Тихое небо

               
               
               

                ТИХОЕ НЕБО

                Пьеса в двух действиях
                по мотивам реальных событий


Действующие лица:

Катя – тележурналист 22-25 лет

Иван Иваныч – телеоператор

Максим «Артист» - доброволец

Марина Викторовна – завотделением военного госпиталя

Михаил «Майк» – командир штурмовой группы

Семён «Хохол» - разведчик

Равиль Ренатович «Мулла» - огнемётчик

Анна Степановна – мама военврача

                Первое действие

                Картина первая

Пустое купе пассажирского поезда. В дверь купе входят Катя и Иван Иванович, складывают вещи, телекамеру со штативом и располагаются на своих местах.

Катя. Ну, вот и отправляемся, наконец. Не СВ, конечно, но ехать-то меньше суток…
Иван. Каких-то шестнадцать часов.
Катя. Всего лишь. Эх, жаль, там гражданский аэропорт закрыт. Люблю летать. Другие почему-то боятся, а я люблю. Особенно взлёт. Жжжжух…
Иван. Смелая? Я тоже. Ещё с пионерского лагеря обожаю в поезде верхнюю полку. Чур, я наверх…
Катя. С какого-какого лагеря, Иван Иваныч? Вы были пионером?
Иван. С какого лагеря? Не с «Артека», конечно. Для «Артека» и «Орлёнка» я оценками в табеле не вышел и нужных папу с мамой не имел. А что, так трудно представить меня пионером?

Имитирует пионерский салют и поёт:

Взвейтесь кострами синие ночи,
Мы пионеры – дети рабочих…

Даже как повязывать галстук до сих пор помню.
Катя. Тоже мне, премудрость.

Изображая барабанщицу, бьёт в воображаемый барабан и скандирует:

Пио-не-ры ю-ны-е,
Го-ло-вы чу-гун-ные,
Там-тара-дам, там-тара-дам,
Там-тара-дам тара-дам там-там!
Иван. Не фига вы, молодёжь, не понимаете. Знаешь, как это всё на патриотизм работало?!
Катя. Ну да, а нынче вся мОлодежь тупо не вылезает из виртуального мира и поплёвывает оттуда на страну и своих друзей. Так, что ли? Слышала эту песенку…
Иван. Не знаю, надеюсь, не так. Поживём-увидим...
(Указывая на воображаемый барабан) Между прочим, не самый поганый гаджет.
А знаешь, меня почти всегда родители летом отправляли в «Спутник». Забавно, что в годы моего босоногого детства каждый второй пионерлагерь почему-то назывался «Спутник»… или «Космос»… на худой конец – «Орбита». Вне зависимости от ведомственной принадлежности.
Катя. Представляю себе злободневный сюжет на местном телевидении тех времён (имитирует голос диктора): Трудовой коллектив дважды орденоносного Урюпинского завода сантехоборудования  этим летом отправит детей своих сотрудников в «Космос»! Новенькая, только что с конвейера продукция прославленного предприятия уже ждёт загорелые тела юных космонавтов, сверкая фарфоровыми бачками…
Иван. Остроумно. За это тебя и ценят на канале.
Катя. Думаете, ценят?
Иван. Ну, ты, подруга даёшь! Её первую и единственную из наших теледив отправляют с заданием в зону боевых действий, а она ещё сомневается…
Катя. Не думаю, что было много желающих съездить в эту командировку.
Иван. Возможно, и не много. Но профессиональную зависть ещё никто не отменял. Особенно в нашем «творческом» цехе.
Катя. Может, просто меня не жалко, потому и послали?
Иван. А вот эти свои шуточки, Катерина, оставь ТУТ, в мирной жизни. Поняла? Ну и дура же! Вот дура! Чтоб я б такого больше никогда не слышал! Ты знаешь, что слова тоже материальны? Особенно когда всё вокруг на тоненького…
Катя. Ну, согласна, неудачно прикололась. А что вы так завелись?
Иван. Побываешь ТАМ, поймёшь. Я когда-то тоже ехал на Северный Кавказ, как на прогулку…
Катя. Если по большому счёту, то пока одно лишь красивое название на редакционном бланке – специальный корреспондент. Военкор федерального телеканала! Для понтов – самое то! А на  деле, допуска на линию боевого соприкосновения нет. Ну, нет же?!
Иван. А тебе надо прямо в самое пекло? И так насмотришься и наслушаешься всякого…
Катя. Думаете, за неделю командировки удастся снять пару-тройку убойных репортажей? Времени маловато…
Иван. Вот опять! Учись фильтровать, какие убойные… о чём ты?
Катя. Да я же… я другое имела в виду…
Иван. Может, действительно, рановато тебе туда. И как тебя вообще жених отпустил? Когда, говоришь, ваша свадьба?
Катя. Ещё через месяц, десять раз успею вернуться. Времени вагон. Кстати, вы приглашены, помните?
Иван. Не люблю загадывать, постараюсь. Так как жених-то отпустил?
Катя. Обижаете, я девочка взрослая. А вообще со скандалом отпускал, два дня выясняли отношения.
Иван. Значит, любит.
Катя. А то, за другого бы не пошла. Кстати, обещала ему позвонить с дороги. Секунду…

Достаёт трубку, набирает номер и, дождавшись соединения, говорит по телефону:

- Привет, любимый! Слышу замечательно, да! Ну, как-как, устроились, едем. Да, с Иван Иванычем, пока вдвоём в купе. Ты уже дома? Конечно, контролирую. А ты привыкай! Послушай: только маме моей не проболтайся – что там, как и куда я отправилась. Узнает, конечно, но потом. И меня лишний раз доставать не будет. Мне сказали, что какое-то время я буду недоступна, в смысле - связи не будет. Поэтому придумай там для неё какую-нибудь лабуду, да, складную версию. И опасности нет никакой, какая опасность? Я же показывала тебе задание на командировку, там ясно указано: репортажи о ЛЮДЯХ, не о ВОЙНЕ, не о БОЯХ-ПОЖАРИЩАХ, а о ЛЮДЯХ. Ну, сколько можно талдычить об одном и том же! Да не буду я никуда лезть. Что значит, ты меня знаешь? Не переживай, любимый. Целую, да, очень крепко, очень-очень! Отстань. Ну, всё-всё, пока!

Выключает телефон.

Иван. Волнуется, парень, вишь, перживает. А ты как-то уж слишком спокойна. Смотри, вот уведёт его Климова, пока ты тут геройствуешь.
Катя. Замучается красотка. А почему вы вдруг Климову вспомнили?
Иван. А так, не обращай внимания.
Катя. Но почему всё-таки её? Потому что неотразимая?
Иван. Это тебе за «пионеров».
Катя. Только поэтому?
Иван. Исключительно. Лучше глянь, Катерина, какой закат! Когда уезжаешь из дома, закат всегда какой-то особенный. Ты никогда не замечала?
Катя. Правда?
Иван. Смотри: небо будто движется вместе с нами, не хочет отпускать. Оно мирное – это небо, тихое-тихое…
Катя. А бывает другим?
Иван. Давай-ка не будем загадывать…
Катя. Тихое небо, я люблю тебя!
Иван. Вот это правильно, присоединяюсь целиком и полностью.

              Картина вторая

Утро следующего дня. То же купе, в котором едут Катя и Иван Иванович. В дверь купе входит Максим в военной форме.

Максим. Здравия желаю!
Иван. Доброе утро!
Катя. Привет!
Максим. Будем знакомы – Максим или Макс, как вам угодно.
Катя. Я - Катя, а это Иван Иванович.
Максим. Очень приятно. Вы из самой Москвы следуете?
Иван. Из неё родимой. Вот сразу видно военного человека.
Максим. Приятно такое слышать, но я только учусь им быть…
Катя. Вы такой прям бравый, такой боевой…
Максим. Не останавливайтесь, продолжайте-продолжайте, я бы послушал ещё. Это как аплодисменты в театре. А я как раз оттуда.
Катя. Из театра?
Максим. Ну да, из нашего городского театра. А чему вы удивляетесь? Заезжал после отпуска проведать своих.
Катя. Своих друзей?
Максим. Друзей, родственников, коллег. Ну а как – ближе людей у меня нет. Я даже в штате труппы всё ещё числюсь. Когда-нибудь, дай Бог, вернусь на сцену…
Иван. Так вы артист? Почти что наш коллега?
Катя. Мы с Иван Иванычем работаем на телевидении, а сейчас едем в командировку туда, почти что «за ленточку».
Максим. А я сейчас служу там. До этого служил в театре, так у нас принято говорить.
Иван. Да, в театре или «на театре», именно так говорят.
Максим. Не только говорят, действительно служат. Вот я, например, раньше тоже просто работал. Как выучился на автослесаря, так и слесарил себе, даже хорошие бабки одно время зашибал. Потом, правда, прикрылась моя лавочка, стало не до того. Какое-то время сидел без дела…
Катя. И от безделья стали артистом?
Иван. Катя, полегче…
Максим. Ничего, тем более, почти так оно и было. Узнал, что театру требуется монтировщик сцены, живу неподалёку, думаю, а почему бы нет, и пришёл. А до этого я – представляете? - и в театре-то был один раз или, может, раза два. Забавно, правда?
Катя. А как в артисты-то попали из рабочих сцены?
Максим. Представьте себе, уже на второй день я участвовал в репетиции. Ставили «Маугли», и меня нарядили одним из животных в массовке.
Катя. Лихо, прям сразу на сцену?
Максим. Ничего удивительного - театр наш молодой, труппа небольшая, поэтому каждый сотрудник – это «универсальный солдат». Сами играем, сами монтируем декорации, много чего сами делаем…
Иван. С корабля, можно сказать, попали сразу на бал.
Максим. Типа того. Но репетиция – это полбеды, по-настоящему лютый стресс был на премьере! Вот это был крутяк, настоящая жесть!
Иван. Даже не представляю.
Максим. Полный зал народу, все смотрят только на меня! Ну, что вы все уставились, думаю! Текста у меня, слава Богу, нет, но коленки дрожат как сумасшедшие! Когда же это всё кончится?! Выскочил в конце спектакля за кулисы весь в поту, но почувствовал, что… хочу снова туда, под софиты. Боюсь жутко, но хочу! Словом, заразился этой сладкой отравой. А дальше пошло-поехало - роль за ролью, даже профессионалы признали своим. Но главное - зрители принимают на «ура»! Обалдеть!
Худрук, помню, тогда говорит: «Всё, парень, обратной дороги у тебя нет…»
Да я и сам это чувствовал.
Катя. И кого за эти годы играли?
Максим. Да кого только не приходилось, даже Солёного в чеховских «Трёх сёстрах». А в  одной сказке как-то сыграл сразу и Алладина, и злого колдуна Джафара. Попробовал на контрасте.
Катя. И кем быть интереснее?
Максим. Джафаром, конечно. Мне вообще больше нравятся роли отрицательных персонажей. У «плохишей» своя правда, потусторонняя…
Катя. Какая-какая?
Максим. Вывернутая наизнанку, что ли. И это профессионально заводит.
Катя. А сослуживцы там, на передовой, знают о вашей гражданской профессии?
Максим. Поначалу даже не догадывались. Мало ли у кого какой позывной. У меня позывной «Артист», а у другого - «Пифагор» или, к примеру, «Бармалей». Всякие встречаются.  Может, у человека фантазия такая. Это только потом уж, во время  подготовки на полигоне я выложил ребятам всё как есть.
Иван. Подготовка к боевым действиям после того, как вас мобилизовали?
Максим. Почему мобилизовали? Я сам пришёл в военкомат. Это когда уж во второй раз, полтора года назад. А в первый раз я поехал на Донбасс ещё до начала СВО, вообще никого не спрашивая…
Катя. Стоп-стоп-стоп! Одну секунду! Максим, у меня к вам предложение…
Максим. От которого невозможно отказаться?
Катя. Вот именно. Нет, серьёзно. Это очень важно для меня, для Иван Иваныча…
Иван. Даже так? Интересненько…
Катя. Будет здорово, если мы снимем свой первый сюжет прямо здесь, в поезде. Интервью с добровольцем, и не просто добровольцем, а с «Артистом». Вы – человек, привыкший к публичности, для вас не составит труда.
Иван. О как! Ну, Катерина, ну у тебя и хватка!
Обращаясь к Максиму:
Соглашайтесь, лишняя минута славы никому не повредит. Тем более, вам есть, что рассказать.
Максим. А не будет это какой-то рисовкой? Терпеть этого не могу! Я ведь артист там, дома, а сейчас мы едем в совсем другую реальность…
Катя. Но вы ведь расскажете правду?
Максим. Постараюсь.
Катя. Так чего стесняться?
Иван. Катя, дожимай-дожимай, видишь, Макс почти согласен. Верно?
Максим. Да я не знаю…
Иван. Ну, вот и славненько. А я пока установлю камеру…

