На Бештау

Между нами легли годы и годы, но какое-то время мы были в резонансе настолько, что ни границы, ни разделения на старший-младший не ощущали. Он – юный, красивый, сильный, странный сын моей коллеги приходил ко мне, чтобы подготовиться к кандидатскому экзамену по философии. Я – тётка под пятьдесят была просто инструментом достижения цели.

Но у меня имелся бонус: с мною можно было поговорить.
А что выше ценится на нашей планете, чем возможность открыто, без критики и осуждений, поделиться своими наблюдениями, открытиями, победами и провалами с человеком, который слушает и слышит?

Поэтому мы вместе ездили на озёра, на родники, ходили за грибами и просто сидели за столом напротив, попивая «самый вкусный Ваш чай» или потягивая сухое красное вино.
Люди идут рядом, пока они идут рядом.

Однажды, не сговариваясь, мы оказались почти в одном месте: я отдыхала в санатории Пятигорска, а он – в Кисловодске. Его деятельная натура толкала к приключениям, которых мне хватило надолго: прогулка в Долине Роз и по терренкуру Кисловодска, Медовые водопады и, наконец, вершина Бештау.

Всего-то 1700 метров.
Идти за ним след в след, видя перед собой могучий торс и крепкие икры загорелых ног было для меня настоящим вызовом: проводник силён и молод, прошёл Домбай и прочие подъёмы, а я никогда в горы не поднималась.
Вызов состоял в том, чтобы увидеть, как справлюсь с нетипичным заданием, полученным через него от мира.

Всё выглядело очень и очень символично.

Вначале мы продирались сквозь дебри завалов, цепляясь за травы и кусты, за стволы деревьев, двигаясь по тропе, которую он видел, а я – нет. Потом тропа нарисовалась, и каменистые склоны перемежались с травяным окружением. Наконец, мы оказались перед крутыми и неотвратимыми фактами в виде огромных серых валунов, в беспорядке громоздившихся один на другой. Пришлось прыгать.

Вдруг выяснилось, что мои шорты и шелковая разлетайка – совсем неподходящее одеяние для восхождения даже на такую незначительную высоту, как Бештау: я замёрзла. Особенно – уши.

Он был щедрым другом, поэтому отдал мне наволочку, в которую была завёрнута его кинокамера, и я повязала её топ-эксклюзивным платком на голову. Зрелище было, скажу я вам!

Он мелькал метрах в пятидесяти впереди меня, уже была видна вершина с метеокомплексом с его приладами. Осталось всего ничего. И тут я упала.

Нет, не споткнулась, просто упала на колени и заплакала.
До вершины оставалось метров тридцать, а я нюхала траву и поливала её горькими слезами.
О чём?

– Вы что? Давайте сюда, быстренько, сверху всё так красиво! ¬ – он остановился, не понимая, что я делаю.
А я плакала и думала: так всегда перед победой, перед взятием очередной вершины?

Да-да, он вернулся и поднял меня с земли. Силой. Я даже сопротивлялась. Должно быть к земле меня прибил вечный вопрос: а что потом? Я уже никогда не смогу сказать, что меня не было на вершине этой горы…Что ж, страшит и победа?

Стоя на самой вершине, вдыхая совсем другой воздух, с наволочкой на голове, мне надо было прокричать миру о своих страхах и о печали расставания с ними, и я запела.
Во весь голос.
С надрывом.

Есть такая фольклорная песня – «Горы Воробьёвские».
Я орала, как бог на душу послал, не видя и не слыша ничего, и только спустя несколько месяцев от его матери узнала, что он в это время снимал на камеру всё действо.
Хорошо, что тогда интернета почти не было.

Интересно, что взросло на Бештау от пролитых слёз?
Уметь бы видеть незримое…