Волшебный рояль. Глава заключительная

— Я знаю, что в волшебном мире Британии после войны были запрещены как маховики времени, так и магические, старинные и зачарованные музыкальные инструменты. Я знаю, — оправдывалась Гермиона, — что если они и существуют, то только в частных коллекциях магических семейств. Я побывала уже у Ноттов, Паркинсон, у Патил и во многих других чистокровных семьях. Я пообщалась с ними, Малфой, и могу  поклясться тебе тоже, что ни ты, ни твоя семья, ни репутация не пострадают. Прошу...

— Ну, если ты знала, что всё это запрещено, так какого, Грейнджер, — сардонически выгнув бровь, поинтересовался Драко, — я должен идти у тебя на поводу? В Азкабан я не желаю попасть из-за твоей прихоти, нарушать закон ради твоей дипломной работы — тоже. А если эти самые артефакты, если их тронуть, выбросят в атмосферу поток энергии? Да тут же сразу Главный Аврор Поттер со своим замом Вислым прибежит, да с отрядом авроров! Ты сумеешь отстоять меня? Что скажешь, Грейнджер?

— Всё будет нормально, Драко, я обещаю! — серьёзно ответила Миона. — Ни у кого же не произошёл всплеск магии.

— Я — не все, дорогая моя! — всплеснул руками слизеринец. — Забыла, что из всех наших слизеринцев "везёт" по жизни только мне? Грейнджер, лучше отвали, сделай милость!

— Малфой, я обещаю, что не прикоснусь к твоим музыкальным артефактам без твоего разрешения, — попросила она. — Честно, клянусь тебе!

Драко не мог не отметить, что за эти годы Гермиона заметно выросла, и теперь  была всего  на голову ниже его, а не на полторы. На каблуках — так вообще её макушка достигла кончика его носа. Она стала красивей, а волосы — послушней, чем когда-то в Хогвартсе, когда тугие кольца были вечно спутаны, мало чем отличаясь от шевелюры Рубеуса Хагрида или того же Избранного Поттера. Да, гриффиндорцы стоят друг друга.

Нет, сейчас волосы Грейнджер были шелковистые, а кольца кудрей послушные и красивые. До них хотелось прикоснуться, в них хотелось запустить пальцы. Взгляд стал мягче, цвет шоколадных глаз янтарнее и медовее, если можно сравнить карий цвет с янтарем и цветочным расплавленным мёдом.

Говорят, зелёный цвет глаз — классика  ведьм, но Драко точно знал, что карие глаза — нисколько не уступают  зелёным. В шоколадно-янтарном омуте Малфой утонул, кажется, ещё на третьем курсе после удара по носу гриффиндоркой. Ну а в четвёртом, когда она пришла на Святочный бал с Виктором Крамом, — точно. Той зимой Драко окончательно и навсегда влюбился в Грейнджер. Она стала его проклятым наваждением, его болью и жаждой. И даже сейчас он любил её...  продолжал любить. Конечно, он за эти годы научился справляться с гормонами, с желаниями и чувствами, поэтому не собирался набрасываться на Гермиону. Ха, было бы просто смешно! Однако её просящие глаза, такие чистые и живые, поднимали в аристократе самые темные воды, которые  так давно никто не колыхал.

— Хорошо, идём за мной, Грейнджер, — ответил слизеринец. — Поскорей посмотришь — быстрее свалишь из моего дома.

— А что за артефакты? — спросила Миона, когда они миновали один переход через коридор, затем свернули в следующий. И кругом были двери, большие окна между переходами и снова двери вдоль коридора, а на стенах живые картины, пейзажи двигающиеся и всё в старинных рамах. В коридорах либо расстелены длинные и красивые дорожки, либо — ковролин. Только в переходах на полу голый мрамор, а на лестницах снова дорожки, зафиксированные золотыми креплениями. Мрамор разных цветов и толщины. На втором этаже, к примеру, цвет зеленоватый, на третьем — розовый, как розовая гималайская соль, на четвёртом и вовсе из светло-коричневого нефрита перила, а полы из  тирольского аммонитового мрамора. Красивая лепнина на потолках и даже имеются росписи. Конечно, не как во дворцах королей и дожей, но всё-таки.