Иван устанавливает телекамеру на штатив, усаживает Максима поближе к свету, а Катя проверяет микрофоны.

Катя. Готовы? Внимание, работаем!
Приближаясь к линии боевого соприкосновения, мы в купе поезда беседуем с добровольцем, позывной которого - «Артист» - не удивляйтесь,  полностью соответствует гражданской профессии моего сегодняшнего  собеседника, актёра одного из драматических театров нашей страны.
Обращается к Максиму:
Актёр на войне, с оружием в руках – редкое явление. Вы часто встречали «за ленточкой» братьев по цеху?
Максим. Бывало, да и не только актёров. Я встречал музыкантов, поэтов, как-то раз даже видел хореографа. Творческий подход важен везде, не зря ведь говорят «театр боевых действий».
Катя. А сослуживцы не спрашивают вас: «Что ты, артист, тут делаешь»?
Максим. Обычно новобранцы интересуются.
Катя. И что вы им отвечаете?
Максим. А я отшучиваюсь: доказываю, мол, что не все артисты трусы, и не все хотят стать президентом…
Катя. Как и когда вы впервые попали на Донбасс?
Максим. Ещё задолго до начала СВО я вдруг почувствовал, что в воздухе запахло совсем уж какой-то невиданной… извиняюсь, лажей. Не знаю даже, как это объяснить. Несправедливостью, одним словом. Это как во дворе, когда наших обижают. А Донбасс совсем рядом с моим городом, ну я и поехал. И попал, представляете, в прославленный батальон «Сомали».
Катя. Так вы служили под началом легендарного «Гиви»?
Максим. Нет, «Гиви», Михаила Толстых укронацисты убили раньше, ещё до моего приезда туда, и теперь подразделение носит его имя.
Катя. Насколько известно, это штурмовой батальон. Насколько трудно, страшно, тяжело быть «штурмом»?
Максим. Все сказанные вами слова – правда. Непросто. Но и гражданским жителям Донбасса уже тогда было ох как тяжко…
Катя. Трудно себе представить, что они пережили за все эти годы.
Максим. Невозможно, и я не вполне представлял. Когда я впервые побывал в Горловке, то поразился тому хладнокровию, с которым люди продолжают там жить, а вернее сказать – выживать. Я увидел бригады обычных ремонтников, простых работяг,  изо дня в день под обстрелом восстанавливающих разбомбленные  укропами  насосные станции и котельные. Привыкли… даже дети.
Я тогда впервые был контужен и вернулся домой подлечиться.
Катя. И снова пришли в театр?
Максим. Само собой, а куда же. Там моя семья…
Катя. А дома, что же, никого не осталось?
Максим. Маму не так давно забрал рак, а отчим, которого я считаю отцом, погиб ещё в 2015-м под Дебальцево.
Катя. Тоже доброволец?
Максим. Он родом как раз оттуда, из-под Дебальцево, прошёл Афган, был разведчиком, и когда на Донбассе началось, не смог остаться в стороне. Такой был человек.
Катя. Помните, как вы с ним прощались?
Максим. Ещё бы, конечно! Он тогда, будто извиняясь, сказал: «Ничего не могу с собой поделать, сынок. Ну, никак! Не могу допустить победу нечисти там, где я вырос. Да и вообще…»
Ещё наказал, чтобы я берёг маму. А я вот не уберёг…
Катя. Поэтому вашим первым порывом была месть за гибель отца?
Максим. Нет-нет, тут другое. Точно не месть! Я много думал об этом. Месть – это путь к  саморазрушению…
Катя. Вы так думаете?
Максим. Уверен. Если честно, я не испытываю лютой ненависти к противнику.
Катя. Но ведь это враг, который каждую секунду может вас убить!
Максим. Может. Война обезличивает людей, и во время боя всё сводится к двум взаимосвязанным понятиям - «выживай» и «поражай». В бою нами руководят   инстинкты, навыки и команды. Пожалуй, только они.
Катя. Иначе не выжить?
Максим. Вот именно.
Катя. Но ведь ненависть - естественное чувство в этой ситуации?
Максим. Не соглашусь. Я не раз сталкивался с врагом лицом к лицу, выходил и «в ножи». Но раненых противников с поля боя тоже вытаскивал. И не раз.
Возможно, отсутствие ненависти во мне – это посыл куда-то во Вселенную…
Катя. Даже так?
Максим. А почему нет? Может, это некое ожидание того же от человека с другой  стороны фронта…
Не знаю, может, и напрасное ожидание.
Катя. Начало специальной военной операции, как я понимаю, застало вас в самый разгар театрального сезона?
Максим. Только-только вернулся в репертуар, приступил к репетициям в новом  спектакле…
Катя. И, бросив всё, метнулись в военкомат? Коллег по театру это не шокировало?
Максим. Мне кажется, они меня поняли. Во всяком случае, не удивились.
Катя. И что было дальше там, «за ленточкой»?
Максим. После интенсивной подготовки и боевого слаживания на полигоне меня встретила Волноваха, а там руины, нескончаемый огонь ГРАДов, брошенные трупы противника вдоль дороги, гибель боевых товарищей. Потом был Мариуполь…
Катя. Говорили, там было особенно жарко.
Максим. Этот город будет сниться мне всю жизнь. Наверное, так.
А дальше – бои на Запорожском направлении, потом Лисичанск, Попасная, окраины Соледара. И снова бои под Донецком…
Катя. Пришлось хлебнуть по полной?
Максим. А как вы думаете. Путь от стрелка до командира штурмовой группы чего-то да стоит. От рядового, до капитана Народной милиции ДНР. Скоро вот поеду учиться в  артиллерийскую академию и стану полноценным русским офицером.
Катя. А как же театр?
Максим. Театр – это любовь на всю жизнь. Лишь бы жизни хватило…
Катя. Как вы думаете, на войне куётся другой человек?
Максим. На войне человек как бы обнажается, становясь истинным. Как только он втягивается, как говорят у нас в театре, в «предлагаемые обстоятельства», то… словно обнуляется – стирается всё лишнее, наносное и остаётся только то, что помогает выполнять конкретные боевые задачи.
Катя. А все могут и готовы воевать?
Максим. Нет, не все. И это надо понимать. Есть те, кто не готов, кто так и не смог до конца победить свой страх.
Катя. Таких людей много?
Максим. Немало. Страх смерти у нормального человека не искореним. Но я изначально был добровольцем, и такие же, как я, ребята, которые рядом со мной, прекрасно знают, что нас сюда привело.
Катя. Максим, чему научила вас война?
Максим. Чему? Она учит каждый день. Я каждый день учусь беречь личный состав, моих  братьев, учусь наводить страх на противников. Что ещё? Я учусь быть решительным и непредсказуемым, потому что только так можно выжить и идти вперёд…
Катя. Вы помните того конкретного вражеского бойца, которого уничтожили первым?
Максим. Всё-таки ближний бой, особенно в последнее время - большая редкость. Вы лучше бы спросили: «Помнишь первого, кому ты на войне помог?»
Катя. Вот спрашиваю.
Максим. А я охотно отвечу. Потому что прекрасно помню того пацана из мариупольского подвала, которому протянул шоколадку из своего сухпайка.
Катя. Каким он был?
Максим. В смысле? Пацан и пацан…
Катя. Каким он вам запомнился в тот момент?
Максим. Удивлённым, с засохшими следами слёз на грязной мордашке, с разбитыми коленками. Он ещё поделился шоколадкой со щенком, с дворняжкой на поводке…
Катя. И напоследок, если не возражаете, вновь обратимся к театральным подмосткам. Кого бы вы хотели сыграть, окончательно вернувшись в театр после победы?
Максим. Старшину Васкова в спектакле «А зори здесь тихие». Мне кажется, я про него теперь кое-что понимаю…
Катя. Спасибо, «Артист», за этот разговор! Надеюсь увидеть вас на сцене.
Максим. Приходите, я для вас места оставлю…
Катя. Стоп! Снято! У вас порядок, Иваныч?
Иван. Обижаешь.
Максим. А я как, не облажался?
Катя. Супер!
Иван. А вы телегеничный.
Максим. Правда?
Иван. Камера вас определённо любит.
(Обращаясь к Кате) С почином, Катюша!
Катя. А теперь по чайку…
Иван. По вагонному, как когда-то…

           Картина третья

Кабинет заведующей отделением военного госпиталя. В кабинете Катя, Иван Иванович и Марина Викторовна.

