Земного адреса не узнавая...

        
       Почти от залетейской тени
       В тот час, как рушатся миры,
       Примите этот дар весенний
       В ответ на лучшие дары.

                   Анна Ахматова
                 "Надпись на книге"


*******************

      и сожалением населена
      за море отодвинулась далече
      осенних встреч начальная страна
                                                   Илья Зданевич


    Тень за окном качнулась, и на мгновение Георгию показалось, что это  крылья большой птицы, неведомой и прекрасной. Не птица счастья ли заглянула  на огонек? Он приблизил лицо к стеклу и долго напряженно всматривался в темноту, разбавленную кое-где уличными фонарями и фарами редких автомобилей. 

      Глупая идея - приехать осенью в приморский  городишко с астрами в палисадниках и балконами,  увитыми плющом и каприфолью.  Осень у моря печальна и даже тосклива. Пожалуй, только романтически настроенные пары могли бы найти  какое-то смутное очарование в опустевшем пляже,  мокрых от дождя скамейках в парке и обедах на веранде   местного ресторанчика под унылый рокот прибоя.

      Можно, конечно, утешать себя тем , что морской воздух полезен и  неплохо хоть иногда менять обстановку. Это в последние годы он превратился в домоседа, а раньше много путешествовал и по работе, и ради удовольствия.  А сколько прекрасных  фотографий сделал в Кельне и Флоренции, в Праге и Токио...  Говорили, что у него особенный взгляд на мир. Он мог разглядеть прекрасное в самом простом, обыденном, банальном. Запечатлеть мгновение  и позволить увидеть другим то, что его поразило, умилило или привело в восторг. И не только в прославленных городах, но и в отдаленных уголках, куда редко заглядывали  туристы. 

         К юбилею выпустили альбом с его работами.  Георгий долго и придирчиво отбирал самые лучшие. Гондольер, выплывающий из утреннего  тумана.  Влюбленная пара на одной из тихих улочек Праги. Мальчик у ручья в какой-то забытой Богом деревеньке  у подножия гор...

    И здесь, прогуливаясь по городу, делал порою несколько кадров, но как-то рассеянно, словно по  привычке. Ничего удивительного.  Возраст... Нет  уже былой легкости, да и интерес ко всему как-то угас, потускнел.  И ведь  не работать он сюда приехал.

    Но сегодня... Утро обещало быть ясным, и  сразу же после легкого завтрака Георгий  отправился на прогулку. За диким пляжем, в небольшой сосновой роще,  свет  струился сквозь кроны и ложился мягкими бликами на влажный песок.  Отличный кадр.  Его охватил творческий  азарт, и он не сразу заметил   на  поваленном дереве женскую фигурку в легком светлом плаще.

    Она сидела  неподвижно, и ему показалось, что глаза ее закрыты. Боясь напугать, Георгий тихонько кашлянул  и нарочно наступил на веточку. Ветка хрустнула, и дама подняла глаза.

; Простите, что помешал. Совершенно не предполагал кого-нибудь здесь застать.

-Я тоже, - улыбнулась она. - Но вы нисколько не помешали.

-Вы позволите? - Георгий присел  рядом. - Георгий,  отдыхающий. А вы?

-Мария.  Тоже приехала развеяться.

     Была ли она красива? Георгий не знал.  Он даже не смог бы определить ее возраст, хотя обычно это ему легко удавалось.   Мягкие волосы с рыжеватым отливом.  Карие глаза, теплый, участливый взгляд.  Черты лица скорее классические.

       Потом он часто вспоминал их первую встречу, всю, до мельчайших подробностей.
Прогулку по пустынному пляжу,  крикливых чаек, раковину, выброшенную на берег прибоем, светлый плащ Марии, рассеянный свет солнца, прячущегося за облаками. Было в этом что-то чеховское или бунинское, неуловимо прекрасное и почему-то печальное, словно поставленная на новой сцене пьеса, старая, как мир.

