Глава 67 Время на стенах

Глава 67: «Время на стенах»
Глава, в которой V-знак как рана — метафора познания, где каждый вопрос разрывает плоть реальности, песок из детства — символ тщетности попыток вернуть прошлое, зеркальное ; на стене — отсылка к «стреле времени», направленной в никуда, диалог с ветром «почему» подчёркивает: в мире абсурда даже вопросы теряют смысл, становясь физической болью, а тень брата, пишущая про «лифт», — намёк на цикличность, где любой конец — начало падения.
Стены дома дышали, штукатурка шелушилась, обнажая кирпичи, которые Микка теперь называл «рёбрами времени», он сидел посреди комнаты, где брат когда-то рисовал V-знаки, и смотрел на свои руки — пустые, как бутылки после джина, в углу валялся блокнот Каи, раскрытый на странице с полустёртым словом «БЕГИ», которое брат когда-то переделал в «ПОГИБНИ».
— Ты здесь? — спросил Микка, обращаясь к потолку.
Потолок ответил, уронив ему на голову осколок зеркала, в отражении мелькнула тень брата — плоская, как бумажный самолётик.
Он достал из кармана гвоздь, проржавевший до цвета запёкшейся крови, прижал остриё к груди, туда, где сердце стучало азбукой Морзе: «Зачем-зачем-зачем».
— Если знак — это дыра, — прошептал он, — то я стану ситом для ветров.
Первая линия. Боль острая, точёная. Кровь не пошла — вместо неё из разреза высыпался песок. Вторая линия. Третья. Буква V проявлялась под кожей, как татуировка изнутри. Когда он закончил, грудь горела, а в ушах стоял гул — будто через рану в него задувал ураган столетий.
— Почему? — прошелестел ветер, вырываясь из знака.
Микка засмеялся. Невесело. Как скрип несмазанной двери.
— Ты не первый.
Он подошёл к стене, где брат когда-то нарисовал птицу с перебитыми крыльями, прижал окровавленную грудь к штукатурке, знак V отпечатался на стене, но зеркально — ;, как стрела, направленная вверх.
— Ты проиграл, — сказал он стене. — Стрела указывает на тебя.
Из разреза на груди посыпался песок, не Каи, не заводской — обычный, детский, из песочницы, где они с братом когда-то лепили куличики с мамой. Микка ловил зёрна, но они просачивались сквозь пальцы, рисуя на полу часы без стрелок.
Ночью он услышал голос, не ветра — точнее, глубже:
— Зачем ты впустил вопросы?
— Чтобы выгнать ответы, — пробормотал Микка во сне, а утром обнаружил, что знак на груди затянулся тонкой плёнкой, как на глазу ящерицы, сквозь которую просвечивали буквы: «ПОЧЕМУ» — каждая из отдельной эпохи. Унциал, готика, шрифт Брайля.
Тень брата, проползая по стене, оставила след:
«ЭТО ЛИФТ. НАЖМИ «ВНИЗ».
Микка нажал пальцем на знак, плёнка лопнула, а из груди хлынул песок, унося с собой:
— Последний вопрос.
— Последний осколок.
— Последнее «зачем».
Когда комната заполнилась доверху, он понял — время кончилось, оно стало полом, потолком, прахом на губах, а ветер в его груди теперь пел колыбельную, на языке, которого не существовало.