Марина. Ну, что вы так волнуетесь, Катюша? Не стоит расстраиваться…
Катя. А как иначе? В штабе сказали, что без сопровождающего от Министерства обороны  съёмочной группе, видите ли, никуда шагу ступить нельзя. А его нет! Вот где он?!
Иван. Так бывает, привыкай.
Марина. Вот правильно опытный человек говорит.
Катя. Что значит – привыкай? Времени в обрез, а он где-то шастает…
Иван. Полегче, Катерина. Мы рядом с зоной боевых действий, здесь у каждого свои задачи и свои командиры.
Катя. Хорошо хоть, пока его нет, к вам в госпиталь направили. Тут у вас, говорят, есть с кем пообщаться, герой на герое...
Марина. Ну да, и героем погоняет. А если серьёзно, верно вас направили. Я уже распорядилась вызвать сюда одного такого бойца – воюет не так давно, но страсть какой героический.

Стук в дверь, после чего дверь открывается и из-за неё показывается голова Михаила.

Михаил. Разрешите, доктор?
Марина. Да вот и он, лёгок на помине. Входите, боец!

Входит Михаил, слегка опираясь на палочку.

Михаил. Марина Викторовна, Марина, ну, сколько можно просить, нет требовать (!) в конце концов, чтобы вы не называли меня просто бойцом.
Марина. Ну вот, опять за рыбу гроши…
Михаил. Для вас я Миша, в крайнем случае, то бишь при командовании – Михаил.
Марина. Да ну вас Миша, в крайнем случае, Михаил. Вы вот лучше пообщайтесь с телевидением, расскажите о своих подвигах, в красочках всё поведайте…
Михаил. Как, без парадной формы и медалей? Ах да, у меня же нет ни одного, ни другого. Пока нет! А я уж губу раскатал, думаю, сама Марина приглашает на беседу тэт-а-тэт, думаю, что бы это значило? Неужели, думаю…
Марина. Закатай-закатай. А пока вот знакомься с корреспондентами и…
В общем, я вас оставлю, надо новых прооперированных пациентов осмотреть, а вы тут занимайтесь…

Выходит из кабинета.

Михаил. Ах, какая женщина! Только здесь понял весь смысл этой песенки.
А какой доктор, реабилитолог от Бога, вот отделением заведует! Она тут сотни таких как я выходила. Только строгая, не подкатишь. Сами видели. Многие пытались, даже один полковник с орденами на полгруди…
Иван. Просто мужа любит, вот и всё.
Михаил. Её муж попал в плен к «азовцам» ещё до начала спецоперации, и с концами…
Катя. О, Господи!
Михаил. Сколько времени прошло, а она всё своё твердит: «Пока не увижу могилу мужа, я не вдова…»
Иван. Стойкая женщина.
Михаил. Они же из местных. А я с сыном её дружу, с Колькой. Хороший такой пацан, смышлёный, мы с ним в нарды режемся. Вот он меня выделяет, а она – ни в какую! Но ничего, до моей выписки далеко, ещё одна операция впереди.
Катя. Михаил…
Михаил. Давайте просто Миша.
Катя. Это потом, а во время интервью я буду обращаться более официально. Или лучше позывной? У вас какой?
Михаил. Майк.
Иван. По импортному.
Михаил. Тайсон в детстве нравился, прикольный боксёр. Но лучше по имени.
Катя. Договорились. Я – Катя, а Иван Иванович будет снимать.
Михаил. Очень приятно познакомиться. Куда надо сесть, командуйте!

Усаживают Михаила, устанавливают камеру.

Катя. Готовы, Иван Иваныч? Работаем!
Мы ведём наш репортаж из госпиталя, в котором находится на излечении после ранения  военнослужащий Вооружённых сил Российской Федерации Михаил, позывной «Майк». Скажите, Михаил, вы кадровый военный?
Михаил. Нет, доброволец. Хотя какое-то время служил в силовых структурах, но это в прошлом.
Катя. Что подтолкнуло вас на подписание контракта в столь непростой период специальной военной операции? Какой была ваша мотивация?
Михаил. Мотивация? Да я просто знал, что здесь тяжело, что нужна помощь. А я кое-что умею. Вот и вся мотивация.
Катя. С чего началась ваша боевая работа? На каком участке фронта вы оказались?
Михаил. Мою группу после подготовки на полигоне в Енакиево направили под Авдеевку, там шли бои за село Новобахмутовка, к штурму которого нас и готовили.
Катя. Так вы тоже штурмовик?
Михаил. Почему тоже? Самый что ни на есть. Командир второй штурмовой группы отдельного отряда «Штурм».
Катя. Вот вы сказали «вашу группу». Она формировалась ещё на полигоне?
Михаил. Конечно. Правда, начали нас готовить по боевым уставам ещё тех советских времён, а современная война она другая…
Катя. Какая?
Михаил. Гибридная, со всевозможными адскими  «птичками», которые прилетают невесть откуда и сбрасывают на голову не дай Бог что. С высокоточным оружием, с ГРАДами и крупнокалиберными миномётами. Стрелкового боя мало, но мне «повезло» в таком поучаствовать.
Катя. Один штурмовик уже говорил нам, что ближний бой – редкость.
Михаил. Вот видите, «штурмЫ» не врут. Так вот, отметив мою подготовку и навыки, полигоновские инструктора доверили мне самому тренировать ребят, которых удалось подобрать. Со мной, правда, был ещё парень из Дагестана, Мухаммед, ветеран чеченской кампании, и бывший спецназовец Саня. Мы набрали крепких ребят, в основном бывших силовиков и  спортсменов, но главное – быстро обучаемых, правильных ребят, как вы говорите, мотивированных добровольцев.
Катя. Удалось создать дружный коллектив?
Михаил. Не то слово. Когда долгое время вместе тяжело тренируешься, вместе ешь, спишь, делишься какими-то важными для тебя моментами из прошлой жизни, то все поневоле становятся родными. Это не просто так. Ты понимаешь, что не все из этих ребят могут вернуться домой…
Катя. Это ощущение не отпускает?
Михаил. Знаете, у нас там была небольшая молельная комната, куда я каждое утро приходил молиться. Просил Бога за себя и за них, моих братьев. Я вставал раньше всех и обязательно шёл туда. А чуть позже, без десяти шесть для отправления намаза туда приходил мой друг и брат Мухаммед. У него и позывной соответствующий – «Вацок», в переводе с аварского - «брат».
Регулярно туда приезжал батюшка – проводил службы, исповедовал желающих, причащал. Славный батюшка, наш, военный.
Катя. А что было по окончании боевой подготовки?
Михаил. Потом наша группа вместе с другими выдвинулась на передовую.
Катя. Прямо «за ленточку»?
Михаил. За неё родимую. И вот тут я, как говорится, почувствовал разницу.
Катя. И в чём она заключалась?
Михаил. Ха-ха-ха… Туда ещё надо было добраться. Нас довезли, насколько было возможно, а дальше – владение «птиц», беспилотников типа «Баба Яга», «Собака», «Бобёр» и прочие чудища, от которых просто так не спрячешься. Настоящая стая стервятников!  Поэтому перемещались мы только в темноте, никаких световых элементов, ни малейших. Группами по двадцать человек с провожатыми мы двигались ночами с полной боевой выкладкой, а днём маскировались под всякими досками, ветками, что под руку попадётся, обнимали деревья в лесополосе.
Катя. И долго так двигались?
Михаил. Двое суток. Ну, пришли уже туда, в тот раздолбанный артиллерией посёлок, рассредоточились по домикам, ждём команду из штаба. Когда она, наконец, поступила, вперёд выдвинулась первая штурмовая группа. А там собрались ребята горячие, в основном, с Северного Кавказа. Вступив в бой, они «погорячили» так, что боекомплект закончился у них буквально через полчаса.
Катя. И что же делать?
Михаил. В каждой штурмовой группе есть человек, отвечающий за запас боекомплекта. А у них этого человека ранило или что, не знаю, в общем, пропал. И фактически безоружным штурмАм первой группы реально грозило окружение.
Кстати, в опорном пункте, который мы должны были брать, кроме ВСУшников, базировались и польские наёмники.
Катя. Как вы это определили, по радиоперехватам?
Михаил. Нет, это стало ясно чуть позже, когда мы уже туда вошли. Вот уж точно прямой контакт - до них тридцать, ну пятьдесят метров. Мы их прекрасно видели – бородатые такие, откормленные пшеки. И всё орали: Русский курва! Пся крев! Собачья кровь, значит. А как подстрелим кого, всё больше Матку Боску вспоминали…
Катя. Сложно было подобраться к ним на такое близкое расстояние?
Михаил. Вот представьте себе: впереди небольшое высыхающее озеро, а путь подхода к нему - открытое поле. Но только там, по данным разведки, не было мин. А дальше шла  дамба, и уже за бугром располагался укреп. Это ещё советская свиноферма, мощно забетонированная. Арта её разбить так и не смогла, как ни старалась. А под фермой – «лисьи тропы»…
Катя. Это подкопы такие?
Михаил. Совершенно верно. Это подземные тоннели в рост человека, позволяющие в полном обмундировании быстро перемещаться в разных направлениях и вылезать, откуда не ждали. Где они вынырнут в другой раз, предвидеть невозможно. Плюс пулемётчики да засевшие в лесопосадках снайпера. Словом, конкретный был укреп…
Катя. А что же стало в первой группой, которую начали окружать?
Михаил. Моя вторая штурмовая группа по плану должна была выдвигаться чуть позже, но в радиопереговорах я убедил командование, что промедлив, мы выйдем только на «двухсотых». Ну как убедил, великим и могучим доходчиво объяснил, что к чему. Наконец, команда поступила, выдвинулись.
Катя. Все ваши бойцы были готовы к штурму?
Михаил. Был у нас один парень, самый молодой, весёлый такой парнишка, Лёхой звали. Очень он мне нравился своим юморным характером. Так вот он перед самой атакой вдруг потеряно так говорит мне: «Знаете, командир, наверное, я здесь и лягу». Я ему, мол, нет! с чего ты это взял! гони, мол, такие поганые мысли! вытри сопли, мальчишка!
А он не слушает, его будто заклинило. Мы говорим «поймал клина». Это как болезнь. Если уж ТАКОЙ страх в тебя проникает, избавиться от него очень трудно, если вообще возможно. Осознавать вероятность своей смерти можно, но уступать этому никак нельзя.
Катя. А этот парень, Лёха, получается, уступил?
Михаил. Получается, так. Хотя потом, когда мы перемещались рывками вперёд, он вроде бы отошёл. Да и не до того, честно говоря, когда над головой «общее небо»…
Катя. Что это такое?
Михаил. Это когда все беспилотники, дроны - вся хрень, что есть в небе, не разбери чья – наша или их – не понять. Поэтому, увидишь над собой «птичку», сразу стреляй, по-любому!
Катя. Удавалось сбивать?
Михаил. Конечно. Бей по лопастям, куда-то попадёшь. А то или сбросят на тебя чего, или координаты твои передадут, если разведчик. А там уж их арта не промажет.
Самое страшное, когда прилетает сто двадцатый миномётный заряд, я имею в виду 120 мм, осколочный. Это прям ну очень серьёзно!
Катя. А что делать, если человек струсил и не может подняться в атаку?
Михаил. Когда боец «ловит клина», в смысле - цепенеет от страха, надо с силой шлёпнуть  его ладошкой по каске, чтобы привести в чувство. Просто и эффективно! Чаще получается, но не всегда…
Катя. Неужели страшно до ТАКОЙ степени?
Михаил. Именно, и стесняться этого не нужно. Порой бывает очень страшно, очень! Я и сам не раз ловил себя на этом мерзком ощущении. Один фронтовой поэт написал:

Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне…

Катя. Это Юлия Друнина.
Михаил. Правда? Как же точно подметила…
Катя. Она воевала в Великую Отечественную.
Михаил. А разве что-то поменялось?
Катя. Полностью её четверостишье звучит так:

Я столько раз видала рукопашный,
Раз наяву. И тысячу – во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно…

Михаил. ...Тот ничего не знает о войне.
Это точно! Друнина, вы сказали? Надо запомнить, почитаю. Только неужели всё это будет сниться и мне? Год за годом? Не хотелось бы…
Извините, отвлёкся. Так вот: страх страхом, а деваться было некуда, надо двигаться вперёд. Напролом не получается. Что же придумать? Чтобы  растянуть нашу группу, я короткими рывками перебежал на левый фланг. Что-то мне подсказало, что так будет правильно. Показываю ребята, мол, бери левее…
Вот здесь мне и «прилетело»…
Катя. Серьёзно ранило?
Михаил. Снайперская пуля 7.62 попала в бедро. Но повезло. У меня как раз в этом месте, в наружном кармане брюк хранился дополнительный запас БК, две пачки патронов. Разбив их, пуля упёрлась в кость. Слава Богу, не раздробила. Я же говорю, повезло! А вот латунные осколки от патронов разлетелись по бедру, задели какой-то там нерв.
Катя. Было очень больно?
Михаил. Когда фигачит адреналин, ничего не чувствуешь. А когда я откатился назад, то Мухаммед, который всегда был рядом, осмотрев рану, сказал: «Течёт, но не сильно, не брызжет. Значит, артерия цела. Давай, брат, я тебя перевяжу». Быстро засыпали рану порошком из аптечки, кое-как замотали и ладно. Бой-то в самом разгаре. И погнали дальше решать поставленную задачу.
Катя. Удалось-таки в тот раз штурмовать этот укреп?
Михаил. Когда мы подошли уже совсем вплотную, то самые большие наши потери были от их арты, точнее – от беглого миномётного огня их сто двадцатых. Там, перед самым последним рубежом, полегла почти половина нашей группы. Прессовали нас дай Боже!
Катя. Половина?!
Михаил. Скажу осторожнее: там погибло немало моих братьев. Я слышал последний крик Лёхи, которого убило вместе с нашим пулемётчиком. Видел, как три снайперские пули вошли в бушлат Мухаммеда. Это было в двух шагах от меня, как в замедленном кино.
Катя. Совсем рядом с вами…
Михаил. Его вдруг отбросило назад к самой стенке нашего укрытия – раз хлопок, потом два, три…
«Вацок» сполз по стене вниз и, сидя на полу, бормотал что-то неразборчивое. Я подумал, что он читает суры из Корана…
И вдруг я увидел впереди, на линии огня, спины двух своих ребят – «Патриота» и «Зайца» - и заорал им, чтобы возвращались. А потом мне бойцы сказали, что к тому моменту их обоих уже не было в живых.
Катя. Так кого вы увидели?
Михаил. Не знаю. Очевидно, был в шоке от ощущения близкой гибели товарища. Других объяснений нет. Мухаммед, кстати, тогда тоже их видел…
Катя. Он всё-таки выжил?
Михаил. Пацанам удалось отнести его на плечах в более безопасное место и оказать первую помощь. Мухаммеду тоже повезло, как и мне, артерии не были задеты. Иначе он «вытек» бы за полчаса. Мы с ним везучие. Или тут дело в наших молитвах? Вот теперь и думай…
Катя. А бой тем временем продолжался?
Михаил. Он и не прекращался, но нам ещё предстоял последний штурм, самый опасный. Наши гранатомётчики отправили в тот укреп все «морковки», какие у них с собой были. Будь здоров – не кашляй!
Катя. «Морковки» это что?
Михаил. Это гранаты РПГ. Они вытянутые такие, напоминают морковку. Так вот «морковки» сделали своё дело – от самого здания мало что осталось, всё – в пыль. Но досаждало другое. Мы работали уже не первый час и заметили, что противник действует попеременно – то пулемётчик огнём поливает, то включаются их снайперы. Грамотная тактика, ничего не скажешь. А тут, видимо, пулемётчик занялся перезарядкой БК, а мы, сдвинувшись влево, вышли из зоны видимости снайперов…
Словом, залетели мы в их окопы со стороны обмелевшего озера, где не было мин, и покрошили всех, кто там ещё оставался. Да-да, покрошили, в такие моменты не до сантиментов – либо ты их, либо они тебя. По-другому не бывает!
Катя. А дальше?
Михаил. Дальше мы укрепились и дождались третью штурмовую группу. Появилась возможность боевой «рокировки». И только потом я узнал, что в то место, где мы за пять минут до того хоронились, прилетел 120-й, раздолбив всё до основания.
Катя. Этот опорный пункт был действительно настолько важен?
Михаил. Наши потом на той высоте установили большой узел связи.
Да, очень удобным в стратегическом отношении был объект, поэтому противник за него так держался. Думаете, случайно командир нашей бригады за эту операцию получил звезду «Героя России»?
Катя. Даже так?
Михаил. А как же. Зря такие награды не дают. Помню ещё, приезжал генерал из штаба округа, жал каждому руку, обещал награды. А как уехал, и обещания, видно, с собой прихватил…
Катя. Так никого из ваших и не наградили?
Михаил. Пока тишина. Главное – боевую задачу решили! А дальше уже успех развили ребята из батальона «Сомали», которые здорово продвинулись в направлении Авдеевки, замыкая «котёл».
Катя. Сколько длился тот штурм?
Михаил. Около шести часов. Но дело даже не в этом. Перед нами этот укреп несколько недель безрезультатно штурмовали аж целых две наши бригады. Представляете? А за неделю до нас его пыталась взять в клещи прибывшая из Дагестана группа специального назначения. И у них не получилось. А когда остатки наших групп прибыли в тыл, спецназовцы приходили на нас посмотреть. Эка невидаль! Хотя приятно было, чего уж там. Но мне было не до них.
Катя. Почему?
Михаил. Когда вернулся к своим, ноги сами понесли в молельную комнату. Сколько я там молился, сам не знаю. Поверите? Молился и плакал. Я не стеснялся, просто никого вокруг не замечал. Всех ребят помянул…  каждого из моих братьев. За короткий период мы узнали друг о друге больше, чем иные родственники. И теперь, вернувшись в тыл, я должен был сообщить их родным трагическую весть…
Катя. Это тоже входило в ваши обязанности?
Михаил. Входило, не входило…
А кто ещё за меня это сделает? Я их командир. Я был там, вместе с ними, всё видел своими глазами. И остался жив. Кому ещё поручишь?
Катя. Вам не позавидуешь.
Михаил. А там у кого сестра, у кого мама, отец или жена. Реагировали понятно как…
Иные сперва не верили, ведь только позавчера общались, всё выспрашивали, кто я такой.  Потом снова не хотели верить. А позже заставляли меня вспоминать мельчайшие подробности. Я, конечно, говорил, что мог, что не сведёт их с ума окончательно. Понятное дело – шок, истерики, всего наслушался. Бывало, что и спрашивали: «почему ты живой, а не он?» Что тут ответишь…
Катя. Но вы же что-то отвечали?
Михаил. Говорил, что был рядом, что за спины не прятался, что, наверное, Господь так распорядился. Верил - не верил сам себе, но говорил. Потом хлопотал, чтобы все тела моих бойцов были вовремя эвакуированы и доставлены родным. Ни один из моих братьев не стал «без вести пропавшим». Вот этим я действительно сегодня горжусь!
Катя. Судя по всему, вы человек глубоко верующий?
Михаил. Я бы себя так не назвал. Семья верующая, а мне это хоть и прививалось с самого детства, но, говоря военным языком, прошло по касательной.
Катя. Интересно, это как?
Михаил. Глубоко верующий человек не грешит. Исповедался, причастился, покаялся и больше не совершает. А я грешен, чего уж там. Я обычный человек, как все. А мы, обычные,  обращаемся к Богу, в основном, в час испытаний. Так ведь? Мы приходим и просим его о чём-то сокровенном, падаем на колени, когда НАМ что-то надо. Когда же всё в порядке, мы думаем, что всё скверное нас не коснётся. А оказывается, ещё как коснётся!
Катя. Что же делать?
Михаил. Никогда не забывать о НЁМ (показывает в небо). Просто в экстремальной ситуации начинаешь по-настоящему ценить людей. Нынешних и из прошлого. Ты любишь их со всеми их недостатками, которые прежде так раздражали. Лишь бы они были живы и здоровы, остальное – ерунда!
Над тобой ничего не летает, сегодня небо тихое, и от этого радость… 
Катя. Тихое небо… Приходилось уже это слышать. А здесь и сейчас небо тихое?
Михаил. Почти. Обстрелов сегодня вроде не слышно…
Катя. Даже не верится, что мы в прифронтовой зоне, как-то уж тут слишком мирно…
Михаил. Экстрима маловато?
Катя. В вашем рассказе его хоть отбавляй. Хотелось бы самой прочувствовать…
Михаил. Не дай вам Бог! Об этой тишине, вот об этом чистом небе на передовой можно лишь мечтать. Только некогда. Там бы выполнить задание и остаться живым…
Катя. Вот, давайте поговорим о жизни, вернее – о здоровье. Как проходит ваше лечение?
Михаил. Более или менее. А начиналось всё не очень. Ещё в окопе я вдруг перестал чувствовать ногу. Не шевельнуть, ничего. Кое-как дохромал на одной ноге с палкой до медицинской роты, оттуда отправили в госпиталь. Мелкие осколки там вычистили быстро, под местным наркозом. А вот оперировать нерв никто не брался, говорят, привыкай, парень, ходить с палочкой. Представляете: я и с палочкой. С этим чёртовым дрыном! Извините…
Объехал я четыре больницы, бесполезно. Пока мне не рассказали о Сергее Григорьевиче, говорят, хирург молодой, но творит чудеса! Вот жду, когда он подъедет. Добро от него уже есть, никому не отказывает.
Катя. Что же, Михаил, остаётся пожелать вам успешной операции и реабилитации. И ещё: надеюсь, что заслуженная награда, наконец, найдёт своего героя.
Михаил. Спасибо, конечно. Только зря я про обещанную награду вспомнил, ни к чему это…
Катя. Стоп! Снято!
Подрежем, подмонтируем, и можно в эфир. Так Иван Иваныч?
Иван. Естественно. Только не понял тебя, Катерина, насчёт экстрима…
Катя. Да это я так, больше себя испытываю.
Иван. Её, понимаешь, жених дома ждёт, а она всё себя испытывает!
Михаил. Жених? Хотя, чему тут удивляться, у такой барышни обязан быть жених. Я вот тоже всё пытаюсь женихаться, только Марина  против.
Иван. Настолько всё серьёзно? А я-то думал…
Михаил. Вот и она так же говорит, не верит. А может, боится потерять? Как мужа?
Иван. Вы же боевой командир, Миша! Что за неуверенность, не узнаЮ. Всё у вас получится! Только  «клина не ловИте», по каске себя, по каске!