Спустя несколько минут Драко с Гермионой вошли в музыкальный зал. Он был достаточно большой. Малфой взмахнул рукой и  шторы на окнах раздвинулись сами, а два высоких стрельчатых окна открылись, впуская в зал весенний свежий воздух и  трели птиц в саду. Почти в центре зала стоял белый рояль австрийской фирмы по выпуску музыкальных инструментов "Бёзендорфер". Основатель фирмы, как знала Грейнджер, был Игнац Бёзендорфер. Красивые и нежные вензеля на крышке рояля, по его бокам, а также древние руны, которые светились перламутром при электрическом свете, или при горящих свечах.

— "Бёзендорфер Империал" доставлен в Мэнор в середине 19 века прямо из Вены, —произнёс Драко и сел за рояль.

Гермиона огляделась. Зал был в белых тонах, как и рояль. Диваны, кресла и прочая мебель были из тёмного дерева, но обтянуты белой кожей. И это весьма было красиво. На потолке — серебристо-жемчужная лепнина и красивая люстра почти на весь потолок в виде цветка Пассифлоры со множеством маленьких лампочек в обрамлении хрусталя. Тончайшая и очень дорогая, должно быть, вещь. На стенах висели картины и портреты рода Малфой. Не все, конечно, но некоторые из них.

— Рояль — первый артефакт? — спросила Гермиона и повернулась к молодому мужчине. 

— Нет, не рояль, — ответил Драко, — артефакты убраны в специальные шкафы. Присядь и послушай, как поёт рояль. Не только флейта или скрипка могут пень, но и рояль в умелых руках.

— Ты умеешь играть?

Драко не ответил, он лишь открыл крышку рояля, отметив про себя, что эльфы хорошо содержат инструмент, ведь на нем не было ни пылинки.

— Думаю, ты  узнаешь композицию, — улыбнулся Малфой, когда Гермиона уселась  в широкое и удобное кресло, — если пишешь диплом по музыкальным инструментам.

И Драко заиграл композицию Фредерика Шопена — Ноктюрн до-диез-минор, N-20. Естественно, Гермиона композицию узнала. Малфой прикрыл глаза и играл так, словно видел клавиши внутренним взором, а не телесными очами. Он чувствовал каждую ноту и передавал всю красоту музыки ей — Гермионе. Сам воздух в зале наполнился запахом роз, сладким и пьянящим ароматом иранской сирени и отголосками белой  магнолии. У девушки волоски на коже приподнялись от какого-то волшебного возбуждения. Красота музыки, ароматы и запахи, весенняя атмосфера — а что же ещё, если не это?

Возможно и то, что Гермионе давно нравился этот непонятный в последнее время Малфой, который не шёл с ней на контакт, но смотрел так, что вся её душа уходила куда-то в пятки, в животе порхали бабочки... Да что там порхали — табуном  носились от сердца, опускаясь прямо в самый низ плоского живота.

Малфой играл легко, спокойно и профессионально, пока Гермиона слушала и впитывала через музыку саму душу и сущность Драко, которую он вкладывал в каждую ноту.

Слизеринец и сам не знал, чего ради он сел за рояль. Вероятно, ему стоило быстро показать артефакты Грейнджер, да выпроводить её прочь, но что-то остановило блондина. Возможно то, что он захотел показать этой настырной ведьме, что он — человек, а не просто бывший Пожиратель Смерти каким его до сих пор считали большинство волшебников и волшебниц в магической Британии. Возможно и это, но и то — неоспоримо! —  что он желал показать Гермионе, какой он на самом деле. Драко вложил свою душу, исполняя Шопена, которого так любила Грейнджер.

И она почувствовала Малфоя.

Драко играл непросто легко, а наслаждался музыкой, открыл для любимой девушки себя, мол, прикоснись, почувствуй меня без всякой маски, без прикрас таким, каков я настоящий. Он прикрыл глаза, от чего реснички отбрасывали тень на бледные матовые щеки; губы тронула улыбка, потому что  Малфой, видимо, любил играть. И Грейнджер почувствовала Драко, увидела его без всех его масок. Он сейчас не был холоден, отстранён или надменен. Нет, Малфой был горячим, как июльское солнце где-нибудь в солнечной Калифорнии или в Израильской пустыне. Он весь был душой открыт, мол, прочти же меня, Гермиона. И она читала Драко нота за нотой.

