Ледяное дыхание несчастья

    (Продолжение саги об одесской девочке)

               Про умника, большое непослушание и наказание

Чтобы рассказ был связным, я возвращусь ненадолго в восьмидесятые. Павлик был тогда м мальчиком, белокожим (в маму) и сероглазым, любил рассматривать глобус или географические карты. В детском саду  иногда у него распухали желёзки, которые мама-медик называла лимфоузлами. Когда Павлику не хотелось идти в садик, он говорил:

- Мамочка, посмотри, кажется у меня нимфоузел…

Он и вправду был хрупким ребёнком, впечатлительным и  и мечтательным, часто болел. Но перед праздниками все болезни проходили, Павлик серьёзно разучивал стихи, готовил роль зайца или гнома, показывал нам, как он с ребятами будет танцевать, рисовал в подарок нам замечательные рисунки, достойные кисти Шагала. Интересовало его и дедушкино пианино.

Павлик научился читать в пять лет, но больше он любил слушать мои устные рассказы и сказки, которые Люда сочинила в детстве и аккуратно записала в школьную тетрадь. Он и сам был не прочь сочинить какую-нибудь историю вроде той, про муху це-це. Но в душе его жил исследователь-землепроходец.

Наши медики Кирилл и Люда по-прежнему оставались чернорабочими медицинского цеха. Чтобы не жить в нищете, они брали в больнице дополнительные полставки и дежурства ночами и по выходным. Я тоже продолжала работать, досадуя на ненужные, но обязательные  «присутственные» дни,  выдумку заведующего. Так что Павлик, расставшись с детским садом и став школьником,  рос под общим, не очень надёжным  присмотром.

В те годы в нашем городке строилось много новых домов, и Павлика сильно тянуло узнать, что прячется в их подъездах и подвалах. Лет в семь он однажды отпросился у меня погулять с другом во дворе и не явился домой в назначенное время. Не найдя его во дворе, я отправилась на поиски и долго бродила по чужим дворам, детским площадкам и, наконец, добралась до стройплощадки с незаконченным нулевым циклом, проще говоря – с подвалами, кое-где прикрытыми плитами, очень опасным местом. Там я и нашла нашего землепроходца, исследующего лабиринты подвала, перепачканного глиной и цементом. Налицо было  БОЛЬШОЕ НЕПОСЛУШАНИЕ, как когда-то назвал свой детсадовский грех мой честный внук.

Я притащила испуганного внука домой и сгоряча впервые в жизни  наказала его ремешком от фотоаппарата, о чём сейчас вспоминаю со стыдом и раскаянием. Нет, лучше я вспомню, как мы с ним резвились на даче, как плескались в мелкой и холоднющей Молокче, что протекает в нескольких километрах от нашего кооператива «Лесной». Ещё у нас с ним была важная забота кормить двух кроликов и чистить их клетку. Эти кролики появились у нас, как результат чтения книжки Чаплиной «Питомцы зоопарка». К огорчению Павлика, эти прожорливые  грызуны были совсем не похожи на умную и опрятную львицу Кинули. Внук, ты простил меня за тот ремешок?

                Страшная минута

Опускаю несколько лет и перехожу к той части воспоминаний, которая вызывает у меня сердечную боль. Мне не хочется это вспоминать, но и умолчать об этом несчастье нельзя. Павлик учился уже во втором классе, ходил в школу во вторую смену.

 В тот памятный день у меня были занятия, потом – присутственные часы.  Кирилл был дома после ночной смены. Он должен был утром сам перевезти в гараж купленный накануне шифер для крыши нашего хозблока. Денег, чтобы нанять машину и грузчика, не было. Около часу дня меня позвали к телефону. Я услышала голос Кирилла:

- Мама, я звоню из скорой… Павлика сбила машина… Он жив, мы сейчас едем в девятую больницу…

Короткие гудки. Я рванулась в Шмитовский проезд, где была детская клиническая больница. Кирилл и Люда были где-то в глубине здания, а меня дальше приёмного покоя не пустили, потому что в это время Павлику делали операцию. У него была черепно-мозговая травма, пробита височная кость.