Входит Марина.

Марина. Миша, что ты там такого наговорил, что тебя «по каске»?
Михаил. (Обращается к телевизионщикам) Видите, ведь может и на «ты», и Миша…
Марина. Исполняю клятву Гиппократа. Пока ты здесь, болезный, никому в обиду не дам…
Михаил. А на здоровых клятва не распространяется?
Марина. Увы…
(Обращается к телевизионщикам) Кстати, у меня для вас новости. Ваши телефоны были отключены, поэтому ваш сопровождающий, капитан Лебёдкин, позвонил мне…
Катя. Появился, наконец?
Марина. Не совсем. Он пока занят, но организовал вашу встречу с очень интересным бойцом. Я его знаю, как-то мы подлатали его здесь после очередного рейда…
Катя. Рейда?
Марина. Ну да, рейда, вылазки или как там у них, у разведчиков, называется. Имеется в виду – рейд в тыл врага.
Катя. Ух ты! В составе разведывательно-диверсионной группы?
Марина. Катюша, вы хорошо подготовились.
Михаил. У них все группы разведывательно-диверсионные. Ребята там очень толковые, золотые пацаны. Мы общаемся иногда, как говорится, обмениваемся опытом…
А ты, Марина, о ком из них говоришь?
Марина. Позывной «Хохол».
Михаил. Знаю его, Семёном зовут. Это который по их тылам за жратвой ходил…
Марина. Вот умеешь ты всё свести к армейским хохмам.
Михаил. Так он весь фронт позабавил. Кого ни спроси, каждый про него слыхал.
Марина. Но ваша встреча с ним будет только завтра, в расположении их ДРГ.
Катя. Опять завтра? И в расположении? Это в казарме, что ли?
Марина. Вроде того, на базе. Это место довольно засекречено, вам выписан специальный пропуск…
Катя. Ну, хоть что-то…
Марина. На разговор у вас будет два часа сразу после рассвета. Вам надо отоспаться. А вы, боец, марш в палату!
Михаил. (Обращается к Ивану) Вот так всегда, представляете. Помыкает, как хочет…
Иван. Не кисни Миша. Стой на своём и помни (демонстрирует удар ладошкой по каске)…
Михаил. Уж не забуду. Ну, я пошёл?
Марина. Иди-иди. Свободны, боец.
Михаил. А когда можно…
Марина. Выполняйте команду старшего по званию!
Михаил. (обречённо) Есть!

Михаил выходит.

Катя. Не слишком жёстко вы с ним?
Марина. В самый раз.
Катя. Но он не заслуживает…
Марина. Миша? Конечно, не заслуживает. Оттого и горько…

                Картина четвёртая

Расположение диверсионно-разведывательной группы. Катя и Иван Иванович с интересом рассматривают помещение.

Катя. Уютно тут у них, чистенько.
Иван. Что ты хочешь – разведка, элита армии.

Входит Семён.

Семён. Доброго всем утречка! Разрешите представиться – Семён.
Иван. Который «Хохол»?
Семён. Он самый.
Катя. Мы оторвали вас от отдыха? Извините ради Бога…
Семён. Да не, мне так и так в наряд. Даже краще, инструктаж пропущу – там всё одне и теж…
Катя. Вам удобнее говорить по-украински?
Семён. Размовлять? Да не, это я так, для антуражу. «Хохол» же должен балакать…
Иван. Весёлый вы парень.
Семён. Да не, то я ещё грустный…
Иван. Вы, случайно, не одессит?
Семён. Да не, местный, с Шахтёрска. Вы, наверно, хотите послушать за тот случай, когда мы ходили по тылам? Так там много разного бывало. Но всем чё-то нравится, когда дело коснулось харчей…
Иван. Раз народу нравится, и мы послушаем.
Катя. Меня зовут Катя, а это Иван Иванович. Мы с телевидения…
Семён. О, с телебачення! И меня покажут? А когда?
Катя. Всё расскажем, передадим вам, не от нас зависит.
Семён. Батьку предупрежу, шоб побачив.
Катя. Да-да, Семён, обязательно. Время ограничено, давайте начнём.
Семён. Так я завсегда. Куда глядеть?
Катя. На меня. Готовы, Иваныч? Работаем!
Мы находимся в расположении разведгруппы, где беседуем с одним из бойцов этого подразделения Семёном, позывной «Хохол». Почему, Семён, вы взяли именно такой позывной?
Семён. Так украинец я, потому и «Хохол».
Катя. Вас это не обижает?
Семён. Так я сам это придумал, что обидного. У нас в Донбассе раньше вообще не различали, кто там какой нации. И все трепались по-русски. Мову я только в школе проходил да с бабушкой в селе на суржике размовлял. Не, красивый язык, гарный,  особенно когда поёшь на нём. Да меня Бог слухом обидел.
Катя. Вам ведь нередко приходится участвовать в рейдах по тылам противника?
Семён. Как прикажут, задачу поставят, так и идём.
Катя. Это очень опасно?
Семён. Да не, мы привычные.
Катя. Разве к этому можно привыкнуть?
Семён. Можно. Опасно – это у «штурмОв», а у нас – тяжело.
Катя. С какими трудностями приходится сталкиваться разведчикам?
Семён. Мне это перечислять надо, да?
Катя. Как вам удобно.
Семён. Ну да… Ну вот, значит, идём мы неведомо на сколько дней. Верно? Сухпай и вода  ограничены, их беречь надо. Где нынче схоронимся, тоже одному Богу ведомо. Найдём ли укрытие? А схорониться надо. Бывало на сутки, а то и на двое. Так? Я промолчу за сортир и прочие санитарные необходимости. Кругом враг, а значит ни дыхнуть, ни… костёр развести. Да что там костёр – закурить и то нет никакой возможности!
Теперь дальше: боевую задачу надо выполнить? Кровь из носа! А если друга подстрелили, помочь ему надо? От нас до медчасти о-го-го… О своих болячках вообще не вспоминай. Не, у нас не заскучаешь, то бишь – особо не повеселишься. Я имею в виду – на задании.
Вот и все трудности, других почти что не бывает… если тебя, конечно, не обнаружат…
Катя. Говорят, вы участвовали в одном необычном рейде?
Семён. Это когда…
Катя. Наверное. Поделитесь, пожалуйста.
Семён. Да чё там рассказывать. Была обычная вылазка в тыл, задача, значит, засечь ВСУшный штаб, откуда руководили всей обороной. А как туда подберёшься? Замаскировали штаб  грамотно – ни с дрона, ни со спутника не видать.
Подползла наша группа к их первой линии, ищем возможность продвинуться дальше. Залегли, изучаем обстановку. День изучаем, другой. Почти трое суток наблюдали. Нет, никак не подобраться. Уже закончились харчи, вода на исходе. Живот крутит так… аж наружу выворачивает. Вперёд двинешься – засекут, назад - тоже проблема, да ещё и жрать охота!
Ну, думаю, была - не была! Отцепил российские шевроны, а одёжка у меня козырная на НАТОвскую смахивает, приклеил хохлацкий флажок из загашника, встал в полный рост и попёр прямо к их окопам. Вразвалочку так иду, рукой им помахиваю…
Катя. А они вас сразу заметили?
Семён. Ясное дело, сразу, опешили, мол, стой, кто идёт! И всё такое. А я им на мове: «Свой, свой я, хлопцы, иду до вас, до второй линии». Они опять: «Какая такая вторая линия? Мы сейчас на первой! Ты кто такой будешь? Стоять, руки вверх, москаль клятый!» И затворы одно клац-клац, передёргивают, значит…
Катя. Было очень страшно?
Семён. Да не, не очень. Живот сводило, это помню, было такое дело. Я им опять своё:
«Стреляй, раз своего не жалко! Отстали, говорю, вы, хлопцы, от жизни. Вам что, ничего не сообщили? Как же так! Наша бригада ещё вчера прорвала москальский фронт и закрепилась вон в том пролеске. Потому теперь мы – первая линия, а вы – только вторая». И всё это на чисто донбасской мове, как в школе учили.
Закрепиться-то, говорю, мы закрепились, начали окапываться, а харчи нам так и не подвезли. Сидим не жрамши, припухаем!
Катя. А они что?
Семён. Вроде как даже обрадовались, что теперь не они на первой линии обороны, что теперь вроде как можно чутка расслабиться. Говорят: «Иди, хлопчик, через нашу вторую линию на третью, там кухня, там тебе харчей отвалят».
Катя. Даже не спросили номер вашей части?
Семён. А как же, поинтересовались. Но мы же разведка, нам за противника много чего известно. Даже фамилии некоторых ихних командиров…
Катя. Но это же огромный риск…
Семён. Да не, голод не тётка…
Катя. А что было дальше?
Семён. Накормили меня от пуза, загрузили харчами рюкзак. Расщедрились землячки. Но главное – оттуда до штаба рукой подать, вот я и зафиксировал его координаты. И назавтра по тому штабу уже отработала наша «арта». Думаю, с концами…
Катя. А вы с едой вернулись к своим?
Семён. Ну да, тем же макаром в обратном направлении.
Катя. И как отреагировали друзья при виде вас?
Семён. Вроде как обрадовались. Говорят: «Мы думали, ты уже вверх ногами там болтаешься…» Это у них юмор такой. На харчи, ясное дело, набросились. Да не, домой вернулись ровно, без происшествий…
Катя. Вас наградили за тот рейд?
Семён. Вроде представили, а дальше – как там решат.
Катя. Я уверена, что ваш подвиг не обойдут стороной.
Семён. Да какой там подвиг…
Катя. Я понимаю, для разведчика это боевые будни. Спасибо, Семён, что поделились такой необычной историей. И ещё хочется спросить…