Когда смолкли последние аккорды композиции, Малфой открыл глаза и увидел в слезах Гермиону. Она медленно, очень медленно шла к нему. А дойдя, прикоснулась к его лицу руками, провела пальцем по губам, по красивым бровям, по подбородку, по контуру носа.

— В уголках твоих глаз, Малфой, тонкие морщинки. Красивые...

Она припала к ним губами, а Драко перехватил нежно её за горло. Красивая шея, нежная и чистая кожа, от которой пахло тонким ароматом цветочных духов, весьма хорошего качества и не навязчивый.

— Грейнджер, ты в порядке? — тихо спросил он.

— Я шла в Мэнор, мечтая так давно прикоснуться к тебе, — ответила она.

Он направил на девушку волшебную палочку и произнёс тихо:

— Сургито!

Но Грейнджер только рассмеялась, глядя в серые глаза с удивительным теплом и нежностью.

— Я не зачарована, не под Империо и не принимала никаких зелий, Малфой. Глупый... Думаю, что я очарована тобой сегодня, именно таким тобой — без теней твоей души и без всяких масок на лице. Однажды мы с Гарри видели тебя, когда ты был в  больничном крыле Хогвартса... после той Сектумсемпры. И вот сейчас, пока ты играл для меня, я увидела твою душу, твоё сердце, Малфой. Я прочитала тебя истинного, Драко. Настоящего, а не лживого, или скрытого под маской надменности, под личиной безразличия.

Она прижалась к блондину ближе и прошептала уже в губы:

— Думаю, Драко, что ты мне с того дня, пока лежал в больничном крыле, понравился. Не скажу, что меня не обнимали парни, или я не испытала поцелуев, но я давно хотела попробовать...

Драко поцеловал Гермиону, не дав закончить говорить, потому что её глаза полыхали огнём, губы были влажные от слюны. Она вздохнула и открыла рот, впуская Малфоя в себя.

Он терзал рот Грейнджер, исследовал и упивался вкусом. А она смеялась между поцелуями, дразнила его, покусывала нежно его губы, чтобы он целовал жаднее, яростней и слаще. Драко рычал, расстегивая её платье.

— Да, Малфой, да...  — шептала гриффиндорка. Она и сама не теряла времени. Гермиона рванула полы рубашки в разные стороны, и пуговицы рассыпались по залу, обнажая грудь, чтобы кожа к коже и плоть к плоти. — Хочу увидеть тебя настоящего, Драко, натурального.

— Я уже давно настоящий, — простонал Малфой, — с того дня, когда ты пришла в зал суда и спасла меня от Поцелуя дементоров. И я хочу тебя, Грейнджер, с того Святочного бала, когда ты была с Виктором Крамом. Я мечтаю о тебе с того самого дня, Гермиона.

— Вот как? — удивилась девушка и принялась расстегивать на нем брюки. Он застонал, когда Грейнджер положила руку на его член поверх трусов. — А я думала, что с того дня, когда Беллатриса Лестрейндж пытала меня.

— Тогда я был уже глубоко в тебя влюблен, Грейнджер. Белла мучила и тебя, и меня, потому что узнала посредством Легилименса о моей любви к тебе. Простишь ли ты меня за то, что я в тот день выбрал Нарциссу, а не тебя, Гермиона? Тётка велела мне сделать выбор. Думал, что ты ненавидишь меня, я не знал ничего. Коснись меня без плавок, Грейнджер.

— Да, милая, вот так...

Заклинание и они оба без всякой одежды, а Гермиона улыбается, глядя на подрагивающего Драко, которые толкается в её ладошку.

— Возьми меня на рояле, Драко, — услышал он голос Грейнджер.

Он захлопнул крышку инструмента и посадил девушку на рояль.

— Правильно, что ты выбрал мать, Малфой, ведь у тебя тогда была одна задача — спасти Нарциссу и отца по возможности. А я увидела то, что должна была — твоё истинное сострадание ко мне. И я знаю, что ты отдал нам волшебные палочки, даже и свою...

— Да, нечаянно вышло — в порыве вас спасти с Поттером, — кивнул Драко. Он провел пальцами по промежности девушки и выдохнул в губы:  — Ты вся влажная, Грейнджер. Ты уверена, что хочешь именно на рояле? Если желаешь, мы можем ко мне в спальню...