Как это случилось?  Кириллу надо было сделать ещё несколько ходок. Когда пришло время идти в школу, он сказал Павлику:

 - Ну, беги домой…

Павлик обогнул машину спереди и побежал через дорогу, и тут на него налетела машина, сбила и отшвырнула на обочину. Люда потом рассказала мне, что Кирилл схватил сына – он не дышал, голова его была залита кровью. Кирилл стал делать ему искусственное дыхание изо рта в рот, делал долго, отчаянно, пока мальчик не задышал. Что пережил в эти минуты мой сын – не берусь описать. Он сам отвёз Павлика в королёвскую хирургию, а оттуда «Скорая» доставила их в 9-ю детскую больницу в Москве.

              Между жизнью и смертью

Прошёл час, другой, где-то в операционной шла борьба со смертью. Но вот вышел хирург и сказал, что он сделал всё, что мог, и теперь надо надеяться на жизненные силы организма. У этого молодого хирурга было доброе, усталое лицо, верилось, что он, действительно, сделал всё, что надо для спасения нашего мальчика. И мы стали надеяться.

Когда Павлика перевели из реанимации в палату, Люда поселилась рядом с сыном. Наконец, к нему пустили и меня. Голова моего Павлуши была толсто обмотана бинтами, глазки были приоткрыты, но взгляд был затуманен, он всё ещё был в забытьи.

Хорошо верующим: они в такие минуты горячо молятся, просят спасти дорогого человека, надеются на помощь неведомых, но могущественных сил. Я с отчаянием глядела в пустые небеса, я могла только сильно-сильно желать. И я желала моему дорогому, такому беззащитному внуку побороть смерть. Я обещала ему никогда больше не оставлять его одного. Только живи, мой милый, мой славный, ну взгляни на свою бабушку, я здесь, рядом с тобой…

Но ещё несколько дней взгляд Павлика был не бессмысленным, нет, но каким-то отсутствующим. В его головке шла большая восстановительная работа, и, наконец, он стал узнавать маму, папу, меня, дедушку. Наши сжавшиеся души немного отпустило.

Павлик медленно поправлялся. В мае в школе ему выставили отметки за год и перевели в третий класс. На левом виске у него навсегда остался розовый шрам. Врачи выдали ему свидетельство об инвалидности и наказали делать энцефалограмму несколько раз в году. Энцефалограмма показывала очаги судорожного возбуждения в мозгу, хотя внешне это никак не проявлялось.

Да, мы, взрослые, суетились не по средствам и не по разуму, чтобы у нас «было, как у всех», а в результате едва не погубили ещё одного ребёнка.

                Теперь всегда вместе

 С того несчастья осталась у Павлика некоторая робость перед проезжей дорогой. Он никогда не переходил дорогу, если видел приближающийся автомобиль, хотя бы и за триста метров. Сам не переходил и меня придерживал рукой от необдуманного перехода. И мы с ним теперь всегда были вместе, потому что я решительно подала заявление об увольнении и с первого сентября 1993 года стала свободным человеком и полноценной бабушкой.

Тем летом мы много времени проводили на даче, выбирались на Тарбеево озеро, и я готова была сколько угодно возиться с Павликом у воды, снова и снова ужасаясь тому, что тогда, в апреле, могло случиться непоправимое. Эта ужасная мысль до сих пор заставляет сжиматься моё сердце, хотя с той страшной минуты прошло больше тридцати лет.  Семья сына получила своё жильё в 1998 году, когда Павлику было уже четырнадцать лет. Годы, проведенные мной вместе с ним, были счастливыми годами. Они сделали нас родными навсегда, какие бы расстояния ни разделяли нас.

Продолжение следует.