У Семёна заработала рация.

Голос из рации. «Хохол», «Хохол» ответь «Скифу», «Хохол»…
Семён. Здесь «Хохол».
Голос из рации. «Хохол», прямо над вами два вражеских дрона, походу разведчики или «камикадзе». Сразу два, на разной высоте, не достать. Судя по всему, базу засекли, возможен обстрел. Срочно выводи гостей в безопасное место, в девятнадцатый квадрат! Выводи срочно! Как понял, «Хохол»?
Семён. Принял, «Скиф», начинаю действовать…
Катя. Что-то случилось?
Иван. Меньше вопросов, Катерина!
Семён. Вот именно. Сложили ваши причиндалы?
Иван. Я готов.
Семён. Бегом к выходу! Следовать строго за мной, дистанция – один метр!

Звук взрыва, гаснет свет, в темноте слышен громкий крик Кати.

Иван. Катя, Катя, ты где?!
Семён. Я её несу…
Иван. Она жива?
Семён. Не знаю. Я её не оставлю…
Иван. Ты только донеси её, Семён, пожалуйста, донеси. Очень тебя прошу!

                Второе действие

                Картина пятая

Палата военного госпиталя. На кровати сидит Катя в больничной одежде. На ней наушники, на коленях ноутбук. Стук в дверь, но Катя не слышит. Открывается дверь, в проёме которой появляется голова Ивана Ивановича. Увидев его, Катя снимает наушники и приветствует коллегу.

Катя. Заходите-заходите, Иваныч! Не стесняйтесь, я одна, все на процедурах.

Входит Иван Иванович тоже в пижаме, рука его в гипсе.

Иван. А то стучу, стучу. Думаю, может, тебя уже выписали…
Катя. Куда там. Долечиваюсь пока после контузии. А как ваша рука?
Иван. Срастётся, куда денется. Завтра обещали операционные швы снять и поставить вместо  гипса лангетку. Так вот…
Катя. Да вы уж совсем здоровяк! И главное – герой! Рукой, можно сказать, пожертвовал, а аппаратуру спас.
Иван. Да какой там… это получилось чисто автоматически, профессьон де фуа. А вот Семён, считай, нас двоих на себе вытащил.
Катя. А я, знаете, почти ничего не помню. Как взрывалось, как меня тащили… Единственное помню – страшно было! И небо… это чёрное от дыма и пыли небо. Совсем не тихое…
Интересно, а где сейчас наш «Хохол»?
Иван. Сёма-то? Наверное, снова еду добывает…
Катя. Он такой. Эх, сорвалась командировка! А какие были планы! Такие перспективы рисовались…
Иван. Планы, перспективы… Радуйся, что свадьба не сорвалась. Пока. А насчёт планов… не надо меня заранее благодарить…
Катя. За что это?
Иван. За что… я тебе такого героя сейчас подгоню! Со мной в палате лежал. Сегодня выписывается, но обещал подойти.
Катя. Интересный человек?
Иван. Колоритнейшая, доложу я тебе, фигура. Человечище!!! Тоже сильно контуженный, в смысле, как и ты. Правое ухо почти не слышит, хоть и оперировали. Так что ты спрашивай погромче. Сейчас явится…

Стук в дверь. Входит Равиль Ренатович в военной форме и с папкой в руках.

Равиль. Разрешите? (Указывает на папку) Я тут документы на выписку получал. Не задержал вас?
Иван. Что вы, ждём, Равиль Ренатович, проходите. Это Екатерина, ведущий тележурналист нашего канала…
Катя. (Укоризненно) Иван Иванович…
Иван. (Обращаясь к Кате) Молчи, так надо. А это старшина, то есть старший прапорщик Равиль Ренатович, позывной «Мулла».
Катя. Интересный позывной.
Иван. Так Равиль Ренатович и сам человек необычный. Кстати, он на самом деле мулла. Не веришь? Он сейчас расскажет. (Обращается к Равилю) Мы же договорились?
Равиль. (Может говорить с лёгким заиканием) А мне скрывать нечего. Спрашивайте!
Иван. Камера здесь, сейчас установлю. (Устанавливает телекамеру) Готово!
Катя. Работаем!
В палате военного госпиталя мы беседуем со старшим прапорщиком Вооружённых сил Российской Федерации Равилем Ренатовичем, позывной «Мулла».
Равиль. Называйте меня старшиной, так привычнее.
Катя. Хорошо. Товарищ старшина, откуда появился такой ваш позывной?
Равиль. Пытаюсь исполнять обязанности муллы в нашей части. Кроме, конечно, моих прямых воинских обязанностей. Вот и приклеилось.
Катя. Вы что же, получили богословское образование?
Равиль. Какое там, всю жизнь в армии. Просто бойцы, наши мусульмане, так решили. Говорят, будете нашим духовным наставником и примером в жизни. А чего ж не быть, раз признают. Вот теперь читаю молитвы, отправляю ритуалы по праздникам. Что ещё? А, да, (усмехаясь) ещё служу примером…
Катя. Но ведь в тонкостях Корана надо глубоко разбираться…
Равиль. А я с детства при мечети, даже посещал медресе. Но потом армия, другая жизнь…
Для муллы главное, чтобы ему верили, а мне верят. Слушают, особенно те, кто в бою впервой. Непросто это – первый раз в бой…
Катя. Всю жизнь в армии. Значит, вы кадровый военный?
Равиль. Со срочной службы. Год остался до пенсии. Мне говорят: «Давай, мы тебя комиссуем. С  твоими ранениями и контузией – так положено». А я им: «Нет, уважаемые, предписанное  мне уставом время отслужу, как положено!»
Живой – значит, годный, значит, в строю. Так я понимаю свою службу. Так и единоверцев наставляю. Да и не всё ещё передал братьям. Молодые они, торопливые…
Катя. Ваша, как вы сказали, часть, это какие войска?
Равиль. Мы – химики. В начале операции стояли под Киевом…
Катя. Под Киевом? Ну, десантники – это понятно. А что там химикам делать?
Равиль. А мы – другие химики. Моя мама – дай ей Аллах здоровья! - тоже думает, что я хожу в резиновом комбинезоне с противогазом. Огнемётчики мы, про «Солнцепёк» слышали?
Катя. Приходилось, страшное оружие.
Равиль. А оружие не может быть ни весёлым, ни смешным.
Катя. (Указывает на шеврон) Поэтому у вас такой грозный шеврон – «После нас никого»?
Равиль. Откровенный шеврон.
Катя. А правда, что на «Солнцепёки» специально охотятся?
Равиль. Есть такое. Нашу машину, к примеру, долго выслеживали, больно мы им досаждали. А как однажды выследили, попали из «Джевелина», да и то с третьего раза.
Катя. От «Джевелина» вроде никуда не скроешься?
Равиль. Ну, как сказать. Прилетело нам в бензобак, но по касательной, броню не пробило. Запылали мы, конечно, но успели выскочить. Не зря я бойцов столько тренировал.  Редкий случай, когда весь экипаж  остался цел.
Катя. Всевышний помог?
Равиль. Надеюсь, что так. Ну и сами, конечно, не сплоховали.
Катя. Вы тогда сильно пострадали?
Равиль. Соскочил с борта, ничего не слышу, фуфайка со спины горит, я за рацию доложиться… Куда там, какая там связь! Ребята повалили на землю, давай песком меня засыпать. А огонь всё ярче, вот-вот рванёт, вовремя оттащили…
Катя. Получается, вы второй раз родились?
Равиль. Получается. Спасибо Всевышнему и моим братьям.
Катя. А кое-кто (посмотрела в сторону Ивана Ивановича) говорит, что молодежь нынче не та, не как раньше…
Равиль. Не та, говорят? Это они о тех ребятах, которые спасали меня, каждую секунду рискуя взорваться?  Не та…
Катя. А можно вопрос немного не по теме?
Равиль. Пожалуйста, задавайте.
Катя. У вас ведь бывают периоды отдыха?
Равиль. Как положено.
Катя. Чем вы их заполняете?
Равиль. Читаю.
Катя. Вот как? Неожиданно. Религиозную литературу?
Равиль. Ну, почему только религиозную… Я люблю Булгакова, да многих авторов, вот  Захара Прилепина уважаю, читал его почти всё.
Катя. А что из последнего?
Равиль. Очень понравился его роман «Шолохов. Незаконный». Очень рекомендую, сильная вещь!
Катя. Спасибо, товарищ старшина. А я ещё не читала, обязательно посмотрю…
Равиль. Не пожалеете!

В дверь палаты входит Михаил, прижимает палец к губам, мол, я тихо, и садится в сторонке.

