертационной работе в Лаборатории КГЭ и что по итогам этого доклада будет решён вопрос о допуске меня к защите, Ада Борисовна взяла как бы шефство надо мной. Звонила мне, интересовалась, как идут мои дела, чем она может мне помочь.
До конца её жизни мы поддерживали отношения друг с другом. Я часто навещала её, на ул. Строителей, где она жила. Это было близко от моей работы. Я считала её своей старшей подругой.
 
С тех пор каждый год 13 января А.Б. собирала у себя друзей и коллег Евгения Николаевича, чтобы почтить его память. Со временем нас становилось всё меньше, и в последние годы на встречу приходили только Лена Рубцова, Вера Белова, Татьяна Ягодовская и я.

Мы вспоминали Евгения Николаевича.  Он одним из первых приходил в лабораторию, садился за свой массивный письменный стол, который стоял в его кабинете, и погружался в работу. Он писал учебники, статьи, монографии, рецензировал диссертации, статьи и т.д. Здесь же он проводил консультации. Он тщательно готовился к каждой лекции, несмотря на свой многолетний опыт преподавания.
Мы отмечали, что он всегда выглядел значительно моложе своих лет. Он был подтянут, аккуратен и уделял большое внимание своему внешнему виду. Его вежливость и корректность в общении были не просто внешним проявлением, а отражали его уважение к окружающим и к самому себе.
Мы были ему бесконечно признательны и благодарны.

Мне везло на руководителей. Я уже писала о том, что каждый из них, как будто был предназначен мне судьбой. Но Евгений Николаевич занимал особое место, потому что он угадал мои самые сокровенные мечты о науке и о конкретных направлениях, которые мне были особенно интересны.
Если раньше я сама определяла свои научные направления в рамках тем своих руководителей, и они меня в этом поддерживали, то Евгений Николаевич сам подвёл меня к теме, о которой я мечтала ещё со школы.

ДОПОЛНЕНИЯ

Я успешно защитила диссертацию на химфаке МГУ 6 июня 1979 года. В это время я уже год с небольшим работала на кафедре электрометаллургии МИСиС, заведующим которого был профессор Григорян Вули Аршакович. Я совмещала работу на кафедре с завершением диссертационной работы.
Хорошо, что все эксперименты были позади, а основные результаты были опубликованы в статьях ещё в стенах МГУ до предзащиты. Чтобы диссертация соответствовала требованиям ВАК, её нужно было правильно оформить и написать на грамотном научном языке. В этом мне помогла Елена Арнольдовна Рубцова. Она проверяла текст, логику изложения и согласованность выводов. Она же и порекомендовала мне грамотную машинистку, которая знала специфику темы, поскольку многие годы она печатала их отчеты и диссертации аспирантов. По тому, как Лена редактировала мою рукопись, я научилась понимать редакторские правки и сама же научилась редактированию. Лена оказала мне неоценимую услугу как друг и как ведущий сотрудник Ерёмина Е.Н.
В работе над графической частью диссертации мне помогал Слава. Он использовал мои рисунки, но чертил гораздо более качественно. Поэтому и рисунки в диссертации, и плакаты для защиты выглядели так, будто их напечатали в типографии.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