      Он рассказывал о своих путешествиях, встречах с необычными людьми, странниками, отшельниками, не от мира сего.  О морях, таких разных, теплых и холодных, отливающих зеленоватым хрусталем и темно-синих, почти черных, глядя на которые вспоминаешь слова "пучина морская".  О том, что приезжая в какой-нибудь город, любил вечерами  бродить в одиночестве по улицам и, заметив свет в окне, разглядев абажур или шторы,  с замиранием сердца воображал эту чужую жизнь, недоступную, неизвестную,  скрытую за семью печатями.

    Мария мало говорила о себе. И через неделю знакомства он знал только, что она пианистка,  работает в консерватории, немного разбирается в живописи и архитектуре. В  N приехала, чтобы отдохнуть от суеты и толчеи большого города, плохо представляя осень у моря, но была разочарована и даже немного  огорчена.

    Они встречались каждый день  перед завтраком, спускались к морю, где он делал пару фотографий, если удачно ложился свет, а потом сидели в маленьком кафе, в котором никогда не бывало посетителей и возникал вопрос, чем же живет хозяин.  Впрочем, кофе и булочки там неизменно оказывались  вкусными. Хозяин, старый грек, невесть  откуда взявшийся в этих краях, привык к необычной паре и ждал их теперь по утрам, сидя у порога с капитанской трубкой в  руках.

       После завтрака ехали осматривать окрестности.  Достопримечательностями городишко похвастать не мог. Зато поистине волшебными были  луга и рощи, села с маленькими, но крепкими домиками и большими садами, где уже снимали поздний урожай с яблонь, старая пристань возле полузаброшенного рыбацкого поселка.

      Первую фотографию Марии он сделал под сенью сосен, на том самом поваленном дереве, где сквозь ветви струился мягкий свет, бледно-янтарный, теплый и нежный.
Потом он фотографировал ее всюду: за столиком крошечного кафе, на скалах, на фоне бушующего моря, в лугах, среди поздних осенних цветов. Она смеяясь говорила, что за всю жизнь у нее не наберется столько фотопортретов, как за эти дни.

   Позже, уже дома, просматривая фотографии Марии, он удивлялся сам себе. Это была  поэма о  свете и нежности.  Серое небо ничуть не мешало, приглушая краски до благородной бледности.  Когда-то ему попадалась классификация типов женской красоты. Мария принадлежала к  осеннему типу, и "пышное природы увяданье" лишь оттеняло ее  очарование.

  Как это ни банально, но все когда-нибудь заканчивается. Мария уезжала на пару дней раньше. На станции было мало людей. Поезд опаздывал минут на пятнадцать. И почему-то именно эти минуты показались Георгию невыносимо печальными.

   После ее отъезда в городе стало еще тоскливее.  Внезапно обрушившийся ветер сорвал с деревьев последнее золото. Штормом прибило к берегу какие-то обломки,  и Георгий сделал  последний снимок, мысленно назвав его "Обломки кораблекрушения".
 
  


********************

        Опять ночуют мокрые дожди
       над миром властвует оцепененье
       ветров и ливня хоровое пенье
       выслушивай и никого не жди

                                  
            Илья Зданевич


   Ноябрь, по обыкновению,  оглушил ветром и  бесконечными дождями.  Но в последние годы Георгий все больше любил холода, чувствуя себя комфортнее в осенне-зимней одежде.

    Старый друг неожиданно подкинул работу, попросив Георгия помочь в подготовке материалов для фильма об Илье Зданевиче.  Хороший вкус,  интеллигентность и любовь к литературе - вот что импонировало ему в Георгии. Лучшего консультанта невозможно было представить.

Польщенный, Георгий окунулся в работу с головой, читая и перечитывая все, что мог найти  об Ильязде.  Особенно привлекла его небольшая книжка Зданевича "Афет", сборник сонетов, написанных в 1940-ом году, когда в мире бушевала война. Ильязд прервал десятилетнее молчание, издав эту восхитительную книгу с офортами Пикассо.
Это было выходом из положения для полунищего поэта: он понимал, что иллюстрации Пикассо позволят  распродать тираж по высокой цене. Его книги купят не ради стихов, написанных по-русски, которых французские читатели просто не поймут, а ради рисунков прославленного художника.  Со временем  книги станут еще дороже и сохранятся в частных коллекциях.  Так поэт обезопасит себя от "тупых взглядов" тех, кто не разбирается в поэзии.