Катя. А книги где берёте?
Равиль. Покупаю онлайн и скачиваю в планшет.
Катя. Ну да, что-то я затупила. Это вырежем.
Равиль. Хотя больше люблю бумажные книжки. Они пахнут…как в детстве, в нашей сельской читальне…
Катя. Спасибо за этот разговор, товарищ старшина! Передавайте привет вашим единоверцам и не только…
Равиль. А у нас всех здесь одна вера – в Победу! Иначе, зачем всё…
Помните у Хемингуэя в повести «Старик и море» есть такие слова: «Человека можно уничтожить, но его нельзя победить»?
Катя. Помню, это в самом финале книги.
Равиль. Глубокая мысль. Много раз примерял её на себя, на своих братьев…
Катя. И как, оказалась впору?
Равиль. В самый раз. Так я считаю…
Катя. Снято, спасибо!
Михаил. С уважением, Ренатыч!
Равиль. Взаимно, братишка! Ну, я пойду. Любопытно было глянуть, как снимает телевидение. Побыть, как говорится, по ту сторону экрана.
Иван. И как вам?
Равиль. Нормально. Я примерно так и представлял.
Ну, пойду, не буду вас задерживать. Честь имею!

Равиль Ренатович выходит из палаты.

Михаил. Железный мужик!
Катя. Да, основательный…
(Увидев Михаила) Ой, Миша, как же я рада вас видеть! Теперь особенно, своего доброго знакомого…
Михаил. А я, как узнал про ваше ранение, всё порывался зайти, да не пускали. Вот только сегодня разрешили.
Катя. Правда? Спасибо, приятно. Лучше расскажите, вам-то операцию сделали?
Михаил. Всё прошло, как по маслу. Для Сергея Григорьевича, оказывается, это вообще плёвое дело. Он в Военно-медицинской академии ещё не таких, как я, резал.
Катя. Вы уже без палочки, значит скоро на выписку?
Михаил. Обещали послезавтра.
Катя. Вот видите. В отделении Марины Викторовны любая рана сама затягивается, даже шрамов не остаётся…
Иван. Катя, пока ты была в тяжёлом состоянии, я не говорил, но…
Михаил. Нет больше Марины Викторовны, моей Марины…
Катя. Уехала, перевели, что?
Иван. Погибла…
Катя. Что?!
Иван. Вот так, Катюша, вот так…
Катя. Как это случилось, когда?
Михаил. В тот вечер, как вы уехали, она пошла ставить свекрови укол. Та давно болеет и живёт далеко, в частном секторе, а Марина за ней приглядывала. Ну, сделала укол, возвращается, а тут откуда-то прилетел одиночный «Хаймерс» с кассетной боеголовкой  - чёрт его принёс! Марина шла по улочке одна, уже стемнело, никого вокруг…
Катя. Ей хоть кто-то помог?
Михаил. Помогли добрые люди, привезли на своей машине в госпиталь, сюда…
Катя. Ну и что? Что дальше?
Иван. Слишком поздно, и раны серьёзные, потеря крови. В общем, не спасли.
Катя. (обращаясь к Михаилу) Вы её видели тогда?
Михаил. Видел и даже говорил. Она умирала, а я всё говорил ей что-то, говорил…
Катя. Она вам отвечала?
Михаил. Марина что-то бормотала и даже взяла меня за руку, вот здесь. Это прикосновение…как ожог…
Её рука была невесомой, такой лёгкой-лёгкой. Какая же она лежала  красивая! Моя Марина…
Катя. А что было потом?
Михаил. Потом, потом… Дайте сообразить…
Потом мы её похоронили. Достойно, как положено. Впервые в жизни я сам занялся организацией похорон - ездил, что-то заказывал, о чём-то договаривался. Помню смутно, но это  отвлекало…
Катя. Что же теперь будет с Марининым сыном?
Михаил. Кольку я заберу с собой. Это решено. И он не против, знаете, смотрит так…
Катя. Но вы никому ничего не должны…
Михаил. Вот и я прежде так думал. Может, потому и один?
Катя. А как отнесутся ваши родные?
Михаил.  Мама будет рада, будет… точно, она давно мечтала о внуке. Вот только документы оформлю и заберу. Мне после ранения положена реабилитация. А осенью в школу его устрою, у нас там, недалеко, рядом с нашим домом…
Катя. Как же вы пережили всё это, Миша? Невозможно представить…
Михаил. Думаете, я - мог? Единственное, помню, всё твердил про себя: «Главное – не сломаться! Это самое главное! Не сломаться…» И молился.
Я ненавидел это небо с его иллюзией тишины. Сейчас оно тихое, но это только сейчас. А что нас ждёт через мгновение, одному Богу ведомо. Да и ведомо ли…
Иван. Зря ты, небо не причём…
Михаил. Наверное, но ненавидеть его было легче.
Катя. ДержИтесь, Миша.
Михаил. Да теперь уж что уж…
Вот врачи, Маринины коллеги, сёстрички, санитары – вот они настоящие! Вот у кого надо интервью брать. А мы что…
Катя. Вы говорили о каком-то чудо-докторе, который вас оперировал. Сергей Григорьевич, кажется?
Михаил. Точно, но он уже отбыл к постоянному месту службы. Сергей Григорьевич после ранения заехал сюда на пару дней за какими-то документами, а Марина уговорила его на операцию, показав мои снимки. Теперь-то он далеко, в своей прифронтовой медицинской роте.
Катя. Жаль…
Михаил. Да, вот он бы порассказал…
Иван. Очень жаль. А ведь мы тоже скоро уезжаем, Миша.
Михаил. Отбываете, значит…
Иван. Закончилась наша командировка…
Катя. Так и не начавшись.
Иван. Ну почему. Рейтинги твоих вышедших в эфир репортажей на вполне приличном уровне...
Катя. Рейтинги-шмейтинги - пшик, воздух, эфир! Назавтра всё забудется. Да и сколько тех репортажей…
Иван. А что ты хочешь? Профессия у нас такая…
Катя. Я только начала что-то понимать о людях на этой войне, только-только стала к ним приглядываться, и нА тебе. Возможно, это был мой последний шанс…
Иван. Шанс не бывает последним.
Михаил. Это точно! Обязательно появляется другой, третий. Герои ведь не только здесь. Когда вернётесь домой, оглянитесь вокруг…
Иван. Слушай, а я с Мишей согласен.
Михаил. Просто здесь их подвиги очевидны, вот и всё. Этих героев вам проще найти.
Катя. Ещё скажИте, что я иду лёгким путём.
Михаил. Не скажу, сестричка. Только думай сама…
Иван. Друзья мои, мои благополучно излечивающиеся друзья! Мы разъезжаемся, но, дай Бог, не расстаёмся навсегда. И за это приятное во всех отношениях обстоятельство я предлагаю чокнуться нашими кефирно-полдничными стаканами!
Катя. Я только ЗА! Наливайте, Иваныч!
Иван. Ура!!!

                Картина шестая

В купе возвращающегося в столицу поезда сидят Катя, Иван Иванович и Анна Степановна.

