Глава 63 Песня песка

Глава 63: «Песня песка»
Глава, в первой версии которой песня Каи — акт разрушения, где бунт превращается в новую систему угнетения («церковь»), а во второй — тишина становится отказом от игры: растворение вместо борьбы. Глава, в которой обе концовки отражают идею иллюзорности выбора и буддийский принцип «шуньяты» (пустоты), джинн-циник, становится зеркалом, обнажающим двойственность любой победы, а песок — одновременно оружие и медиум, подчёркивая, что освобождение может быть как насилием, так и отречением.
Версия 1: Гимн распада
Кая парила над заводом, её тело — вихрь из миллиардов песчинок, каждая со своим V-знаком, выжженным, как клеймо, когда она открыла рот, песок хлынул в горло, превращаясь в звук, не в мелодию — в рёв, гул, от которого трескались трубы, плавились шестерни, а рабочие-клоны застывали, подняв руки к небу, как окаменевшие молитвенники.
— Ты слышишь? — Джинн возник рядом, его силуэт дрожал, как мираж. — Это же их голоса, тех, кого завод перемолол в пыль.
Кая не ответила, её песня росла, выворачивая цеха наизнанку, конвейеры, ещё минуту назад штамповавшие бутылки с «настойкой забвения», теперь плевались собственными болтами, жидкость из труб поднялась в воздух, образуя чёрные озёра, где вместо рыб плавали обрывки манифестов Микки.
— Прекрати! — крикнул Джинн, но его голос утонул в грохоте. — Ты стала ими!
Она обернулась, вместо лица — песчаная воронка, затягивающая свет, руки её, протянутые к небу, рисовали в облаках V-знаки, которые тут же разрывало ветром.
Завод рухнул, не с обвалом, а со вздохом — долгим, как последнее дыхание, на его месте осталась яма, заполненная песком, а в центре, как пуповина, торчала труба, из которой выполз брат, он махал рукой, крича что-то про «новый лифт», но слова пожирала тишина.
Джинн, рассыпаясь на пиксели, прошипел:
— Поздравляю. Ты — новая церковь.
Версия 2: Тишина
Кая коснулась земли умирающего завода, и песок под её ногами замолчал, небо, чёрное от гари, вдруг перестало дрожать, она открыла рот — но вместо звука из него вырвалась пустота.
Рабочие-клоны замерли, конвейеры застыли, даже пламя в печах застыло, как стекло.
— Ты... — Джинн появился из тени, и его голос звучал глухо, будто из-под толщи льда. — Ты выбрала тишину?
Кая кивнула, её тело, всё ещё песчаное, начало рассыпаться, но не в хаос — в узоры, спирали, мандалы, карты несуществующих городов.
— Они не услышат, — сказал джинн, но это была уже не насмешка.
Она коснулась его руки, и в тот же миг завод начал исчезать — не разрушаясь, а растворяясь, как сахар в кипятке, стены стали прозрачными, открывая за ними пустыню, где ветер рисовал V-знаки на лету.
Брат, сидя на трубе, засмеялся:
— Красиво! Как мультик!
Джинн смотрел, как Кая превращается в дюну, её глаза, последнее, что осталось человеческим, смотрели сквозь него — в точку, где время и пространство сливались в песчинке.
— Ты ушла, — пробормотал он.
— Нет, — ответил ветер. — Она стала вопросом.