    Получалось, что весь цикл, написанный классическим пятистопным ямбом,  пронизывает мысль о несбыточности, невозможности счастья с любимой.  Афет - роковая женщина, постоянно избегающая встречи с возлюбленным. Само имя её озачает "рок, несчастье, красавица несчастной любви".

    Он читал сонет за сонетом, погружаясь в волшебный мир слов, образов, рифм. Семьдесят шесть  сонетов, семьдесят шесть несостоявшихся встреч.

8 января 1940
Переработан день забита свая
снесенный мост восстановят года
земного адреса не узнавая
витает почта рыщут поезда

       Почему-то вспомнились картины Нико Пиросмани, которого, как известно, открыли именно братья Зданевич. Конечно, он знал историю о невозможной любви Пиросмани к французской певице, ради которой тот продал все, что имел, и скупил все цветы в городе.
Георгий грустно улыбнулся.
На картинах Пиросмани тот же нездешний мир, что и в сонетах Зданевича, вневременный, как в мифах, и  излучающий свет и тепло. Но свет  преодолевает тьму, даже одна свеча рассеивает абсолютный мрак.


Разве не сопротивлением тьме и хаосу стала эта книжка Зданевича, изданная в оккупированной Франции?

Пускай стоит державная зима
поправ пруды подошвой ледяной
и тщетное пристрастие креня
огульная бушует смерть сама
Смирение безвластно надо мной
усопшего не укротит меня

Разве не восклицает герой Ильязда: "Смерть, где твое жало? Ад, где твоя победа?"

    Следующей книгой, изданной им, стала  "Раель", в названии которой - загадочное женское имя, отсылающее к библейской Рахель, еврейское имя на обложке  в захваченной фашистами Франции.

Георгий вздохнул.
И все же герой Зданевича - обычный человек, печальный и одинокий.


Мой день оканчивается пустыней
где проживают лебединый иней
и письмена туречины глумной


Пустыня...  Не сам ли он выбрал её? Встречи, расставания, вереница лиц, знакомых, любимых, почти забытых.
Георгий закрыл книгу и включил музыку.
Дебюсси, Арабеска номер один, причудливое кружево звуков... Элен Гримо - прекрасная пианистка, невозможно остаться равнодушным к ее исполнению, немного строгому, чистому.  Вязь звуков, лабиринт чувств , нити судьбы.  Потянешь ниточку - и распустится полотно.

****************

        В этой деревушке Георгий не был уже лет сорок, наверное, но почему-то сейчас его тянуло туда неудержимо. В юности он провел там несколько недель летних каникул.  Зеленые холмы,  виноградники, горы вдали... Иногда ему казалось, что он и сейчас помнит вкус янтарных ягод, в которых будто растворилось солнце.  Первое время часто приезжал туда, но потом как-то не случалось.

     Погода стояла хорошая, и они преодолели уже добрую половину пути, когда внезапно  въехали в полосу густого тумана. Водитель снизил скорость почти до минимума, и некоторое время машина медленно плыла в белой, как молоко,  мгле.

   И вдруг на встречной полосе, совсем рядом, появились буйволы. Они возникали из тумана и тут же пропадали в нем. Это было так странно и неожиданно.  Буйволы показались  Георгию какими-то мифическими животными, пришельцами из другого мира или воплотившимися созвездиями, как на картинах Нико Пиросмани.  Туман словно приглушил все звуки. Георгий   мог бы поклясться, что совершенно не слышал шума мотора. Из этой тишины и рождались  лица буйволов с внимательными, добрыми и какими-то космически печальными глазами.

      Водитель сказал что-то, но Георгий, погруженный в мысли,  не расслышал. Он никогда не задумывался над тем, верит ли в знаки, символы, но теперь ясно понимал, что судьба говорит с ним. Сначала работа над текстами Зданевича, теперь привет от Пиросмани...
Почему он до сих пор не написал Марии?

Автомобиль въехал в  эвкалиптовую аллею. В памяти всплыли строки:

ведь нас до нас связало роковое
а после нас на небе позолота

работу останавливает сердце
но никогда любовь не перестанет

 

   *******

Нико Пиросмани
"Арсенальная гора ночью"