Катя. Как же нам повезло, уважаемая Анна Степановна!
Анна. Да бросьте, Катюша!
Катя. Нет, нам действительно очень повезло, что место в этом купе досталось именно вам, маме замечательного хирурга, о котором нам в госпитале все уши прожужжали.
Анна. Правда? Серёжа такой знаменитый?
Катя. А вы не догадывались?
Анна. Откуда… Я даже толком не знаю, где точно он служит. Весь такой секретный, ничего из него не выдавить.
Катя. А давайте-ка вы на камеру расскажете то, о чём знаете?
Анна. Нет-нет, это невозможно! Это как же я могу... Да и не знаю я ничего!
Катя. Вы не поняли: речь не о каких-то секретах. Я хочу, чтобы вы рассказали о нём, о вашем сыне.
Анна. А-а, о Сергее? Это другое дело.
Ой, нет, лучше не надо, заругает. Ну, не то, чтобы заругает…  будет недоволен. Скажет: зачем и для чего, мама, не надо было…
Нет-нет!
Иван. Я вот всю дорогу молчал. Верно, Анна Степановна?
Анна. Спасибо вам…
Иван. Но я скажу. Вы, Анна Степановна, тут в корне не правы!
Анна. Да?
Иван. Безусловно! Вы у нас – мама героя?
Анна. Медалью награждён, вроде как герой.
Иван. Вот именно!
Анна. Что именно?
Иван. Вы слышали о том, что страна должна знать своих героев?
Анна. Да, что-то слыхала.
Иван. Ну вот!
Анна. Что вот?
Иван. Ну, как же объяснить-то? Тут речь вообще не о вашем сыне…
Анна. А-а, не о Серёже, нет?
Иван. Конечно. Речь о врачах, обо всех героических медиках…
Анна. А-а, это о них?
Катя. Ну, да. А Сергей – это символ!
Анна. Вот оно что…
Катя. Он - как бы пример служения врача своим пациентам.
Анна. А-а, тогда совсем другое дело.
Иван. Ясно, другое. Государственное дело…
Анна. Сразу бы так и сказали. Тогда давайте, тогда поговорим. Разве ж я не понимаю…
Катя. Спасибо, Иваныч, начнём. Вы готовы?
Иван. Как всегда!
Катя. Работаем!
После небольшого вынужденного перерыва мы ведём наш репортаж из купе поезда, в котором домой возвращается мама замечательного военного хирурга, активного участника специальной военной операции Сергея Григорьевича, спасшего не один десяток жизней наших славных бойцов. Анна Степановна, вот вы сейчас возвращаетесь домой…
Анна. К невестке с внучком, к ним…
Катя. Едете от сына к его семье?
Анна. Ну да, от Серёженьки. Мы с ним вместе из-под самого Ленинграда сюда, к месту его службы приехали. Он-то из отпуска после ранения возвращался, а я за ним увязалась, говорю: «Дай, сынок, матери лишних два дня с тобой побыть. Когда теперь свидимся…»
Катя. Он у вас единственный сын?
Анна. Один, других нет. Серёжа, правда, возражал, мол, зачем тебе через полстраны со мной тащиться. Но потом  смягчился, до Донецка вместе время коротали. Меня бы дальше и так никто не пропустил, там строго…
Катя. Ваш сын выучился сразу на военного врача?
Анна. Хотел сразу пойти, да я не дала. Только через мой труп, говорю. За военного уж больно сердце будет терзаться. Иди, вон, гражданских лечи. Хворей, говорю, вокруг немеряно.
Катя. А он?
Анна. А он послушал мать. Сергей вообще уважительный… когда дело не касается службы. И самостоятельный. Сам поступил в наш местный медуниверситет, без всякой помощи. Откуда ей взяться. А вот когда пришло время ординатуры, он мать-то и перехитрил, говорит: «Всех отличников лечфака направляют в Ленинград… в Санкт-Петербургскую военно-медицинскую академию…» Я потом проверяла: только двоих туда отправили – Серёжу и дружка его, Женьку.
Катя. И после окончания ординатуры он стал военврачом?
Анна. Не сразу. Сережа начал работать травматологом в обычной районной больнице. А во время пандемии, эту больницу превратили в ковидарий. Так что прошёл он и этот ужас, почти год в «красной зоне»…
Катя. А как и когда он попал на специальную военную операцию?
Анна. СВО началась в конце февраля 2022-го, так? А уже в августе Серёжа, как они говорят, пересёк «ленточку». Тогда же и узнал, что его жена беременна…
Катя. Как, кстати, восприняла решение Сергея его молодая жена?
Анна. Если вам кто-то скажет, что с большим оптимизмом, не верьте. Все очень тяжело переживают.
Катя. А как же поддержка и прочее?
Анна. На словах – наверно, поддержала. А куда ей было деваться! Не поддерживать?! Её мужчина решил ТАК!
Катя. Итак, первым местом службы Сергея Григорьевича на линии боевого соприкосновения стала…
Анна. Медицинская рота при танковой части. Он и сейчас там служит.
Катя. Его специальность – хирургия?
Анна. Они там все и хирурги, и травматологи, и не знаю даже кто ещё…
Первичная приёмка раненых, сами понимаете. Кого-то они срочно оперируют у себя, других отправляют в госпиталь – такая вот карусель.
Катя. Его ранило прямо за операционным столом?
Анна. Нет, что вы. Первый раз он получил очень тяжёлое ранение, за малым не погиб. Представьте: три осколка прилетели ему через ключицу под лопатку, а ещё была повреждена кость и порвано  сухожилие на ноге, вот здесь, где щиколотка. Пришлось ставить железный штырь. Это всё мне невестка потом подробно растолковала.
Катя. Операционная попала под обстрел, или как это случилось?
Анна. Его обязанность – оперировать, так? А он полез вытаскивать раненого бойца, мальчика, которому оторвало ступню…
Катя. Но для этого ведь существует специальная служба, люди, которые…
Анна. Не знаю, где они были в тот момент. Может, не успели, а может, смалодушничали, не знаю. А сын пополз. Вместе с медсестрой Зиночкой. Её тоже зацепило. В общем, вытащили мальчонку, сам бы он не смог.
А там ещё эти проклятые дроны: помощь к раненым пропускают, а на обратном пути -  накрывают всех огнём. Спастись, как мне сказал один командир, почти без вариантов! А Сергей пополз…
Катя. Настоящий герой!
Анна. За то и награду получил – медаль «За отвагу»!
Катя. Серьёзная награда за серьёзное ранение…
Анна. За ранения, милая, награды не дают, дают за поступки.
Но медаль ему вручили уже потом. А сперва был один госпиталь - в Донецке, другой – в Ростове, Военно-медицинская академия в Питере, реабилитация в Кронштадте, домашнее долечивание. Он же долго был в гипсе и на костылях…
Короче, лечили и выхаживали Серёжу несколько месяцев. Одно счастье – сынишка на его глазах родился, Тимофей Сергеевич, Тимошка.
Катя. Вашему сыну предлагали комиссоваться по ранению?
Анна. Не просто предлагали, с его ранениями это обязательно!
Катя. Он, насколько я понимаю, не согласился?
Анна. Это было для меня вторым ударом! Не знаю, что с ними там, под огнём, происходит, только на все мои с невесткой уговоры Серёжа твердил одно: «А как там мои ребята, как коллеги без меня? Ну как! Как там Женька, Зиночка, водитель Михалыч… и вдруг без меня?!»
Катя. Вам было больно это слышать?
Анна. Мы его не понимали и, наверно, никогда не поймём. А он вернулся к своим…
Катя. И опять операционная палатка, бессонные ночи…
Сколько операций им приходится делать?
Анна. Говорит, по-разному. В иные дни только капельницы ставят да делают перевязки, а когда бои разгораются – спят по два-три часа. И всё на ногах, на ногах…
Катя. Сергей Григорьевич, как мы знаем, проводит операции и в госпитале, где мы были?
Анна. Иногда, не часто. Время ему брать откуда. Это покойная Марина Викторовна попросила его за своего парня…
Катя. Она так и сказала? За своего парня?
Анна. Точно не знаю, но очень просила. А такому доктору как откажешь, она и моего Серёжу выхаживала после первого его ранения.
Катя. Вы говорите: после первого ранения. А что, было и второе?
Анна. Было, но лёгкое – всего лишь сломана левая рука.
Катя. Ничего себе!
Анна. Ну, вставили спицу, наложили лангетку, и всё. Серёжа в тот раз даже из части не уехал, продолжал работать.
Катя. Так вы, получается, сейчас вернулись просто из очередного отпуска?
Анна. Получается так. Сейчас еду к своим - к невестке и Тимошке. Серёжа хочет, чтобы он тоже, как вырастет, стал врачом.
Катя. А вы?
Анна. Да разве ж меня спросят! По мне, так лучше бы работал учителем. Тоже благородная профессия, правда ведь?
Катя. Ещё бы.
Анна. Вот и я говорю. И безопасная. Да кто меня послушает. Они сами себе на уме.
Катя. Так это же хорошо, Анна Степановна…
Анна. Знаете, всё понимаю, почти что всё. Если умом. А перестать болеть душе не прикажешь. Никак не выходит.
Катя. (Обращаясь в камеру) Скоро поезд прибудет на станцию, где мою собеседницу будет встречать невестка с любимым внуком Тимофеем…
Анна. Жду – не дождусь…
Катя. А там, откуда идёт наш поезд, остался исполнять свой врачебный и воинский долг сын Анны Степановны Сергей – один из десятков и сотен скромных военных медиков, самоотверженно спасающих жизни наших бойцов. Спасибо вам, Анна Степановна, за  сына! Спасибо всем матерям! Дайте я вас обниму…
Иван. Снято?
Катя. Да, конечно.
Иван. Команды не было, потому и спросил.
Катя. Извините, Иваныч, нервишки что-то…
Иван. Ничего-ничего, я понимаю. Столько всего сразу…
Анна. Уже всё? Слава Богу! Я ничего лишнего не сболтнула?
Иван. Ну что вы!
Анна. А то со мной бывает…
Иван. Не выдал Мальчиш-Кибальчиш страшную тайну…
Анна. Да ну вас, Иван Иваныч, какие там тайны. Лишь бы Серёженьку не подвести…
(посмотрела на часы, затем в окно) А ведь действительно подъезжаем. Вроде всё готово…да, вещички  собраны…
Иван. Вас проводить?
Анна. Что вы, у меня одна сумка. Все гостинцы из дома подчистую Серёжиным друзьям сгрузила. Пустая возвращаюсь.
А ведь кому рассказать, что меня само телевидение снимало, что Серёжу ТАК хвалили – не поверят!
Катя. Я вам сообщу, когда сюжет пойдёт в эфир.
Анна. Сообщи, милая, не забудь.
Катя. Обязательно.
Анна. Ну, вот и станция. Счастливой вам дороги, ясные вы мои!

Обнялись, и Анна Степановна вышла из купе.

Катя. Это ж надо – «ясные мои». Никогда у нас раньше не слышала, только читала…
Иван. Командировка открытий.
Катя. Да уж, точнее не скажешь.
Иван. И что теперь со всем этим делать?
Катя. Что делать? Не знаю. Я знаю, чего точно НЕ буду делать.
Иван. Уже немало.
Катя. Вот говорят, мол, нужно ко всему относиться проще. А я НЕ буду следовать этому совету.
Иван. Проще – это как? Это поберечь себя?
Катя. Вроде того. Очень удобная отмазка. Так отмазаться, откосить  можно от всего на свете, чего уж проще. А я видела людей, которые… НЕ отмазываются. Им это и в голову не приходит.
И оказывается… таких людей много…
Иван. Ещё одно открытие?
Катя. Я даже не представляла – сколько их…
Иван. А знаешь, вчера вечером я снова вспомнил себя маленьким, совсем мелким пацанчиком…
Катя. Вы опять про босоногое детство?
Иван. Погоди-погоди, я о другом. Я вспомнил тот день, когда после окончания торжеств Дня Победы к нам домой вместе с дедом шумно ввалилась целая компания седых и, как мне показалось, очень счастливых мужчин. На их пиджаках были красивые ордена, которые мне хотелось разглядывать и трогать. 
Бабушка стала накрывать на стол, а когда все расселись и опрокинули по чарке, начались воспоминания, и в разговоре зазвучали не ведомые мне в ту пору слова – юнкерсы, Тамань, Балатон…
Они называли друг друга братьями… Помню, как они смачно чокались, выпивая «За Победу!», или, наоборот, тихо поминали кого-то. И я был рад, что теперь у нас такая большая семья, хотя всех этих людей видел первый раз в жизни…
Катя. А ведь Миша тоже назвал меня сестричкой. И мне это понравилось…
Иван. Я заметил.
Катя. Было так непривычно. Я даже загордилась…
Иван. Как же славно, что Мишу вместе с его братьями вчера всё же наградили.
Катя. Выполнил-таки генерал своё обещание, привёз ордена и лично вручил каждому.
Иван. Да, не солгал…
Катя. И это их гордое «Служу России»…
Иван. Мне это показалось или?..
Катя. Что?
Иван. Ну-ка, посмотри сюда, поверни голову…
Катя. Ну, что? Что?
Иван. Ты возвращаешься другой…
Катя. Наивно удивлённой?
Иван. Скорее – удивительно красивой. Особенно на фоне прозрачного тихого неба за окном. Это я тебе как художник говорю…
Катя. Красивее Климовой?
Иван. О чём ты, Климова тебе в подмётки не годится!
Катя. Совсем-совсем? Но мы не будем афишировать, кому надо – увидит.
Между прочим, перед свадьбой это очень даже кстати.
Иван. Красота всегда кстати!
Катя. Хороший тост! Тогда по чайку за это?
Иван. По вагонному, Катюша!