За полтора года после смерти Е.Н. я так и не была на его могиле. Много раз я планировала, но откладывала из-за желания пойти с кем-то. Боялась, что не найду нужное место. У Ады Борисовны не получалось пойти со мной — она дважды упала и получила травмы: сначала сломала руку, затем ногу - шейку бедра.
После защиты диссертации я твердо решила, что обязательно схожу в ближайшее время, чтобы поклониться ему и выразить благодарность. Время шло, и откладывать дальше стало невозможно. Я решила пойти одна.
Ада Борисовна объяснила мне, как найти место захоронения и мы решили, что я возьму с собой хризантемы.
- Гвоздики, - сказала она, - бывают круглый год. Возьмите с собой либо астры, либо хризантемы.
Я отпросилась с работы и, занятая мыслями о Евгении Николаевиче, поехала на Донское кладбище, где были похоронены он и его дочь Ирина. Оно расположено недалеко от нашего института и почти рядом с общежитием Дом коммуны, где я жила более пяти лет во время учебы в МИСиС. От метро Октябрьская я быстро доехала на трамвае.
Кем был для меня Евгений Николаевич – официально научным руководителем. А неофициально? Одним словом этого не скажешь. Я даже не ищу определения. Но у меня постоянно возникает желание рассказать о нём, о годах, проведенных в аспирантуре, о том, какую роль в моей жизни он сыграл. По пути я думала о том, что мне удастся мысленно поговорить с ним, как бы отчитаться.
Место захоронения Е. Н. я обнаружила сразу же слева от центральной аллеи, за главным зданием. Гранитный памятник в виде женской фигуры сразу бросается в глаза.
Этот монумент был установлен в память о дочери. Высокая женская фигура с чуть наклоненной головой держит в руках голубя, который прикрывает её лицо крылом. Вся скульптура выполнена из серого гранита, её контуры изящны. У основания монумента была расположена плита с именем «Ирина». И больше ничего: ни даты рождения, ни даты смерти, ни даже фамилии. Если бы Ада Борисовна не подсказала мне, где искать могилу, я бы никогда её не нашла. Возможно, обратила бы внимание на скульптуру, изображающую девушку.
Эта могила выделялась среди остальных. Во-первых, благодаря уникальному памятнику, который был единственным в своём роде, во-вторых, из-за лаконичности. Надписи, что здесь похоронен Ерёмин, не было. В связи со своей болезнью Аде Борисовне не удалось привести могилу в надлежащий вид к годовщине смерти Евгения Николаевича. Она об этом не раз вспоминала с сожалением.
С другой стороны А.Б. говорила, что она не признает культ усопших. Она говорила, что человек ей дорог, пока жив, после смерти остается память, которую не следует афишировать. Память ничем не заменишь. Эти люди дороги ей и никому больше. Она считала даже, что никаких могил не надо. Важней, когда человек жив в памяти, в душе, в воспоминаниях.
Тем не менее, они с Е.Н. поставили, можно сказать, монумент на могилу Ирины. Что это? Дань общепринятому? Наверное, да. С другой стороны все сделано нестандартно, красиво, с любовью, хотя и абстрактно.
Ада Борисовна была категорически против скульптуры с изображением именно Ирины и не хотела размещать фотографию рядом с надписью. Для неё существовала только одна Ирина — та, что жила в её сердце. Она не желала сочувствия посторонних и не хотела выставлять Ирину напоказ.
Этот памятник посвящен недопетой песне, точнее, прерванной мелодии. Он лиричен, но не вызывает слезливой жалости. Сначала он удивляет, а потом заставляет задуматься. Скульптура символична и пробуждает возвышенные чувства, как и любое произведение искусства. Сначала я воспринимала ее как оригинальную идею, но потом поняла, что это воплощение глубокой мысли.

Позже, А.Б. поместила на могилу плиту с надписью:

             Профессор МГУ
                ЕРЕМИН
           ЕВГЕНИЙ НИКОЛАЕВИЧ
              1909-1978

Она сделала это ради Евгения Николаевича, говорила, что он очень ценил свою работу в МГУ, и этой надписью она вынесла на обозрение то, что он ценил превыше всего.
Теперь и Ада Борисовна покоится здесь.

Недавно я снова посетила их семейную могилу. Теперь за ней присматривают племянники Ады Борисовны.
Всё здесь изменилось. Я не смогла найти надпись «Ирина». Промыв плиту, я обнаружила надпись о Еремине Е. Н., но не смогла прочесть надпись, посвящённую Аде Борисовне. С трудом нащупала цифры, но я и так знала, что Ада Борисовна родилась в 1917 году и ушла из жизни в 2003 году.
 
На протяжении двадцати пяти лет я дружила с Адой Борисовной, которая была старше меня на 28 лет. За это время у меня накопилось множество воспоминаний о ней, но сейчас я захотела поделиться с её мыслями о том, как сохранить память о покинувших нас родных, поскольку её рассуждения дают представление о том, какой яркой и неординарной личностью она была. Хочу лишь добавить, что многие годы Ада Борисовна собирала 13 января коллег и учеников Евгения Николаевича у себя дома, чтобы отметить его день рождения.

13.03.1984
Дополнения и редактирование
12.04.2025
25.05.2025