— Ещё как уверена, Малфой, вот только...

— Что, милая?

— Ты будешь первым у меня, Драко, — ответила ученица блаженного Годрика.

— Девочка моя... — прошептал блондин. — Я буду деликатен в твой первый раз.

Малфой мучительно медленно вошёл в тело Грейнджер, а она обняла его, дрожа от неприятного ощущения, которое бывает иногда в первый раз, от полной наполненности, которая распирала её изнутри, и от радости, потому что Драко был крайне нежен и осторожен.

— Обещаю, милая, что второй раз я возьму тебя на моей огромной кровати, а не на узкой крышке рояля, покрывающей клавиши. Обхвати меня ногами, любимая!

Гермиона укусила за шею блондина, а он подался назад, потом вперёд осторожно и плавно, пытаясь хоть немного начать двигаться в очень узкой и горячей Грейнджер. Драко обнимал и целовал девушку, пока расслаблял для себя. Прошло несколько минут, пока Миона привыкла к этой наполненности.

Малфой целовал девичью грудь, её шею и плечи, пока облегчал свой путь в девушке, а Гермиона пыталась подстроиться под плавные толчки в себе. Она чувствовала, как вся пульсирует, обхватывая собой крепкий пенис, и ей нравилось то, что сейчас Драко делал с ней.

Немного привыкнув друг к другу, Драко стал двигаться чуть быстрее и жёстче. Рояль затрясся под ними.

— Он же не рухнет, Малфой? — спросила она, прижимая ногами Драко к себе ближе. Они были уже потные и тяжело дышали. — Твой рояль?

— Не рухнет, Гермиона, — ответил парень и стал быстрее, острее двигаться в гриффиндорке, больше не выходя. — Держись за меня, Грейнджер.

Она закричала от переполнявшего её желания и восторга, пока он быстро, часто и жёстко входил.

— Да, Драко, да! — воскликнула девушка.

Каждое движение Малфоя, каждый толчок внутри пронизывал Гермиону острым наслаждением. Бесстыдным, откровенным, но таким ослепляющим наслаждением, что она произнесла, нисколько не сомневаясь:

— Я люблю тебя, Драко Малфой!

Грейнджер укусила его за шею, когда они вместе достигли вершины наслаждения. Драко тяжело дышал, изливаясь в девушку.

Потом они остывали после оргазма, целовались, не желая размыкать объятий.

— Ну и сильный же у тебя третий артефакт, — произнесла Гермиона после того, как Драко вышел из аспирантки. — Чистейшее желание. Вызывает самое настоящее и чистейшее желание.

— Рояль — это просто рояль, а артефакты посмотрим завтра. Идём в мою комнату?

— Просто рояль это или артефакт — пока не знаю, но портрет твоей бабушки шепнул мне, пока ты играл Шопена, что он вызывает истинные чувства, открывает их подобно Веритасеруму. Не думаю, что сегодня призналась бы тебе в любви, потому что я по природе своей весьма боязлива, и открывать свои чувства для меня — это не типично. Легче уничтожить крестраж клыком Василиска или мечом Гриффиндора, чем признаться, что я люблю тебя.

Драко подхватил гриффиндорку под коленями, пока она обнимала его ногами и руками.

— То есть ты хочешь сказать, Грейнджер, что ты до конца своих дней не призналась бы мне, что любишь меня? — фыркнул Драко.

— Скорее уж ты без этого рояля не признался бы мне в своих чувствах, а так бы и бегал, боясь впустить меня в свою жизнь, — фыркнула Гермиона. — А сейчас идём в душ, после же мы продолжим начатое,  благодаря старинному роялю от "Бёзендорфер".

— И моей бабушки Офелии Малфой, — улыбнулся Драко, прижимая к себе  Грейнджер и входя в камин, чтобы через миг выйти в своей спальне.

— А сразу ты не мог переместиться из твоего кабинета в музыкальный зал, да? — спросила Миона и снова цапнула блондина за плечо. — Нет, зачем тебе это, если можно вести меня по бесконечным коридорам.

— Я давал тебе шанс уйти, но ты осталась, Грейнджер, — ответил слизеринец, —  а теперь — всё, вот даже и не мечтай, что  отпущу. Теперь ты только моя, Грейнджер!