Николай II и фотограф Булла

Рассказ №19 из сборника "Царские слуги"

***

ВВЕДЕНИЕ

Николай II Александрович (годы правления: 1894–1917)

Император Николай II обожал фотографию. Не расставался с любительским «Кодаком» и чрезвычайно уважительно относился к придворным фотографам. Карл Булла был одним из них - снимал царя на всевозможных официальных мероприятиях и в кругу семьи. Однако главным увлечением Карла оставалась все-таки репортажная фотография. Он умел запечатлеть атмосферу эпохи. В 1916 году Булла передал свое знаменитое фотоателье сыновьям и переехал в Эстляндию, чтобы немного побыть в одиночестве и поснимать прибалтийскую природу. Он не подозревал, что больше никогда не увидит ни императора Николая II, ни свое фотоателье в Петербурге…

***

РАССКАЗ

Эстонская весна тысяча девятьсот восемнадцатого года выдалась чудесной. Ни яркого солнца, ни затяжных ливней. Второй месяц подряд - идеально пасмурное небо, не слишком темное и не слишком светлое. Легкие облака служили естественным фильтром, мягко рассеивая солнечные лучи. Лучшего светового режима для уличной съемки и выдумать невозможно.

Карл удовлетворенно защелкал затвором.

Аисты совсем не испугались. За последний месяц они привыкли к шустрому невысокому человеку в черном котелке. Он никогда не вмешивался в их тихую аистиную жизнь, просто ходил вокруг амбара, на крыше которого они свили гнездо, и направлял на них какой-то ящик с гармошкой внутри. Ящик издавал забавные клацающие звуки, очень похожие на язык самих аистов, щелкающих клювами с разной частотой. Птицы с любопытством прислушивались к клацанью из ящика, но потом поняли, что эти звуки не имеют никакого смысла, а значит, можно не обращать на них внимания и полностью сосредоточиться на воспитании только что вылупившихся птенцов.

Сегодня Карл взял с собой всего пять желатиновых пластинок, поэтому работа была недолгой. Отсняв аистов с четырех разных ракурсов, он решил сделать заключительную фотографию гнезда сверху, с высоты птичьего полета. Для этого нужно было подняться на маяк, располагавшийся в нескольких метрах от хутора смотрителя.

Карлу недавно исполнилось шестьдесят три, и крутая лестница маяка давалась ему нелегко. Но он все-таки ее покорил - впрочем, как и все остальные цели, которые он ставил перед собой в жизни.

Поднявшись к облакам, Карл передумал снимать аистов. Надоели они ему до чертиков, если честно. Он любил снимать людей. Ему нравилось изучать их лица. Природа и пейзажи никогда его особо не прельщали.

Но тут, на острове аистов, у него просто не было выбора. Всех местных жителей он уже нафотографировал, и не по одному разу - в поле, дома, на завалинке, в лесу… в нарядных национальных костюмах, в простых ежедневных рубахах… с прялками, пилами, серпами и вилами… на фоне пойманной рыбы и на фоне скошенного сена… в телегах и за плугом… в компании волов и в компании коров…

Булла понял, что если он немедленно не придумает новый вид съемочного искусства, как когда-то изобрел жанр репортажной фотографии, то просто сойдет с ума от скуки. И тогда Карл стал снимать перелетных птиц. Потому что всей душой им завидовал. Ведь журавли, гуси, те же аисты, наконец, могли отправиться куда захотят, без паспортов, без разрешений на въезд в страну. Полная свобода. В отличие от самого Карла, томящегося на прекрасном эстонском острове в ужасном бездействии.

Карл очень хотел домой, на Невский, в Санкт-Петербург - но никак не мог туда попасть. Да и города-то такого, как Санкт-Петербург, уже давно не было. Теперь он назывался Петроградом, и все в нем изменилось. Детище Карла, его роскошное фотоателье, оборудованное по последнему слову техники, - большевики отняли, национализировали и обозвали «Фотографией Ленсовета».

Хорошо хоть сыновей не расстреляли. Слишком ценные специалисты, потомственные фотографы, умеющие обращаться со сложными съемочными аппаратами. Старшего, Виктора, даже назначили официальным фотографом Ленина. Ирония судьбы! Вождя революции снимает сын фотографа Императорского двора.

Иногда Карл задумывался, что стало со всеми его работами, хранившимися в архивах ателье. Там было много уникальных снимков. В том числе - и редкие фотографии царской семьи.

Конечно, «императорская» коллекция Буллы немного уступала бесценным сокровищам его коллеги и вечного соперника Ягельского. Хотя бы потому, что Ягельскому как-то раз удалось сделать величайший в истории репортажный кадр, на котором его величество Николай Второй страстно целует свою супругу, императрицу Александру Федоровну. Карл с восторгом сдернул свой котелок, когда увидел это фото.

Но и у самого Карла были отличные снимки Романовых - портреты дочерей императора, государь на войне.

Да, много, много хороших работ. Все его творческое наследие осталось в доме на Невском. Жаль, что большевики наверняка уничтожат многолетнюю коллекцию. Зачем им хранить память о государе, которого они арестовали и сослали в Сибирь? А заодно с царскими фотографиями погибнут великолепные снимки Льва Толстого, Репина, Шаляпина, Сикорского, Бехтерева, Горького… Пропадет потрясающая серия фотографий, сделанных сыном Виктором на русско-японской войне, их потом перепечатывали все мировые газеты… А сколько жанровых уличных снимков, сколько живых сценок в домах призрения, в рабочих столовых, в институтах благородных девиц… Сколько неповторимых судеб попали на желатиновые пластинки Буллы! Все, все сгорит в огне революции, если уже не сгорело.

Сыновья про судьбу семейных архивов ничего не знали, зато пару раз тайком переправляли отцу в Эстонию свежие репортажные кадры, снятые с крыши дома на Невском. Расстрел демонстрации… Военные парады… Страшное дело. Страшно интересное.
Карл хотел вернуться домой, чтобы снимать переломный момент в истории России. Он хотел снимать лица, вдохновленные и смертельно напуганные, разъяренные и одухотворенные, благородные и простые, - оказавшиеся перед лицом стихийного бедствия.

Иногда ему было стыдно за свое бесстрастное наблюдение и строгое соблюдение принципа невмешательства в происходящее. Особенно когда жена-эстонка, добрая, участливая женщина, качала головой, глядя на душераздирающие снимки городской бедноты. В такие дни Карл выписывал особенно большой чек своему благотворительному фонду, но все равно чувствовал себя императором Нероном, равнодушно фиксирующим высоту пламени над Римом.

Карл глядел на серое майское море, слушал крики чаек и раздумывал: даст ему советское правительство разрешение на въезд или не даст? По Балтике до Петрограда рукой подать, но с тем же успехом город мог располагаться и на другой планете. Для урожденного немца Карла Буллы родина трех революций была пока недостижима.

В прошении Булла подробно описал, какую пользу новой стране он может принести, повторил в анкете текст своего же рекламного объявления пятнадцатилетней давности: «Всегда готов к выходу и отправляюсь по приглашению, куда бы ни потребовалось. Снимаю всё, не стесняясь помещением, везде и всюду, как днем, так и во всякое вечернее время при своем искусственном свете».

Может, большевики все-таки позволят ему присоединиться к сыновьям? Ведь хорошие фотографы нужны любой стране.